Текст книги "Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге"

Автор книги: Клапка Джером Джером

сообщить о нарушении

Текущая страница: 211 (всего у книги 233 страниц)

Шанс на такую встречу мог быть лишь один. Неизвестный появлялся всякий раз со стороны Эджуэр-роуд. Держась в тени на противоположной стороне улицы и поджидая его, можно было рассчитать время так, чтобы поравняться с ним точно под фонарем. Вряд ли он повернет обратно: этим выдаст себя. Скорее всего незнакомец притворится таким же прохожим, спешащим по своим делам, но проводит человека, с которым чуть не столкнулся, внимательным взглядом.

Похоже, фортуна благоволила нам. В обычное время жалюзи плавно поднялись, и вскоре из-за угла вывернула мужская фигура. Мы с приятелем вышли на улицу через несколько секунд, надеясь, что сумеем осуществить свой план и столкнуться с незнакомцем лицом к лицу прямо под газовым фонарем. Он шагал навстречу, ссутулившись и опустив голову. Мы думали, что он пройдет мимо того дома, но, к нашему удивлению, он остановился с ним рядом и вдруг открыл калитку. Еще мгновение – и мы лишимся последнего шанса увидеть хоть что-нибудь, кроме его согбенной спины. В два прыжка мой приятель настиг незнакомца, схватил за плечо и, повернув к себе… увидел старческое морщинистое лицо с выцветшими слезящимися глазами.

Мы были так ошарашены, что не могли издать ни звука. Наконец мой приятель сбивчиво забормотал, что перепутал дом, и вернулся ко мне. На углу мы почти одновременно расхохотались. А потом он вдруг остановился:

– Старый клерк Хэпуорта! Элленби!

Его поступок выглядел чудовищно. Он был не просто клерком – вся семья считала его другом. Отец Хэпуорта доверял ему. К убитому Элленби был искренне привязан – это впечатление складывалось у всех, кто его видел. Так в чем же дело?

Справочник лежал на каминной полке. На следующий день, навестив приятеля и бросив беглый взгляд на каминную полку, я вдруг схватил справочник, открыл его и нашел адрес компании «Корабельное оборудование. Элленби и К°» – она располагалась неподалеку от Майнорис-стрит.

Допустим, он помогал женщине в память о покойном хозяине и в то же время стремился вызвать у нее отчуждение. Но зачем? Она наблюдала, как убивали ее мужа. Неужели после этого Элленби мог смотреть на нее без содрогания?

Не мог – если позднее не обнаружилось бы еще какое-то обстоятельство, оправдывающее даже ее невероятное равнодушие.

Но что бы это могло быть? Все, казалось, спланировано заранее, во всем чувствовался холодный расчет. Чего стоит бритье в столовой! Одно это сидело костью в горле. Наверное, женщина принесла убийце зеркало – в комнате его не было. Что помешало ему подняться в ванную, где всегда брился сам Хэпуорт, где у него все было бы под рукой?

Мой приятель вышагивал по комнате, бессвязно бормотал и вдруг замер и уставился на меня.

– Почему в столовой? – потребовал он ответа.

И по своей привычке, как и во время перекрестного допроса, забренчал ключами в кармане. А я вдруг понял, что знаю ответ, и не задумываясь – так мне показалось – выпалил:

– Может, потому, что бритву принести вниз легче, чем тащить мертвеца наверх?

Он сел за стол, вытянул руки перед собой, и его глаза возбужденно засверкали.

– Неужели не понятно? Эта столовая, по сути дела, маленькая, нарядно обставленная задняя гостиная. Втроем они стоят вокруг стола, пальцы Хэпуорта нервно сжимаются на спинке стула. Упреки, колкости, угрозы… Молодой Хэпуорт, который на всех производил впечатление слабого, трусливого человека, бледнеет, запинается, не знает, куда спрятать глаза. Женщина переводит взгляд с одного на другого. Снова та же вспышка презрения – она ничего с собой не может поделать, – а потом, что еще хуже, – жалость. Если бы только он не поддался, нашелся с ответом! Если бы не струсил! Затем – роковая, язвительная насмешка, поворот головы, и вот дерзкий, властный взгляд уже не внушает ему робости.

Решающий момент наступил. Если помните, пуля вошла в шею у самого затылка. Скорее всего Хэпуорт заранее готовился к этой встрече – у жителей пригородов с садами нет привычки повсюду носить с собой заряженные револьверы; он так часто думал о возможной встрече, что распалил себя, превратил в сгусток ненависти и страха. Слабые подвержены крайностям. И вот пришло решение: если не будет выхода, он его убьет.

Слышите это безмолвие? После того как отзвучало эхо выстрела? Когда оба упали на колени, хлопая его по щекам, пытаясь расслышать, бьется ли сердце. Убитый рухнул как бык; следов крови на ковре не осталось. Соседние дома стоят пустые, выстрел никто не слышал. Вот бы еще избавиться от трупа! Да ведь до пруда какая-нибудь сотня ярдов!

Мой приятель потянулся за папкой и разворошил в ней исписанные листы бумаги.

– Что может быть проще? На соседнем участке строят дом. Тачки приготовлены как по заказу. Есть и доски – ими можно застелить тропу до самого берега. Глубина в том месте, где нашли труп, – четыре фута шесть дюймов. Достаточно только наклонить тачку.

Минутку, труп может всплыть и выдать их, значит, его надо нагрузить, сделать тяжелым, чтобы он ушел глубоко в мягкий ил и сгнил там.

Погодите, еще не все продумано. Предположим, несмотря на все предосторожности, он все-таки всплывает – например, соскользнет цепь. Строители то и дело ходят к пруду за водой – вдруг труп обнаружат?

Напомню: все это время труп лежит на спине. Его, вероятно, перевернули, чтобы послушать сердце. Глаза наверняка закрыли – им неприятен его неподвижный взгляд.

Женщина додумалась первой – ведь она видела их обоих с закрытыми глазами, лежащих рядом с ней. Может, она давно заметила сходство. Часы Хэпуорта – в карман, кольцо Хэпуорта – на палец! Если бы не эта борода – буйная, курчавая рыжая борода!

Они подкрадываются к окну и выглядывают наружу. Туман все еще густ, как суп. Ни звука, ни души. Времени полно.

Значит, надо бежать и скрыться в надежном месте. Но сначала – надеть макинтош. Кто-нибудь мог видеть, как в дом вошел человек в желтом макинтоше, – значит, теперь увидит, как он оттуда вышел. В каком-нибудь темном углу или в пустом вагоне макинтош придется снять и скомкать. И скорее в контору. Там дождаться Элленби: он надежен как сталь, он добропорядочный и деловой человек. Элленби что-нибудь подскажет.

Мой приятель со смехом отшвырнул папку.

– Ну вот, теперь ни одного недостающего звена! И как мы, болваны, до сих пор не догадались?

– Да, теперь все расставлено по местам, – согласился я. – Кроме Хэпуорта. Разве можно представить, чтобы человек, которому вы дали столь нелестное описание, спокойно сидел и прорабатывал планы побега прямо перед лежащим на ковре трупом убитого им человека?

– С трудом, – ответил он. – Но я вижу, как это делала она – женщина, которая неделями хранила молчание, несмотря на всю нашу ярость и негодование. Женщина, которая три часа просидела как статуя, пока старый Катбуш в суде сравнивал ее с новой Иезавелью. Женщина, которая, услышав, что ее приговорили к пятнадцати годам каторги, вскочила с места и с триумфальным блеском глаз вышла из зала суда, словно девушка, спешащая на свидание!

– Ручаюсь, она его и побрила, – добавил он. – Хэпуорт наверняка изрезал бы его даже безопасной бритвой.

– Значит, если она и ненавидела кого-то, – заключил я, – то не мужа, а Мартина. Потому и ликовала при мысли, что он мертв.

– Да, – задумчиво отозвался он. – И даже не пыталась это скрыть. Любопытно, что между ними есть сходство. – Он взглянул на часы. – Не хотите со мной?

– Куда мы идем?

– Мы как раз можем застать его, – ответил приятель. – В «Элленби и К°».

Контора занимала верхний этаж старинного особняка в тупике за Майнорис-стрит. Тощий конторщик известил нас, что мистер Элленби вышел, но к вечеру непременно вернется. Мы сели к едва тлеющему огню и стали ждать до тех пор, пока не сгустились сумерки. Наконец на скрипучей лестнице послышались шаги.

Он помедлил на пороге, явно узнал нас, но не удивился, а потом, выразив надежду, что нам не пришлось слишком долго ждать его, провел нас к себе в кабинет.

– Вы, наверное, не помните меня, – заговорил мой приятель, как только за нами закрылась дверь. – Полагаю, до вчерашнего вечера вы ни разу не видели меня без парика и мантии. Этим все и объясняется. Я был главным адвокатом миссис Хэпуорт.

В старческих тусклых глазах мелькнуло несомненное облегчение. Похоже, после вчерашнего инцидента Элленби заподозрил в нас врагов.

– Вы молодец, – пробормотал он. – Миссис Хэпуорт едва держалась, но и она была чрезвычайно благодарна вам за старания, я точно знаю.

Мне показалось, что по губам моего приятеля порхнула слабая улыбка.

– Простите меня за вчерашнюю грубость, – сказал он. – Но, взяв на себя смелость повернуть вас к себе лицом, я ожидал увидеть человека гораздо моложе вас.

– А я принял вас за сыщика, – ответил Элленби негромким добродушным голосом. – Вы, конечно, простите меня. Я ведь близорук. Конечно, подкрепить свои слова мне нечем, но могу заверить вас, что миссис Хэпуорт не получала никаких вестей от Чарли Мартина и не виделась с ним с момента… – он помолчал в замешательстве, – убийства.

– Неудивительно, – согласился мой приятель, – ведь Чарли Мартин похоронен на Хайгейтском кладбище.

Несмотря на возраст, Элленби пружинисто вскочил и замер, бледный и дрожащий.

– Зачем вы пришли?

– Это дело заинтересовало меня не только как адвоката, – ответил мой приятель. – Десять лет назад я был моложе, чем сейчас. Может, свою роль сыграла ее молодость… и удивительная красота. Думаю, позволяя мужу навещать ее по адресу, известному полиции, в доме, за которым в любой момент могут установить наблюдение, миссис Хэпуорт подвергает его смертельной опасности. Но если вы познакомите меня с фактами, позволяющими оценить сложность положения, я готов оказать ей услугу, призвав на помощь весь свой опыт.

К Элленби вернулось самообладание.

– Прошу меня простить, – произнес он, – я сейчас, только отпущу конторщика.

Через минуту мы услышали, как лязгнул ключ во входной двери, а потом Элленби вернулся, развел огонь и поведал нам начало истории.

Оказалось, что на Хайгейтском кладбище похоронен все-таки Хэпуорт, но не тот. Не Майкл, а его старший брат Алекс.

С детства он был грубым, жестоким и беспринципным. Если верить Элленби, трудно даже представить себе, чтобы современная цивилизация могла породить такого человека. Скорее он был копией своего давнего предка, дикаря или пирата. Вскоре стало ясно, что он не станет трудиться, если есть хоть малейшая возможность жить в порочной праздности за чужой счет. В третий или четвертый раз заплатив его долги, родители отправили его куда-то в колонии. Увы, удержать его там не удалось. Промотав прихваченные с собой деньги, он вернулся и принялся вымогать еще угрозами и запугиваниями. Встретив неожиданный отпор, он решил, что ему остаются лишь воровство и подлог. Родителям пришлось пожертвовать своими сбережениями, чтобы спасти его от наказания, а имя семьи – от позорного клейма. Элленби сказал, что горе и стыд убили старших Хэпуортов за считанные месяцы.

Этот удар лишил Алекса поддержки, которую он считал само собой разумеющейся, и, поскольку сестра была для него недосягаема, он избрал следующий источник материального обеспечения – своего брата Майкла. Слабый и робкий Майкл, вероятно когда-то по-мальчишески привязанный к сильному и красивому старшему брату, поддался на уговоры. Но требования Алекса быстро росли, и в конце концов он оказался соучастником одного особенно гнусного преступления. Можно сказать, что это оказалось единственной удачей Майкла – Алексу пришлось спасаться бегством, и Майкл, сам располагая не многим, дал ему денег, рассчитывая, что брат уже никогда не вернется.

Но тревоги и невзгоды измучили Майкла, ослабили его дух. Он уже не мог уделять все внимание своему делу, мечтал оказаться подальше от родных мест и начать жизнь с чистого листа. Не кто иной, как Элленби, предложил ему податься в Лондон и заняться корабельными поставками – делом, в котором пригодились бы немногочисленные капиталы, оставшиеся у Майкла. Имя Хэпуорта все еще имело вес в судостроении, и Элленби, напоминая об этом и рассчитывая пробудить в юноше интерес к делу, убедил его, что компанию надо назвать «Хэпуорт и К°».

Они основали компанию, а через год вернулся старший брат – как всегда, требуя еще денег. По совету Элленби Майкл отказал Алексу так решительно, что тот понял: угрозы бесполезны. Выждав время, Алекс в письме пожаловался на болезни и голод. Не мог бы Майкл навестить его – хотя бы из сострадания к его молодой жене?

Так Майкл впервые услышал, что Алекс женат. И ощутил слабую надежду на перемены, потому и решил откликнуться на просьбу, вопреки советам Элленби. В убогом пансионе в Ист-Энде он нашел юную жену, а брат откуда-то вернулся, только когда Майкл уже собрался уходить. За это время жена Алекса и успела рассказать Майклу свою историю.

Она пела в роттердамском мюзик-холле, где познакомилась с Алексом Хэпуортом, который назвался Чарли Мартином. Алекс увлекся ею. При желании он умел быть приятным, и, несомненно, ее молодость и красота возбуждали в нем неподдельное восхищение и страсть. Его избранница только и мечтала покинуть нынешнее место работы. Она была совсем еще дитя, и ей казалось, что любая жизнь предпочтительнее ежевечерним ужасам, с которыми ей пришлось столкнуться.

Он так и не женился на ней. По крайней мере так она считала. Впервые напившись при ней, он объявил, что бланки, которые они заполняли, – фальшивка. К несчастью для нее, он соврал. Он всегда был расчетливым. И на всякий случай позаботился о том, чтобы церемония прошла строго по закону.

Едва утратив новизну, жизнь с ним стала невыносимой. Ей пришлось повязывать шею широкой бархатной лентой: однажды, когда она отказалась выйти на улицу, чтобы заработать для него денег, он в припадке ярости чуть не перерезал ей горло. Вернувшись в Англию, она твердо решила уйти от него. А если он погонится за ней и убьет, значит, так тому и быть.

Ради нее Хэпуорт в конце концов предложил брату помощь, но с условием, что он один уедет куда-нибудь подальше. Брат согласился. И даже изобразил угрызения совести. Но наверняка ухмылялся, отворачиваясь от зрителей. Дальнейшее он просчитал заранее. Несомненно, он с самого начала задумал шантаж. С таким козырем, как двоемужие, он мог до конца своих дней иметь постоянный источник дохода.

Майкл сам посадил брата на корабль, отплывавший к мысу Доброй Надежды, купив ему билет во второй класс. В то, что Алекс сдержит слово, верилось с трудом, но всегда оставалась вероятность, что ему вышибут мозги в какой-нибудь пьяной драке. Так или иначе, на время он уедет, а его жена Лола останется. Через месяц Майкл женился на ней, а четыре месяца спустя получил от брата письмо с припиской для миссис Мартин «от ее любящего мужа Чарли», с нетерпением ждущего скорой встречи с ней.

Запросы, направленные в Роттердам, в английское консульство, подтвердили: эти угрозы не просто блеф. Брак Алекса и Лолы обладает юридической силой.

В ночь убийства события развивались так, как и предполагал мой приятель. Явившись в контору рано утром, как обычно, Элленби застал там ждущего его Хэпуорта. В конторе он и прятался, пока не покрасил волосы, не отрастил усы и не решился выйти из убежища.

Если бы не обстоятельства убийства, Элленби настоятельно посоветовал бы Майклу явиться в полицию с повинной – Майкл и сам этого хотел, – но поскольку смерть Алекса была несомненно выгодна супругам, заряженный револьвер, оказавшийся под рукой, слишком явственно свидетельствовал о заранее обдуманных намерениях. Само расположение дома – на тихой улице вблизи пруда – могли счесть намеренным выбором. И даже если бы удалось доказать, что со стороны убитого имели место крайние проявления агрессии и шантаж, Майкл избежал бы только казни, но не длительного заключения.

Сомнения вызывало даже то, останется ли женщина на свободе. По прихоти судьбы убитый приходился ей мужем, а убийца, с точки зрения закона, – любовником.

Ее уговоры возымели действие. Хэпуорт отплыл в Америку, где без труда нашел себе работу – разумеется, под чужим именем – в архитектурном бюро, а потом открыл и свою компанию. После той ночи, когда произошло убийство, он впервые увиделся с женой лишь три недели назад.

Больше я никогда не видел эту женщину. Кажется, мой приятель навещал ее. Хэпуорт уже вернулся в Америку, а мой приятель сумел добиться для его жены существенных послаблений в полицейском надзоре. Иногда вечером я вдруг понимаю, что вновь забрел на ту улицу. И каждый раз мне чудится, что я попал в пустой театр, где спектакль уже закончен.

Его вечерняя прогулка

Сторож парка Дэвид Бристоу с Гилдер-стрит в Кэмден-Тауне дал следующие показания:

«В четверг вечером я находился на дежурстве в Сент-Джеймс-парке, мой участок – от Мэлла до северного берега декоративного пруда, к востоку от подвесного мостика. Без двадцати пяти минут семь я расположился между полуостровом и мостиком, ожидая своего напарника. Он должен был сменить меня в половине седьмого, но прибыл только без нескольких минут семь, объяснив, что автобус сломался, а правда это или нет, не знаю.

Едва я остановился, как мое внимание привлекла одна дама. Не могу объяснить, почему присутствие дамы в Сент-Джеймс-парке привлекло мое внимание, разве что потому, что она чем-то напомнила мне мою первую жену. Я увидел, что дама не знает, что ей выбрать – общественную скамью или один из двух свободных платных стульев, стоящих чуть поодаль. Наконец она предпочла стул и уселась, протерев его вечерней газетой – птицы в этой части парка оставляют особенно обильные следы. На общественной скамье неподалеку играли дети, стараясь столкнуть друг друга, но места оставалось еще много, и на этом основании я сделал вывод, что дама не стеснена в средствах.

Я отступил к тому месту, откуда просматривались подходы к мостику с юга: мой напарник иногда появлялся со стороны Бердкейдж-уок, а иногда – со стороны площади Хорс-Гардс-Пэрейд. Так и не увидев его поблизости от моста, я повернул обратно. Миновав стул, на котором сидела дама, я разминулся с мистером Пэраблом. Я хорошо знаю мистера Пэрабла в лицо. Он был в том же сером костюме и мягкой фетровой шляпе, как на снимках в газетах, известных всем нам. Я рассудил, что мистер Пэрабл возвращается из парламента, и на следующее утро убедился в правильности своей догадки, прочитав в газете, что он присутствовал на чаепитии, устроенном на террасе мистером Уиллом Круксом. На меня мистер Пэрабл произвел впечатление человека, поглощенного своими мыслями и не вполне понимающего, что делает, но тут, конечно, я мог и ошибиться. У перил он помедлил, чтобы взглянуть на пеликана. Он что-то сказал пеликану – что именно, я не расслышал, так как находился слишком далеко, – а потом все в той же задумчивости перешел через дорожку и занял стул рядом с тем, на котором сидела дама.

Стоя за деревом и оставаясь незамеченным, я смог наблюдать за происходящим. Дама взглянула на мистера Пэрабла, отвернулась и улыбнулась самой себе. Улыбка была своеобразная, по какой-то необъяснимой причине она вновь напомнила мне первую жену. Только когда пеликан встал на обе ноги и заковылял прочь, мистер Пэрабл, взглянув в сторону, заметил, что рядом находится дама.

Судя по тому, что я узнал далее, могу сделать вывод: мистер Пэрабл с самого начала принял эту даму за кого-то из своих знакомых. О чем думала дама, остается лишь гадать, а я перечисляю факты. Мистер Пэрабл взглянул на даму несколько раз. Пожалуй, следовало бы сказать, что он не сводил с нее глаз. Надо признать, дама вела себя совершенно пристойно, но, как и следовало ожидать, спустя некоторое время их взгляды встретились и я услышал, как она произнесла: «Добрый вечер, мистер Пэрабл».

И она улыбнулась той же самой особенной улыбкой, о которой я уже упоминал. Не помню точно, что ответил ей мистер Пэрабл. Но по-видимому, ему с самого начала показалось, что они знакомы, только он не был в этом уверен. Тут я вроде бы разглядел приближающегося напарника и двинулся ему навстречу. Вскоре выяснилось, что я обознался, и я медленно вернулся на прежнее место, пройдя мимо мистера Пэрабла и дамы. Они беседовали – я бы сказал, с воодушевлением. Я дошел до южного конца подвесного мостика и постоял там – наверное, минут десять, – а потом вернулся обратно. Когда я, отчасти скрытый рододендронами, проходил мимо стульев, то услышал обращенный к даме вопрос мистера Пэрабла:

– Почему бы нам не составить друг другу компанию?

На что дама ответила:

– А мисс Клебб?

Продолжения я не услышал, так как оба понизили голос. И кажется, заспорили. В конце концов дама рассмеялась и встала. Мистер Пэрабл тоже встал, и они направились прочь. Когда они проходили мимо меня, я услышал, как дама произнесла:

– Найдется ли в Лондоне хоть какое-нибудь место, где вас не узнают?

Мистер Пэрабл – как мне показалось, в состоянии нарастающего волнения – ответил довольно громко:

– Ну и пусть!

Я двинулся за ними следом, как вдруг дама остановилась.

– Знаю! – воскликнула она. – Это кафе “Попьюлар”».

Сторож парка добавил, что наверняка узнает эту даму, если снова увидит, ведь на нее он обратил особое внимание. У нее карие глаза и черная шляпка, отделанная маками.

Показания Артура Хортона, официанта из кафе «Попьюлар»:

«Мне известно, как выглядит мистер Джон Пэрабл. Я часто слушал его выступления на собраниях общественности. Я ведь и сам немного социалист. Помнится, в кафе «Попьюлар» он заглянул вечером в четверг. Я не узнал его сразу же на входе по двум причинам: одна из них – его шляпа, вторая – его спутница. Я принял ее и повесил. Шляпу, конечно. Это был новенький котелок, но с какими-то чудны́ми полями. Раньше я всегда видел его в серой шляпе из мягкого фетра. А с девчонками – никогда. С женщинами – да, случалось. Но эта была что надо. Ну вы же понимаете: есть такие девчонки, вслед которым любой обернется. Она сама выбрала столик в углу за дверью. Видно, уже заглядывала к нам.

Мне полагалось обращаться к мистеру Пэраблу по фамилии – так нам велят вести себя со знакомыми клиентами, – но, вспомнив про шляпу и девицу, я придержал язык. Мистер Пэрабл охотно соглашался на наш комплексный обед за три шиллинга шесть пенсов – видно, ему было лень выбирать, – но дама даже слышать об этом не захотела.

– Вспомните мисс Клебб! – сказала она.

В то время я, конечно, понятия не имел, что это значит. Она заказала бульон, жареную камбалу и отбивную в сухарях. Никакой не обед, сразу ясно. Но шампанского он все-таки потребовал. Я принес ему сухого, урожая девяносто четвертого года, от такого и младенец не опьянеет.

Однако после камбалы я услышал, как мистер Пэрабл смеется, и не поверил своим ушам, но за отбивными его смех раздался снова.

Есть два вида женщин: одних от еды и напитков клонит в сон, а другие прямо оживают. Я предложил посетителям персики «мельба» на десерт, и когда вернулся с ними, увидел, что мистер Пэрабл сидит, поставив локти на стол, и смотрит на даму – очень по-человечески смотрит, по-мужски. Когда я подал им кофе, он повернулся ко мне и спросил:

– Что у нас нынче дают? Только без официоза. Может, где-нибудь на пленэре есть выставка?

– Вы забыли про мисс Клебб, – вмешалась дама.

– Да я хоть сейчас могу явиться на собрание и сказать мисс Клебб, что я о ней на самом деле думаю, – ответил мистер Пэрабл.

Я посоветовал им увеселительное заведение в Эрлс-Корте, где бывают и выставки, – не подумал, к чему это может привести; дама поначалу и слышать о нем не желала, потом компания за соседним столиком потребовала счет (только тут я вспомнил, что она уже просила его – раз или два), и мне пришлось бежать к ним.

К тому времени как я вернулся, они уже договорились, и дама заявила, подняв палец:

– Только с одним условием: мы уйдем в половине десятого, и вы сразу же отправитесь в Кэкстон-Холл.

– Там видно будет, – отозвался мистер Пэрабл и дал мне полкроны.

Чаевые у нас запрещены, взять монету я не мог. Вдобавок с меня не сводил глаз скандалист за соседним столиком. И я шутейно объяснил мистеру Пэраблу, что поспорил, потому и не беру чаевых. При виде поданной шляпы он удивленно поднял брови, но дама что-то прошептала ему, и он вовремя спохватился.

Когда они уходили, я слышал, как мистер Пэрабл сказал даме:

– У меня отвратительная память на фамилии. Самому смешно.

На что дама ответила:

– Посмотрим, до веселья ли вам будет завтра. – И рассмеялась».

Мистер Хортон уверен, что узнает эту даму, если снова увидит. Он дал бы ей лет двадцать шесть и описал ее, по его же собственному пикантному выражению, как «девчонку в самый раз». У нее карие глаза, и в остальном она «очень даже ничего».

Показания мисс Иды Дженкс из сигаретного киоска в Эрлс-Корте:

«С моего места хорошо видно, что творится внутри Виктория-Холла – само собой, если двери открыты, а в теплые вечера их обычно распахивают настежь.

Вечером в четверг, двадцать седьмого, было довольно людно, но не сказать, чтобы чересчур. На одну пару я обратила внимание только потому, что кавалер как-то странно вел даму. Если бы я танцевала с ним, то предложила бы лучше польку: такому танцу, как танго, за один вечер не научишься. Танцором он был скорее старательным, чем опытным, вот что я хочу сказать. Если бы меня так толкали и дергали из стороны в сторону, как ее, я бы разозлилась, но у всех свои странности, и, насколько я могла судить, эти двое выглядели довольными друг другом. После американского «Хитчи-Ку» они вышли на воздух.

Скамью слева от входа выбирают нередко потому, что она отчасти скрыта кустами, но я все равно вижу, что там происходит, – достаточно немного податься вперед. Эта пара вышла первой, после того как со всего маху врезалась в другую пару у самой эстрады, потому и успела занять скамейку. Джентльмен смеялся.

Поначалу он показался мне знакомым, а когда снял шляпу, чтобы вытереть пот со лба, меня вдруг осенило: он же вылитая восковая фигура его самого – та самая, что стоит в Музее мадам Тюссо, а я, представляете, тем же днем ходила туда с подругой. Дама была из тех, которых одни считают красотками, а другие – так себе.

Естественно, я заинтересовалась и стала наблюдать за ними. Мистер Пэрабл помог даме оправить плащ и притянул ее к себе – возможно, случайно, – и как раз в этот момент краснощекий джентльмен с короткой трубкой в зубах подошел к скамье и обратился к даме. Сначала он поднял шляпу, потом сказал «добрый вечер» и, наконец, выразил надежду, что она «развлекается на славу». Признаться, голос его звучал язвительно.

Как бы там ни было, а молодая дама повела себя достойно. Ответив на приветствие незнакомца холодным и отчужденным поклоном, она поднялась и, повернувшись к мистеру Пэраблу, заметила, что им уже пора идти.

Джентльмен вынул трубку изо рта, тем же язвительным тоном заявил, что и он так думает, и предложил даме руку.

– Пожалуй, мы не станем вас утруждать, – вмешался мистер Пэрабл и встал между ними.

Мне, как женщине воспитанной, не хватает слов, чтобы описать, что было дальше. Помню, я увидела, как шляпа мистера Пэрабла взлетела в воздух, и уже в следующий миг краснощекий джентльмен отлетел к моему прилавку и затылком передавил на нем все сигареты. Я, конечно, завизжала, стала звать полицию, но нас только плотнее обступили, а полиция появилась спустя некоторое время, после окончания «четвертого раунда» – кажется, это так называется.

Когда я в последний раз видела мистера Пэрабла, он тряс за плечи молодого констебля, с которого свалился шлем, а еще трое полицейских пытались его оттащить. Я подняла шляпу краснощекого джентльмена, которую нашла на полу в своем киоске, и отдала хозяину, но надеть ее на голову он так и не смог и удалился со шляпой в руке. Дама как сквозь землю провалилась».

Мисс Дженкс нисколько не сомневается, что смогла бы узнать ту даму при новой встрече. Ее шляпка была отделана черным шифоном и украшена букетиком маков, а лицо – в веснушках.

Старший офицер полиции С. Уэйд также соблаговолил ответить на вопросы нашего уполномоченного.

«Да. Вечером в четверг, двадцать седьмого, я дежурил в полицейском участке на Уайн-стрит.

Нет. Не припомню, чтобы я предъявлял какие-либо обвинения джентльмену по фамилии Пэрабл.

Да. Джентльмена, которого привели около десяти, обвиняли в том, что он затеял драку в Эрлс-Корте и напал на констебля при исполнении.

Обвиняемый назвался мистером Арчибальдом Куинси из Харкорт-Билдингс, Темпл.

Нет. Джентльмен не выразил желания освободиться под залог и предпочел провести ночь в камере. Поскольку у нас допустима некоторая свобода действий, мы постарались обеспечить ему приемлемые удобства.

Да. Дама.

Нет. О джентльмене, который нарвался на неприятности в Эрлс-Корте. Фамилии она не упоминала.

Я показал ей протокол. Она поблагодарила и ушла.

Не могу сказать. Скажу только, что в девять пятнадцать утра в пятницу залог внесли – после соответствующих вопросов его приняли от Джулиуса Эддисона Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме.

Это не наше дело.

Я сам проследил, чтобы обвиняемому в половине восьмого принесли чашку чаю и маленький тост. В одиннадцатом часу обвиняемого вверили заботам мистера Таппа».

Старший офицер Уэйд признал, что в некоторых случаях обвиняемые во избежание неприятностей называются чужими именами, но отказался обсуждать эту тему.

Старший офицер Уэйд выразил сожаление, что не может уделить нашему уполномоченному больше времени, и прибавил, что скорее всего узнает ту даму, если вновь увидит ее.

У старшего офицера Уэйда нет соответствующего опыта, чтобы выносить подобные суждения, однако он считает, что эта дама весьма разумна и производит на редкость приятное впечатление.

От мистера Джулиуса Таппа из прачечной «Саннибрук» в Туикенеме, к которому затем обратился наш уполномоченный, мы так и не сумели добиться помощи: на все вопросы он отвечал заученным «не положено».

К счастью, по пути через сушильню наш уполномоченный сумел коротко побеседовать с миссис Тапп.

Миссис Тапп помнит, как утром в пятницу, двадцать восьмого, открыла дверь молочнице и тогда же впустила в дом молодую даму. Миссис Тапп запомнилось, что дама говорила сиплым голосом, с приятным смехом объяснив, что простыла, всю ночь блуждая по Хэм-Коммон, куда накануне вечером ее по ошибке направил какой-то болван-носильщик. А тревожить всю округу и будить людей в два часа ночи ей совсем не хотелось, что, по мнению миссис Тапп, было весьма разумно.

Миссис Тапп говорит, что дама держалась очень приятно, но вид, естественно, имела усталый. Дама спросила мистера Таппа, объяснила, что у его друга неприятности, и миссис Тапп, выслушав ее, ничуть не удивилась: потому-то сама она и не якшается с социалистами и тому подобными. Выслушав известие, мистер Тапп поспешно оделся и спустился, они с дамой покинули дом вместе. На вопрос жены о том, как фамилия друга, мистер Тапп на бегу объяснил, что миссис Тапп его не знает – это некий мистер Куинс, а может, и Куинси.