Текст книги "Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге"

Автор книги: Клапка Джером Джером

сообщить о нарушении

Текущая страница: 198 (всего у книги 233 страниц)

Жилец с третьего этажа
(сборник)

Жилец с третьего этажа

В ноябре к четырем часам дня окрестности Блумсбери-сквер пустеют, словно пытаясь защититься от чужих любопытных взглядов. Посыльный Тибба, во все горло кричавший, что она его медовое солнышко, резко остановился и наступил на ногу молодой говорливой леди, которая катила коляску, причем явно остался глух к, мягко говоря, нелицеприятным замечаниям, последовавшим от молодой говорливой леди. И лишь дойдя до поворота, посыльный Тибба вновь задумался о своих личных делах настолько, чтобы объявить скорее самому себе, чем на всю улицу, что он ее пчелка. Молодая говорливая леди, шедшая на полдюжины ярдов позади, забыла о своей обиде, увлекшись разглядыванием спины незнакомца. Ведь спина незнакомца имела одну особенность: там, где спина должна быть прямой, виднелась явная выпуклость.

– Это не горб, да и на скривляние[123]123
  Автор намеренно использует неправильное написание слова, подчеркивая безграмотность женщины.


[Закрыть] позвоночника не похоже, – заметила молодая говорливая леди, обращаясь к самой себе. – Провалиться мне на этом месте, если он не тащит домой на себе грязную посуду!

Констебль, который с притворно-скучающим видом стоял на углу, наблюдал за приближением незнакомца. «Странная у вас походка, – подумал констебль. – Надо идти осторожнее, а то еще упадете и покатитесь кувырком».

– Да это молодой человек! – пробормотал констебль, когда незнакомец миновал его. – У него совсем юное лицо.

Смеркалось. Незнакомец, обнаружив, что не может разобрать название улицы на доме на углу, повернул обратно.

– Так это действительно молодой человек, – продолжал бубнить констебль. – Почти мальчик.

– Извините, – произнес незнакомец, – вы не подскажете, как пройти на Блумсбери-сквер?

– Это и есть Блумсбери-сквер, – объяснил констебль. – По крайней мере все, что за углом. А какой дом вам нужен?

Незнакомец вытащил из внутреннего кармана наглухо застегнутого пальто клочок бумаги, развернул и прочитал вслух:

– Миссис Пенничерри. Дом сорок восемь.

– За углом налево, – сообщил констебль. – Четвертый дом. Вас туда рекомендовали?

– Один… один мой друг, – ответил незнакомец. – Большое вам спасибо.

– Ах, – пробормотал констебль себе под нос, – наверное, вы перестанете называть его таковым к концу недели, юный… Забавно, – добавил он, глядя вслед удаляющемуся незнакомцу. – Мне доводилось видеть множество представительниц противоположного пола, молодых со спины и старых спереди. А этот парень кажется молодым спереди и старым сзади. Думаю, он постареет со всех сторон, если надолго задержится у мамаши Пенничерри, этой жадной старой курицы.

У констеблей, патрулировавших Блумсбери-сквер, имелись причины не любить миссис Пенничерри. Вряд ли нашелся бы человек, симпатизирующий этой остроносой леди. Вероятно, содержание второсортных пансионов в окрестностях Блумсбери не сопутствует развитию таких добродетелей, как великодушие и благожелательность.

Тем временем незнакомец продолжил свой путь и вскоре позвонил в дверь дома номер сорок восемь. Миссис Пенничерри подглядывала снизу и, мельком увидев над перилами привлекательное, хоть и несколько изнеженное мужское лицо, поспешила поправить вдовий чепец перед зеркалом и велела Мэри Джейн проводить незнакомца – вдруг он окажется сомнительным постояльцем – в гостиную и зажечь газовую горелку.

– И не умолкай, однако не вздумай отвечать на его вопросы. Скажи, я буду через минуту, – продолжала давать указания миссис Пенничерри. – Да не показывай руки. – Что это ты ухмыляешься? – потребовала ответа миссис Пенничерри от неряшливой Мэри Джейн через пару минут.

– Я не ухмылялась, – кротко пояснила Мэри Джейн. – Просто улыбалась сама себе.

– С какой стати?

– Не знаю. – Мэри Джейн все еще продолжала улыбаться.

– Ну и какой он? – пожелала знать миссис Пенничерри.

– Не такой, какие приходят обычно.

– Слава Богу! – воскликнула миссис Пенничерри.

– Говорит, его рекомендовал какой-то друг.

– Кто именно?

– Друг. Он не назвал имени.

Миссис Пенничерри задумалась.

– Он ведь не из тех, что со странностями?

Совсем не из тех. В этом Мэри Джейн была уверена.

Миссис Пенничерри поднялась по лестнице, все еще размышляя. Когда она вошла в комнату, незнакомец поднялся и кивнул. Ничто не могло быть обыденнее, чем кивок незнакомца, и все же при виде его миссис Пенничерри испытала давно забытые ощущения. На мгновение миссис Пенничерри показалась себе приветливой леди с хорошими манерами, вдовой солиситора, к которой пришел посетитель. Это была лишь мимолетная фантазия. В следующую секунду к ней вернулась реальность. Миссис Пенничерри, хозяйка пансиона, существование которой зависело от ежедневного выполнения рутинных и не самых приятных дел, приготовилась к разговору с потенциальным жильцом, который, к счастью, выглядел как неопытный юный джентльмен.

– Мне вас рекомендовали, – начала миссис Пенничерри. – Могу я узнать кто?

Незнакомец словно не слышал вопроса.

– Возможно, вы его не помните, – улыбнулся он. – Он решил, что мне нужно хорошо устроиться на пару месяцев, которые у меня впереди… которые я должен прожить здесь, в Лондоне. Вы сможете меня принять?

Миссис Пенничерри подумала, что сможет принять незнакомца.

– Нужна комната для ночлега, – объяснил незнакомец. – Сойдет любая. А также еда и питье в достаточном для человека количестве – вот все, о чем я прошу.

– На завтрак, – начала миссис Пенничерри, – я всегда подаю…

– Простую и полезную пищу, я в этом убежден, – перебил незнакомец. – Пожалуйста, не утруждайте себя подробным рассказом, миссис Пенничерри. Как бы там ни было, я останусь доволен.

Озадаченная миссис Пенничерри окинула незнакомца быстрым взглядом, но его лицо, несмотря на улыбку в кротких глазах, оставалось открытым и серьезным.

– Во всяком случае, вам надо посмотреть комнату, – предложила миссис Пенничерри, – прежде чем мы обсудим условия.

– Разумеется, – согласился незнакомец. – Я немного устал и буду рад отдохнуть там.

Миссис Пенничерри провела его наверх, на лестничной площадке четвертого этажа помедлила, потом открыла дверь задней спальни.

– Здесь очень удобно, – заметил незнакомец.

– За эту комнату, – заявила миссис Пенничерри, – с полным пансионом, состоящим из…

– …из всего необходимого – это не подлежит сомнению, – снова вставил незнакомец со своей скромной глубокомысленной улыбкой.

– Как правило, я брала за нее, – продолжала миссис Пенничерри, – по четыре фунта в неделю. Для вас же… – И вдруг неожиданно для себя миссис Пенничерри сказала: – Учитывая ваши рекомендации, я назначу цену в три фунта десять шиллингов.

– Уважаемая леди, – произнес незнакомец, – вы так добры. Как вы догадались, я небогатый человек. Если это не сильно вас обременит, я приму вашу уступку в цене с благодарностью.

И снова миссис Пенничерри, много повидавшая на своем веку, метнула подозрительный взгляд на незнакомца, но ни одна складочка не исказила это приятное гладкое лицо, которое лишь на мгновение, быть может, приняло насмешливое выражение. Он явно был так же прост, как казался.

– За газ, разумеется, взимается дополнительная плата.

– Разумеется, – согласился незнакомец.

– Уголь…

– Не будем ссориться, – в третий раз перебил ее незнакомец. – Вы и так проявили удивительную заботу. Я чувствую, миссис Пенничерри, что могу полностью отдаться в ваши руки.

Незнакомцу явно хотелось поскорее остаться одному. Затопив камин, хозяйка пансиона повернулась уйти. И именно в этот момент миссис Пенничерри, до сих пор имевшая репутацию человека исключительно благоразумного, совершила поступок, который пять минут назад сочла бы совершенно невозможным в своей деловой карьере. И в это не поверила бы ни одна живая душа, знавшая миссис Пенничерри, даже если бы та клятвенно уверяла, что говорит правду.

– Я сказала, три фунта десять шиллингов? – требовательно спросила миссис Пенничерри у незнакомца, схватившись за дверную ручку. Она говорила сердито. Она и была сердита на незнакомца и на саму себя, особенно на саму себя.

– Вы были так добры, чтобы снизить цену до этой суммы, – ответил незнакомец. – Но если вы подумали и обнаружили, что не можете…

– Я ошиблась, – заявила миссис Пенничерри. – Я должна была сказать «два фунта десять шиллингов».

– Я не могу… Я не приму такой жертвы! – воскликнул незнакомец. – Я вполне могу позволить себе три фунта десять шиллингов.

– Два фунта десять шиллингов – вот мои условия! – рявкнула миссис Пенничерри. – Если вы жаждете платить больше, отправляйтесь в другое место. Вы найдете множество людей, готовых сделать вам одолжение.

Ее неистовый пыл, должно быть, поразил незнакомца.

– Не будем спорить, – улыбнулся он. – Я просто боялся, что в глубине вашей доброй души…

– Не такая уж она добрая, – проворчала миссис Пенничерри.

– В этом я не так уверен, – парировал незнакомец. – У меня есть на ваш счет некоторые подозрения. Но, полагаю, решительная женщина должна добиваться своего.

Незнакомец протянул руку, и в тот момент миссис Пенничерри показалось, будто естественнее всего будет просто пожать ее, словно руку старого друга, и закончить разговор приятным смехом, хотя миссис Пенничерри никак нельзя было назвать смешливой.

Когда миссис Пенничерри вернулась на кухню, Мэри Джейн стояла у окна, скрестив руки на груди. В окне виднелись деревья на Блумсбери-сквер, а среди голых ветвей проглядывало небо.

– Еще полчаса у нас не будет никаких дел, пока не вернется кухарка. Я присмотрю за дверью, если ты хочешь прогуляться, – предложила миссис Пенничерри.

– Было бы замечательно, – согласилась девушка, как только к ней вернулся дар речи. – Это время дня мне особенно нравится.

– Но не больше получаса, – добавила миссис Пенничерри.

Весь дом сорок восемь по Блумсбери-сквер собрался после ужина в гостиной и приступил к обмену мнениями по поводу незнакомца со свободой и откровенностью, присущей дому сорок восемь по Блумсбери-сквер при обсуждении человека в его отсутствие.

– Вряд ли его можно назвать умным молодым человеком, – высказался Огастес Лонгкорд, который занимался чем-то в Сити.

– Фто кафается меня, – прокомментировал его компаньон Исидор, – скафу, фто из умного молодого феловека толку не выйдет. Их и так флифком много.

– Должно быть, он очень умен, если вы сочли его слишком умным, – усмехнулся Лонгкорд. Этот остроумный ответ был в ходу в доме сорок восемь по Блумсбери-сквер: он отличался простотой конструкции и понятностью для собеседника.

– Ну а мне было просто приятно на него смотреть, – заявила мисс Кайт, покраснев. – Полагаю, все дело в одежде. Глядя на нее, я вспомнила о Ное с его ковчегом и обо всем остальном.

– Вас только одежда и может навести на какие-то мысли, – протянула апатичная мисс Девайн. Она была высокой привлекательной девушкой, которая в данный момент тщетно пыталась элегантно и в то же время удобно расположиться на диване, набитом конским волосом. Мисс Кайт, занявшая единственное кресло, не пользовалась в тот вечер популярностью, так что ремарка мисс Девайн получила, вероятно, большее одобрение аудитории, чем заслуживала.

– Вы намеревались сделать умное замечание, дорогая, или просто сказать грубость? – поинтересовалась мисс Кайт, чтобы не остаться в долгу.

– И то и другое, – заявила мисс Девайн.

– Лично я должен признаться, – вскричал высокий отец молодой леди, которого обычно называли полковником, – что нахожу его глупцом.

– Мне показалось, вы прекрасно поладили, – проворковала его жена, пухленькая улыбчивая леди.

– Возможно, это и так, – возразил полковник. – Судьба научила меня жить среди глупцов.

– Вам двоим разве не обидно ссориться сразу после ужина? – спросила их заботливая дочь с дивана. – Вам же нечем будет себя развлекать остаток вечера.

– Он не производит впечатления человека, умеющего поддержать разговор, – заметила леди, которая приходилась кузиной какому-то баронету. – Но он передал мне овощи, прежде чем положил себе. Подобные мелочи говорят о хорошем воспитании.

– Или о том, что он плохо вас знает, поскольку решил, будто вы оставите ему хоть пол-ложки, – рассмеялся остряк Огастес.

– Чего я в нем не понимаю… – выкрикнул полковник.

Вошел незнакомец.

Полковник укрылся за вечерней газетой. Зардевшаяся мисс Кайт достала с каминной полки бумажный веер и стыдливо раскрыла его перед лицом. Мисс Девайн выпрямилась на диване, набитом конским волосом, и принялась расправлять юбки.

– Можете ответить на один вопрос? – спросил Огастес у незнакомца, нарушив наступившую тишину.

Незнакомец явно его не понял. Остряку Огастесу пришлось еще глубже нырнуть в эту странную тишину.

– Кто выиграет скачки «Линкольн гандикап»?[124]124
  Скачки и бега, в которых участвуют лошади различных возрастов и достоинств, причем более слабым противникам в целях уравнивания их шансов на успех предоставляется фора (определенное преимущество в условиях).


[Закрыть] Скажите, и я пойду и тут же поставлю на эту лошадь мою рубашку.

– Думаю, в таком случае вы поступите неблагоразумно, – улыбнулся незнакомец. – Я не специалист в этой области.

– Нет?! И почему мне только сказали, что вы капитан-шпион из газеты «Спортинг лайф» под прикрытием!

Большего провала для шутки нельзя было и представить. Никто не засмеялся, и мистер Огастес Лонгкорд не мог понять почему. Наверное, никто из слушателей не сумел бы этого объяснить, ибо в доме сорок восемь по Блумсбери-сквер мистер Огастес Лонгкорд считался юмористом. Сам незнакомец, похоже, не понимал, что над ним потешаются.

– Вас ввели в заблуждение.

– Прошу прощения, – произнес мистер Огастес Лонгкорд.

– Ничего страшного, – отозвался незнакомец приятным негромким голосом и прошел вперед.

– Тогда как насчет театрального представления? – обратился мистер Лонгкорд к своему другу и компаньону. – Вы хотите пойти или нет? – Мистер Лонгкорд явно терял терпение.

– У меня ефть билет, могу и пойти, – произнес Исидор.

– Ужасно глупая постановка, как мне говорили.

– Больфинфтво иф них глупые, в той или иной фтепени. Но жаль билет терять, – возразил Исидор, и оба вышли из комнаты.

– Вы надолго в Лондоне? – поинтересовалась мисс Кайт, вперив в незнакомца свой тщательно выверенный взгляд.

– Да нет, – ответил незнакомец. – Во всяком случае, пока не знаю. Смотря по обстоятельствам.

Необычная тишина вторглась в гостиную дома сорок восемь по Блумсбери-сквер, которую в этот час обычно наполнял гомон скрипучих голосов. Полковник не мог оторваться от газеты. Миссис Девайн сидела, сложив пухленькие белые ручки на коленях, так что нельзя было сказать наверняка, спит она или нет. Леди, приходившаяся кузиной некоему баронету, переставила стул под газовую люстру и занялась своим вечным вязанием крючком. Апатичная мисс Девайн перебралась к пианино, где и села, осторожно перебирая клавиши с немелодичным звуком, спиной к холодной, скудно меблированной комнате.

– Садитесь, – скомандовала мисс Кайт, указав веером на свободное место рядом с собой. – Расскажите о себе. Вы меня заинтересовали.

Мисс Кайт принимала весьма властный вид в общении со всеми юными на вид представителями противоположного пола. Такое выражение лица гармонировало с ее персиковой кожей и золотистыми волосами и прекрасно подходило ко всему облику.

– Весьма рад, – ответил незнакомец, занимая предложенный стул. – Мне так хочется вас заинтересовать.

– А вы дерзкий мальчик. – Мисс Кайт бросила поверх веера лукавый взгляд, впервые встретившись глазами с незнакомцем. И тогда она испытала точно такое же любопытное чувство, от которого час назад или около того пришла в волнение миссис Пенничерри. Мисс Кайт показалось, что она больше не та мисс Кайт, которую она увидела бы в засиженном мухами зеркале над мраморной каминной полкой, а совсем другая мисс Кайт – веселая леди с сияющими глазами, приближавшаяся к среднему возрасту, но все еще миловидная, несмотря на тускнеющий цвет лица и жидковатые каштановые кудри. Мисс Кайт ощутила боль от внезапного укола ревности, ведь другая мисс Кайт средних лет в общем представлялась более привлекательной леди. В ней чувствовалась некая целостность, широта взглядов, благодаря чему люди инстинктивно тянулись к ней. Не стесненная в отличие от самой мисс Кайт необходимостью вести себя как девица в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет, эта другая мисс Кайт умела говорить разумно и даже блестяще. Весьма приятной женщиной оказалась эта другая мисс Кайт, и настоящая мисс Кайт, несмотря на зависть, должна была это признать. Мисс Кайт искренне сожалела, что вообще увидела эту женщину. Знакомство с ней оставило неприятный осадок.

– Я не мальчик, – сказал незнакомец. – И совсем не хотел показаться дерзким.

– Вижу, – ответила мисс Кайт. – Это было глупое замечание. Представить не могу, что заставило меня его сделать. Видимо, просто глупею на старости лет.

Незнакомец рассмеялся.

– Вы уж точно не старая.

– Мне тридцать девять, – выпалила мисс Кайт. – Ведь в таком возрасте не назовешь человека молодым?

– По-моему, это прекрасный возраст, – настаивал незнакомец. – Человек достаточно молод, чтобы не утратить веселье юности, и достаточно взрослый, чтобы научиться сочувствию.

– Надо же, – возразила мисс Кайт. – Скажите еще, что каждый возраст прекрасен по-своему. Я иду спать.

Мисс Кайт поднялась. Бумажный веер почему-то сломался, и она бросила обрывки в огонь.

– Еще рано, – возразил незнакомец. – Я предвкушал разговор с вами.

– Что ж, у вас есть возможность и дальше его предвкушать, – возразила мисс Кайт. – Спокойной ночи.

На самом деле мисс Кайт не терпелось взглянуть на себя в зеркало в собственной комнате, с плотно закрытой дверью. Образ этой другой мисс Кайт – опрятной леди с бледным лицом и каштановыми волосами – был таким ярким, что мисс Кайт недоумевала, не посетила ли ее временная забывчивость, пока она одевалась к ужину в тот вечер.

Предоставленный сам себе незнакомец прошел к столу для игры в мушку в поисках чего-нибудь почитать.

– Кажется, вы спугнули мисс Кайт, – заметила леди, приходившаяся кузиной некоему баронету.

– Похоже, что так, – признал незнакомец.

– Мой кузен, сэр Уильям Босстер, – заметила занятая вязанием леди, – который женился на племяннице старого лорда Игема… Вы никогда не встречали Игемов?

– Пока, – ответил незнакомец, – не имел такой чести.

– Очаровательная семья. Не может понять… То есть мой кузен сэр Уильям не может понять, почему я продолжаю жить здесь. «Моя дорогая Эмили, – повторяет он каждый раз, когда меня видит, – моя дорогая Эмили, как можете вы существовать среди людей такого сорта, обитателей пансионов?» Но меня они забавляют.

Чувство юмора, согласился незнакомец, всегда является преимуществом.

– Наша семья со стороны матери, – продолжала кузина сэра Уильяма своим монотонным голосом, – связана с Теттон-Джонсами, которые, когда король Георг Четвертый… – Кузине сэра Уильяма понадобилась очередная катушка ниток, она подняла глаза и встретилась взглядом с незнакомцем.

– Сама толком не знаю, почему я все это вам рассказываю, – произнесла она недовольным голосом. – Вряд ли это вас заинтересует.

– Все, что связано с вами, меня интересует, – серьезно заверил ее незнакомец.

– С вашей стороны очень мило так говорить, – вздохнула кузина сэра Уильяма, но без должной уверенности. – Вероятно, иногда я докучаю людям.

Вежливый незнакомец спорить не стал.

– Понимаете, – продолжала бедная леди, – я действительно из хорошей семьи.

– Уважаемая леди, – произнес незнакомец, – ваше благородное лицо, благородный голос, благородная осанка – все свидетельствует об этом.

Она не отрываясь смотрела незнакомцу в глаза, и постепенно улыбка прогоняла прочь тоску с ее лица.

– Как глупо с моей стороны. – Она говорила скорее с собой, чем с незнакомцем. – Что ж, конечно, люди… люди, мнение которых имеет значение, судят тебя по тому, кто ты есть, а не по тому, что ты говоришь о себе.

Незнакомец все молчал.

– Я вдова провинциального доктора с доходом лишь в двести тридцать фунтов в год. Разумнее всего смириться с этим и беспокоиться о моих сильных и могущественных родственниках не больше, чем они когда-либо беспокоились обо мне.

Казалось, незнакомец не мог найти подходящих слов.

– У меня есть еще родственники, – вспомнила кузина сэра Уильяма, – близкие моего бедного супруга, для которых вместо «бедной родственницы» я могла бы стать сказочной крестной мамочкой. Вот моя семья, или такой она могла бы быть, – с сарказмом добавила кузина сэра Уильяма, – не будь я вульгарным снобом.

При этих словах она вспыхнула и поспешно поднялась.

– Похоже, я прогнал и вас, – вздохнул незнакомец.

– Когда тебя называют вульгарным снобом, – с жаром выпалила леди, – самое время уходить.

– Это были ваши слова, – напомнил незнакомец.

– О чем только я думала! – заметила дама с негодованием. – Ни одна леди, по крайней мере в присутствии совершенно незнакомого человека, не назвала бы себя… – Она сконфузилась. – Сегодня вечером со мной что-то происходит. – Кажется, я просто не в состоянии удержаться, чтобы не оскорблять себя.

Все еще в полном смятении, она пожелала незнакомцу доброй ночи, надеясь, что при следующей встрече будет чувствовать себя как обычно. Незнакомец, надеясь на то же самое, открыл перед ней дверь и снова закрыл.

– Скажите, – засмеялась мисс Девайн, которая исключительно благодаря силе таланта ухитрялась извлекать гармоничные звуки из сопротивлявшегося пианино, – как вам это удалось? Хотела бы я знать.

– Что вы имеете в виду? – спросил незнакомец.

– Так быстро избавиться от этих двух старых развалин?

– Как хорошо вы играете! – воскликнул незнакомец. – Я понял, что у вас исключительный музыкальный дар, в тот самый момент, когда увидел вас.

– Откуда вы узнали?

– Это написано у вас на лице.

Девушка рассмеялась от удовольствия.

– Похоже, вы времени не теряли, разглядывая мое лицо.

– Это красивое и интересное лицо, – заметил незнакомец.

Она резко повернулась на табурете, и их глаза встретились.

– Вы умеете читать по лицу?

– Да.

– Скажите, что еще вы видите в моем?

– Откровенность, смелость…

– Ах да, все добродетели. Возможно. Это мы примем как должное. – Девушка на удивление быстро стала серьезной. – Расскажите лучше об обратной стороне.

– Не вижу здесь обратной стороны, – ответил незнакомец. – Вижу только прекрасную девушку на пороге превращения в достойную женщину.

– И ничего больше? Не видите следов алчности, тщеславия, убожества и… – Злой смешок сорвался с ее губ. – И вы умеете читать по лицу!

– Читать по лицу. – Незнакомец улыбнулся. – Знаете, что сейчас написано на вашем? Любовь к правде, почти неистовая, неприятие лжи, лицемерия, желание всего чистого, презрение ко всему презренному, особенно к тому, что презренно в женщине. Скажите, разве я читаю неверно?

«Интересно, – подумала девушка, – не потому ли две другие дамы так поспешно покинули гостиную? Все ли стыдятся собственного ничтожества под взглядом ваших чистых доверчивых глаз?»

Тут ей на ум пришла одна мысль.

– Мне показалось, папа многое успел рассказать вам за ужином. О чем вы разговаривали?

– Это военного вида джентльмен справа от меня? Главным образом мы говорили о вашей матери.

– Жаль, – ответила девушка, теперь уже жалея, что задала этот вопрос. – Я надеялась, что для первого вечера он выберет другую тему!

– Он и пытался предложить пару других, – сознался незнакомец, – но я так мало путешествовал по свету, что обрадовался, когда он принялся рассказывать о себе. Надеюсь, мы подружимся. К тому же он так хорошо говорил о миссис Девайн.

– В самом деле?

– По его словам, он женат уже двадцать лет и никогда не жалел об этом за исключением одного раза!

Ее черные глаза сверкнули, но когда они встретились взглядами, всякое подозрение с ее стороны улетучилось. Она отвернулась, пряча улыбку.

– Так значит, он пожалел. Один раз.

– Лишь раз, – объяснил незнакомец, – пребывая в переменчивом раздражительном настроении. Он поступил честно, когда признал это. Поделился со мной. Думаю, я ему понравился. Действительно, он почти дал мне это понять. Сказал, что не часто выпадает возможность поговорить с таким человеком, как я. Рассказал, что, когда они с вашей матерью путешествуют, их всегда принимают за молодоженов. Некоторые из историй, которые он поведал, оказались весьма забавными. – Незнакомец засмеялся. – И даже здесь их в основном называют «Дарби и Джоан»[125]125
  Так часто называют неразлучных пожилых супругов в честь героев баллады Г. Вудфолла.


[Закрыть].

– Да, – подтвердила девушка, – это так. Мистер Лонгкорд придумал им это прозвище на второй вечер после нашего приезда. Все решили, будто это умно, хотя, по мне, вполне очевидно.

– Мне кажется, нет ничего прекраснее любви, которая выдержала жизненные невзгоды. Сладкий нежный цветок, который распускается в сердцах молодых, в таких сердцах, как ваше, тоже прекрасен. Любовь молодых к молодым – это начало жизни. Но любовь пожилых к пожилым – это начало чего-то более долгого.

– Похоже, вам все кажется прекрасным, – проворчала девушка.

– А разве не все прекрасно? – поинтересовался незнакомец.

Полковник закончил читать газету.

– Вы оба поглощены весьма увлекательным разговором, – заметил он.

– Мы обсуждали всяких Дарби и Джоан, – объяснила его дочь. – И как прекрасно, когда любовь выдерживает жизненные невзгоды!

– Ах, – улыбнулся полковник, – вряд ли это справедливо. Мой друг все повторяет циничной молодежи признания пылкого супруга своей даме средних лет, и в некотором роде… – В игривом настроении полковник положил руку на плечо незнакомцу и заглянул в глаза. И вдруг неуклюже выпрямился и залился румянцем.

Кое-кто называл полковника невежей. И не просто называл, а вполне четко объяснял свою точку зрения, так что полковник и сам понимал, почему был невежей.

– «А вы с женой живете как кошка с собакой, в позоре для вас обоих! По крайней мере, быть может, у вас хватит такта попытаться скрыть это от общества, а не подшучивать над своим постыдным положением с каждым встречным. Вы просто невежа, сэр, невежа!»

Кто осмелился произнести эти слова? Не незнакомец – его губы не шевельнулись. Кроме того, голос принадлежал не ему. В самом деле, голос был больше похож на голос самого полковника. Полковник переводил взгляд с незнакомца на свою дочь, с дочери на незнакомца. Они явно не слышали этого голоса, это была чистой воды галлюцинация. Полковник снова вздохнул.

И все же от неприятного осадка было не так-то легко избавиться. Несомненно, шутки с незнакомцем на такую тему свидетельствовали о дурном вкусе. Ни один джентльмен не поступил бы так.

Да и потом, ни один джентльмен не допустил бы такой остроты. Ни один джентльмен не позволил бы себе постоянно пререкаться с женой, и уж точно никогда во всеуслышание. Как бы ни раздражала его женщина, джентльмен сохранил бы самообладание.

Миссис Девайн, поднявшись, медленно шла по комнате. Страх охватил полковника. Она собиралась сделать ему возмутительное замечание (он видел это по ее глазам), которое раздосадовало бы его и заставило грубо огрызнуться. Даже этот полный идиот – незнакомец – смог бы понять, почему остряки пансиона окрестили их «Дарби и Джоан», осознать тот факт, что галантный полковник забавлялся, в беседе с соседом по столу осмеивая собственную жену.

– Моя дорогая, – вскричал полковник, поспешив заговорить первым, – тебе не кажется, что в комнате холодно? Я принесу тебе шаль.

Все было бесполезно – полковник это чувствовал. Они давно привыкли предварять любезностями самые ужасные оскорбления в адрес друг друга. Она шла дальше, размышляя над подходящим ответом, подходящим с ее точки зрения, разумеется. Еще мгновение, и все узнают правду. Дикая, фантастическая мысль мелькнула в голове у полковника: если уж такое случилось с ним, то почему не с ней?

– Летиция! – вскричал полковник, и его тон удивил ее настолько, что она онемела. – Я хочу, чтобы ты внимательно взглянула на нашего друга. Он никого тебе не напоминает?

Миссис Девайн, услышав такую просьбу, окинула незнакомца долгим пристальным взглядом.

– Да, – пробормотала она, повернувшись в супругу, – напоминает. Кто он?

– Не могу понять, – ответил полковник. – Может быть, ты вспомнишь.

– Через некоторое время – да, – задумчиво произнесла миссис Девайн. – Это некто из далекого прошлого, когда я еще была незамужней девушкой в Девоншире. Спасибо за предложение, если тебя это не сильно затруднит, Гарри. Я оставила шаль в гостиной.

Как объяснял мистер Огастес Лонгкорд своему компаньону Исидору, именно беспредельная глупость незнакомца и являлась причиной всех проблем.

– Дайте мне человека, который может позаботиться о себе или думает, что может, – заявлял Огастес Лонгкорд, – вот уж я развернусь! Но когда беспомощный младенец отказывается даже смотреть на твои вычисления, говорит, что одного твоего слова ему достаточно, и передает тебе свою чековую книжку, чтобы ты сам ее заполнил, – это не по правилам игры.

– Огафтеф, – последовала лаконичная реплика от его компаньона. – Вы болван.

– Ладно, мой мальчик, теперь ваша попытка, – предложил Огастес.

– Как раф это я и фобирался фделать.

– Ну и?.. – поинтересовался Огастес следующим вечером, когда встретил Исидора, поднимавшегося по лестнице после долгого разговора с незнакомцем в гостиной за закрытой дверью.

– О, и не фпрафивайте меня. Глупый он, вот и вфе.

– Что он сказал?

– Фто он фказал! Говорил о евреях и о том, какая великая это нация, и как неправильно о них фудят люди, и неф подобную фепуху. Будто некоторые из фамых дофтойных людей, которых он когда-либо вфтрефал, были евреями. Думал, я один из них!

– Что ж, вам удалось что-то из него вытянуть?

– Фто-то из него вытянуть! Конефно, нет. Как оказалось, он не может целую нацию отлифить, о фем тут говорить. Это того не фтоит.

В доме сорок восемь по Блумсбери-сквер постепенно пришли к выводу, что много чего делать не стоит: выхватывали соусник с подливой, без очереди набрасывались на овощи и накладывали себе бо́льшую, чем полагалось, порцию, ловкими маневрами пробирались к креслу, сидели на вечерней газете, утверждая, что не видели ее, и совершали прочие подобные поступки. Ведь о таких мелочах не стоило и беспокоиться. Постоянное ворчание из-за еды – постоянное ворчание почти из-за всего; оскорбление миссис Пенничерри у нее за спиной; оскорбление других постояльцев от скуки; ссоры с другими постояльцами без видимых причин; высмеивание других постояльцев; злословие насчет других постояльцев; подтрунивание над другими постояльцами; бахвальство собственной значимостью, при том что ни один другому не верил, и прочие подобные вульгарности. В других пансионах, возможно, этому потакали, но дому сорок восемь по Блумсбери-сквер хватало достоинства, чтобы над этим задуматься.

Правда была в том, что дом сорок восемь по Блумсбери-сквер пришел к очень высокому мнению о себе, возникшему не столько по вине Блумсбери-сквер, сколько незнакомца. Незнакомец прибыл в дом сорок восемь по Блумсбери-сквер с предубеждением (бог знает откуда взятым), как будто его с виду пошлые, посредственные, толстокожие обитатели на самом деле леди и джентльмены чистой воды, а время и наблюдение, очевидно, лишь укрепили эту абсурдную идею. Естественно, вследствие этого дом сорок восемь по Блумсбери-сквер постепенно сошелся в мнениях с незнакомцем по поводу себя самого.