Текст книги "Письма. Часть 2"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 54 страниц)
_______
– О чтении. Давно хочу. Живете в книгах? – Не о стихах говорю: Вы – поэт. Потребность? Вторая жизнь? Развлечение?
Способны на трудное (и физически-трудное).
Ибо раньше чем не узнаю Вашего отношения к книгам – не могу прислать Вам на прочтение – ни одной любимой, а сколько их у меня (Не даю – никому).
Wassermann'a – знаете? Fall Maurizius – Etzel Andergast – Kaspar Hauser?[1990]1990
Вассермана – знаете? Дело Маурициуса – Эктцель Андергаст – Каспар Хаузер (нем.). – (Der) Fall Maurizius и Etzel Anaergasi – части трилогии Вассермана о жизни немецкой молодежи.
[Закрыть] Немецкий – знаете?
Итак, отнеситесь так же серьезно, как к вопросу о ходьбе, на который так хорошо ответили – пожалуйста, к вопросу себя – чтеца. Ибо до ноября – 11/2, 2 месяца, сможете прочесть ряд чудных немецких (да и французских) книг. – Или хотя бы одну. – Пруста знаете (всего)? Vigny – Journal d'un Poéte?[1991]1991
Виньи – Дневник поэта (фр.).
[Закрыть]
– Beдь у Вас – пласты времени. Вы же не целый день пишете. (Что Вы целый день делаете?) – Не бойтесь: не завалю: только одну зараз. И с непременным условием (мое первое Вам, кажется) – никому из рук, так и говорите: прислана на самый короткий срок, отсылаю обратно. Ибо – и это мое единственное чувство собственности – книга не должна ходить по рукам, уж лучше – автор! Если Вы ничего не знаете о Kaspar Hauser'e и мне верите, пришлю Вам его тотчас же по возвращении в Ванв – с тем, чтобы Вы его мне либо прислали, либо привезли. Это мой любимый немецкий современник (недавно умер от разрыва сердца, а до него– вскоре после Р<ильке> – большой австрийский поэт Hugo von Hoffmansthal – выстрелил в себя после смерти единственного сына. Я думаю – в нестерпимую боль выстрелил – чтобы кончилась).
Wassermann очень большой писатель. Вáшей породы – страдальческой. И герой – Вашей породы, – и конец обоих – одна из самых больших человеческих, общественных и исторических низостей.
_______
Тогда же, после почты:
– Ничего. Это похоже на мою жизнь. Постоянно-повторяющаяся случайность есть судьба. Но, по крайней мере, Вы этим освобождаете меня и от Цюриха и от Берна, а в Женеву – ненадолго, и в конце концов – почему швейцарцам не узнать настоящего Пушкина?
________
О Вашем Париже – жалею. Там – сгорите. Париж, после Праги, худший город по туберкулезу – в нем заболевают и здоровые – а больные в нем умирают – Вы это знаете.
Ницца для туберкулеза – после гор – вредна. Жара – вредна. Раньше, леча ею – убивали. Так убили и мою мать, но может быть она счастливее, что тогда – умерла.
_______
Может быть Вы – внутри, – больнее чем я думала и верила – хотела видеть и верить? Ибо ждать от Адамовича откровения в третьем часу утра – кем же и чем же нужно быть? До чего – не быть!
Если Вы – поэтический Монпарнас – зачем я Вам? От видения Вас среди – да все равно среди кого – я – отвращаюсь. Но и это – ничего: чем меньше нужна Вам буду – я (а я не нужна – когда нужно такое: Монпарнас меня исключает) тем меньше нужны мне будете – Вы, у меня иначе не бывает и не может быть: даже с собственными детьми: так случилось с Алей – и невозвратно. Она без меня блистательно обошлась – и этим выбрала – и выбыла. И только жалость осталась (на всякий случай) – и помощь (во всяком) – и добрые пожелания.
Без меня – не значит без присутствия, значит – без присутствия меня – в себе. А я – это прежде всего уединение. Человек от себя бегущий – от меня бежит. Ко мне же идущий – к себе идет: за собой, как за кладом: внутрь себя: внутрь себя – земли, и себя – моря, и себя – крови, и себя – души.
Поскольку я умиляюсь и распинаюсь перед физической немощью – постольку пренебрегаю – духовной. „Нищие духом“ не для меня. („А разве Вас не трогает, что человек говорит одно, а делает другое, что презирает даже дантовскую любовь к Беатриче, а сам влюбляется в первую встречную, – разве Вам от этого не тепло?“ – мне – когда-то – в берлинском кафе – Эренбург. И я, холоднее звезды: – НЕТ.)[1992]1992
Штейгер писал Цветаевой: «Да, Вы можете быть, если захотите – „ледянее звезды“. Я всегда этого боялся…» (Цветаева: «Хотите ко мне в сыновья?»).
[Закрыть]
И Вам – нет. На все, что в Вас немощь – нет. Руку помощи – да, созерцать Вас в ничтожестве – нет.[1993]1993
В том же письме Штейгер писал: «Вы так сильны и богаты, что людей, которых Вы встречаете. Вы пересоздаете для себя по-своему, а когда их подлинное, настоящее, все же прорывается, – Вы поражаетесь ничтожеству тех, на ком только что лежал Ваш отблеск, – потому что он больше на них не лежит».
[Закрыть] Я этого просто не сумею: ноги сами вынесут – как всегда выносили из всех ложных – не моих – положений:
Und dort bin ich gelogen – wo ich gebogen bin[1994]1994
Ибо где я согнут – я солган… (пер. с нем. М. Цветаевой)
[Закрыть]
Я не идолопоклонник, я только визионер.[1995]1995
От vision – мечта, видение (фр.).
Штейгер писал ей: «Вы совершенно правы, конечно Вы „визионер“. Но каково тем, кого Вы „увидите“, насмотритесь и потом перестаете видеть».
[Закрыть]
МЦ.
Спасибо за Raron.[1996]1996
По-видимому, Цветаева благодарит Штейгера за фотографии могилы Рильке (на кладбище близ поселка).
[Закрыть] Спасибо за целое лето. Спасибо за правду.
Behüt Dich Gott! – es wär zu schön gewesen —
Behüt Dich Gott – es hat nicht sollen sein.[1997]1997
Храни тебя Бог, это было бы слишком прекрасно!
Храни тебя Бог, этому не суждено было быть (нем.).
(пер. М. Цветаевой.)
[Закрыть]
________
<Приписка на полях:>
А рождение мое – 26-го русск<ого> сентября (9-го Окт<ября> по-новому)
день Иоанна Богослова
– с субботы на воскресенье – полночь
<Сентябрь 1936 года, Ванв>[1998]1998
Письмо отправлено не было.
[Закрыть]
<…>Мне для дружбы, или, что то же, – службы – нужен здоровый корень. Дружба и снисхождение, только жаление – унижение. Я не Бог, чтобы снисходить. Мне самой нужен высший или по крайней мере равный. О каком равенстве говорю? Есть только одно – равенство усилия. Мне совершенно все равно, сколько Вы можете поднять, мне важно – сколько Вы можете напрячься. Усилие и есть хотение. И если в Вас этого хотения нет, нам нечего с Вами делать.
Я всю жизнь нянчилась с немощными, с не хотящими мочь, и если меня от этого не убыло, то только потому, что меня, должно быть, вообще убыть не может; если меня от этого не убыло, тем от меня – не прибыло. С мертвым грузом нехотения мне делать нечего, ибо это единственный, которого мне не поднять.
Если бы Вы ехали в Париж – в Национальную библиотеку или поклониться Вандомской колонне[1999]1999
Колонна, установленная на Вандомской площади в Париже в честь побед Наполеона
[Закрыть] – я бы поняла; ехали бы туда самосжигаться на том, творческом. Вашем костре – я бы приветствовала. Если бы Вы ехали в Париж – за собственным одиночеством, как 23-летний Рильке, оставивший о Париже бессмертные слова: „Я всегда слышал, что это – город, где живут, по-моему – это город, где умирают“[2000]2000
Из «Записок Мальте Лауридса Бритте» Рильке
[Закрыть] – ехали в свое одиночество, я бы протянула Вам обе руки, которые тут же бы опустила: будь один!
Но Вы едете к Адамовичу и K°, к ничтожествам, в ничтожество, просто – в ничто, в богему, которая пустота бóльшая, чем ничто; сгорать ни за что – ни во чью славу, ни для чьего даже тепла – как Вы можете, Вы, поэт!
От богемы меня тошнит – любой, от Мюргера[2001]2001
французский писатель Анри Мюржэ, прошедший школу первых литературных навыков в среде артистической богемы. Автор книг «Сцены из жизни богемы», «Сцены из жизни молодых людей» и др.
[Закрыть] до наших дней; назвать Вам разницу? Тогда, у тех, был надрыв с гитарой, теперь – с „напитками“ и наркотиками, а это для меня – помойная яма, свалочное место, – и смерть Поплавского, случайно перенюхавшего героина (!!! NB! всё, что осталось от „героя“) – для меня не трагедия, а пожатие плеч. Не жаль, убей меня Бог, – не жаль. И умри Вы завтра от того же – не жаль будет.
Да, недаром Вы – друг своих друзей, чего я совершенно не учла и не хотела учитывать, ибо свое отношение к Вам (к Вашему дару) – построила на обратном.
Бедное „дитя города“! Вы хотите за такое – жизнь отдавать? Да такое ее и не примет.
Этой зимой я их (вас!) слышала, – слушала целый вечер в Salle Trocadéro – „смотр поэтов“.[2002]2002
Вероятнее всего, речь идет о большом вечере поэтов, состоявшемся 15 февраля 1936 г. в Salle des Societes Savantes.
[Закрыть] И самой выразительной строкой было:
И человек идет домой
С пустою головой…
Честное слово, этим человеком я себя почувствовала – после этого вечера.
Когда человек говорит: я – мертв, что же: попробуем воскресить! (И воскрешала!) Но когда человек говорит: я – мертв и НЕ хочу воскреснуть, – милый друг, что же мне делать с трупом???
Мертвое тело с живой душой – одно, а вот живое тело с мертвой душой…
Я могу взять на себя судьбу – всю. Но не могу и не хочу брать на себя случайности(тей). Лень и прихоть – самые меня отвращающие вещи, слабость – третья <…>
30-го сентября 1936 г., четверг.
Vanves (Seine) 65, Rue J. В. Potin
– Между первым моим письмом и последним нет никакой разницы…[2003]2003
Слова Штейгера. В его письме к Цветаевой: «Между моим этим письмом на 16 страницах и моим последним письмом – нет никакой разницы. Ни в тоне, ни в содержании, ни в искренности – никакой.
Но зато какая разница в Ваших ответах на эти письма…».
[Закрыть]
– Да, но между Вашим первым письмом и последним была вся я к Вам – Вы скажете: два месяца! – но ведь это не людских два месяца, а моих, каждочасных, каждоминутных, со всем весом каждой минуты – и вообще не месяцы и не годы – а вся я. Вы же остались „мертвым“ и – нехотящим воскреснуть. Это-то меня и убило. В другом письме, неотосланном, я писала Вам о мертвом грузе нехотения, который, один из всех, не могу поднять.
Я обещала никогда Вам не сделать больно, но разве может быть больно от того, что человек не может тебя видеть в ничтожестве, что он для тебя хочет – самого большого и трудного, что он в тебя верит – вопреки очевидности, что он требует с тебя – как с себя. Поверьте, что если бы я Вас только жалела – Вы бы правды от меня не услышали: чем бы дитя не тешилось, лишь бы…
Но я приняла Вас за своё дитя, которое лучше пусть – плачет, только не тешится. Только не тешится. В моем последнем письме была вся настойчивость моей веры в Вас, оно, единственное из всех, было не любимому, а – равному (и только потому – суровое) – и может быть в нем я Вас больше всего – любила. И об этом стих моих – тогда – 26-ти лет:
Бренные губы и бренные руки
Слепо разрушили вечность мою.
С вечной душою своею в разлуке —
Бренные губы и руки пою.
Рокот божественной Вечности – глуше.
Только порою, в предутренний час
С темного неба – таинственный глас:
– Женщина! Вспомни бессмертную душу![2004]2004
Стихотворение М. Цветаевой из цикла «Комедьянт».
[Закрыть]
В этом письме я с Вас хотела – как с себя.
Поймите меня: я Вам предлагала всю полноту родства, во всей ответственности этого слова. И получаю в ответ, что Вы – мертвый, и чтó единственное, что Вам нужно – дурман. Это был – удар в грудь (в которой были – Вы) и, если я не упала – то только потому что никакой человеческой силе меня уже не свалить, что этого людям надо мной уже не дано, что я умру – стóя.
Друг, я совершенно лишена самолюбия, но есть вещи, которые я не могу перенести, напр<имер> – физически, на строке – себя и Адамовича вместе.[2005]2005
В своем письме Штейгер пытался обратить внимание Цветаевой на отличные от «капризных критических статей» в газетах коментарии и стихи
[Закрыть] Мой первый ответ: там, где нужен Адамович – не нужна я, упразднена я, возможен Адамович – невозможна я, – не потому что мы поэты разной силы, я Встану и становлюсь рядом с самым бедным, а перед некрасовским: Внимая ужасам войны[2006]2006
Начальная строка стихотворения без названия Н. А. Некрасова, написанного под впечатлением от Крымской войны.
[Закрыть] – как встала на оба колена – так и осталась – но Адамович (и все ему подобные) – не бедный, и даже не нищий духом, а. – немощный духом – и не хотящий мочь, и не верящий что можно мочь – и не хотящий в это поверить – это уже не нéмощь, а нéхоть, т. е. самое безнадежное и неизлечимое, ибо не с чего начать, – и в таких руках видеть мое чудо – и знать, что из этих рук (даже не держащих! уже заведомо – выронивших!) не вырвать – потому что другому в этих руках (которых – нет) – хорошо – бесполезное – и унизительное – и развращающее страдание. Тут только одно – отойти.
…Конечно, есть больше. Есть материнское – через всё и вопреки всему. Есть старая французская баллада – сердце матери, которое сын несет любимой, и которое, по дороге, споткнувшись – роняет, я которое:
Но – идете ли Вы на это, хотите ли Вы тáк быть любимым: жаленным? Ибо, если Вы этого хотите от меня, этого от меня – хотите, оно – будет, т. е. я в вашем отношении окончательно перестану быть, сразу сниму все требования (и первое из них – равенство), приму заранее и заведомо – всё: Бог с тобой – только живи…
Но не будучи в состоянии Вам дать – ничего, кроме материнского зализывания ран, звериного тепла души, – связанная по рукам и по ногам Вашим нежеланием другого себя, невмещением, невынесением другой (всей) меня – смогу ли я Вам быть радостью? – С зашитым – отказом – ртом.
Думайте.
Я Вас хотела (мечтала) большим, свободным, сильным, родным – тáк – чтобы на улице узнавали, шагающим в шаг.
Не можете – что же, буду стоять над Вами, клониться, когда холодно – греть, когда скучно и страшно – петь.
Я хотела – оба (и шагать, и греть). Вы хотите – одного, пусть будет тáк, пусть будет как Вам нужно, всё, что Вам нужно, то, что Вам нужно, тáк много – тáк мало – как Вам нужно. Во весь рост я живу в стихах, в людях – не дано, и меньше всего (как ни странно) дано в любимых – нам – быть и жить. Друзьям от нас не больно, мы можем им говорить всю правду, не страшась – живого мяса. Я хотела Вас не только сыном, не только любимым, а еще – другом: равным. Но пора понять, что для себя мы ничего не должны хотеть, даже нашей радости чужому росту, что и это – себялюбие („другому – как себе“ – нет. другому – как ему) пора принять, что любовь – окончательное и единственное нам на земле данное небытие: не будь, иначе ты другого заставляешь быть – „не даешь ему жить“ (небыть).
И – возвращаясь к Вашей боли: – мой друг, после Вашего письма о 3-м часе утра за 10-й чашкой кофе – у меня и мысли не могло быть, что что-нибудь – от меня Вам может сделать больно. Это письмо меня так предельно упраздняло. Я написала Вам – для очистки совести, воззвала – с последней и малой надеждой быть услышанной, сказала – потому что не могла не сказать. Вы мне в этом письме сказали, что Вы – после двух месяцев дружбы со мной и со всем будущим этой дружбы – мертвый, я я, как всегда, поверила, а мертвому больно быть не может, потому что ему уже было больно, тáк было – больно – что и стал мертвый. Гарантия. Думать о том, что я могу Вам сделать больно – после такого Вашего заявления – было бы самомнением, а если б Вы знали – как я от него далека!
_______
Мой друг – совершенно уже по-иному – без той радости – но может быть еще глубже и моее —
Я Вас из сердца не вырвала и не вырву никогда.
Вы – моя боль, это был мой первый ответ на то Ваше письмо, я сразу поняла: – беда! И с тех пор – почти непрерывная боль: сначала Вы сам, потом операция и страх за жизнь – потом известие об ухудшении – потом известие о почти-приезде в С<ен->Пьер – потом разминовение с моей Швейцарией – потом конечный удар – последнее письмо: перспектива Вашего Монпарнаса и расписка в смерти… Потом – молчание на стихи, которого я не могла принять иначе, как оскорбления, в моем лице, всех поэтов… И, наконец, последняя боль – что невольно, невинно – только тем, что встала во весь рост – на секунду распрямила наклон своей нежности – и сказала во весь голос – на секунду вышла из того вполголоса нежности – Вам сделала больно: только тем, что на секунду была – всей собой.
________
Родной, неужели Вы думали, что это так просто: очаровалась – разочаровалась, померещилось – разглядела, неужели Вы правда поверили – в такую дешевку?
Конечно, не напиши Вы мне, я бы Вам не написала – никогда (я себя знаю) ибо в Вашем молчании было оскорблено бóльшее меня, то – за что жизнь отдам, – в моем лице (я – последняя моя забота!) – все тáк оскорбленные до меня: от Франца Шуберта, чья любовь не понадобилась[2008]2008
Неразделенная любовь Шуберта к графине Каролине Эстергази
[Закрыть] – до le petit Marcel… в этом молчании было оскорблено всё мною на земле любимое – обычным оскорблением – незаслуженного презрения. И такое прощение было бы предательством.
Но, если бы Вы мне даже никогда не написали, и этим лишили меня возможности когда-либо окликнуть Вас – у меня навсегда, всюду, даже с очередной горячей головой на груди, в этой груди осталась бы трещина.
Не надо – другой головы. Ибо – верьте мне – я человек такой сердцевинной, рожденной верности, такого единства, что – вовсе не уверенная, что это другому нужно или хотя бы – радостно – одна, для себя, из-за себя, сама с собой, сама перед собой, в силу своей природы не могу раздвоить своего существа иначе чем та река в моих стихах: чтобы остров создать – и обнять.[2009]2009
…И рекой, разошедшейся на две – //Чтобы остров создать – и обнять – из стихотворения М. Цветаевой «Обнимаю тебя кругозором…» из цикла «Стихи сироте», обращенного к Штейгеру
[Закрыть] (Как я счастлива, что это точнейшее подобие мне дали – Вы! И как я Вам за него благодарна.)
Я ухожу от человека только когда воочию убедилась, что я (такая как я есть) ему не нужна – просто по бессмысленности положения. Но до этого – много еще воды утечет – и беды притечет!
Итак —
М.
Vanves (Seine) 30-го декабря 1936 г., среда
Я не хотела писать Вам сгоряча того оскорбления, хотела дать ему – себе – остыть, и тогда уже – из того, что останется… (Осталось – всё.)
Но нынче этому письму – последний срок, я не хочу переносить с собой этой язвы в Новый Год, но по старой памяти бережения Вас не хочу также начинать им Вáшего нового, нет, получите его в последний день старого, в последний день нашего с вами года, а дальше уж – у каждого свой: год – и век.
Начну с того, что тáк оскорблена как Вами я никогда в жизни не была, а жизнь у меня длинная, и вся она – непрерывное оскорбление. (Не оскорбляли меня только поэты, ни один поэт – никогда – ни словом ни делом ни помышлением (Вы – первый), но с поэтами я мало жила, больше – с людьми.)
Но если Вы, самим фактом оскорбления меня, попадаете в закон моей судьбы, то содержанием его Вы из него выступаете.
Если бы между тем Вами непрерывных зовов к себе – и тем – „большого путешествия по Швейцарии“ без оставления адреса была бы наша живая встреча – я бы, пожав плечами, поняла: Вы могли ждать меня не такою. Вас например могли испугать мои седые волосы (говорят, в юности это очень страшно) – хотя, по мне, матери взрослого сына и не полагается молодости, – могло удивить, что я на 6 лет старше, чем на своем последнем вечере, могли не понравиться мои пролетарские руки, которых Вы на моих вечерах могли не разглядеть и никак уже не могли разглядеть в моих письмах – Вы просто могли меня (ту, в письмах) не узнать – бывает —
– и я бы вчуже, по слухам (такого „бывания“) – поняла.
Но между Вами, непрерывно звавшим меня к себе сейчас, именно – сейчас, сейчас, а не потом – и т. д. – и Вами „большого путешествия по Швейцарии“ и „разрешите мне заехать к Вам Вас поблагодарить“ – нашей встречи не было, нашей очной ставки не было, ничего не было, кроме все той же моей любви к Вам. Я Вам разнадобилась до встречи, до которой Вы не дотянули, и ко мне в Ванв Вы пришли чужой, а не от меня – чужим – вышли.
_______
…17-го августа 1936 г.
…У меня силы Вашей мечты нет и я без всякой покорности думаю о том, что мы живем рядом, а видеть и слышать я Вас не могу. От Вас до Женевы час, от Женевы до Берна – два часа – и от этого трудно не ожесточиться…
…поклянитесь мне, что прежде чем меня прогнать, разлюбить, обречь на опалу, заменить – Вы действительно серьезно подумаете или хотя бы сосчитаете до ста – чтó бы я ни сделал, чтó бы ни случилось, чтó бы Вам ни показалось. Потому что я слишком устал и не хочу больше оставаться на улице. Если что-нибудь случится – Вы будете виноваты, а не я. Предупреждаю Вас об этом заранее.
…М. б. за 10 дней случится чудо и Вы приедете?
Если хотите и умеете до гроба Ваш
________
16 или 17-го декабря[2010]2010
Вероятнее всего, ноября
[Закрыть] 1936 г.
Я: – Вам от людей (NB! Вы знали – от каких) ничего не нужно?
Вы, с блаженной улыбкой: – Ни – че – го.
И дальше: – Разве Вы не можете допустить, что мне с вами – приятно?
Мой друг, Вы может быть знаете, чтó между тем до гроба и этим приятно – произошло, я – не знаю.
Я только знаю одно: Вы, к концу этого лета, постепенно начали меня – молчаньями своими, неотвечаньями, оттяжками, отписками, изъявлениями благодарности – с души – сбывать, а тогда, 16-го или 17-го, прямым: – Мне ничего не нужно – окончательно сбросили.
Но оскорбление даже не в этой ненужности: она для меня только глубокое изумление (как я – да еще поэту – могу быть не нужна?)
Оскорбление в этой „приятности“, которой Вы подменили – сыновность – которую тогда приняли, которую тогда – вызвали, и которой я ни словом, ни делом, ни помышлением не предала и остановить которой в себе – потом – уже не могла и наверное уже никогда не смогу.
И, апогей всего, слово не для меня сказанное, при мне сказанное, мною только, во всей своей неслыханности, услышанное:
– Меня в жизни никто никогда не любил.
После этого я вся, внутренне, встала и, если еще досиживала, то из чистого смущения за Вас.
(Когда я прочла: до гроба Ваш – я сказала: Я от него не уйду никогда, что бы ни было – не уйду никогда, я от него в Советскую Россию не уеду. Никуда. Никогда.)
________
Теперь в двух словах: Вам было плохо и Вам показалось, что Вас все забыли. Вы меня окликнули – словами последнего отчаяния и доверия – я отозвалась всей собой – Вы выздоровели и на меня наплевали – простите за грубое слово, это тáк называется.
________
Друг, я Вас любила как лирический поэт и как мать. И еще как я: объяснить невозможно.
Даю Вам это черным по белому как вещественное доказательство, чтобы Вы в свой смертный час не могли бросить Богу: – Я пришел в твой мир и в нем меня никто не полюбил.
МЦ
От меня Вы еще получите те – все – стихи[2011]2011
Цикл «Стихи сироте».
[Закрыть]
22-го января 1937 г., пятница
Vanves (Seine) 65, Rue J. В. Potin
Милый Анатолий Сергеевич,
Если Вы ту зеленую куртку, что я Вам летом послала, не носите (у меня впечатление, что она не Вашего цвета) – то передайте ее, пожалуйста, для меня Елене Константиновне,[2012]2012
Е. К. Цветковская, жена Бальмонта.
[Закрыть] с просьбой захватить ее, когда поедет, к Лебедевым.
Она мне очень нужна для уезжающего.
Если же нóсите – продолжайте носить на здоровье.
Всего лучшего!
МЦ
Пальто, о котором Елена Константиновна знает, лежит у Лебедевых и ждет ее.
Мой самый сердечный привет обоим Бальмонтам.
На Вашу долю выпало великое счастье: жить рядом с большим поэтом.
