Текст книги "Письма. Часть 2"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 54 страниц)

ЧЕРНОСВИТОВОЙ Е. А

<Около 15 января 1927 г.>

Дорогой друг, отвечаю Вам под непосредственным ударом Вашего письма.[739]739
  Черносвитова сообщила Цветаевой об отправке ей книги мифов и послала ей фотографию Рильке


[Закрыть]

О смерти Рильке я узнала 31-го, под Новый год, от случайного знакомого, и как-то ушами услышала, как-то ушами, т. е. мимо ушей Осознание пришло позже, если можно назвать осознанием явления-действенное и вызывающее непризнание его. Ваше письмо застает меня в полном (и трудном) разгаре моего письма – к нему,[740]740
  Имеется в виду поэма «Новогоднее».


[Закрыть] невозможного, потому что нужно сказать всё. Этим письмом с 31 декабря – живу, для него бросила «Федру» (II часть «Тезея», задуманного как трилогия – но из суеверия —). Это письмо, похоже, никогда не кончу, потому что когда «новости» изнутри… Еще останавливает меня его открытость (письма). Открытое письмо от меня – ему. (Вы знали его и, может быть, узнаете меня.) Письмо, которое будут читать все, кроме него! Впрочем, может быть, отчасти сам его пишет – подсказывает. Хотите одну правду о стихах? Всякая строчка—сотрудничество с «высшими силами», и поэт – много, если секретарь! – Думали ли Вы, кстати, о прекрасности этого слова: секретарь (secret[741]741
  Тайный (фр.).


[Закрыть])?

Роль Рильке изменилась только в том, что, пока жил, сам сотрудничал с —, а теперь – «высшая сила».

– Не увидьте во всем этом русской мистики! Речь-то ведь о земных делах. И самое небесное из вдохновений – ничто, если не претворено в земное дело.

Очень важно для меня: откуда у Вас мой адрес? Из Bellevue ему писала всего раз – открытку, адреса не было, на Muzot.[742]742
  Открытка Цветаевой от 7 ноября 1926 г, была отправлена по адресу: Chateau de Muzot s/Sierre (Valais) Suisse.


[Закрыть] На последнее мое письмо (из Вандеи) он не ответил, оно было на Ragaz, не знаете, дошло ли оно? Еще: упоминал ли он когда-нибудь мое имя, и если да, то как, по какому поводу? Еще не так давно я писала Борису Пастернаку в Москву: «Потеряла Рильке на каком-то повороте альпийской дороги…»

________

Теперь – важнейшее: Вы пробыли с ним два месяца, а умер он всего две недели назад. Возьмите на себя огромное и героическое дело: восстановите эти два месяца с первой секунды знакомства, с первого впечатления, внешности, голоса и т. д. Возьмите тетрадь и заносите – сначала без системы, каждое слово, черту, пустяк. Когда будете записывать последовательно, – все это встанет на свое место. Ведь это еще почти дневник – с опозданием на два месяца. Начните тотчас же. Нет времени днем – по ночам. Не поддавайтесь священному, божественному чувству ревности, отрешенность (от я, мне, мое) – еще божественнее. Вспомните книгу Эккермана, единственную из всех дающую нам живого Гёте.

________

Боюсь, что, получив мифологию, буду плакать. Пока – ни одной слезы: времени нет, места нет (всегда на людях), а может быть, по чести, охоты нет: неохота – есть. Плакать – признать. Пока не плачу – не умер.

Я никогда его не видела, и для меня эта потеря – в духе (есть ли такие?!). Для Вас потеря бывшего, для меня – небывшего. Потеря Савойи с ним – куда никогда не поеду, – провалившейся 31 декабря со всеми Альпами – сквозь землю… На некоторые места карты не хочу смотреть – как вообще ни на что.

Ко всему этому присоедините, что не принадлежу ни к одной церкви…

СУВЧИНСКОМУ П. П. и КАРСАВИНУ Л.П

Bellevue, 9-го марта 1927 г.

Многоуважаемые Петр Петрович и Лев Платонович,

Только что прочла Ответ Вишняку,[743]743
  М. В. Вишняк


[Закрыть] подписанный вами обоими и тут же, под ударом, не дождавшись Сережиного возвращения, пишу вам.

«Среди ближайших сотрудников в редакции Верст есть евреи…» Тут кончается ваше письмо и начинается мое.

Когда редактора – счетом три и имена их: Сувчинский, Святополк-Мирский и Эфрон, ссылка на редакторов-евреев естественно относится к последнему.

Итак:

Сергей Яковлевич Эфрон

– довожу до вашего сведения —

Сергей Яковлевич Эфрон родился в Москве, в собственном доме Дурново. Гагаринский пер<еулок> (приход Власия).

Отец – Яков Константинович Эфрон, православный, в молодости народоволец.

Мать – Елисавета Петровна Дурново.

Дед – Петр Аполлонович Дурново, в молодости гвардейский офицер, изображенный с Государем Николаем I, Наследником Цесаревичем и еще двумя офицерами (один из них – Ланской) на именной гравюре целой и поныне. В старости – церковный староста церкви Власия.

Мой муж – его единственный внук.

Детство: русская няня, дворянский дом, обрядность.

Отрочество: московская гимназия, русская среда.

Юность: женитьба на мне, университет, военная служба, Октябри Добровольчество.

Ныне – евразийство.

Если сына русской матери и православных родителей, рожденного в православии, звать евреем – 1) то чего же стуят и русская мать и православие? – 2) то как же мы назовем сына еврейских родителей, рожденного в еврействе – тоже евреем?

Ходасевич, говорящий об одном из редакторов, носящем фамилию Эфрон, был… точнее.

Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы оба должны сделать Сувчинского – поляком,[744]744
  П. П. Сувчинский был поляк по отцу, граф Шелига-Сувчинский.


[Закрыть] Ходасевича – поляком,[745]745
  Дед Ходасевича по отцу был польским дворянином.


[Закрыть] Блока – немцем (Магдебург),[746]746
  Прадед Блока по отцу был уроженцем мекленбургских земель (северная Германия).


[Закрыть] Бальмонта – шотландцем[747]747
  В семье Бальмонта бытовало предание о его шотландском происхождении


[Закрыть] и т. д.

Вы последовали здесь букве, буквам, слагающим фамилию Эфрон – и последовали чисто-полемически, т. е. НЕЧИСТО – ибо смеюсь при мысли, что вы всерьез – хотя бы на одну минуту – могли счесть С<ергея> Я<ковлевича> за еврея.

Вы – полемические побуждения в сторону – оказались щепетильнее московской полиции, на обязанности которой лежала проверка русского происхождения всякого юноши, поступавшего в военное училище, – и таковое происхождение—иначе и быть не могло – за С<ергеем> Я<ковлевичем>, – признавшей.

Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем вы 1) вычеркиваете мать 2) вычеркиваете рожденность в православии 3) язык, культуру, среду 4) самосознание человека и 5) ВСЕГО ЧЕЛОВЕКА.

Кровь, пролившаяся за Россию, в данном случае была русская кровь и пролита была за свое.

Делая С<ергея> Я<ковлевича> евреем, вы делаете его ответственным за народ, к которому он внешне – частично, внутренне же – совсем непричастен, во всяком случае – куда меньше, чем я!

________

Наднациональное ни при чем, с какой-то точки зрения Heine и Пастернак не евреи, но не с какой-то, а с самой национальной точки зрения и чувствования – вы неправы и не вправе.

Говорите в своих статьях о помесях, о прикровях, и т. д., ссылаться на еврейство «одного из редакторов» я воспрещаю.

Марина Цветаева

Р. S. Евреев я люблю больше русских и может быть очень счастлива была бы быть замужем за евреем, но – что делать – не пришлось.

ПОЗНЕРУ С. В

25-го марта 1927 г.

Bellevue (S. et O.)

31, Boulevard Verd

Милый Соломон Владимирович,

Вновь обращаюсь к Вам с большой просьбой поддержать мое ходатайство о выдаче мне пособия с вечера.

Если будут говорить, что я устраиваю вечер[748]748
  Вечер M. Цветаевой в первой половине апреля 1927 Г. в студии Н. И. Бутковской.


[Закрыть] – знайте, что это вечер на ТЕРМ, в маленькой студии всего на 100 человек.

Так уж сладилось, что я всегда Вас – все о том же – прошу!

До свидания, сердечный привет Вам и Вашим.

МЦ

23-го декабря 1927 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jecame d'Arc

Милый Соломон Владимирович,

Не была на писательском собрании[749]749
  Годичное общее собрание членов Комитета помощи русским писателям и ученым


[Закрыть] потому, что хожу бритая (после скарлатины) и по возможности не показываюсь. Та же бритая голова, не говоря уже о моей нелюдимости, полная обеспеченность моей всяческой непригодности в делах вечера.

Будьте другом, скажите кому, куда и когда подавать прошение, боюсь, что меня забудут. (Говорю о деньгах с будущего вечера писателей.)[750]750
  Благотворительный новогодний писательский вечер, который устраивался в пользу Комитета. Предполагалась постановка спектакля «Неожиданный конь, или Чудовищная Мамка» с участием А. И. Куприна, Б. К. Зайцева, А. Яблоновского.


[Закрыть]

Заранее благодарная Вам.

МЦветаева.

Р. S. Еще просьба! Помните, Вы в прошлом году говорили мне, что есть возможность получать от русских американцев (Вы конечно знаете о чем говорю) ежемесячное пособие.[751]751
  Фонд помощи литераторам и ученым (председатель – С. М. Животовский) в Вашингтоне помогал некоторым писателям, жившим во Франции (по ходатайству парижского Комитета).


[Закрыть] Я тогда сообщила г<оспо>же Ельяшевич[752]752
  Ельяшевич Фаина Осиповна – член Комитета.


[Закрыть] свой адрес, но этим дело и кончилось.

Как его двинуть? Кого и как просить? Я очень нуждаюсь.

26-го янв<аря> 1929 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Милый Соломон Владимирович,

Разрешаю себе напомнить Вам, что я от писательского вечера получила только 200 фр. и очень рассчитываю еще на 100, если по примеру прошлых годов мне присуждено 300 фр. Может быть Вы мне дошлете их просто в письме? Всего хорошего, сердечный привет.

МЦветаева.

АННЕ ДЕ НОАЙ

<Май 1927>

Сударыня!

Я не читала Вашей книги Честь Страдать, и, не прочитав ее, вот что я о ней думаю. Это Ваша последняя книга и, будучи последней, она наиближайшая к следующей, значит – Ваша почти самая великая. Это Вы последнего полночного удара: Вы из уже-завтра.

Честь Страдать. Если бы Вы написали «Счастье Страдать», М. Мартен дю Гар был бы доволен (почему бы не «Удовлетворение Страдать»?), вот одно из прелестных противоречий, в отсутствии которых он Вас упрекает.[753]753
  Морис дю Гар в статье писал: «Госпожа де Ноай сознательно лишила себя того противоречия, которое почти всегда обеспечивает величие человека или произведения: противоречия, столкновения между двумя священными инстинктами, между жизнью и смертью, в чем она, на разных регистрах и с разными оттенками, была так часто ни с кем не сравнима».


[Закрыть] Но Вы никогда не написали бы «Счастье Страдать». Анна де Ноай первых своих книг могла бы написать «Страсть Страдать».[754]754
  Название первого сборника стихов Анны де Ноай «Безграничное сердце» («Le coeur innombrable», 1901).


[Закрыть] Или чуть позже – Гордость Страдать. Но послевоенная Анна де Ноай могла сопоставить Страдание только с Честью.

(Счастье и Страдание. Как будто счастье соответствует страданию. Счастье соответствует только самому себе: удовлетворять Счастье-удовлетворение, вот что он хочет вместо Честь Страдать. Счастье удовлетворить… М. Мартен дю Гара!)

Честь Страдать. Холод. Каска Паллады[755]755
  Богиня войны и победы, дочь Зевса, родившаяся в шлеме и панцире (греч. миф.).


[Закрыть] на раненом лбу. Двойной холод лба и каски. (Ноай в каске, никогда не в маске. Вы-то знаете причину рифмы…) Сказав послевоенная Ноай, я не думала наперво о великой войне, а о величайшей из войн: о великой войне жизни, Бога в нас с человеком в нас, где Бог победитель. Но и великая война тут тоже при чем: металлический отсвет.

Вашу книгу, сударыня, никогда не полюбят. Пришел час Вам сказать: «Они не поймут тебя, Жан-Жак»,[756]756
  Жан-Жаку Руссо принадлежат слова: «Я хочу показать своим собратьям человека в его истинной природе – и этим человеком буду я».


[Закрыть] так же, как они никогда тебя не поняли (любить – не значит понимать, любить – это молиться, а молиться – это не понимать), – потому что им никогда не быть тобой (мной) – (я говорю о великом я, разнообразном и едином я Жан-Жака, Ноай, о всяком величии – через это ты я сумею найти и Вы!) – поскольку один из лучших молодых людей (это он и есть – «Семья Тибо»?[757]757
  Роман-хроника Роже Мартена дю Гара


[Закрыть] Печально) – этот Мартен дю Гар сумел найти в Ваших первых книгах одни советы (Вы – и советы!) если не прямо для жизни, то по крайней мере для удовольствий. Дурак (простите мне это слово), кто поверил, что Вы поэт – на слово, прочел поэта! – дословно, не переводя Вас на Ваш язык, где всякая вещь лишь имя, лишь страсть, в своей двойной красоте. «Возможно, и в этом моя ограниченность, я сужу о „Чести Страдать“ из того возраста (как стар их молодой детский взгляд), когда стихи госпожи де Ноай давали молодости…» Мартен – ты остался сосуном, а госпожа де Ноай выросла. (Вы-то были вскормлены на груди самой Этны! Этна: мать-кормилица. Этна – могила Эмпедокла.[758]758
  По преданию, греческий философ Эмпедокл добровольно совершил прыжок в кратер Этны


[Закрыть]) Мартен, ты мне напоминаешь маленькую детскую хрестоматию, в которой автор мило сетует на то, что Вы не склонились (склонились – почему бы не на все четыре лапы!) над детством, сожалеющим о том поэте, которого оно в Вас не имело.

Сударыня, Вы будете смеяться!

Мои книги я пишу для вас, молодых людей.

И оставлю в них…[759]759
  Из стихотворения Анны де Ноай «Offrande», в котором явлен образ яблока и зубов.


[Закрыть]

Ну что же. Честь Страдания – это ускользающее яблоко, остаются только зубы. Боби хнычет над яблоком, которое он совсем по-глупому, совсем по-бебешески принял за съедобное яблоко, тогда как оно Жизни и смерти.

Жизнь и смерть. Эти – для Вас имена, для него – слова – встречаются и в его статье (какая жалость, этот большой грязный журнал с его портретами людишек, бесконечный (журнал) с бесконечными (людишками), какое надругательство над Вашей единственностью, над Вашим именем пустынным и вершинным, всегда одиноким, потому что единственным. Какая общая яма славы.

Жизнь и смерть. «Вот она уже не любит ни жизнь ни смерть, так как открыла небытие». Молодой человек, раз перед небытием стоит определение, то оно уже что-то. Раз она его открыла, то оно есть. И как ему не быть, раз она есть. (Ах, какую прекрасную статью, нет – все сказать о Небытии и госпоже де Ноай.) Если бы я могла Вам сказать на Вашем языке: раз оно есть (небытие), значит это еще жизнь (и смерть). Любовь к небытию. Ощущать себя больше не чувствующей. Себя ощущать больше себя не чувствующей. Вот врожденное, изначальное противоречие, которое Вы (Мартен) с глупым сожалением больше не находите в строфах поэта. Если бы Вы сказали: «и вот, она больше ничего не любит…» Вы были бы правы по ходу фразы, но Ваша фраза солгала бы. Вы предпочли – и в этом некоторое благородство – сочинить плохую фразу и сказать правду. Ибо она открыла его. Небытие, подобно тому как Франсиско Писарро открыл Мексику!

Разум. – Небольшой перерыв. – Это первое слово, бросившееся мне в глаза, схватившее меня за глаза, после Вашего имени, и, не читая, с ухом (физически) на макушке: «Ах, вот в чем дело! Теперь ее упрекают в разуме, как раньше упрекали (восхищаясь) в страсти. А страсть к разуму, разве это не существует? (к разуму, формуле, к Абсолюту наконец!)».[760]760
  М. дю Гар писал: «Если я теперь свидетельствую… против злоупотребления разумом в „Честь Страдать“, то это не из-за разума, а потому что разуму нечего делать в стихах, особенно когда он стремится преобладать и не приносит ничего особенно, ни ясного ни питающего, для души. В стихах не объясняются».


[Закрыть]

Милостивая государыня, это история наших первых книг. Роман читателя с нашей первой книгой – о! это старая история. Это история – новейшая – величайшего из великих – Райнер Мария Рильке, который, перед уходом, оставил нам лучшую свою книгу – Druineser Elegien,[761]761
  Duineser Elegien (Дуинезские элегии).


[Закрыть] – тихо оплакиваемую всеми «благородными душами» (слова несчастного Мартена), как слишком отчужденную, слишком безобразную (а потому и невоображаемую), слишком, всегда это слишком, которое они не признают никогда и которому они (благо-родные-мертво-рожденные) всегда предпочтут «Buch der Bilder»,[762]762
  «Книга образов» – книга Рильке (1902)


[Закрыть] поверив на слово – Билдер, что это просто книга в картинках – Билдербух, – как упоминаемый грустный молодой человек поверил, что яблоко-Жизнь – яблоко для десерта

О! Они всегда хотят, чтобы их убаюкивали, развлекали, – пугали чуть и много утешали.

Роман читателя с нашей первой книгой. Знаете ли Вы, что мать Р<айнера> М<ария> Р<ильке> жива, в Вене, никогда не простила ему его следующих книг, начиная со второй – так как она была настолько лучше! Знаете ли Вы, что Р<айнер> М<ария> Р<ильке>, имея мать (70 лет), бабушку (90 лет), дочку (30 лет), внучку (5 лет) умер один, что никто из них не пришел его. (Если Вы его любите, я могу Вам прислать его неизданное завещание, умоляя Вас – свято – никому его не давать.)

И тем не менее, со всей их любовью, им не удастся отвратить нас от нашей первой книги. Она имела свое основание (необходимость) быть. Это был точный слепок нашего дыхания (крика – рыдания – вздоха) того времени. Но наша первая книга никогда не была их (нашей) книгой. Для них она была обещанием делать, как сделано, для нас обещанием Бога нам, из-нас нам (сделать лучше?) нет, ах, у нас есть прекрасное русское слово ни лучше ни хуже – пуще, – оно не переводимо – crescendo – больше в смысле силы.

Сила, вот в чем он Вас упрекает, этот бесчисленный молодой человек, сила никогда не чары, никогда не маска, Сила – лик и каска.

Ваша книга, которую я прочту, сударыня, и которую я люблю, не потому что я верю в Вас, но потому что я Вас знаю, Вас не вчерашнюю и не сегодняшнюю, а Вас всегда грядущую, – не заставляет ни мечтать, ни плакать, ни любить, ни даже думать – поскольку она и есть, продумана, поскольку она есть дума (формула). Она ничего не заставляет делать. Формула силы.

Марина Цветаева

…Мы были готовы прочесть итог ее переживаний «богини»… Упрек того, кто, надеясь найти богиню, нашел только божественность.

ГОРЬКОМУ А. М

<Начало августа 1927 г. >

Дорогой Алексей Максимович!

Обнимаю Вас и благодарю за Асю.[763]763
  А. И. Цветаева по приглашению Горького гостила у него в Сорренто.


[Закрыть] Мы с ней мало видели добра в жизни, потому что нас всю жизнь считают сильными и – <…> счастливыми. Очевидно, такие и есть.

Если Ася будет Вас раздражать – не сердитесь, стерпите <…> Она – предельно добра.

Посылаю Вам книги – что есть, может быть, достану для Вас цельного «Крысолова».[764]764
  Номера журнала «Воля России»


[Закрыть] Писать мне о них не нужно, так что примите это просто, как знак дружбы, просто – от сердца к сердцу.

…Кстати, одно из первых моих детских, младенческих воспоминаний – слово «Мальва»[765]765
  Мальва – род трав. «Мальва» – рассказ М. Горького


[Закрыть] – то ли наша, осенняя, на клумбе в Тарусе, то ли Ваша, из уст матери, тогда совсем молодой. Еще одно: мать однажды, возвращаясь с концерта Гофмана,[766]766
  Гофман Иосиф. Прославился как исполнитель произведений Ф. Шопена.


[Закрыть] привела домой собаку, увязавшуюся за ней, – желтую – и вопреки отцу и прислуге поселила се у нас в доме Назвала Челкаш.[767]767
  Прозвище героя одноименного рассказа М. Горького.


[Закрыть] Через три дня собака ушла. Мы плакали, я – пуще всех. Вот Горький моего младенчества – еще до букв, из которых слага лись Вы – моего детства. О позднейшем, вплоть до пражского у Ходасевича[768]768
  В ноябре 1923 г. Ходасевич приехал из Берлина в Прагу.


[Закрыть] – расскажу потом. При встрече? – Спасибо за пожелание ее.

И еще раз – спасибо за Асю.

Марина Цветаева.

8-го октября 1927 г.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

Дорогой Алексей Максимович,

Пишу Вам на этот раз заказным. (Руки вымойте, письмо сожгите).[769]769
  В сентябре 1927 г. сначала дети Цветаевой, а затем она сама заболели скарлатиной.


[Закрыть] В том, пропавшем, рассказывала Вам о Вас моего младенчества: слове Мальва и собаке Челкаш. И еще благодарила Вас за миртовую веточку, упавшую из Асиного письма ко мне в раскрытую тетрадь на строки:

…в кустах

Миртовых – уст на устах![770]770
  Слова из 2-й картины трагедии М. Цветаевой «Федра», над которой она работала в то время.


[Закрыть]

Лист, вернувшийся в дерево, мирт, вернувшийся в мирт. (Строки из пишущейся Федры. Как Вы помните, она повесилась на том самом миртовом деревце, под которым всегда сидела, думая об Ипполите.)

И еще благодарила за Асю за всю Вашу доброту, покрывшую всю людскую обиду.

Ася должна была передать Вам Царь-Девицу,[771]771
  В библиотеке М. Горького хранился экземпляр «Царь-Девицы» М. Цветаевой с ее дарственной надписью.


[Закрыть] других книг у меня не было, но скоро выходит моя книга стихов «После России», т. е. все лирические стихи, написанные здесь. Вышлю.

Вы просите о Гельдерлине? Гений, просмотренный не только веком, но Гёте.[772]772
  В ответе на анкету в 1926 г. Цветаева писала: «Последовательность любимых книг… Позже и поныне: Гейне– Гёте – Гёльдерлин…».


[Закрыть] Гений дважды: в нашем и в древнем смысле, то есть: такие чаще над поэтами бдят, чем сами пишут. Величайший лирик Германии, больше Новалиса. Родился в 1770 г., готовился, сколько помню, сначала в священники – не смог[773]773
  В 1792 г. Гёльдерлин решает отказаться от намеченной богословской карьеры с целью посвятить себя литературе.


[Закрыть] – после различных передряг поступил гувернером в дом банкира Гонтара, влюбился в мать воспитанников (Diotima,[774]774
  Имя женщины, которой Сократ был обязан всеми своими знаниями о природе дружбы.


[Закрыть] вечный образ его стихов) – не вышло и выйти не могло, ибо здесь не выходит, – расстался – писал – плутал – и в итоге 30-ти с чем-то лет от роду впал в помешательство, сначала буйное, потом тихое, длившееся до самой его смерти в 1842 г… Сорок своих последних безумных лет прожил один, в избушке лесника, под его присмотром. Целыми днями играл на немом клавесине. Писал. Много пропало, кое-что уцелело. В общем собрании стихов эти стихи идут под названием «Aus der Zeit der Umnachtung».[775]775
  Из позднего последнего, четверостишия «Die Unien des Lebens sind verschieden…» («Различны линии бегущей жизни…»)


[Закрыть] (Umnachtung: окруженность ночью: оноченность: помраченность). Так немцы, у больших, называют безумца. Вот строка из его последнего стихотворения:

Was hier wir sind wird dort ein Gott ergänzen[776]776
  «О, вдохновение! Мы находим в тебе вечное блаженство» (нем.).


[Закрыть] – лейтмотив всей его жизни. Забыла упомянуть Вам о роковом значении в его жизни Шиллера, не понявшего ни рода дарования, – чисто эллинского (толкал к своему типу баллады) – ни, главное, существа, бесконечно нежного и уязвимого. Письмо к Шиллеру, на которое последний не ответил, так и осталось вечной раной.

Как поэт, говорю о материале слова, совершенно бесплотный, даже бедный. Обычная рифма, редкие и бедные образы – и какой поток из ничего. Чистый дух и – мощный дух. Кроме стихов, за жизнь – проза, чудесная. Hiperion,[777]777
  Роман Гельдерлина, назван по имени юноши, главного героя.


[Закрыть] письма юноши, мечтающего о возрождении той Греции – и срывающегося. Апофеоз юноши, героики и дружбы.

О Гёте и Гельдерлине. Гёте – мраморный бог, тот – тень с Елисейских полей.

Не знаю, полюбите ли. Не поэзия – душа поэзии. Повторяю, меньше поэт, чем гений.

«Открыт» лет двадцать назад. При жизни печатался кое-где по журналам, никто не знал и не читал.

Умер один, на руках своего сторожа.

До свидания. Любопытно, дойдет ли это письмо. Страшная страна. В том письме я просила Вас не отвечать: письмо то же дело, а дело – то же время, но письмо пропало, и просьба не судьба.

Словом, если не ответите, ничуть не огорчусь, а если ответите – обрадуюсь очень.

Еще раз спасибо за Асю.

Марина Цветаева.

Руки вымойте, письмо сожгите (против этого октября).

БАЛАГИНУ А. С

Медон, 25-го сентября 1927 г.

Здравствуй, дорогой Ал<ександр> Самойлович.

Пишу Вам на скарлатинном одре, со свежевыбритой головой, – остальные подробности болезни узнаете от Аси, хочу говорить о Вас: никогда не забуду тихого стука в дверь, – так стучат поколения воспитанности! – высокую фигуру в дверях, и особенно одной елочки, данной Вам где-то за что-то и поделенной Вами поровну: пол-елочки себе, пол – мне. Куда до этой елочки святому Мартину с его плащом!

Помню и Туркестан[778]778
  Цветаева имеет в виду, по-видимому, рассказы А. С. Балагина о своей родине. Он родился и вырос а Ташкенте.


[Закрыть] и Тунчи,[779]779
  Татьяна Викторовна Соловьева, первая жена А. С. Балагана. Художница.


[Закрыть] ее детские рисунки – не то планетную систему, не то небо в ангелах, и сваху, непременно хотевшую Вас женить на невесте, которая Вам не нравилась, и Ваши стихи и наши беседы.

Но обещания своего Вы не исполнили: не приехали! Ведь на том прощались? Зато совершенно неожиданно для меня со мной породнились: Мария Ивановна[780]780
  М. И. Кузнецова.


[Закрыть] мне конечно сестра, очень ее люблю поцелуйте ее за меня. Ася везет карточку Мура, в жизни он много лучше: добрее, здесь он очень напуган фотографом. Об Але не говорю: очень красивая девочка (с меня ростом и дважды с меня весом), а на карточке – один нос да и то не се. Аля Вас помнит и к концу припишет. О себе скажу, что живется мне в общем хорошо, хотя не легко – времени на стихи все меньше и меньше. Кончаю. Сердечно обнимаю Вас и М<арию> И<вановну>, будьте оба здоровы и молоды и не забывайте искренне любящую Вас

МЦ.