Текст книги "Письма. Часть 2"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)
Кончается письмо диалогом:
– Bonsoir, mon premier, mon dernier, mon unique amour!
– Bonsoir, mon chéri![1066]1066
– Добрый вечер, моя первая, моя последняя, моя единственная любовь!
– Добрый вечер, мой дорогой! (фр.)
[Закрыть]
Отрывок – почти дословный, с разницей – словаря: Бальмонт, напр<имер>, не напишет «запас». Читала на улице, из рук Елены.[1067]1067
Е. К. Цветковская.
[Закрыть] Елену, пока, к нему не пускают, она убивается. Во вторник переезжает в Epinay.
Вера! Бальмонт безумно счастлив. Двенадцать девушек, которым всем вместе только 240 лет, т. е. столько же, сколько Бальмонту в его обычном окружении. Елены, тети Нюши и какой-то полу-датчанки – полу-швейцарки – полу-писательницы. Мечтает по выздоровлении остаться там садовником.
________
Наследство Оли? Была у юрисконсульта, по вызову. Долго убеждала его, что я НЕ внучка. Нарисовала нашу цветаевско-мейновско-иловайскую семейную хронику. Тогда он ПЕРЕСТАЛ ПОНИМАТЬ. – Как же Вы пришли?! – (Я):? – Т. е., неужели Вы только из дружеских чувств обеспокоили себя ответом на мой запрос и приездом, да еще с мальчиком?
Начал убеждать меня попросить что-нибудь у Оли – в случае…
Я: – «Сеньор! Я бедна, но душой не торгую…»
А знаете. Вера, в чем загвоздка? Оказывается – было два Димитрия Ивановича Иловайских, да: два. Один – наш, настоящий пайщик, а другой – еще какой-то, не пайщик, но вдова не-пайщика представила расписку, а председатель Страхового о<бщест>ва Д<митрий> И<ванович> отлично помнит, что пайщиком был именно наш Д<митрий> И<ванович>, но расписки у него нет. А та расписка – Бог ее знает…
Дала юрисконсульту адр<ес> Оли. Оля – боевая, авось взыграет в ней материнская кровь – и отстоит. Напишите ей всё это. Акции Страхового О<бщест>ва, пайщиком к<оторо>го был Д<митрий> И<ванович>, 200.000 франков. Но упомяните, в случае удачи, и сонаследниц: Валерию и Андреину дочь – трехлетнюю Инну. Знает ли Оля об Андреиной смерти (вербная суббота, апрель 1932 г.,[1068]1068
А. И. Цветаев умер в 1933 г.
[Закрыть] запущенный туберкулез: не лечился).
________
Письма Goethe к Frau Charlotte von Stein…
«Charlotte von Stein starb nach Vollendung ihres 85-ten Lebensjahres am 6. Januar 1827. Sie hatte noch angeordnet, dass ihr Sarg nicht an Goethes Haus vorübergetragen werden sollte, weil ihn der Anblick angreifen könnte. Aber die städtischen Begräbnisordner richteten sich nicht nach diesem Wunsch, da so eine vornehme Tote nur auf dem Hauptwege zum Friedhof geleitet werden dürfte.
Goethe liess sich bei der Bestattung durch seinen Sohn vertreten».[1069]1069
Письма Гёте к госпоже Шарлотте фон Штайн…
«Шарлотта фон Штайн умерла по достижении 85 года жизни 6 января 1827 г. Перед смертью она завещала, чтобы ее гроб не проносили мимо дома Гёте, потому что при виде этого он мог бы разволноваться. Но городские распорядители полагали, что столь знатную покойницу должно проводить на кладбище только по главной улице.
Гёте попросил своего сына присутствовать на похоронах вместо него» (нем.)
[Закрыть]
________
Это Вы – знали?
У меня есть хорошая книга про Гёте – по-французски.[1070]1070
Имеется в виду книга Carre J. M. «Vie de Goethe». Построена на высказываниях современников Гёте.
[Закрыть] (Выдержки из записей о нем современников.) Хотите – пришлю? Не забудьте ответить.
Письма Goethe к Frau von Stein я читала 17 лет, равно как переписку с матерью,[1071]1071
Урожденная Текстор Катарина-Элизабет
[Закрыть] – какая чудная! Напоминает мне Пра.[1072]1072
Волошина Елена Оттобальдовна.
[Закрыть]
Бедная Frau von Stein, слишком поздно – сдавшаяся. Как ужасно он с ней – после всего – шутит. («А кто моя деточка? А кто – мой цветочек? М. б. ты угадываешь?» и т. д. – после всего того чистого ада – и жара!)
Ну вот. Вера, полночь. Устала – не от письма, а от целого дня работы по дому, и не от работы, а от толчеи: своей собственной. (Стала было перечислять содеянное, но самой стало скучно). Устала от несвоего дела, на которое уходит – жизнь.
В Фавьере тоже будет очень трудно: жара (мансарда), примус, далекий рынок, стирка без приспособлений и, кажется, даже без воды. Писать навряд ли придется, во всяком случае не прозу – требующую времени.
С Посл<едними> Нов<остями> у меня – конец. Они четыре месяца продержали ту мою статью «Поэт-альпинист», к<отор>ую Вы потом слышали в разросшемся виде.[1073]1073
Речь идет о вечере Цветаевой 11 апреля 1935 г., посвященном Н. П. Гронскому.
[Закрыть] (Была – ровно 300 строк.) Тогда я, с резким письмом Демидову, взяла обратно и больше ничего не даю, зная, что не возьмут. Они меня выжили. Кстати, Гронские, и отец и мать, оба остались недовольны моим докладом. «Не сумела дать Николая»… Вопрос – какого?
Но все же – обидно. Я многое упростила – для отца. Он – совсем болен, разом рухнул, в санатории. Называется «острая неврастения». Просто – тоска, конец всему.
Вера, помните. Вы мне подарили книжку?[1074]1074
Книга для записей (тетрадь).
[Закрыть] Перепишу в нее нашу переписку с Гронским: его письмо, моё, – и т. д. – до последнего. Я писала с моря, он – из Медона, 7 л<ет> назад, лето 1928 г.
<Далее на полях и между строк:>
В следующий раз напишу про Мура. Очень обрадовался привету и сам приветствует. Вас он зовет «Вера».
Напишите впечатление от семейства Врангелей. Они Вас знают. Какой – он?[1075]1075
Врангель Н. А.
[Закрыть]
Пишите и не забудьте: прислать ли Гёте? Книга – стóящая.
– Вы ко мне приедете летом? (Конечно – нет!)
Сердечный привет Вашим, Вас – целую.
МЦ.
11-го июня 1935 г., вторник
Vanves (Seine)
33, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Хотя очень мало времени до 20-го, – но может быть попытаетесь? Посылаю пять. (С Вами хорошо, что можно говорить без прилагательных (лгательных!) и даже, иногда – без существительных!)
Итак – пять.
– А у Мура третий день смутное нытье живота, и резкая боль при согбении и распрямлении – боюсь аппендицита – тогда, прощай наше лето! Завтра веду к врачу. А нынче до 12 ч. ночи – буду писать собственноручные билеты и такие же, к ним, просьбы – ну-у-дные! Все-таки – противоестественно – вечно клянчить. Проще – деньги в банке, тем более отцом и дедом – делом! – заработанные. (Мой дед А. Д. Мейн был редактором московской газеты «Голос» – чей, интересно??)
До свидания, милая Вера, мне совсем не стыдно Вас просить. П. ч. Вам все равно – как и мне.
Пишите!
МЦ.
8-го июля 1935 г.
Faviére, par Bonnes (Var)
Villa Wrangel
Дорогая Вера! Вы уже видите: Фавьер.[1076]1076
Письмо написано на открытке с видом пляжа около Фавьера.
[Закрыть] Живем 9-тый день, – Мур и я, я и Мур, Мур, море и я, Мур, примус и я, Мур, муравьи и я (здесь – засилье!). Дом – дико беспорядочный, сад в ужасном виде – настоящее «дворянское гнездо» (хотя здесь-баронское. А вдруг – я напишу повесть – Баронское гнездо??). Писать, еще, невозможно, почему – в письме. Вообще, ждите письма (целой жалобной книги на фавьерскую эмиграцию). С<ергей> Я<ковлевич> переслал мне Цейтл<инские> 50 фр. (собств<енно> – Ваши!).
<Приписка на полях:>
Огромное спасибо – Вам, не ей!
МЦ.
28-го августа 1935 г.
La Faviére, par Bormes (Var)
Villa Wrangel
Дорогая Вера,
Я знаю, что мое поведение совершенно дико, но знаю также, что я совершенно взята в оборот фавьерского дня. Во-первых – у меня нет твердого места для писания, во-вторых – при нетвердости места – отсутствие твердого стола: их – два: один – кухонный, загроможденный и весь разъезжающийся от малейшего соприкосновения, к тому же – в безоконной комнате, живущей соседним окном, другой – на к<отор>ом сейчас пишу – плетеный, соломенный, стоящий только когда изо всех сил снизу подпираешь коленом, т. е. – весь какой-то судорожный. С этим столом я в начале лета таскалась в сад – пока Мур днем спал – от 2 ч. до 4 ч. – но это была такая канитель: то блокнот забудешь, то папиросы, то марки у Мура остались, кроме того – в двух шагах кверху – тропинка, по к<оторо>му <которой> весь Фавьер на пляж или с пляжа – и всё слышно, все отрывки, и я сама – видна, а я никогда не умела писать на людях, – словом, я совершенно прекратила писать письма, – только Сереже – коротенькие листочки.
Конечно, будь я в быту нрава боевого – я бы добилась стола, и мне даже предлагали ходить на соседнюю дачу, – но это – душевно-сложно: похоже на службу – и все те же сборы: не забыть: блокнота, марок, портсигара, зажигалки (не забыть налить бензин), – тетради на всякий случай (вдруг захочется перечесть написанное утром) – и т. д. Нет, стол должен быть – место незыблемое, чтобы со всем и от всего – к столу, вечно и верно – ждущему. (Так Макс возвращался в Коктебель.)
Мой день: утром – примус и писанье своего – до 11 ч., с 11 ч. – 1 ч. купанье, т. е. пляж, около 2 ч. обед, от 2 ч. – до 4 ч. – Мурин сон в комнате с окном и моя беспризорность (бесстоловость), 4 ч. – чай, 5 ч. – 7 ч. – прогулка или пляж, около 8 ч. – ужин, а там – тьма и ночь, т. е. опять Мурин сон, а я в кухне – при открытой двери освещенная, верней – светящая – как маяк, при закрытой – закупоренная как бутылка, и опять нет стола, а доска годная разве только для кораблекрушения.[1077]1077
Рядом с этим абзацем в письме небольшой чертеж, иллюстрирующий расположение двух комнат, и надпись: «окно», «выемка: Двери нет», «дверь с воли, т. е. с внешней лестницы».
[Закрыть]
Словом, у меня третий месяц нет своего угла, и поэтому я очень мало сделала за это лето, хотя как будто было много свободного времени. (Вот сейчас пишу Вам вместо стихов, т. е. утром, и к тетради за весь день уже не прикоснусь: не смогу. Т. е. буду таскать ее на пляж, и буду сидеть с ней на коленях на своей скворешенной лестнице, но в лучшем случае – несколько строк. Повторяю: без стола – не могу, не говоря уже о карандаше: символе бренности и случайности.)
А все входы и выходы! Один Мур чего стоит: – Мама, скоро купаться? – Мама, огромный паук: наверное тарантул! – Мама, мяч раз-дулся! (т. е. выдохся). – Мама, я кончил «Dimanche Illustre»![1078]1078
«Воскресный иллюстрированный журнал» (фр.).
[Закрыть] и лейтмотив всех каникул: – Ма-ама! Что-о мне де-е-е-лать?!
Но лето (помимо писанья, а оно главное: после Мура – главное, второ-главное) – было чудное. Говорю – было, п. ч. оно явно кончилось. Остатки. Улыбки. И если бы я могла быть как все – или хотя бы – жить как все – я этим летом была бы счастлива. Но все – отдыхали – от работы: службы, очевидно нелюбимой, мой же отдых и есть моя работа. Когда я не пишу – я просто несчастна, и никакие моря не помогут.
Теперь – о другом. За последние годы я очень мало писала стихов. Тем, что у меня их не брали – меня заставили писать прозу. Пока была жива «Воля России»,[1079]1079
Журнал «Воля России» прекратил свое существование в 1932 г.
[Закрыть] я спокойно могла писать большую поэму, зная – что возьмут. (Брали – всё, и за это им по гроб жизни – и если есть – дальше – благодарна.) Но когда В<оля> Р<оссии> кончилась – остался только Руднев, а он сразу сказал: – Больших поэм мы не печатаем. Нам нужно на 12-ти страницах – 15 поэтов.
Куда же мне было деваться с моими большими вещами? Так пропал мой Перекоп – месяцев семь работы и 12 лет любви – так никогда не была (и навряд ли будет) кончена поэма о Царской Семье. Так пропал мой французский Молодец – La Gars – и по той же причине: поэмы не нужны. А мне нужно было – зарабатывать: и внешне оправдывать свое существование. И началась – проза. Очень мной любимая, я не жалуюсь. Но все-таки – несколько насильственная: обреченность на прозаическое слово.
Приходили, конечно, стихотворные строки, но – как во сне. Иногда – и чаще – так же и уходили. Ведь стихи сами себя не пишут. А все мое малое свободное время (школьные проводы Мура, хозяйство, топка, вечная бытовая неналаженность, ненадёжность) – уходило на прозу, ибо проза физически требует больше времени – как больше бумаги – у нее иная физика.
Отрывки заносились в тетрадь. Когда 8 строк, когда 4, а когда и две. Временами стихи – прорывались, либо я попадала – в поток. Тогда были – циклы, но опять-таки – ничего не дописывалось: сплошные пробелы: то этой строки нет, то целого четверостишия, т. е. в конце концов – черновик.
Наконец – я испугалась. А чтó если я – умру? Что же от этих лет – останется? (Зачем я – жила??) И – другой испуг: а чтó если я – разучилась? Т. е. уже не в состоянии написать цельной вещи: дописать. А чтó если я до конца своих дней обречена на – отрывки?
И вот, этим летом стала – дописывать. Просто: взяла тетрадь и – с первой страницы. Кое-что сделала: кончила. Т. е. есть ряд стихов, которые – есть. Но за эти годы – заметила – повысилась и моя требовательность: и слуховая и смысловая: Вера! я день (у стола, без стола, в море, за мытьем посуды – или головы – и т. д.) ищу эпитета, т. е. ОДНОГО слова: день – к иногда не нахожу – и – боюсь, но это. Вера, между нами – что я кончу как Шуман, который вдруг стал слышать (день и ночь) в голове, под черепом – трубы en ut bemol – и даже написал симфонию en ut bemol – чтобы отделаться – но потом ему стали являться ангелы (слуховые) – и он забыл, что у него жена – Клара, и шестеро детей, вообще – всё – забыл, и стал играть на рояле – вещи явно-младенческие, если бы не были – сумасшедшие. И бросился в Рейн (к сожалению – вытащили). И умер как большая отслужившая вещь.[1080]1080
Шуман Роберт – немецкий композитор.
[Закрыть]
Есть, Вера, переутомление мозга. И я – кандидат. (Если бы видели мои черновики. Вы бы не заподозрили меня в мнительности. Я только очень сознательна и знаю свое уязвимое место.)
Поэтому – мне надо торопиться. Пока еще я – владею своим мозгом, а не óн – мной, не тó – им. Читая конец Шумана, я всё – узнавала. Только у него громче и грознее – п. ч. – музыка: достоверный звук.
Но – пожалуйста – никому ничего.
Во всяком случае, пока – я справляюсь.
– Нý вот. Я ничего не написала о людях, но в конце концов я никого сильно не полюбила за это лето, а только это – важно.
Мур (тьфу, тьфу!) совсем поправился. Говорят – очень красив. Мне важно, что – живой Наполеон: раскраска, сложение, выражение, не говоря уже о чертах. Только – светловолосый. – Еще бы написать Святую Елену:[1081]1081
Т. е. о последних годах жизни Наполеона на о. св. Елены.
[Закрыть] дань любви – за жизнь.
Обнимаю Вас. Простите и пишите.
МЦ.
5-го декабря 1935 г., четверг
Vanves (Seine) 65, Rue J. В. Potin дом – старый, номер – новый
Дорогая Вера,
Тоже ежедневно о Вас думала. И убеждена была, что виноватая – я.
А так как, оказывается, виноваты мы обе, то виноватого – нет, вины – нет. Есть – жизнь: быт.
Буду у Вас завтра, в пятницу, одна, на минутку – с билетами – в четвертом часу (дай Бог только найти улицу!).
А пока целую и благодарю и радуюсь встрече.
26-го Октября 1936 г.
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Мне О. Б. Ходасевич[1082]1082
Ходасевич Ольга Борисовна
[Закрыть] передала Ваш привет – значит я все-таки для Вас еще существую (сегодня), а то наша с вами дружба постепенно и неуловимо начала для меня перемещаться в родные туманы прошлого, где мы обе так охотно и свободно живем. Вы ведь тоже ничего не удерживаете, всё отпускаете. – Сколько я так отпустила и упустила! —
МЦ.
Но давайте попробуем еще – посуществовать друг для друга – нынче. Целую Вас и жду весточки.
МЦ.
3-го ноября 1936 г., вторник.
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Совершенно потрясена происшествием с И<ваном> А<лексеевичем> в Германии.[1083]1083
В октябре 1936 г. И. А. Бунин ездил в Прагу с выступлениями. По дороге, в немецком городе Ландау, он подвергся унизительному таможенному досмотру.
[Закрыть] Вот тебе и:
…Нет ни волшебней, ни премудрей
Тебя, благоуханный край,
Где чешет золотые кудри
Над вечным Рейном – Лорелей!
(Москва, 1914 г., я)
Прочтя в П<оследних> Н<овостях>,[1084]1084
Материал о злоключениях И. А. Бунина в Германии
[Закрыть] я раскрыла рот как рыба, я буквально захлебнулась негодованием, и так и живу эти дни с разинутым ртом, и еще удивляюсь, что нету – пены.
Милая Вера, перешлите пожалуйста это письмо Вере Зайцевой,[1085]1085
Зайцева Вера Алексеевна
[Закрыть] это чужое дело, за которое я взялась, срочное, а Аля сказала, что у них, кажется, новый адрес.
Целую Вас и жду весточки.
МЦ.
И<ван> А<лексеевич> очень хорошо написал, по-олимпийски, совершенно сторонне и созерцательно, и непричастно —
Не пишу ему лично, п. ч. ему наверное надоели расспросы и сочувствия. Но пусть он эту мою sensibilite[1087]1087
Чувствительность (фр.).
[Закрыть] не примет – как это обычно со мной бывает – за бесчувственность!
Будьте посредником.
Целую еще раз.
2-го января 1937 г., суббота
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
С Новым Годом, дорогая Вера!
Мы очень давно с Вами не виделись, и я слегка обижена, ибо зов, всегда, исходит – от Вас, – и уже давно не исходит.
Милая Вера, мне необходимо устроить свой вечер – прозу: чтение о Пушкине, называется «Мой Пушкин» (с ударением на мой). Я его как раз кончаю.
Я совсем обнищала: Совр<еменные> Записки (НЕГОДНЫЕ) не дали мне на Рождество даже 100 фр<анков> аванса – под моего Пушкина,[1088]1088
«Мой Пушкин» был опубликован в № 64 «Современных записок»
[Закрыть] под предлогом, что им нужно достать 5 тысяч (чего проще: 5.100!).
Словом, вечер мне необходим.
Хочу повидаться с Вами, чтобы посоветоваться, когда, мне бы хотелось – поскорей, но не знаю (столько было вечеров) – осуществимо ли уже в январе.
Словом – зовите, и я приеду.
Обнимаю Вас. Вам и Вашим мои самые сердечные поздравления и пожелания.
МЦ.
Р. S. Можно Вас попросить передать или переслать Б. К. Зайцеву мое прошение о чем-нибудь с новогодн<его> писательского вечера?
________
У меня занят, пока, только четверговый вечер – первого дня Русского Рождества (7-го).
5-го февраля 1937 г.
Дорогая Вера,
Увы! Вашу открытку получила слишком поздно, а именно около 7 ч., когда уже «все ушли».
Насчет зала еще ничего не предприняла, ищу человека, к<отор>ый бы этим занялся, п. ч. – по опыту знаю – у меня такие дела совсем не выходят.
Спасибо за пальто. Сердечный привет. Очень жаль, что так вышло.
МЦ.
Деньги от Зеелера получила – 150 фр<анков>. Видела в тот день очень много старых и странных писателей.
8-го февраля 1937 г., понедельник
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Нам с Вами и нам с pneu – решительно не везет. Ваше воскресное, в к<отор>ом Вы меня зовете в 4 ч. в воскресенье же, я получила только нынче, т. е. в понедельник утром.
Огромное Вам спасибо, но 1) совершенно не хочу Вас эксплуатировать в вещах, к<отор>ые могут сделать другие 2) уже условилась со Струве, с к<отор>ым отправлюсь во вторник на Tokio (торговаться будет – он).[1089]1089
Токио – зал Русского музыкального общества за границей (26, avenue de Tokyo)
[Закрыть]
Сняв зал, тотчас же Вас извещу и оповещу в газетах. Нынче в однодневной газете должны появиться мои Démons.[1090]1090
Перевод пушкинских «Бесов» на французский, сделанный Цветаевой
[Закрыть]
Целую вас и от всей души благодарю.
10-го февраля 1937 г., среда
Vanes (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Сняла Salle Tokio на 2-ое марта, вторник – за 125 фр., дала 25 фр. задатку. Огромное спасибо за сбавку и все хлопоты, – я на все письма тотчас же Вам ответила, не понимаю – как Вы могли не получить, а на последнее Вам Аля позвонила.
Билеты доставлю на самых днях, скорей всего – завтра, будут от руки. В четверг Струве даст первую заметку о вечере. До свидания, целую Вас и еще раз горячо благодарю.
МЦ.
12-го февраля 1937 г., пятница
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Не удивитесь, если в следующий четверг увидите в газетах другой зал, – я от Tokio отказалась. И вот почему: со всех сторон слышу, что моя (демократическая) публика туда не пойдет, что привыкли меня слышать в бедных залах – и т. д. – и т. д. – и я сама чувствую, что это отчасти правда, что я и хороший зал – не вяжемся – (я – и хорошая жизнь…).
Не сердитесь. Нý – победней будет вечер, но моя странная совесть будет спокойна.
Как только сниму (не позже завтра, субботы) извещу Вас и пришлю билеты.
Купите Nouvelles Litteraires от 6-го февр<аля> и увидьте, что сделали с Пушкиным.[1091]1091
«Nouvelles litteraires» – парижская еженедельная газета. Реплика Цветаевой, по-видимому, относится к стихотворным переводам Робера Бразильяка и Наталии Гуттнер.
[Закрыть]
Целую Вас.
МЦ.
<19-го февраля> 1937 г., пятница
Vanves (Seine)
65, Rue J. B. Potin
Дорогая Вера,
Всё знаю и не виновата ни в чем: без меня меня женили (на заведомо-имеющем быть пустым зале Ласказ).[1092]1092
В программе вечера – проза «Мой Пушкин», «Стихи к Пушкину» и французские переводы лирики.
[Закрыть] Дальше: мои билеты ничтожества – осознаю это с грустью. Я две недели просила Алю купить мне какой-то специальной бумаги – и плотной и тонкой – для собственноручных билетов, она все дни и весь день в Париже и все писчебумажные места знает – и ничего. Наконец я попросила знакомого, имеющего отношение к типографии. Цена – 35 фр.! Тогда попросила отвечатать на машинке на плотной бумаге, принес – это. (11 фр.)
Ну, будь чтó будет. Вечеру этому совсем не радуюсь, ибо ненавижу нелепость, а получается – сплошная.
Целую Вас и благодарю за неутомимость: я бы на Вашем месте – завела руки за спину. (И, кажется – на своем.)
МЦ
Р. S. Посылаю 15 – на полное авось.
(У меня их – двести!!!)
11-го февраля <марта> 1937 г., четверг
Vanves (Seine)
65, Rue J. В. Potin
Дорогая Вера,
Может быть Вы уже знаете, вчера, с 9-го на 10-ое, ночью, умер Замятин – от грудной жабы.
А нынче, в четверг, мы должны были с ним встретиться у друзей, и он сказал: —Если буду здоров…
Ужасно жаль, но утешает мысль, что конец своей жизни он провел в душевном мире и на свободе.
Мы с ним редко встречались, но всегда хорошо, он тоже, как и я, был: ни нашим ни вашим.
________
Вера милая, огромное спасибо зa вечер, за досланные 20 фр., за неустанность Вашей дружбы.
Есть люди, из моих друзей, которые не продали ни одного билета, и по-моему это – не друзья. Я не от жадности говорю, а от глубочайшего непонимания такого толкования дружбы, меня такое внешнее равнодушие внутренне рознит, п. ч. я дружбы без дела – не понимаю.
Но, в общем, вечер прошел отлично, чистых, пока, около 700 фр. и еще за несколько билетов набежит. Я уже уплатила за два Муриных школьных месяца, и с большой гордостью кормлю своих на вечеровые деньги, и домашними средствами начала обшивать себя и Мура.
Еще раз – огромное спасибо!
О вечере отличный отзыв в Сегодня,[1093]1093
Автор заметки «Сын памятника Пушкина» – А. Ф. Даманская
[Закрыть] и будет отзыв в Иллюстрированной России,[1094]1094
А. А. Гефтер
[Закрыть] а Посл<едние> Нов<ости> – отказались, и Бог с ними!
Получаю множество восторженных, но и странных писем, в одном из них есть ссылка на Ивана Алексеевича – непременно покажу при встрече. Но Вы скоро едете? Если не слишком устанете – позовите.
(Никто не понял, почему Мой Пушкин, все, даже самые сочувствующие, поняли как присвоение, а я хотела только: у всякого – свой, это – мой. Т. е. в полной скромности. Как Klärchen у Гёте говорит в Эгмонте – про Эгмонта: – Mein Egmont… А Руднев понял – как манию величия и прямо пишет…)
Обнимаю Вас. Сердечный привет Вашим.
М.
<Приписка на полях:>
Аля едет на самых днях,[1095]1095
В Россию.
[Закрыть] но уже целиком себя изъяла, ни взгляда назад… А я в детстве плакавшая, что Старый Год кончается – и наступает Новый… «Мне жалко старого Года…»
