Текст книги "Письма. Часть 2"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 54 страниц)
Да, инцидент с «Дорогим». Его заглазно выбрали в правление союза писателей, по предложению Калинникова.[131]131
Каллиников И. Ф. – прозаик, поэт, переводчик
[Закрыть] (Уезжал на 5 дней «освежиться» – вроде как с той русской чешкой – фамилию забыла – с ужасным голосом.) Приезжает, является в Союз – с отказом: «1) Это не союз писателей, ибо здесь их почти что нет 2) за 2 года существования союз ничего не сделал, даже не организовал охраны своих прав перед и<здательст>вом „Пламя“, зачастую эксплуатировавшим писателей 3) я – единственный из социалистов, попавших в правление, и без своих не могу». Общее смущение, вот-вот уже начнут уговаривать (улещать-умасливать) – причем большинство его не выносит – и С<ережа>, подымая руку:
– «Прошу слова» – и, получив: «Я бы предложил, приняв во внимание заявление М<арка> Л<ьвовича>, перейти к очередным делам». Общее согласие. Секунда столбняка, вспышка румянца, руки в рукава, торопливое прощание, – изчез.
С<ережа> кругом прав, и я его всячески одобряю: писателей прежде всего должен был защищать М<арк> Л<ьвович> – социалист, член союза и служащий «Пламени». Это заявление – вызов.
_______
Кончаю, уступая место Але. Целую Вас и Адю и жду письма.
МЦ.
Р. S. Недели через две Катя Р<ейтлингер> будет проездом в Париже. (Едет в Англию на какой-то православный съезд и в Париже будет дня 4.) Дам ей Ваш адр<ес>. Если бы удалось что-нибудь заполучить от Людм<илы> Ч<ириковой>, Катя бы наверное привезла. О ее поездке напишу подробнее.
Вшеноры, 11-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Ваше дело с иждивением плохо: Ляцкий обещал сделать, чту может, но заранее предупредил, что ничего не может, – прошения поданы и утверждены, срок пропущен.
15-го вышлю Вам 50 кр<он>, когда смогу – еще 50, я уже давным-давно не получала ниоткуда ничего, иначе бы выслала раньше.
Был у нас в прошлое воскресенье – совершенно неожиданно – Невинный, предстал уже в сумерки и уехал в проливной дождь. Приехал, из кокетства, без зонта и без калош, и был очень смущен неожиданным (это в Чехии-то!) явлением природы. Говорил, естественно, о Париже, куда собирается через две недели и на несколько месяцев. Жаловался – довольно кротко, впрочем, – на какое-то Ваше возмущенное письмо к товарищам, ту же нотку я уловила и у М<аргариты> Н<иколаевны> (между нами!), у которой мы недавно были с Алей.
Какая квартира! (Скороговоркой: «не квартира, а конфетка!») – Возглас не осуждения, не зависти, а удивления. Тепло – и не где-нибудь, в каком-нибудь углу (NB! печном) – а сразу, равномерно и всюду. Какие-то испанские балконы с зеленью – вроде зимнего сада или тропик – запах эвкалипта и духов, скатерть, приборы, бархат на девочке и на креслах – восхитительно. Л<ебеде>ва не было, что прелести не убавляло.
Обещала разузнать мне про лечебницу, врача, бандаж и пр. Была мила. Накормила чудным обедом. Скоро увижусь с ней еще.
Жду визита одной чешки[132]132
А. А. Тесковой.
[Закрыть] – пожилой и восторженной, к<отор>ая пригласила меня читать лекцию о чем хочу в Карловом университете 7-го мая 1925 г. в 7 ч. веч<ера>, на что ей было объявлено о моих собственных 7-ми месяцах и гадательных еще часах и датах определенного февраля 1925 г.
Жаль, что она не акушерка! С деловым (у Достоевского – умным) человеком и поговорить приятно. Но она, кажется, увы – старая дева! Если она лирически спросит, чего бы я хотела, я отвечу: «Козы для ребенка и няньки для меня». – Это вместо тридевяти царств-то! —
Обрываю, ибо С<ережа> летит на поезд.
Целую Вас и Адю.
МЦ.
Вшеноры, 26-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Завтра С<ережа> высылает Вам иждивение – 900 кр<он> – наконец полученные у Заблоцкого.
Тотчас же напишите благодарственное письмо Ляцкому (и Белобородовой) – их рук дело, и дважды: 1) выпросить у чехов, 2) уломать Заблоцкого. Мне он 15-го наотрез отказался выдать: г-жа Ч<ернова> в Париже, и я запрошу Министерство. В М<инистер>стве (уже забыв о Ляцком) естественно отказали. Тогда я вновь обратилась к Ляцкому (т. е. попросту стравила двух старичков!) – с жалобой на 3<аблоц>кого, – переписка – поиски адреса 3<аблоц>кого (никому не дает, но С<ережа> достал) – погоня его за С<ережей> и С<ережи> за ним, – в итоге 900 кр<он> и все слава Богу.
Адр<ес> Ляцкого:
Praha Smichov
Tř. Svornosti,
37. Panu Professoru Е. Laitzky[133]133
Евгений Александрович, она Александра Владимировна (примеч. М. Цветаевой).
[Закрыть]
Мой совет: пользуйтесь случаем, и в наилестнейших выражениях просите работы. Даст.
Дальнейшее деловое: умоляю о скорейшей высылке «Метели». Пламя покупает у меня книгу пьес, кроме того «Метель» хочет ставить здешняя новая студия, – руки себе грызу, что тогда Вам отдала. Если потеряли, достаньте «Звено» (каж<ется>, № 12, февраль 1923), я знаю, как это трудно и нудно, но в Праге № с «Метелью» нет. Достоверно. (Искал Исцеленов, один из зачинателей студии.)
_______
Завела, наконец, бандаж. Покупали с М<аргаритой> Н<иколаевной>. Сразу воспряла духом, – ненавижу расплывчатость. Но это пока все, что у меня есть «для ребенка». («Это все для ребенка, это все для ребенка, это все для ребенка» – Игорь Северянин.)
Завтра уезжает в Англию Катя Р<ейтлингер>; если через Париж (м. б. через Голландию), то будет у Вас. Я дала ей адрес Невинного и Ваш старый. В Париже будет неделю и Вас разыщет, т. е. отправит Вам petit bleu,[134]134
Срочная депеша (фр.).
[Закрыть] а Вы ей, в свою очередь, назначите свидание. Она бойкая и Ваши бойни[135]135
Квартира Черновых на улице Руве находилась неподалеку от городских скотобоен Ла Виллетт.
[Закрыть] разыщет. (Боюсь только, что всех быков перепугает.)
________
Вчера были на елке в «Воле России» – устраивали Лебедевы. Были Яковлевы с детьми, Минахорьян,[136]136
Минахорьян Вахан – бухгалтер журнала „Воля России“.
[Закрыть] Ольга Ивановна со своей чешской дочкой, сами Лебедевы и мы с Алей. Елка, вне религиозного обряда, – как ни увешана – пуста. Дети представляли из себя Интернационал, – поэтому ничего не пели вокруг елки, кружились в молчании. (Французские Яковлевы, чешская девочка, не-русская Ируся[137]137
Дочь В. И. и М. Н. Лебедевых.
[Закрыть] и русская Аля.) Хозяева были милы и сердечны, посадили нас на трамвай. Аля увезла длинную белую картонку, наполненную елочными украшениями и сластями. На русское Рождество пригласили их во Вшеноры.
________
Много пишу. Перешли на керосин, – дешевле и уютнее. Две жестяные лампы. Две жестяные печи. Первые наливаем, вторые топим, и те и другие чистим. На все это уходит много времени. И время уходит – проходит – до моего Бориса уже меньше двух месяцев.
Бывают у нас: Катя Р<ейтлингер>, изредка Исцеленовы. А мы с Алей – нигде: до Мокропсов в холод и гололедицу далеко, а во Вшенорах у нас никого, кроме Ч<ирико>вых, нету, а те слишком умны, чтобы сидеть во Вшенорах: ездят в Прагу.
Сборник («Ковчег» – мое название) разбивается на два. О гонорарах пока не слышно. Будут – Вам в первую голову. Меня мои сотрудники любят.
Какое Рождество празднуете? Два? Была или будет у Ади елка? Кстати, M
Пьерро (фр.). – сын Яковлевых.
[Закрыть] милый, девочка кукольная. А с папашей мы ни слова не сказали, он и руку подает как бревно.
________
Пока кончаю. На молчание не сержусь, никак его – в смысле кривотолков – не толкую. День требует своего, в этом вся разгадка.
Аля целует, С<ережа> шлет привет. Деньги отправляются по адр<есу> Сталинского.
Всего лучшего Вам всем.
МЦ.
Были ли у Людмилы Ч<ириковой>? Напишите о ней. И пойдите еще, – у нее сейчас гостит Валентина. Адр<ес>: Malakoff/ S. Rue J-J. Rousseau, 1.
Умоляю о высылке Але книги:
C
Графиня де Сегюр. Новые сказки феи (фр.).
[Закрыть]
Верну с долгом.
27-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
А сегодня Ваше письмо!
Утро. С<ережа> торопится уезжать. Только что был почтальон. 2 ч<аса> назад уехала Катя Р<ейтлингер>, если бы письмо пришло вчера, дала бы ей Ваш новый ад<рес>. Впрочем, до сих пор не знаю, через Голландию или через Париж (едет в Лондон).
Бедная Адя! Но непременно нужно будет отпраздновать русское Рождество, к которому она наверное поправится, и очеловечить новую квартиру елкой.
Сегодня же начинаю Вам большое письмо. И С<ережа> сегодня же, уже не через Ст<алин>ского, а по новому адр<есу> высылает Вам деньги.
Напишите Ляцкому и о болезни Ади, м. б. выхлопочет еще одну стипендию (на январь). И Б<елобородо>вой – отдельно – она ревнива. Адр<ес> Ляцкого перепишите на стену, а то потеряете.
Целую Вас и Адю, спешу.
МЦ.
Вшеноры, 27-го декабря 1924 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Только что отправила Вам письмо с короткой припиской в ответ на Ваше, полученное в последнюю минуту, – С<ережа> уже шел на вокзал.
Я Вам писала о елке у Л<ебеде>вых (в В<оле> Р<оссии> и не написала Вам о заминке в комнате каждый раз, как мною произносилось Ваше имя. Когда Л<ебеде>в сказал, что в Париже Вас не видел, я «чистосердечно», т. е. очень громко, удивилась.
Он поспешил отговориться болезнью. М<аргарита> Н<иколаевна> вторично упоминала о Вашем молчании. Я<ковле>в, с флегматической полуусмешкой, рассказал о каком-то фельетоне Кесселя… «теперь Оля и Наташа знаменитости. Чуть ли не на миллион заказов»… Я: «Заказов – плохо, лучше бы просто миллион». Л<ебеде>в: «Ну, таких дураков найдется мало». Я: «То, что вы называете дураками – просто люди с воображением. Нужно не иметь никакого, чтобы после такой каторги предлагать – заработок». Л<ебеде>в: «А вы бы что предложили?» – «Отдых, т. е. миллион без заказов: tout rond et tout court[140]140
Коротко и ясно (фр.).
[Закрыть]». Общий смех и моя высокомерная не-улыбка.
________
Встреча с О<болен>ским[141]141
А. В. Оболенский.
[Закрыть] замечательна – как в романе. И дальнейшее – дружба родителей – тоже. Классический конец: его женитьба на Аде. Адя, хотите? Дети не будут орать и будут кудрявые. И все в доме – крашеное. Помните, в «Аленьком цветочке», кажется – невидимые и неслышимые слуги? А м. б. он – заколдованная собака и с любовью к нему красавицы примет свой прежний образ? И вы будете княгиней. (И царицей – в собачьем царстве!)
Передайте ему мой сердечный привет. И приучите к дому. Он будет помогать.
_______
Мои дела. Иждивение мне, очевидно, сохранят – и не мне одной. (Вам бы наверное сохранили.) Думаю оставаться в Чехии, пока будут кормить, т. е. наверное еще целый год. Дальше??? – Дальше м. б. С<ережа> получит место, или я «прославлюсь», сейчас я в ящике без воздуха, не скрываю, это не жизнь, для жизни (без людей) нужна природа, новая природа с голосами, заменяющими людские, – нужна свобода – у меня ни того, ни другого, ни десятого, у меня своя тетрадь. И так еще год. (Я о своей душе говорю, о главной, о требовательной, о негодующей себе!) Я недавно читала в каком-то письме Достоевского о его скуке и перенапряженности без внешних впечатлений: «5 мес<яцев> одно и то же. Еще держусь». Если он, Крез души и духа, томился по внешнему: людям, видам, зданиям, – все равно! – как же не томиться мне!
Кроме того, я знаю, откуда это томление: голова устает думать, душа чувствовать, ведь, при отсутствии внешних впечатлений, и та и другая живут исключительно собой, собой без повода, в упор, целиком собой. При напряжении необходимо разряжение. Его нет. Освежение. Его нет. Рабочий после завода идет в кабак – и прав. Я – рабочий без кабака, вечный завод.
_______
С<ережа> с Исцеленовым (и Брэй’ем, Вы его не знаете – англичанин – режиссер – блестящ) затеяли студию. Ставят «Царя Максимилиана», (народное, по Ремизову. С<ережа> играет царского сына), «Адольфу» – нечто вроде Св<ятого> Георгия.[142]142
Пьеса А. М. Ремизова „Действо о Георгии Храбром“.
[Закрыть] Что выйдет – не знаю. Дело в хороших руках, есть актеры – но будут ли деньги? Пока у них небольшое помещение, репетиции идут. С<ережа> очень увлечен. Как-то приводил сюда своего Брэй’я: небольшой быстрый рыжий человек, горящий и не гаснущий, острый в реплике, с лучше чем вкусом: нюхом. Страстно любит Пастернака. Сошлись. С<ережа> с ним будет встречать здешний Новый Год, – в Праге в эту ночь (Сильвестрову) «все позволено».[143]143
„все позволено“ – выражение из романа Ф. М. Достоевского „Братья Карамазовы“.
[Закрыть] Будут ходить по улицам и заходить в рестораны. Говорят, пьяные чехи угощают русских. Я сама уговорила С<ережу>, п. ч. я на такие дела уже не гожусь.
Вчера была у нас Катя Р<ейтлингер>: рецидив одержимости С<ере>жей, вела себя истерически, клеила Але игрушки на елку, хохотала, вскакивала, намекала, заигрывала, – тяжело было смотреть. Умолила меня не идти провожать ее на станцию: «такой ужасный мороз!» – все это смеясь и плача, я была потрясена такой явностью. Если хотите ее совсем очаровать, говорите с ней побольше про С<ережу>.
________
Людские посещения мне мало дают. Первая минута радость (от перемены! нарушения хода) – и сразу примус, печь, посуда, – мыть, варить – ничего не успеваешь, все грязное, все жжется, потом наспех стихи прочесть – и уже темно – и уже люди спрашивают про поезда. Кроме того, не умею на людях, мне нужны не люди, а человек – один – упор хотя бы одного вечера.
________
Получила от «дорогого» «Психею» Родэ. Двухтомный (800 стр<аниц>) ученый труд, сухой, sans gйnie.[144]144
Бесталанно (фр.).
[Закрыть] Мне, в итоге, важно, кто пишет, а не о чем! А здесь – никто, и Психея не встает. Тело, из к<оторо>го Психея отлетела, – вот его книга. С удовольствием бы продала.
_______
С «дорогим» после Вашего отъезда виделись два раза: раз когда «мирились», другой недавно, в «В<оле> Р<оссии>», наспех, на людях, три минуты. Он мне определенно радуется и определенно во мне не нуждается, – Невинный более предан, чем он. Пошлю ему на Новый Год тот стих, что Вам посылала («Как живется Вам…»). Пусть резнет по сердцу или хлестнет по самолюбию. В тот вечер, по крайней мере, ему будет отправлена его «гипсовая труха». Вязать перестала: нет денег на шершть и дико, дико надоело. А А<лександра> 3<ахаровна> продолжает: облако белых шалей для всей деревни: вяжет как тонут. Никуда не хочет ехать. Здешний Художественный[145]145
Труппа, созданная группой актеров Московского Художественного театра, которые отказались возвращаться в Советскую Россию после зарубежного турне.
[Закрыть] звал ее в турне: с ужасом отвергла. Боюсь, что ее через 50 лет (деревенский воздух полезен!) схоронят на мокропсинском кладбище. А Лелик женится на дочке лавочника (Баллона),[146]146
Лавочник Балоун держал лавку на площади в Горних Мокропсах.
[Закрыть] обаллонится и будет торговать.
_______
Кесселю книжку? A quoi bon?[147]147
Зачем? (фр.)
[Закрыть] Ну, любезное письмо в ответ. Сделаем: я Вам пришлю, а Вы – от себя – подарите. Мне нужен Пастернак – Борис – на несколько невечерних вечеров – и на всю вечность. Если это меня минует – vie et vocation manquйes.[148]148
Здесь: не сбылась моя жизнь, замысел ее (фр.).
[Закрыть] – Наверное, минует. —
И жить бы я с ним все равно не сумела, – потому что слишком люблю.
Мой сын будет Борис, – я Вам говорила? А если дочь – Ксения. Холодное и княжеское имя, по-французски на самую гадательную букву алфавита: X.
_______
Очень рада оказии Оболенских. Если повезут детские нагрудники, будет совсем усладительно: одна из них в очках и самого стоистического вида и нрава (Ася).[149]149
Александра Владимировна Оболенская, приняла в 1937 г. монашество под именем Бландины.
[Закрыть] – «Никаких нагрудников!» И вдруг – повезет. И вдруг – отберут?! и вдруг придется нагрудники – отстаивать.
Дайте мне в следующем письме адр<ес> Карбасниковых. Хочу поздравить их на русское Рождество и Новый Год. (Вы не читали «Наши за границей» Лейкина?) Не забудьте написать Ляцкому – м. б. еще одно иждивение выгорит. А Белобородовым напишите отдельно, иначе погубите все дело.
Целую нежно Вас и Адю.
МЦ.
Вшеноры, 2-го нов<ого> января 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Вчера я была у Ч<ирико>вых, они очень озабочены судьбой посылки (материи), – на днях пришло письмо от Людмилы, в к<отор>ом она спрашивает Ваш адрес. Я дала. Людмила (очевидно, по своему почину – еще лучше!) собирается прислать мне кое-какие вещицы своей девочки и не знает – как. Я думаю, лучше всего по почте, – ведь за старые вещи пошлины не берут? – бережа оказию (Катю Р<ейтлингер>, напр<имер> для чего-нибудь более ответственного (если К<арба>сникова не раздумала). Катя у Вас будет числа 10-го – 12-го, она сейчас в Лондоне на конференции и обещала предупредить Вас. Ваш новый адрес у нее есть.
Готовимся к елке. Аля, считавшая дни уже с октября, вне себя, мечтает елку украсть и пронести перед носом сторожей, одетую в детское платье. На самом деле – полон лес елок, а придется везти из Праги.
Клеим украшения и – Вы удивитесь – главным образом я. Золотим баранов, львов, волков, черные адские и голубые райские деревца с золотыми яблоками, – изобретаю, вырезаю и оклеиваю сама. Аля, за медлительностью, только успевает ахать. С<ережа>, так нагло хваставшийся тем, что «воспитывался в детском саду и поэтому все елочное знает как свои пять пальцев» – эти пять пальцев (и еще пять!) однажды основательно замусолил, клея гигантский фонарь, – и на этом остановился. Фонарь же, недоклеенный и похожий на средиземного спрута, пылится на вышке шкафа.
Привыкаю радоваться чужими радостями (своих нет). А сын, скажете? Сын, это радость через 1/2 года, первое время я его буду бояться. Кроме того, я его уже ревную (ревную исключительно до трех лет, – нет, до семи, но потом слабее) и уже думаю о призыве (честное слово!) 1946 г.
Иногда, ловя себя на мечтах о няньке, думаю: а вдруг он эту няньку будет любить больше, чем меня? – и сразу: не надо няньки! И сразу: видение ужасных утр, без стихов, с пеленками, – и опять cri du coeur:[150]150
Крик души (фр.).
[Закрыть] няньку! Няньки, конечно, не будет, а стихи, конечно, будут, – иначе моя жизнь была бы не моя, и я была бы не я.
________
Аля начинает говорить по-французски: «сила ломит и соломушку», в книгах понимает приблизительно треть, не пропустили с ней и пяти дней с Вашего отъезда. Эти уроки – моя кара, поэтому не отступаюсь. Но итоги налицо. Хочу довести ее до свободного, по собственному почину, чтения, – тогда примусь за немецкий.
Вы видите, чем я живу? Нет, я не этим живу.
<Конец письма отсутствует>
4-го января 1925 г.
Милая Ольга Елисеевна, только что получила «Метель» и статью о Ремизове,[151]151
Статья-рецензия Саши Черного на книгу А. Ремизова „Кукха“
[Закрыть] – спасибо. И одновременно письмо от Кати Р<ейтлин>гер, она потеряла записную книжку с адресами и просит сообщить Ваш. Пишу ей на всякий случай в Лондон, но для верности – вот что: напишите ей на адрес Оболенских, она в Париже наверное будет жить у них. Сообщите ей свой адрес и приблизительные часы, когда кто-нибудь дома. Сделайте это тотчас же по получении письма, в Париже она будет не позже 8-го и останется дня четыре. Боюсь, что мое письмо в Лондон ее уже не застанет.
А вот если бдреса Оболенских не знаете – тогда уже не знаю, что выдумать. Боюсь обременять Вас лишними хлопотами.
Зовут Катю – Катерина Николаевна Рейтлингер.
________
Получила какое-то безумное письмо из Лондона (вне связи с Катей) от еврея-красноармейца-поэта, прочитавшего мои записи в «Совр<еменных> Записках» и негодующе вопрошающего меня, «почему я ушла от них». Отвечаю ему, что первым моим ответом на октябрьскую революцию был плевок на флаг, задевший меня по лицу. 1917 г. – 1925 г. – 8 л<ет>, флаг выцвел, плевок остался. – В этом роде. – Хорошо отвечаю.
Нужно быть идиотом (этого не пишу), чтобы после «Георгия», стиха к Ахматовой и «Посмертного марша» в Ремесле[152]152
Стихи 1921–1922 гг.
[Закрыть] не увидеть – кту я, мало того: вообразить, что я с «ними». Людям непременно нужна проза: фамилии: точка над i. Думаю, что молодого человека больше всего задело еврейское в «Вольном проезде», – сам он: Leo Gordon, а тут все Левиты да Зальцманы, – не вынесла душа!
______
Статью С<аши> Ч<ерного> еще не читала, тороплюсь с отправкой письма. Целую Вас и Адю. Всего лучшего вам всем в 1925 году!
МЦ.
В «Воле России» (в янв<арском> №) будет мой стих – большой – «Полотёрская» (Уже пройден.) Наверное, понравится Аде.
Деньги (100 кр<он> Вам верну из гонорара за пьесы, верну непременно, – только бы «Пламя» не раздумало купить.[153]153
Издание сборника пьес в издательстве „Пламя“ осуществлено не было.
[Закрыть] Теперь они все в сборе.
В пражском «Рудольфинуме» сейчас выставка Исцеленова и Лагорио, я не была, С<ережа> был, – хвалит.
Вшеноры, 8-го января 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Большая просьба: возьмите в «Совр<еменных> Записках» мою рукопись «Мои службы» и переправьте ее Мельгунову[154]154
Мельгунов С. П. – общественный деятель и историк
[Закрыть] для «На Чужой Стороне». «Мои службы» Современные <Записки>, заказав, отклонили, – причина неизвестна, да для меня и безразлична, – мне важен итог.[155]155
„Мои службы“ все-таки были позднее напечатаны в журнале „Современные записки“ (1925, № 23).
[Закрыть] А итог: на какое-то основательное количество франков меньше, нужно восполнить, все мне советуют «Чужую Сторону».
Очень прошу, не поручайте «Совр<еменным> Зап<искам>» пересылать самим, пусть лучше Мельгунов не знает, что рукопись уже гостила, пусть они отдадут Вам, а Вы уже перешлете. (Мельгунов живет где-то под Парижем.) Только, препровождая рукопись, оговоритесь: не подойдет, прошу возврата, вторично ее у меня нет, а переписывать – большой труд.
Да! Прежде чем идти в «Современные <3аписки>», запросите по телефону (Париж ведь – не Прага?), у них ли эта рукопись, не отослана ли к Степуну[156]156
Ф. А. Степун одно время фактически был редактором литературного отдела „Современных записок“, и рукописи обыкновенно посылались ему на отзыв
[Закрыть] в Германию. (Отказ – через Степуна.) Очень прошу Вас сделать это возможно скорей, и М<ельгу>нова поторопите с ответом, – «Совр<еменные> Записки» молчали 2 месяца!
Вчера у меня был наш председатель – В. Ф. Булгаков, планировали сборник. Ваша цель принята, гонорар либо 350, либо 300 кр<он> с листа, получу на Вас в первую голову, опять притянув Ляцкого. (Издаст, очевидно, «Пламя».) Сборник совсем собран, большой, хороший, приблизительное содержание:
Маковский: Венецианские сонеты
Туринцев: стихи
Недзельский: Походы (стихи)
Рафальский – стихи
Я: «Поэма Конца»
________
Чириков: «Поездка на о. Валаам»
С<ережа> – «Тиф»
Немирович-Данченко: еще не дал
Калинников – «Земля»
Вы – «Раковина»
Аверченко – рассказ
Долинский – «Чугунное стадо» (NB! Поездка с англичанином!)
Крачковский – еще не дал
Кожевников – из цикла «Городские люди» (о Чехии)
________
Нечитайлов – «Болгарские и македонские песни»
В. Булгаков – «Замолчанное о Толстом»
Кизеветтер – «Заметки о Пушкине»
Савинов – «Оттокар Бржезина»
Завадский – «О русском языке»
С. Булгаков – «Что такое слово»
________
М. б. что-нибудь в беллетристике забыла. Называться будет (крестила – я) «Ковчег».
________
Вся Прага занята юбилеем Немировича.[157]157
празднование 80-летия В. И. Немировича-Данченко.
[Закрыть] Были бы здесь – много рассказала бы о «дорогом». Он сейчас в полосе ожесточенного самолюбия, ведет себя мелко, не будучи мелким, – мне жаль его, но помочь не могу. Отзывы со всех сторон (вне политики!) самые удивленные и нелестные, но как-то зарвался («занесся»), делает бестактность за бестактностью, наживает себе врагов среди самых сердечных и справедливых людей. – Жаль. – Но помочь не могу.
Сам предлагал мне (около месяца назад) купить у меня книгу («Романтику»)[158]158
Под этим названием Цветаева собиралась издать сборник своих пьес 1918–1919 гг.
[Закрыть] и вот на два письма не отвечает. Я не привыкла к такой невоспитанности, это еще хуже бессердечия, ибо не подлежит никакому сложному толкованию.
_______
Все ходим с Алей по елкам: третьего дня у Лелика, вчера у Ч<ирико>вых. Дети, я замечаю, меньше всего заняты елкой.
Дети любуются подарками, взрослые – детьми, а елка – как Сивилла, вспоминающая свои скалы.[159]159
Из стихотворения М. Цветаевой „Сивилла – младенцу“.
[Закрыть] К Але это не относится: она душу отдаст за лишние пять свечей.
Елка будет и у нас, есть уже, украшена и наряжена, в бахромах и в блестках, кроме них – все самодельное, в Сочельник золотили шишки и орехи, доклеивали, докрашивали. Была служба, приезжал Булгаков[160]160
С. Н. Булгаков.
[Закрыть] из города, служил в Мокропсах, в ресторане, говорил проповедь. 12-го иду с Муной[161]161
М. С. Булгакова
[Закрыть] к земгорской врачихе, – м. б. поможет мне устроиться в лечебнице бесплатно, – «Охрана матерей и младенцев», 30 кр<он> в день, – дешевле, чем в «Красном кресте». Новый год встречаем во Вшенорах, с Ч<ирико>выми и А<лександрой> 3<ахаровной>. Завтра Аля ждет на елку Ирусю, боюсь, что М<аргарита> Н<иколаевна> обидится, что перерешаю с лечебницей, но ее – вдвое дороже (600 кр<он> за 10 дней), и никаких надежд на даровое лежание.
Уже вечер. Пишу при лампе. В комнатах – весь уют неприюта. С<ережа> в городе, Аля рисует в новом альбоме и грызет орехи. Я – между плитой (вода для стирки) и письменным столом, как сомнамбула, как мыслящий маятник. Эта зима – наиглушайшая в моей жизни, точно я под снегом. В будущем году – давайте? – приеду в Париж. Посажу вместо себя Катю Р<ейтлингер> или Муну (они меня все так любят!) и приеду. – Ну, на две недели, чтобы опять услышать звук собственного голоса, – своего настоящего – «denn dort bin ich gelogen, wo ich gebogen bin» (ибо где я согнут – я солган!).[162]162
Цитата из первой части „О монашеском житии“ „Часослова“ Рильке (нем).
[Закрыть] Вы ничего не пишите мне об оказии к Б<орису> П<астернаку>, – мне так нужно ему написать, я даже не знаю, дошло ли мое июньское письмо, – ни звука. Во 2-ой книге «Русск<ого> Современника»[163]163
Стихи Цветаевой „Занавес“ и „Сахара“ были опубликованы в 3-й книге журнала.
[Закрыть] – два моих стиха, он дал, я не видела, мне говорили. Осенью это была Св<ятая> Елена (с верховыми прогулками и подзорными трубами несдавшегося императора), сейчас это «погребенные под снежной лавиной» или шахта: глухо. А другие живут – тут же рядом в таких же «двух комнатах с плитой и печью», знакомятся, любят, расходятся, вьют и развивают гнезда… Боюсь, что беда (судьба) во мне, я ничего по-настоящему, до конца, т. е. без конца, не люблю, не умею любить, кроме своей души, т. е. тоски, расплесканной и расхлестанной по всему миру и за его пределами. Мне во всем – в каждом человеке и чувстве – тесно, как во всякой комнате, будь то нора или дворец. Я не могу жить, т. е. длить, не умею жить во днях, каждый день, – всегда живу вне себя. Эта болезнь неизлечима и зовется: душа.
________
И всё такие разумные люди вокруг, почтительные. Я для них поэт, т. е. некоторая несомненность, с к<отор>ой считаются. Никому в голову не приходит – любить! А у меня только это в голове (именно в голове!), вне этого мне люди не нужны, остальное все есть.
Целую Вас нежно. Самая приятная новость в конце Алиного письма[164]164
В конце письма Ариадны Эфрон, датированного тем же числом рукой С. Я. Эфрона сделана приписка, в которой он сообщает, что „удалось и на январь месяц получить Ваши деньги (400 кр<он>)…“
[Закрыть]
МЦ.
Вшеноры, 16-го января 1925 г.
Дорогая Ольга Елисеевна,
Ваше иждивение получено и завтра же будет Вам отправлено. Подала прошение и на февраль, – не знаю, добрая воля Л<яцко>го. В прошении (свободное творчество!) упомянула о катастрофическом стечении обстоятельств – красноречиво. Написала и подписала за Вас три бумаги (расписку, доверенность С<ережи> и прошение) – Вы бы удивились аккуратности своего почерка. (Единственное в чем Бог меня лишил размаху!) – Словом, все сошло, – авось, еще сойдет.
________
Сказки дошли, к великому восторгу Али. Читает и переводит каждый день по две страницы, – хватит до седых волос. Читаю и вспоминаю свое детство, – тот особый мир французского духа в доме. Я не знаю, куда все это уходит. Когда другие рассказывают о своей жизни, я всегда удивляюсь нищете – не событий, а восприятия: два, три этапа, эпизода: школа (до школы, обыкновенно, не числится), «первая любовь», ну, замужество или женитьба, словом то, что можно зарегистрировать в чешской «студенческой легитимации». – Ну, а остальное? Остальное либо не числится, либо его не было. Отсюда верность одному (одной) или, наоборот, бездушная погоня за всеми. – Скучно. Скудно. Нудно. – Так я, недавно, встречала Новый (старый) год, – с такими. Множество барышень (дам, mais plus зa change, plus c’est la mкme chose)[165]165
Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому (фр.).
[Закрыть] в разных – одинаковых – платьях, все с пудреницами, с палочками духов и кармина, с кудерьками и сумочками, хихикающие, щебечущие, – рыжие, русые, черные, – все как одна. Я весь вечер просидела мрамором, – не от сознания своей божественности, а от полной невозможности (отсутствия повода) вымолвить слово. И мужчины такие же, – точно их не рождали, а производили – массами. Лучше всех был старик Чириков, ненасытный в своем любовном любопытстве к жизни. Ненасытный и неразборчивый.
О, мне скучно!
________
Была, наконец, у врачихи (с Муной). Посоветовала мне возможно больше стирать белья для укрепления мускулов живота. (1917 г. – 1925 г. – 8 лет укрепляю!) Советует лечебницу «Госуд<арственной> Охраны матерей и младенцев» – пахнет Сов<етской> Россией – единственное утешительное, что на острове. Советует еще переезжать в Прагу (ку – да? к Невинному, за решетку?!) возможно раньше, п. ч. «постоянно случается на 2–3 недели раньше». Но переезжать мне некуда, посему буду сидеть во Вшенорах до последнего срока. Про близнецов ничего не говорила, – очевидно, Прага не повлияла.
Ни о «Романтике» (пьесе), ни о «Мтлодце» ни слуху, ни духу. «Дорогой» на письма не отзывается (два деловых). Третьего не дождется, а я м. б. не дождусь ни «Молодца», ни «Романтики», ни геллера. Но не могу же я стучаться в человека, как в брандмауэр!
_______
А у Муны с Р<одзевичем> к концу. Недавно их вместе встретил монах. – «Такая неприятная сцена: у нее глаза полные слез, он усмехается, – какие-то намеки»… Мне ее жаль, хотя я ее не люблю. Монах сейчас живет в Беранеке,[166]166
гостиница в Праге, в которой часто жили русские.
[Закрыть] занимает ответственный пост (обратный большевицкому), тратит огромные деньги, а костюм (и воротник!) все тот же. Ну, что бы ему подарить мне 10 тыс<яч>?! Просто уронить! – Роковое отсутствие воображения. —
_______
С<ережа> много пишет. Очень занят театром. Совмещает пять (бесплатных) должностей. Невинно и невольно кружит головы куклам. В постель сваливается как жнец на сноп. (Или на сноп нельзя свалиться?) – Ну, как в пропасть! – Худеет, ест, и еще ест, и еще худеет. («У Вашего Сережи глаза как у Вия» – моя любовь, m
А. И. Андреева.
[Закрыть] В ужасе от предстоящих Госуд<арственных> экзаменов. – Все его ублажают, и никто не платит ни копейки. Скоро выходит 2-ой номер журнала с его статьей.[168]168
В № 3–4 (январь – февраль 1925) „Своими путями“ была опубликована статья С. Я. Эфрона „Церковные люди и современность“.
[Закрыть] Вышлем.
Целую крепко Вас и Адю. Еще раз – спасибо за книжку.
МЦ.
Р. S. Пишу утром, с отвращением озираясь на невынесенные помои, непринесенные угли, неподметенную комнату, нетопленную плиту.
________
19-го января 1925 г.
Только что пришли Ваши две открытки. Вы спрашиваете: как со стипендией Р<озен>таля? Все, что я об этом (от Вас) знаю – что не дает стипендий заочно и что для успеха дела нужно быть в Париже. Это Вы мне писали уже давно, в последнем Вашем письме (коротенькой карточке) Вы о Р<озента>ле не упоминаете. – Что я могу ответить? Что в П<ариж> сейчас ехать – ясно – не могу и не смогу, думается, еще долго. Если бы чехи согласились выдавать мне ссуду заочно – тогда другое дело, но сейчас не время об этом просить, все эти ссуды на волоске, – от 15-го до 15-го, приходится радоваться, что еще месяц прожили. Во всяком случае, раньше как мес<яцев> через семь никуда не смогу тронуться, да и то при исключительно благоприятных обстоятельствах. Лето пройдет – посмотрим. Не скрою, что в ужасе от перспективы еще одной такой зимы, но м. б. с ребенком мне будет столько дела, что вообще отучусь чувствовать. Моя беда – в бодрствовании сознания, т. е. в вечном негодовании, в непримиренности, в непримиримости. – Пока. —
Не знаю, стоит ли сейчас тревожить Р<озен>таля? От добра добра не ищут, а в жизни со всем приходится считаться, кроме души.
_______
Не понимаю отсутствия у Вас Кати Р<ейтлингер>. Адрес Ваш она должна была узнать у Андрея О<бо>ленского, я ему писала. М. б. злобствует на молчание С<ережи> (на ее письма отвечать невозможно) и распространяет свой гнев и на Ваш дом, как нам близкий? Бог ее знает! – В Праге ее еще нет.
Новость: Р<одзеви>ч уехал в Латвию – насовсем. Узнала вчера. Муна, очевидно, узнала за день раньше, т. е. в день отъезда. – Отсюда слезы. – Много ей придется их пролить, раз я тогда на горе так плакала![169]169
„Поэма Горы“
[Закрыть]
Целую Вас и жду большого письма.
