Текст книги "Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге"

Автор книги: Клапка Джером Джером

^{Серьезная, ибо прощальная. – Немцы с точки зрения англосаксов. – Провидение в мундире. – Рай для беспомощного идиота. – Всепобеждающая немецкая сознательность. – Как, должно быть, вешают в Германии. – Что случается с добропорядочными немцами после смерти. – Военный инстинкт. – Немец в роли лавочника. – Немецкая женщина. – Недостатки немецкой нации. – Наше путешествие подошло к концу.}

– Этой страной может управлять кто угодно, – изрек Джордж. – Я, например.

Мы сидели в саду Кайзер-хоф в Бонне и любовались Рейном. Шел последний вечер нашего путешествия; утренний поезд должен был стать началом конца.

– Я бы написал на листе бумаги все, что должен делать этот народ, – продолжал Джордж, – нашел бы солидную фирму, которая напечатала бы мои рекомендации, и велел бы расклеить их по городам и деревням – и этого было бы достаточно.

В безропотном, законопослушном немце наших дней, который гордится тем, что платит налоги и делает все, что ему велят те, кого поставило над ним Провидение, трудно найти какое-либо сходство с его мятежным предком, для которого личная свобода нужна была как воздух; который назначал судей только для советов, а право исполнения приговоров оставлял за своим племенем; который шел за своим вождем, но никогда беспрекословно ему не подчинялся. В Германии сейчас много говорят о социализме, но ведь это тот же деспотизм, только под другим названием. Индивидуализм не привлекает немецкого избирателя. Он хочет, больше того – стремится, чтобы его контролировали, чтобы им управляли. Для него важен не способ правления, а его внешняя сторона. Полицейский в его представлении – бог, и таковым он останется для него навсегда. В Англии мы смотрим на людей в синих мундирах как на безвредную необходимость; средний англичанин использует его в основном в качестве дорожного указателя, а также – в оживленных кварталах – для того, чтобы переводить через дорогу старушек. За это мы ему благодарны, в остальном же просто его не замечаем. В Германии, напротив, полицейскому поклоняются как божеству, его любят как ангела-хранителя. Для немецкого ребенка он – Санта-Клаус и домовой в одном лице. Все блага исходят от него: Spielplatze с качелями и гигантскими шагами, песочницы, бассейны и ярмарки. За шалости он примерно наказывает; все как один послушные немецкие мальчики и девочки хотят угодить полицейскому. Если он им улыбнулся, они преисполняются самомнения; с немецким ребенком, которого полицейский погладил по головке, невозможно иметь дело – он ужасно важничает.

Немецкий обыватель – солдат, а полицейский – его офицер. Полицейский указывает ему, куда идти и с какой скоростью. В Германии у каждого моста стоит полицейский и говорит, как следует его переходить. Если же полицейского на привычном месте не окажется, немец сядет и будет ждать, пока не высохнет река. На вокзале полицейский запирает немца в зале ожидания, чтобы тот не причинил себе вреда. В нужное время он выведет его на перрон и сдаст с рук на руки проводнику – тому же полицейскому, только в другой форме. Проводник указывает ему, какое место занять, когда выходить, и проследит, чтобы он вышел. В Германии вы не несете за себя никакой ответственности. Все делается за вас, и делается хорошо. Вы не должны о себе беспокоиться, и если вы не в состоянии за себя отвечать – вы не виноваты; заботиться о вас – долг немецкого полицейского. Он отвечает за вас в любом случае – даже если вы круглый идиот. Где бы вы ни были, что бы ни делали – он за вас отвечает, он о вас заботится, и заботится, надо отдать ему должное, неплохо.

Если вы потерялись, он вас найдет; если вы потеряли какую-нибудь ценную вещь – он вам вернет ее. Если вы не знаете, чего хотите, он вас надоумит; если вам чего-то захочется – достанет. Частные адвокаты в Германии не нужны. Если вы захотите купить или продать дом, участок земли, государство займется этим само. Если же вас одурачили, государство защитит вас в суде. Государство вас женит, застрахует и даже может, шутки ради, поставить на карту вашу жизнь.

«Твое дело – родиться, – говорит немцу немецкое правительство, – а остальное мы берем на себя. Дома и на улице, когда ты работаешь и когда отдыхаешь, когда ты здоров и когда болен, мы укажем тебе, что делать, и проверим, как ты это сделал. Ни о чем не беспокойся».

И немец не беспокоится. Там, где он не может найти полицейского, он после недолгих поисков найдет инструкцию, приклеенную к стене. Он читает инструкцию и делает то, что там сказано.

В одном немецком городе – каком не помню, да это и не важно – я увидел открытые ворота, ведущие в сад, где давался концерт. Если бы кто-нибудь захотел проникнуть в сад через эти ворота и таким образом попасть на концерт бесплатно, ничто не могло бы ему помешать. Больше того, удобней было бы войти здесь, а не тащиться четверть мили до других ворот. Однако никто, ни один человек не попытался попасть в сад через эти ворота. Все понуро брели под палящим солнцем к дальним воротам, где стоял служитель и взимал плату за вход. Я сам видел, как немецкие мальчишки стояли на берегу пруда и с вожделением смотрели на лед. Они давно могли бы надеть коньки и начать кататься: взрослые и полицейские были далеко, и их никто не видел. Однако они не катались, их удерживало сознание того, что этого делать нельзя. Все это заставляет всерьез задуматься: а являются ли тевтоны представителями грешного рода человеческого? Быть может, этот послушный, покладистый народ – ангелы, сошедшие на землю, дабы отведать кружку немецкого пива, лучше которого, как известно, нет во всем мире.

В Германии проселочные дороги обсажены фруктовыми деревьями, и ничто не может помешать мальчишке или взрослому остановиться и нарвать плодов – ничто, кроме сознательности. В Англии бы это могло стать причиной публичного скандала. Дети бы сотнями умирали от холеры. Медики сбились бы с ног, пытаясь справиться с последствиями чрезмерного увлечения кислыми яблоками и зелеными орехами. Общественное мнение потребовало бы, чтобы эти деревья в целях безопасности были обнесены забором. Садоводам же, пожелавшим таким образом сэкономить на заборах и оградах, не позволили бы сеять по стране болезни и смерть.

Зато в Германии мальчишка будет целый день шагать по безлюдной дороге, обсаженной фруктовыми деревьями, чтобы потом купить в деревне пару дешевых груш. Пройти мимо никем не охраняемых деревьев, ломящихся под тяжестью спелых плодов, показалось бы англосаксу непростительной глупостью, разбазариванием священных даров, ниспосланных Провидением.

Не знаю, так ли это на самом деле, но, если судить по моим наблюдениям за немецким характером, в Германии человеку, осужденному на смерть, надо давать веревку и велеть повеситься. Это избавило бы государство от лишних хлопот и издержек; я хорошо представляю себе, как немецкий преступник берет эту веревку, идет с ней домой, изучает инструкцию, после чего, в соответствии с предписанием, вешается у себя на кухне.

Немцы – хороший народ, возможно даже, лучший в мире: дружелюбный, бескорыстный, добрый. Я уверен, что подавляющее большинство немцев попадает в рай. И действительно, сравнивая их с другими христианскими народами, невольно приходишь к выводу, что рай устроен по немецкому образцу. Непонятно только, как они туда попадают. Ни за что не поверю, что душа каждого немца в отдельности рискнет в одиночку пуститься в дальний путь и постучаться в ворота Св. Петра. Я думаю, что на небеса их доставляют небольшими партиями под присмотром покойного полицейского.

Карлейль сказал как-то о пруссаках – и это касается всех немцев, – что их главная добродетель – это умение поддаваться муштре. Немец, в этом не приходится сомневаться, пойдет туда, куда ему велят, сделает то, что ему прикажут. Приучите его к работе, пошлите в Африку или Азию под присмотром человека в форме, и из него выйдет превосходный колонист, смело смотрящий в лицо трудностям, а если прикажут, то и самому дьяволу. Но первопроходец из него едва ли получится. Брошенный на произвол судьбы, он, скорее всего, растеряется и погибнет – и не по глупости, а из-за отсутствия предприимчивости.

Немец слишком долго был солдатом, и тяга ко всему военному у него в крови. Воинской доблести ему не занимать; но в военной подготовке имеются и некоторые просчеты. Мне рассказывали об одном немецком слуге, незадолго до того служившем в армии; хозяин велел ему отнести письмо и дождаться ответа. Время шло, а слуга не возвращался. Обеспокоенный хозяин отправился на поиски и обнаружил своего слугу возле дома, куда он был послан; ответ слуга держал в руке и стоял в ожидании дальнейших указаний. История эта воспринимается как анекдот, однако мне она кажется правдивой.

Удивительно, что безвольный человек, стоит только ему надеть мундир, становится существом, способным принимать решения и проявлять инициативу. Немец может распоряжаться другими, другие могут распоряжаться им, но распоряжаться собой он не способен. Из каждого немца следует сделать офицера, а затем отдать его под его же собственную команду. Тогда он будет отдавать сам себе приказы, преисполненные мудрости и рассудительности, и одновременно следить, чтобы выполнялись они четко и в срок.

Формирование немецкого характера возложено на школу. Долг немца – постоянно учиться. Это светлый идеал, к которому должен стремиться любой народ. Но прежде чем перенимать передовой опыт, посмотрим, что же такое «долг». Немец понимает его как «слепое подчинение каждому, кто носит форменный мундир». Англосаксы понимают долг совершенно иначе, но, коль скоро и англосаксы, и тевтоны процветают, значит, в обоих подходах есть свое разумное начало. До сих пор судьба благоприятствовала немцу – им исключительно хорошо управляли; если так пойдет и дальше, менять свои взгляды ему не придется. Все его беды начнутся в тот момент, когда по каким-то причинам откажет механизм управления. Но, быть может, именно немецкое понятие о долге и является залогом для появления хороших правителей – не исключено, что так оно и есть.

Думаю, что в качестве торговца немец, если только его темперамент не претерпит существенных изменений, всегда будет далеко позади своего англосаксонского конкурента, ведь жизнь для него – нечто большее, чем просто погоня за деньгами. Страна, в которой банки и почтовые конторы закрываются посреди дня на два часа, чтобы служащий мог пойти домой и не торопясь пообедать в кругу семьи, а в придачу еще и вздремнуть, не надеется (а может быть, и не стремится) выдержать конкуренцию с нацией, которая ест стоя и спит с телефоном под подушкой. В Германии нет – во всяком случае, пока нет – заметного классового расслоения, поэтому жизнь не превратилась, как в Англии, в смертельную схватку за место под солнцем. За исключением земельной аристократии, куда невозможно пробиться, со званиями здесь считаются мало. «Фрау Профессор» и «фрау Плотник» каждую неделю встречаются за Kaffee-Klatsch[53]53
  Букв. – кофейными сплетнями (нем.).


[Закрыть] и обмениваются сплетнями на основе взаимного равенства. Ливрейный конюх и врач пьют пиво за одним столиком в своей любимой пивной. Преуспевающий подрядчик, снарядив для загородной поездки вместительный фургон, приглашает с собой десятника и портного с семьями. Выпивка и закуска делится на всех, и на обратном пути все поют хором. Пока такое положение вещей сохраняется, никто не станет тратить лучшие годы жизни на то, чтобы обеспечить свои преклонные годы. Вкусы немца, а точнее, вкусы его жены – весьма непритязательны. Он любит, чтобы стены его квартиры или дома были обиты красным плюшем, чтобы было много золота и лака. Таков уж его вкус, и едва ли это многим хуже, чем, скажем, мебель, представляющая собой смесь елизаветинской подделки с имитацией эпохи Людовика XV, чем мебель, освещенная ярким электрическим светом и завешанная фотографиями. Случается, он приглашает местного живописца для росписи фасада, и на свет Божий является кровавая битва, с входной дверью на переднем плане и портретом Бисмарка на заднем. В то же время он весьма охотно посещает картинные галереи, дабы полюбоваться старыми мастерами, а поскольку «домашняя коллекция» в «Фатерланде» еще не привилась, он не расположен сорить деньгами, превращая свой дом в антикварную лавку.

Немцы знают толк в еде. В Англии тоже еще попадаются фермеры, которые, жалуясь, что умирают с голоду, едят семь раз в день, и весьма плотно. В России раз в год устраивается недельное пиршество, и многие умирают, объевшись блинов, – но это религиозный обряд и исключение из правил. Но ни англичане, ни русские не могут тут составить конкуренцию немцу. Он встает рано и, одеваясь, выпивает на ходу несколько чашек кофе с пятью-шестью горячими булочками. Но это еще не завтрак – за настоящий завтрак немец садится не раньше десяти утра. В час или в половине второго немец обедает, сидя за столом часа два. В четыре он идет в кафе, где лакомится пирожными и пьет шоколад. Ест он и вечером, а вернее, непрерывно перекусывает: бутылка пива и парочка belegte Semmel в семь часов; еще одна бутылка пива и, конечно же, Aufschnitt[54]54
  Закуска (нем.).


[Закрыть] – в театре, в буфете; бутылочка белого вина и Spiegeleier[55]55
  Яичница (нем.).


[Закрыть] перед возвращением домой; и, наконец, на сон грядущий кусочек сыра или колбасы и, разумеется, глоток пива.

В то же время он не гурман. В большинстве немецких ресторанов нет ни французской кухни, ни французских цен. Пиво или недорогое белое вино местных сортов он предпочитает дорогим бордо и шампанскому. И, кстати, правильно делает: можно представить, какое мстительное чувство испытывает разбитый при Седане француз всякий раз, когда он продает в немецкий ресторан или отель бутылку своего вина. Правда, в результате страдают не немцы, которые это вино, как правило, не пьют; «удар» принимают на себя ни в чем не повинные английские туристы. Возможно, впрочем, французский виноторговец не забыл и Ватерлоо и считает себя в выигрыше в любом случае.

В Германии дорогих удовольствий не предлагают и не ждут. В «Фатерланде» все запросто, по-домашнему. В Германии нет роскошных развлечений, за которые надо платить; пускать пыль в глаза здесь не принято. Самое главное развлечение – это место в опере или на концерте, которое обходится всего-то в несколько марок, причем жены и дочери немца являются в театр в домашних платьях, с платком на голове. На англичанина такая скромность, что и говорить, действует отрезвляюще. Собственный выезд здесь – большая редкость, и даже извозчика нанимают лишь тогда, когда отсутствует электрическая конка, которая и чище, и быстрее.

Так немец сохраняет свою независимость. В Германии лавочник не лебезит перед покупателем. В Мюнхене мне довелось сопровождать по магазинам одну английскую даму. Она привыкла делать покупки в Лондоне и Нью-Йорке, и ей ничего не нравилось – во всяком случае, она делала вид, что не нравится. Продавца она уверяла (и делала это неспроста), что в других магазинах такую же вещь, но лучшего качества можно купить гораздо дешевле. Ваш товар дурного вкуса, говорила она, у вас бедный выбор, это не модно, не оригинально, быстро сносится и т. д. При этом она вовсе не хотела лавочника обидеть – просто она так привыкла. Хозяин не стал с ней спорить, он аккуратно разложил товар обратно по коробочкам, коробочки расставил по полочкам, прошел в служебное помещение и закрыл за собой дверь.

– Почему он не возвращается? – недоумевала дама.

Она не скрывала своего нетерпения.

– Он вряд ли вернется, – ответил я.

– С чего вы взяли?!

– Боюсь, вы ему надоели. Скорее всего, он сидит сейчас за дверью, курит трубку и читает газету.

– Он, видно, не в себе! – в сердцах воскликнула моя знакомая, собрала свертки и с возмущенным видом вышла на улицу.

– Здесь все лавочники такие, – сказал я. – Они рассуждают так: «Вот товар; хотите – берите. Не хотите – не морочьте голову».

В другой раз в курительной комнате немецкого отеля я услышал, как какой-то низкорослый англичанин рассказывает историю, которую я бы на его месте рассказывать постеснялся.

– Торговаться с немцем, – начал коротышка, – абсолютно бессмысленно. Боюсь, они просто не понимают, что это такое. В витрине магазина на Георг-Плац я как-то увидел первое издание «Разбойников»[56]56
  Пьеса Ф. Шиллера.


[Закрыть], вошел и спросил, сколько стоит книга. «Двадцать пять марок», ответил мне сидевший за прилавком старичок и продолжал читать. Я, как водится, стал ему говорить, что несколько дней назад видел экземпляр в лучшем состоянии и всего за двадцать марок. «Где?» – спросил он. «В Лейпциге», – ответил я, после чего старичок посоветовал мне вернуться в Лейпциг и купить «Разбойников» там; по-моему, ему было совершенно безразлично, куплю я у него книгу или нет. «Значит, не уступите?» – продолжал торговаться я. «Я же назвал вам цену, – спокойно ответил он, – двадцать пять марок». Упрямый попался тип. «Но она этих денег не стоит», – сказал я. «А я разве говорю, что стоит?», – буркнул он «Могу дать вам за нее десять марок», – сказал я, подумав, что мы сойдемся на двадцати. Тут старик встал, и я решил, что сейчас он протянет мне книгу. Но я ошибся, старик (он оказался здоровенным детиной) подошел ко мне, взял меня за плечи, вывел на улицу и с грохотом захлопнул за мной дверь. Удивительно, не правда ли?

– А может, книга действительно стоила двадцать пять марок? – осторожно предположил я.

– Наверняка стоила, – ответил коротышка, – и даже больше. Но разве ж так торгуют?!

Изменить характер немца способна только немка. Сама она меняется быстро – прогрессирует, как бы выразились мы. Десять лет назад ни одна немка, которая дорожит своей репутацией и рассчитывает выйти замуж, не рискнула бы прокатиться на велосипеде; сегодня же они тысячами колесят по стране. Старики укоризненно качают головами, зато молодые люди устремляются за ними следом и пристраиваются рядом. До недавнего времени в Германии считалось неприличным, если женщина каталась по внешнему кругу катка. Ей надлежало ковылять в самом центре, вцепившись в кого-нибудь из родственников-мужчин. Теперь же она выписывает восьмерки где-нибудь в стороне, пока к ней не подкатит какой-нибудь молодой человек. Немка играет в теннис, и я даже видел (слава Богу, со стороны!), как она сама управляет двухколесным экипажем.

Немка всегда была прекрасно образована. Восемнадцати лет она говорит на двух-трех иностранных языках и уже успевает забыть больше, чем ее английская сверстница прочтет за всю свою жизнь. Впрочем, дальнейшее образование ей совершенно ни к чему. Выйдя замуж, она удаляется на кухню и, забыв обо всем, чему ее учили, совершенствуется в искусстве плохо готовить. Но представим себе на минуту, что в один прекрасный день немка прозреет и поймет: женщина не должна жертвовать собой ради дома, равно как и мужчина не должен посвящать себя одной лишь коммерции. Представим себе на минуту, что в немке вдруг пробудилось честолюбие, что она хочет участвовать в общественной и государственной жизни. Вот тогда-то на немце и скажется влияние супруги, женщины здоровой телом, а потому и здоровой духом, тогда-то влияние это покажет себя в полной мере.

Все дело в том, что немец в основе своей исключительно сентиментален и необычайно легко поддается женскому влиянию. Говорят, что немец – великолепный любовник и никудышный муж. Виновата в этом женщина. Выйдя замуж, немка не просто расстается с романтикой; она хватает скалку и гонит ее вон со двора. Девушкой она ничего не смыслила в нарядах; став же замужней женщиной, она запихивает в сундук даже те платья, которые лишь условно можно было бы назвать нарядами, и облачается в какое-то оказавшееся под рукой тряпье, решительно и целенаправленно она начинает портить свою фигуру, ничем не уступающую фигуре Юноны, а также свой ангелоподобный цвет лица. Она жертвует своим данным ей от рождения правом на восхищение и преданность за кулек конфет. Изо дня в день она приходит в кафе и лакомится пирожными с жирным кремом, запивая их обильными дозами шоколада, и вскоре становится толстой, рыхлой, вялой – и никому не нужной.

Когда немка бросит пить днем кофе, а вечером – пиво, когда она займется гимнастикой, чтобы вновь стать изящной и стройной, когда, выйдя замуж, она перестанет часами штудировать поваренную книгу – тогда немецкое правительство столкнется с новой и неведомой силой, силой, с которой ему придется считаться. А в наши дни налицо очевидные признаки того, что традиционные немецкие Frauen уступают место современным Damen[57]57
  Женщины… дамам (нем.).


[Закрыть].

Когда об этом задумываешься, поневоле начинаешь испытывать любопытство, ведь немецкая нация еще очень молода, и то, какой она станет, очень важно для мира. Немцы – добрый, отзывчивый народ, способный сделать мир лучше.

Да, у немцев, безусловно, есть свои недостатки, причем сами они об этом даже не подозревают, считая себя совершенными, что довольно глупо с их стороны. Они поразительным образом даже ставят себя выше англосакса, но воспринимать это всерьез едва ли возможно.

– У них есть свои плюсы, – заявил Джордж, – но хуже их табака нет ничего на свете. Я пошел спать.

Мы вышли из-за стола и, облокотившись на низкий каменный парапет, стали смотреть, как в темноте над рекой пляшут огоньки.

– В целом я считаю наш Bummel удачным, – сказал Гаррис. – Домой я возвращаюсь с удовольствием, и в то же время мне жаль, что наше путешествие подошло к концу. Надеюсь, вы меня поняли.

– А что такое Bummel? – спросил Джордж. – Как это перевести?

– Bummel, – объяснил я, – это такая прогулка; она может быть длинной или короткой, однако особенность ее в том, что вы должны в определенное время вернуться туда, откуда начали свой путь. Иногда Bummel проходит через оживленные улицы, а иногда – через поля и леса; иногда в дороге находишься несколько часов, а иногда – несколько дней. Но независимо от того, долог наш путь или короток, независимо от того, где мы находимся, мы всегда помним, что время идет и час расставания близится. Нам многие попадаются на пути: одним мы лишь кивнем и улыбнемся, с другими остановимся перекинуться словом, с третьими же нам по пути. Нам было очень интересно, хотя и не всегда легко, однако в целом мы отлично провели время, и нам жаль, что наш Bummel подошел к концу.