Текст книги "Письма. Часть 2"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 54 страниц)

4) Знаете ли Вы что-нибудь о прабабке румынке «Мамбке»? Ее еще несколько дней застала в доме наша мать. Умерла она в моей комнате. Чья она прабабка? М. б. мать первой жены Д<митрия> И<вановича>? Но почему румынка? Это – твердо знаю.

5) Помните ли Вы В<арвару> Д<митриевну>? Если Вы сверстница Валерии – это вполне возможно. Какая была? (хотя бы самое Ваше детское впечатление). Всё, что о ней и о доме Иловайских помните, вплоть до пустяков.

Я у Иловайских в доме была только раз, с отцом, уже после смерти моей матери, но их дух жил – в нашем.

6) Видели ли Вы когда-нибудь мою мать? (Марию Александровну Мейн). Какая она была? Если даже не нравилась (я ведь тоже не нравлюсь!) – почему, чем? Были ли Вы когда-нибудь в нашем доме при моей матери (мы уехали осенью 1902 г., а умерла она летом 1906 г.) Если да – каков был дом при ней? Дух дома. М. б. и нашего с Асей деда, Александра Даниловича Мейн, помните? Если да – каков был? (Он умер, когда мне было 7 лет, я его отлично помню, как, впрочем, всё и всех – с двух лет, но ведь это воспоминания изнизу!) Если видели хоть раз – каков остался в памяти? М. б. и нас с Асей, маленькими, помните? (Валерия меня очень любила, а мать – больше – Асю.) Я ведь помню «Вера Муромцева», и в альбоме Вас помню. Вы с Валерией вместе учились в институте? Или я путаю?

7) О моем отце – всё, что можете и помните. Вы ведь были его любимой слушательницей? Чту (в точности) Вы у него слушали? Каков он был с учащейся молодежью? Каков – дома, со всеми вами? Я ведь всего этого не застала, знаю его уже после двух потерь, п. ч. большой кусок детства росла без него.

8) Возвращаюсь к Иловайским. Всё, что знаете о смерти Нади и Сережи. Я их отлично помню, и в Трехпрудном («живые картины») и у нас в Тарусе (Сережа рыл в горе лестницу и я, семи лет, немножко была в него влюблена) – и в Nervi. Моя мать их очень любила (и любила, и любовалась!) и всегда выручала и покрывала (Надю: Сережа был очень тихий, и всегда при матери). Помню один Надин роман – с тоже молодым, красивым и больным – я тогда носила письма и ни разу не попалась! И «bataille de fleurs» помню, когда в Надю бросали цветами, а в А<лександру> А<лександровну>[892]892
  А. А. Коврайская


[Закрыть] какой-то дрянью в бумажках (не конфетти, а чем-то веским, – песком кажется!). После Nervi – в Спасское? А умерли – в 1904 г. или в 1905 г.? Кто раньше? (Кажется, Сережа?) Знали ли, что умирают? Отец рассказывал, что Надя была необычайно-красива перед смертью – и после. Отношение Д<митрия> И<вановича>. Отношение А<лександры> А<лександровны>. (С<ережа> любимец был?)

9) Судьбу Оли. За кого вышла? (знала, но забыла). Жива ли еще? Есть ли дети? Счастливый ли оказался брак?[893]893
  О. Д. Иловайская первым браком была замужем за Кезельманом, знакомым В. Н. Буниной еще по гимназии. Во втором браке – Матвеева. Жила в Сербии, Германии. В. Н. Бунина поддерживала с ней отношения до самой смерти.


[Закрыть]

10) Жива ли А<лександра> А<лександровна>, а если нет, когда умерла? У кого из родителей был в молодости туберкулез? (Иловайская «овсянка».) В 1918 г. или в 1919 г. умер Иловайский?

Все даты, которые помните.

________

Когда будете отвечать, дорогая В<ера> Н<иколаевна>, положите мое письмо перед собой: упомнить мои вопросы невозможно, я и то списала их себе в тетрадь. Помните, что каждый вопрос мне важнее всех остальных, и ответьте, по возможности, на все. Можете совершенно сокращенно, в виде конспекта, пробелы заполню любовью, мне важны факты, я хочу воскресить весь тот мир – чтобы все они не даром жили – и чтобы я не даром жила!

Знаю, что это – целая работа (говорю о Вашем ответе), целый спуск в шахту или на дно морское – и еще глубже – но ведь и вы этому миру причастны, и Вы его любили… Взываю к Вам как к единственной свидетельнице!

Получив мое письмо, отзовитесь сразу открыткой, а письма буду ждать. Его нельзя писать сразу. Но, когда начнете, увидите, что совсем не так невозможно его написать, как казалось, пока не начинали…

Теперь – слушайте:

(Открытка с видом Музея Александра III, сверху снятого, во всем окружении зеленых дворов и домов. Прекрасная.)[894]894
  Письмо на открытке сестры Цветаевой Анастасии.


[Закрыть]

Дорогая Марина! Пишу Тебе, чтобы сообщить печальную весть:

8-го апреля в 11 ч. 50 мин<ут> вечера умер (от маминой болезни) брат Андрей, почти 43 лет. Был в сознании, умер недолго мучаясь, легче мамы.[895]895
  Женился Андрей лет девять назад, на польке, с двухлетней девочкой, которой сейчас 11 л<ет>. Собственной его дочке только два (примеч. М. Цветаевой).


[Закрыть] Жена его[896]896
  Урожденная Пшицкая Евгения Михайловна


[Закрыть] и я три года слали его к врачу, он же не шел, а когда пошел – было поздно. Питание имел до конца исключительное, жена делала всё, что могла. Лежал он 2 месяца 3 недели. Я говорила с ним за три дня, сидела у него долго, наедине, днем. Вдруг сказал: – А болезнь не умеют описывать… (писатели). – И смерть не умеют. Я не стала убеждать, что смерти не будет – ложь ведь. Я сказала, почему я думаю, что не умеют, о своем отсутствии страха перед смертью, а потом стала говорить о кумысе, о лете, о санатории. Он то думал, что будет жить, то нет. Девочке 2 года 2 мес<яца>.[897]897
  Цветаева Инна Андреевна


[Закрыть] Большая, очень милая. Когда уходила, целуя его, видела, как он нежно, светло, по-новому смотрит, глаза широкие – и полу-улыбка.

А 8-го днем ему стало хуже и он сказал жене: – Женечка, я умираю, А я как раз вдруг позвонила из загорода, с работы. – «Ему хуже». Я поехала. И он уже был неузнаваем, полусидел, задыхался, часто и мелко дышал, полузакрытые глаза. Увидев меня: – Зачем все пришли? Ничего такого особенного со мной нет. – Но когда я отошла к столу – тихонько позвал. Я подошла. Он стал правой рукой делать ловящие, гладящие движения – ко мне. Я гладила и держала его руку. Жалею, что не поцеловала ее, но не хотелось жеста, ему (весь – сдержанность). После лекарства стал засыпать. (За лекарством ходила я в аптеку, когда он: «Дайте лекарства», а их не признавал, обычно.) В мое отсутствие пришла Валерия (не видела последние 3 месяца). Он ей сказал: – Ведь я еще могу жить, мог бы – у меня еще целое легкое. Удушье? Пройдет! Но от него можно задохнуться – ночью. – Ну, что ты! (Валерия). Проснешься.

Мы ушли, когда он стал дремать. Уходя, я поцеловала его, спросила, не хочет ли он поесть – ответ тот же, что мамин – нет, головой. Передала привет от сына,[898]898
  У Аси, вышедшей замуж 16-ти л<ет>, сын Андрей, 20-ти лет, инженер. Работает на Урале. Хороший сын и юноша (примеч. М. Цветаевой)


[Закрыть] ушла. Придя позвонила о горячих бутылках и узнала, что скончался. Поехала туда, помогла одевать, причесать, и всю ночь была над ним, и жена. Утром прилегла на час тут же. Похоронили в папиной могиле (папа считается мировым ученым I категории А). Папин гроб цел. Начинается весна на кладбище. Он рядом с мамой – она так его любила. Его девочка (Инна) целую неделю всё: – А где папа, мама? Где папа? Нет папы – папа ушел? – Он в день смерти простился с женой и обеими девочками: дочкой и падчерицей (11 л<ет>),[899]899
  Лилеева Ирина Александровна, дочь Е. М. Цветаевой от первого брака.


[Закрыть] которую очень любил. Тебя вспоминал за несколько дней.

(Все письмо невероятно-мелким почерком, ибо уместилось на открытке. Последнее: Тебя вспоминал… разобрала только сейчас, переписывая, даже не разобрала, потому что разобрать – невозможно, а сразу прочла.)

________

Теперь Вы может быть поймете, дорогая Вера Николаевна, почему мне нужно воскресить весь тот мир – с его истоков.

До свидания, буду ждать с чувством похожим на тоску.

Марина Цветаева

Умоляю этого письма (ни Асиного ни моего) не показывать никому Не надо. – Только Вам. —

<Приписка на отдельном листе:>

Письмо написано давно, только сейчас узнала Ваш адрес от А. Ф. Даманской, которую видала вчера и которая шлет Вам сердечный привет.

МЦ.

12-го авг<уста> 1933 г.

19-го авг<уста> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Вера Николаевна,

Самое сердечное и горячее (сердечное и есть горячее! Детская песенка, под которую я росла:

«Kein Feuer keine Kohle

Kann brennen so heiss…»)[900]900
  «Ни пламя, ни уголь не могут жечь так горячо…» (нем.).


[Закрыть]

– итак, самое сердечное спасибо за такой отклик.

Первое, что я почувствовала, прочтя Ваше письмо: СОЮЗ. Именно этим словом. Второе: что что бы ни было между нами, вокруг нас – это всегда будет на поверхности, всегда слой – льда, под которым живая вода, золы – под которой живой огонь. Это не «поэзия», а самый точный отчет. Третье: что бывшее сильней сущего, а наиболее из бывшего бывшее: детство сильней всего. Корни. Тот «ковш душевной глуби» («О детство! Ковш душевной глуби» – Б. Пастернак), который беру и возьму эпиграфом ко всему тому старопименовскому – тарусскому – трехпрудному, что еще изнутри корней выведу на свет.

Долг. Редкий случай радостного долга. Долг перед домом (лоном). Знаю, что эти же чувства движут и Вами.

Слушайте. Ведь все это кончилось и кончилось навсегда. Домов тех – нет. Деревьев (наши трехпрудные тополя, особенно один, гигант, собственноручно посаженный отцом в день рождение первого и единственного сына) – деревьев – нет. Нас тех – нет. Все сгорело до тла, затонуло до дна. Чту есть – есть внутри: Вас, меня, Аси, еще нескольких. Не смейтесь, но мы ведь, правда – последние могикане. И презрительным коммунистическим «ПЕРЕЖИТКОМ» я горжусь. Я счастлива, что я пережиток, ибо всё это – переживет и меня (и их!).

Поймите меня в моей одинокой позиции (одни мет я считают «большевичкой», другие «монархисткой», третьи – и тем и другим, и все – мимо) – мир идет вперед и должен идти: я же не хочу, не НРАВИТСЯ, я вправе не быть своим собственным современником, ибо, если Гумилев:

– Я вежлив с жизнью современною…

– то я с ней невежлива, не пускаю ее дальше порога, просто с лестницы спускаю. (NB! О лестницах. Обожаю лестницу: идею и вещь, обожаю постепенность превозможения – но самодвижущуюся «современную» презираю, издеваюсь над ней, бью ее и логикой и ногою, когда провожу. А в автомобиле меня укачивает, честное слово. Вся моя физика ве современна: в подъемнике не спущусь за деньги, а подымусь только если не будет простой лестницы – и уж до зарезу нужно. На все седьмые этажи хожу пешком и даже «бежком». Больше, чем «не хочу» – НЕ МОГУ.) А если у меня «свободная речь»-на Руси речь всегда была свободная, особенно у народа, а если у меня «поэтическое своеволие» – на это я и поэт. Всё, что во мне «нового» – было всегда, будет всегда. – Это всё очень простые вещи, но они и здесь и там одинаково не понимаются. – Домой, в Трехпрудный (страна, где понималось – всё). Жажду Вашего ответного листа на мой опросный. «России и Славянства» еще не получила,[901]901
  В парижской газете «Россия и Славянство» были опубликованы воспоминания В. Н. Буниной «У Старого Пимена» (1931, 14 февраля).


[Закрыть] жду и сражена Вашим великодушием – давать другому свое как материал – сама бы так поступила, но так пишущие не поступают. Очевидно, мы с Вами «непишущие».

Глубоко огорчена смертью Вашего отца: Вашим горем и еще одним уходом. (Мы с Вами должны очень, очень торопиться! Дело – срочное.) Тбк у меня здесь совсем недавно умер мой польский дядя Бернацкий, которого я в первый раз и в последний видела на своем первом парижском вечере, а он всё о нашей с ним Польше знал. К счастью, еще жива его сестра и она кое-что знает – и есть портреты. (О встрече с собой, живой – на портрете моей польской прабабки Гр<афини> Ледуховской – когда-нибудь расскажу. Сходство – до жути!)

Словом, я с головой погружена в весь тот мир. Помните (чудесный) роман Рабиндраната <Тагора> «Дом и Мир»? У меня Дом – Мир!

Дорогая Вера Николаевна, пишите и Вы, давайте в две – в четыре руки – как когда-то играли! (М. б. и сейчас играют, но я в отлучке от рояля вот уже 11 лет, даже видом не вижу.)

– Спасибо за память об Андрее, за то, что так живо вспомнили – и напомнили. Я ведь его подростком не знала, 1902–1906 г. мы с Асей жили за границей. И вдруг из Ваших слов—увидела именно в дверях передней—и это так естественно: всегда ведь либо в гимназию, либо из гимназии… Вы спрашиваете, кто муж Аси? Ася вышла замуж 16-ти л<ет> за Бориса Трухачева, сына воронежского помещика, 18-ти л<ет>. Расстались через два года, даже меньше, а в 1918 г. он погиб в Добровольческой Армии. Второй ее муж и сын от второго мужа оба умерли в 1917 г., стало быть она с двадцати лет одна, со старшим сыном Андрюшей, ныне инженером, а ей еще порядочно до сорока (до-СРОКА!).

А про Валерию Вы знаете? Она после долгой и очень смутной жизни (мы все трудные) – душевно-смутной! – наконец 30-ти лет вышла замуж (м. б. теперь и обвенчалась) за огромного детину-медведя, вроде богатыря, невероятно-заросшего: дремучего! по фамилии Шевлягин,[902]902
  Шевлягин Сергей Иасонович – преподаватель латыни.


[Закрыть] кажется из крестьян. С ним она была уже в 1912 г. – с ним до сих пор. У нее было много детей, все умирали малолетними. Не знаю, выжил ли хоть один У нас с нею были странные отношения: она не выносила моего сходства с матерью (главное, голоса и интонаций). Но мы, вообще, все – волки. Человек она необычайно трудный, прежде всего – для себя. М. б. теперь мы бы с нею и сговорились. Она меня очень любила в детстве. Не переписываемся никогда. М. б. – теперь напишу, тогда передам от Вас привет.

А жутко – влюбленный Иловайский! (то, о чем Вы пишете). Вроде влюбленного памятника. Сколько жути в том мире!

________

До свидания. Жду. И письма и встречи – когда-нибудь. Вы зимою будете в Париже? Тогда – мне – целый вечер, а если можно и два. Без свидетелей. Да? Обнимаю.

МЦ.

<Приписки на полях:>

Рада, что Вам понравился Волошин.[903]903
  Воспоминания М. Цветаевой о М. Волошине «Живое о живом», опубликованные в № 52, 53 за 1933 г. «Современных записок»


[Закрыть] У меня много такого. Ваш отзыв из всех отзывов – для меня самый радостный.

Сердечный привет от мужа, он тоже Вас помнит – тогда.

21-го авг<уста> 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Вера Николаевна,

Рукопись «Дедушка Иловайский» ушла в 11 ч. утра в далекие страны,[904]904
  В Латвию, в ежедневную газету «Сегодня», выходившую в Риге под редакцией известного журналиста Максима Ипполитовича Ганфмана


[Закрыть] а в 111/2 ч. – Ваше письмо, которому я столько же обрадовалась, сколько ужаснулась – особенно сгоряча. Дело в том, что у меня Д<митрий> И<ванович> встает в 6 ч. утра (слава Богу, что не в 5 ч. – как казалось… и хотелось!), а у Вас, т. е. на самом деле – в 10 ч. Еще: у меня он ест в день одно яйцо и три черносливины (рассказ Андрея, у них жившего и потом часто гостившего), а оказывается – болезнь почек, значит и одного-то своего (моего!) яйца не ел. Что бы мне – овсянку!!! Но яйцо помнила твердо, равно как раннее вставание. Третье: у меня А<лександра> А<лександровна> выходит хуже Д<митрия> И<вановича> (который у меня, должно быть, выходит настолько если не «хорошим» – так сильным, что Милюков не захотел) – выходит и суше и жестче и, вообще, отталкивающе, тогда как дед – загадочен. Но это уже дело оценки: бывали «тираны» и похуже Иловайского, и именно у этих тиранов бывали либо ангелоподобные (Св<ятая> Елизавета,[905]905
  Мать Иоанна Предтечи, двоюродная тетка девы Марии, первая узнала в ней Матерь Божию (библ.).


[Закрыть] чудо с розами), либо неукротимо-жизнерадостные жены. У меня А<лександра> А<лександровна> выходит немножко… монстром. (Не словесно, а некое, вокруг слов, веяние: ничего не сказала – и все.)

Как Вы думаете – обидится, вознегодует, начнет ли опровергать в печати – Оля? Вставание в 6 ч., когда в 10 ч… мое «яйцо» и леденящую (хуже у меня нет) мать. И еще одно: важное, у меня, по семейной традиции, было впечатление и даже уверенность, что Оля сбежала с евреем. А м. б. Кезельман – не еврей? М. б. – полукровка? А м. б. – немец, а еврей – Исаев,[906]906
  Знакомый В. Н. и И. А. Буниных.


[Закрыть] и я спутала? Плохо мое дело, п. ч. рукописи не вернуть, и так уже отправка стоила около 10 фр<анков> (писала от руки и пришлось отправить письмом).

Остальное всё совпадает. В Наде я всегда чувствовала «тайный жар», за это ее так и любила. Сережу же у нас в доме свободомыслящие Валериины студенты звали маменькиным сынком и белоподкладочником, не прощая ему двух – таких чудных вещей: привязанности к матери – и красоты. (С<ережа> и Н<адя>, как и Оля, у меня только упомянуты, я же все время должна была считать строки и даже буквы!)

Думаю, для очистки совести, сделать следующее: если вещь в «дальних странах» (NB! не в России!) напечатают, то в следующем очерке, «Конец историка Иловайского», я принесу повинную, т. е. уничтожу и 6 ч. утра, и яйцо, и, если нужно, еврея. Если будете писать мне, милая (выходит – давно-родная!) Вера Николаевна, не забудьте подтвердить или разрушить еврейство Кезельмана или Исаева, это важнее часов и яиц, и Оля серьезно может обидеться, а я не хочу.

Из Ваших записей не вижу: жива ли или умерла А<лександра> А<лександровна>? Если умерла – когда? И сколько ей могло быть лет? А молодец – не боялась, не сдавалась, судилась. И крепкая же у нее была хватка – (Так и вижу эти корзины и сундуки с муарами и гипюрами, такие же ежевесенне проветривались и нафталинились на трехпрудном тополином дворе – «иловайские» сундуки покойной В<арвары> Д<митриевны>, Лёрино «приданое». У меня об этом есть. Сколько у нее было кораллов!). Страшно жалею, что до П<оследних> Нов<остей> не отправила «Дедушку Иловайского» Вам. Обожаю легенду, ненавижу неточность. Мне эти яйца и ранние вставания и еврейские мужья теперь спать не дадут, вернее: все время будут сниться.

Туда, куда нынче отослала, никогда не посылала, поэтому – сразу опровержение – неловко. Точно сама не знаю, чту писала. Но еще хуже будет, если Оля вздумает опровергать. Когда я писала, я не знала, что она в Белграде, а то бы вообще «еврея» не упоминала. (Хотя будучи дочерью Иловайского – конечно – к ее чести!)

А если в старике что-то трогательное, хотя бы этот ужас внуку с еврейской кровью. Нечеловечно, бесчеловечно даже, но – на некую высокую ноту. Вообще, всякий абсолют внушает трепет, – не страха а… но по-немецки лучше: «heilige Scheu».[907]907
  «Священный трепет» (нем.).


[Закрыть] Судить такого – бесполезно Вот эту-то неподсудность: восхищение всему вопреки – и учуял Милюков.[908]908
  Милюков Павел Николаевич, редактор «Последних новостей».


[Закрыть]

________

Сейчас переписываю очередную, м. б. тоже гадательную, вещь для Посл<едних> Нов<остей> – Музей Александра III. «Звонили колокола по скончавшемуся Императору Александру III, и в это же время умирала одна московская старушка и под звон колоколов сказала: „Хочу, чтобы оставшееся после меня состояние пошло на богоугодное заведение имени почившего Государя“» – боюсь, что Милюков дальше этих колоколов не пойдет. Но ведь все это – чистейшая, точнейшая правда, и колокола, и старушка, и покойный Император Александр III, – постоянный изустный и даже наизустный рассказ отца.

– Посмотрим. —

________

Спасибо за всё. Тороплюсь отправить.

Обнимаю. В Вас я чувствую союзника.

Р. S. Оля у меня венчается во Владивостоке, а оказывается – в Томске?! Если сразу ответите и про еврея и про Томск (наверное ли?), все-таки отправлю письмо вдогон, ибо я бы, на месте Оли, рассвирепела.

24-го августа 1933 г.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

Дорогая Вера! Пишу Вам под непосредственным ударом Ваших писаний, не видя ни пера, ни бумаги, видя – то. Ваша вещь[909]909
  Воспоминания В. Н. Буниной о семье Иловайских.


[Закрыть] – совсем готовая, явленная, из нее нечего «делать», она уже есть – дело. И никогда не решусь смотреть на нее, как на «материал», либо то, что я пишу – тоже материал. И то и другое—записи, живое, ЖИВЬЕ, т. е. по мне тысячу раз ценнее художественного произведения, где вес переиначено, пригнано, неузнаваемо, искалечено. (Поймите меня правильно: я сейчас говорю об «использовании» (гнусное слово – и дело!) живого Вашего Иловайского напр<имер> – для романа, где он будет героем: с другим именем – и своей внешностью, с домом не у Старого Пимена,[910]910
  Церковь Преподобного Пимена в районе М. Дмитровки (ныне ул. Чехова). Разрушена в 1932 г.


[Закрыть] а у Флора и Лавра,[911]911
  Церковь Флора и Лавра на Мясницкой улице. Разрушена в 1933 г.


[Закрыть] и т. д. Так делали Гонкуры, дневник которых я люблю, как свой, вернее чувствую – своим (т. е. ЖИВЫМ!), а романы которых, сплошь построенные на видоизмененной правде, забываю тут же после прочтения и даже до прочтения – шучу, конечно! – не забываю, а хуже: на каждом шагу изобличаю авторов в краже – у себя же, т. е. у живой жизни и у живого опыта. Преображать (поэт) – одно, «использовывать» – другое. – Какая длинная скобка!)

…Какова цель (Ваших писаний и моих – о людях). ВОСКРЕСИТЬ. Увидеть самой и дать увидеть другим. Я вижу дом у Старого Пимена, в котором, кстати, была только раз, в одной комнате, в одном из ее углов, самом темном, из которого созерцала стопы Кремля[912]912
  «Кремль» – газетно-журнальное издание, выходившее в Москве в 1897–1916 гг. Его издателем и редактором был Д. И. Иловайский.


[Закрыть] до половины окна, глядевшего в сад, в котором я бы так хотела быть… (Комната – внизу, м. б. Надина? Освещение, от гущины листьев—зеленое, подводное: свет Китежа-града…)

Не знай бы я Иловайского, я бы его – у Вас – узнала. (А как чудно: рог! Явно – Роландов, раз не охотников. Об этом роге, сейчас вспоминаю, слышала от Андрея).[913]913
  В доме Д. И. Иловайского на одной из дверей висел охотничий рог, которым хозяин сзывал гостей на трапезу. Роланд – рыцарь Карла Великого, по преданию, погибая в неравной схватке с врагами, затрубил в рог; Карл его услышал и отомстил врагам.


[Закрыть] Словом, я совершенно пленена и заворожена и совсем, бескорыстно, счастлива Вашими писаниями. И хорошо, что они пришли (1/2 часа!) после отправки моих. Пусть каждый – свое и по-своему, а в общем – сумма цифр, т. е. правда. У Вас, напр<имер>, Иловайский, читая, носит две пары очков, стало быть достоверно-слабое зрение, у меня он никогда не знает, кту Ася, кту я, и не по слабости зрения (о которой я не знала, ибо в очках его не видала никогда), а потому что ему вообще нет дела до неисторических лиц. («И какое ему Дело, сколько лет стоящей перед ним Марине, раз она не Мнишек, а самому восемьдесят с лишком… зим»…). Я, конечно, многое, ВСЁ, по природе своей, иносказую, но думаю – и это жизнь. Фактов я не трогаю никогда, я их только – толкую. Так я писала все свои большие вещи.

Милая Вера, Вы мне в эту пору самый родной человек из всех, и это вполне естественно: мы с вами на дне того же Китежа! Кто же захочет жить на дне чужого Китежа? (NB! Только я, с наслаждением, на дне яюбого, на любом дне, самом проваленном, – лишь бы не «жизнь», или то, что они сейчас так зовут… Так я весь 1921 г. жила на дне Волконского Китежа, переписав ему ВОТ ТАК, ОТ РУКИ, больше тысячи страниц его воспоминаний (т. е. моя переписка дала 1000 печатн<ых> страниц, а м. б. 1200, стало быть, от руки, вдвое. «Лавры», «Странствия». «Родина» – все три его тома).

Мои живут другим, во времени и с временем. Никто не хочет сна – наяву (да еще чужого сна!). С<ережа> сейчас этот мир действенно отталкивает, ибо его еще любит, от него еще страдает, дочь (скоро 20 лет) слушает почтительно и художественно-отзывчиво, но – это не ее жизнь, не ее век, и конечно (такой страстный отрыв от жизни) – не ее душевный строй, она очень «гармонична», т. е. ничего не предпочитает, все совмещает: и утреннюю газету, и мой отчаянный прыжок в сон, как-то все равнозначуще – не я, не мое. Сын (8 л<ет> весь живет не текущим днем, а завтрашним, набегающим, – планами, обещаниями, будущими радостями – т. е. я в обратном направлении – и меня слушает… даже с превосходством. («Бедная мама, какая Вы странная: Вы как будто ОЧЕНЬ старая!») Остальные восхищаются «художественностью», до которой мне нет никакого дела, которая есть только средство, и средство очевидно не достигающее цели, раз говорят не о чту, а о кбк. Кроме того, – события, войны, Гитлеры, Эрио, Бальбо, Росси[914]914
  Эррио Эдуар – лидер французской партии радикалов. Бальбо Чезаре – лидер итальянской национальной партии. Росси Пеллегрино – во времена февральской революции во Франции министр внутренних дел, полиции и финансов.


[Закрыть] и как их еще зовут – вот что людей хватает по-настоящему збживо: ГАЗЕТА, которая меня от скуки валит збмертво.

Вы не знаете, до какой степени (NB! разве это имеет степени?) я одинока. Естественное и благословенное состояние, но не на людях, в тройном кольце быта.

Веяние этой одинокости идет и от Вас, но у Вас, по крайней мере надеюсь, есть фактический покой, т. е. никто Вас не дергает, не отрывает, не опровергает. Вы – и тетрадь. У меня же – между тетрадью и мною…

________

Очень хороша Ваша вещь о «дяде Сереже».[915]915
  С. А. Муромцев.


[Закрыть] Он дан живой. И на всем, от всего – дуновение неназванной Англии.

Ваши обе вещи я, положив в отдельный маленький портфель, вчера с собой возила, просто не желая расставаться, с собой в Ste-Geneviиve-des Bois, в Русский Дом,[916]916
  Дом для престарелых под Парижем.


[Закрыть] к своей польской женской родне: трем старушкам: двум двоюродным сестрам моей матери (60 л<ет>) и их матери (83 г<ода>). Двух из них я видела в первый раз. Была встречена возгласом 83-летней: «Наконец-то мы с вами познакомились!» Узнала об отце прадеда: Александре Бернацком, жившем 118 лет (род. в 1696 г., умер в 1814 г.), застав четыре года XVII в., весь XVIII в. и 14 лет XIX в, т. е. всего Наполеона! Прадед – Лука Бернацкий – жил 94 года. Зато все женщины (все Марии, я – первая Марина) умирали молодые: прабабка гр<афиня> Ледуховская (я – ее двойник), породив семеро детей, умерла до 30-ти лет, моя бабушка – Мария Лукинична Бернацкая – 22 лет, моя мать, Мария Александровна Цветаева – 34 л<ет>. Многое и другое узнала, напр<имер> что брат моей прабабки был кардиналом и даже один из двух кандидатов в папы. В Риме его гробница, та старушка (мне рассказывавшая) видела.

А про деда Мейна узнала, что он не только не был еврей (как сейчас, желая меня «дискредитировать», пустили слухи в эмиграции), а самый настоящий русский немец, к тому же редактор московской газеты – кажется «Голос».[917]917
  Газета выходила в Санкт-Петербурге. А. Д. Мейн был ее московским обозревателем.


[Закрыть]

Приняли меня мои польские бабушки с самым настоящим сердечным жаром, самая старая подарила мне фотографию трех сестер, с грустными лицами, в пышных платьях, из которых самая красивая и самая печальная – мать моей матери, умершая 22 лет (Мария Лукинична Бернацкая).

Узнала, что семья (с самого того 118-летнего Александра) была страшно-бедная, что «паныч» (прадед Лука), идя учиться в соседнее село к дьячку, снимал сапоги и надевал их только у входа в деревню, а умер «при всех орденах» и с пенсией, «по орденам», в 6.000 руб<лей>.

И еще многое.

Водили меня мои бабушки по чудному парку, показывали груши в колпаках, спаржу «на семена» (похожа на иву!), 85-летнего военноначальника Московского Округа Мразовского[918]918
  Мрозовский Иосиф Иванович.


[Закрыть] (целый день бродит и ничего не помнит) и – вдалеке – островок с крестами, «места нашего будущего упокоения».[919]919
  В Sainte-Geneviиve-de-Bois находится главное кладбище русской эмиграции.


[Закрыть] Древний муж одной из бабушек, отстав и тем старушек обеспокоив, принес мне на ладони ежевики.

Все они моим приездом были счастливы, очевидно почуяв во мне свою бернацкую, а не мейневскую («немцеву») кровь.

Кстати, в полной невинности, говорят «жиды», а когда я мягко сказала, что в моем муже есть еврейская кровь – та старая бабушка: «А жиды – разные бывают». Тут и я не стала спорить.

«Русский дом» (страстно хочу о нем написать, но нельзя) старый, даже древний замок, в чудном парке, дальше луга, поля… И такое огромное небо, которого я не видела уже три года (три лета никуда не уезжала). Русское небо и даже – курское. На горизонте – ряд серебристых тополей…

________

Тбк я Вашего дедушку Иловайского и Вашего дядю Сережу возила в гости к моему Александру Бернацкому 118-ти лет…

– Вот. —

Обнимаю

МЦ.

Р. S. Боюсь, что Олин «еврей» уже печатается… Дай Бог, чтобы не прочла!

<Приписки на полях:>

Между прочим. Ваш Иловайский тоже встает рано (от руки: НЕ)

– Va, ce n'est pas toujours la lйgende qui ment!

Un rкve est moins trompeur parfois qu’un document…[920]920
  – Полно, не всегда легенда лжет!
  Иногда мечта менее обманчива, чем документ… (фр.).


[Закрыть]

Ваши рукописи сохраню свято, но дайте им еще погостить! У них отдельный дом (замшевый).

Герб Бернацких[921]921
  Бернацкие – старинный дворянский род шляхетского происхождения, был внесен в одну из частей книги княжеских родов Смоленской губернии.


[Закрыть] – мальтийская звезда с урезанным клином (– счастья!) Я всегда, не зная, мальтийскую звезду до тоски любила.

А Вы когда-нибудь привыкнете к моему почерку? Некоторые его не разбирают – совсем.

Милая Вера, а интересна Вам будет моя французская проза? Есть «Neuf lettres avec une dixiиme retenue et une onziиme reзue».[922]922
  «Девять писем с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным» (фр.)


[Закрыть] Прислать?

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

26-го августа 1933 г.

Дорогая Вера,

Большая просьба: у кого и где бы можно было узнать точную дату открытия Музея Александра III – во вторник, так мне сказали в редакции, появится мой «Музей Александра Ш», семейная хроника его возникновения до открытия – и теперь мне нужно писать конец. Я, как дочь, не вправе не знать, а я НЕ ЗНАЮ, только помню чудную погоду, лето и слово (и чувство) май: майские торжества… (а м. б. ассоциация с романовскими или, чту несравненно хуже – с «первомайскими»??). Знаю еще, что до Музея, по-моему зб день, открылся памятник Александру III – я присутствовала.

Были ли Вы на открытии Музея и, если да, чту помните (я больше всего помню взгляд Царя, – к своему ужасу перезабыла все статуи, бедный папа!)? А если нет – не знаете ли Вы кого-нибудь здесь из постарше, кто был и к кому бы я могла обратиться? Я уже думала о с<ен->еневьевском «Русском доме», но, кажется, те старики совсем уже все забыли, а те, что не забыли – злостные, и ничего не захотят рассказать, – просто выгонят.

Я все помню эмоционально, и почти ничего не помню достоверного:

ни числа, ни часа, ни залы, в к<отор>ой был молебен (С<ережа> говорит – в большой зале, а я помню – в греческом дворике, и на этом у меня построен весь разговор отца с Царем, вернее Царя – с отцом, разговор, который помню слово в слово). Словом, помню как во сне. А есть же, наверное, помнящие наяву! ГДЕ их ВЗЯТЬ?!

(Это жизнь мне мстит – за мои глаза, ничего не видящие, ничего не хотящие видеть, видящие – свое).

Напишу нынче в Тургеневскую Библиотеку, м. б. есть какая-нибудь книжка или хотя бы статья – о Музее, или о московских торжествах. Вырубова пишет «была чудная погода, все московские колокола звонили»,[923]923
  А. А. Вырубова, автор воспоминаний «Страницы моей жизни» (Берлин: Изд-во О. Дьяковой, б. г.) и дневников «Фрейлина ее величества» (Рига: Ориент, 1928).


[Закрыть] – это я знаю, и НЕ ХОЧУ так писать. Мне, чтобы написать хотя бы очень мало, нужен огромный материал, весь о данной (какой угодно!) вещи, сознание – всезнания, а там можно – хоть десять строк! Мне стыдно.

________

Помню отлично всё – дома: отца в старом халате, его смущение нашему подарку (с датой – где она?!), помню его, после открытия, у главного входа, в золотом мундире, спокойного – как капитан, благополучно приведший корабль в гавань, все душевное помню, фактического – ничего, какой ужас – ни одной статуи! М. б. Вы, милая Вера, помните хотя бы две, три… (Знаю, что у лестницы стоял Давид,[924]924
  Видимо, копия скульптуры «Давид» работы Микеланджело Буонарроти


[Закрыть] ну а потом? Неужели так и писать «белые статуи», «боги и богини», без ни одного имени? Или ВРАТЬ – как Георгий Иванов?![925]925
  О мемуарах Г. В. Иванова


[Закрыть]

(Простите за безумный эгоизм письма, я уже тбк поверила в наше союзничество, что пишу как себе, не думая о том, что у Вас своя жизнь, свои заботы и т. д.)

Самое горячее спасибо за яйцо – шесть утра – еврея. Да! Узнала, что Иловайский родился в 1832 г. и ОЧЕНЬ была огорчена, ибо Андрей в 1918 г., когда деда арестовали, меня уверял, что ему 93 года.

Дорогая Вера, если будете писать: когда умер Д<митрий> И<ванович>? Мне помнится – в 1919 г., но м. б. (тайная надежда) – позже, т. е. до 90 л<ет> все-таки – дожил? Оля наверное знает. И КОГДА была убита (какой ужас!) А<лександра> А<лександровна>? В каком году?

Какой страшный конец!

ДОМ ТОЧНО ТОЛЬКО ЭТОГО И ЖДАЛ.

_________

Не бойтесь, ни Надю ни Олю не дам и не давала затворницами. Есть хуже затвора, по себе знаю, когда училась в «либеральных» интернатах:

«Можешь дойти до писчебумажного магазина „Надежда“ но не дальше». Я эти полу-, четверть-свободы! – ненавидела! Дозволенные удовольствия, даже – соизволенные. «Поднадзорное танцевание»…

_________

Насчет Д<митрия> И<вановича> – возвращаюсь к Вашему письму – Вы правы: насквозь-органичен. А в ней – А<лександре> А<лександровне> – жила подавленная, задавленная молодость, все неизжитое, войной пошедшее на жизнь дочерей. (Подсознательно: «Я не жила – и вы не живите!» Заедала их век, а самой казалось, что оне заедают ее (несбывшийся). Все это в глубоких недрах женского бытия (НЕБЫТИЯ).

Существо не единолично, но глубоко-трагическое. (Трагедия всех женских КОРНЕЙ.)

________

Итак, rйcapitulons:[926]926
  Вкратце (фр.).


[Закрыть]

1) Что можете – о Музее (дату, статуй)

2) Даты/ Годы смерти Д<митрия> И<вановича> и А<лександры> А<лександровны>

3) Как он умирал – если знаете.

________

Милая Вера, отпишу – и тогда буду Вам писать по-человечески. Есть что. Но сейчас беда и из-за внешнего: 1-го Окт<ября> мы должны переехать в Булонь, где гимназия сына, а просто не с чего начать. Вот я и тщусь.