Текст книги "Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге"

Автор книги: Клапка Джером Джером

сообщить о нарушении

Текущая страница: 188 (всего у книги 233 страниц)

Очаровательная женщина

– Неужели тот самый мистер Н.?

Карие глаза светились приятным удивлением, смешанным с живым интересом.

Леди перевела взгляд с меня на общего знакомого, который представил нас друг другу, и расцвела чарующей, исполненной светлой надежды улыбкой.

– Единственный и неповторимый, – со смехом заверил знакомый и оставил нас наедине.

– Всегда представляла вас степенным человеком средних лет, – призналась леди и слегка порозовела. – Право, очень, очень рада знакомству. Слова звучали вполне традиционно, но голос обволакивал теплой лаской.

– Давайте немного поболтаем. – Она опустилась на маленький диванчик и знаком пригласила сесть рядом.

Я неуклюже плюхнулся: голова слегка гудела, словно после лишнего бокала шампанского. В то время я переживал литературное детство. Одна тоненькая книжица, несколько эссе и статей, рассеянных по малоизвестным изданиям, – вот и весь вклад в современный культурный процесс. Неожиданное открытие оказалось чрезвычайно волнующим: столь очаровательная особа знает мое имя, что-то обо мне думает и даже рада знакомству!

– И вы действительно написали эту умную книжку? – продолжала леди. – И все блестящие статьи в журналах? О, до чего же, наверное, приятно быть талантливым!

Она с сожалением вздохнула, и столь изящное выражение зависти стрелой пронзило мое сердце. Пытаясь утешить, я начал бормотать какой-то натужный комплимент, однако собеседница тут же остановила меня движением веера. Подумав, я решил, что она поступила правильно: то, что я собирался сказать, можно было бы выразить значительно более убедительно.

– Знаю-знаю, – рассмеялась обаятельная особа. – Не надо меня хвалить, не трудитесь. К тому же опасаюсь услышать подобные слова из ваших уст. Вы ведь умеете быть таким ироничным!

Я постарался сделать вид, что действительно умею, но только не по отношению к ней.

Леди на миг положила ладонь (без перчатки!) на мою руку. Если бы ощущение продлилось два мига, то я непременно рухнул бы перед ней на колени или встал на голову у ее ног – словом, опозорился бы на глазах у всех. Но, к счастью, она знала меру и ограничилась одним-единственным приятным мгновением.

– Не жду от вас комплиментов, – продолжала она. – Хочу, чтобы мы оставались друзьями. Конечно, по возрасту я гожусь вам в матери. – Кажется, ей исполнилось тридцать два, но выглядела она не старше двадцати шести; мне же было двадцать три, и для своего возраста я был ужасно глуп. – Но вы знаете жизнь и совсем не похожи на всех остальных. Общество так пусто и искусственно, не находите? Если бы вы знали, как иногда хочется забыть об окружающих и встретить того, кому можно открыть душу, кто сумеет понять. Почему бы вам не навещать меня время от времени? По средам я всегда дома; мы бы беседовали, и вы могли бы радовать меня своими умными мыслями.

Я подумал, что, возможно, ей захочется услышать коекакие мысли здесь и сейчас, однако в эту минуту подошел один из скучных светских джентльменов и пригласил на ужин. Собеседнице пришлось меня оставить. Но прежде чем окончательно скрыться в толпе, она обернулась и бросила взгляд одновременно насмешливый и жалостливый. Смысл его я понял без особого труда. Прекрасные глаза умоляли: «Пожалейте меня, рядом с этим пресным созданием недолго умереть от скуки».

Я пожалел.

Перед уходом старательно обошел все комнаты, пытаясь найти новую знакомую. Хотелось выразить искреннее сочувствие и поддержку. Но, обратившись к дворецкому, узнал, что леди уехала рано, в сопровождении все того же пресного джентльмена.

Спустя две недели, проходя по Риджент-стрит, я случайно встретил одного молодого коллегу, и мы вместе отправились на ленч в «Монико».

– Вчера познакомился с очаровательной женщиной, – похвастался он. – Миссис Клифтон Кортни. Восхитительная особа!

– О, так, выходит, теперь и ты ее знаешь? – воскликнул я. – Мы давние друзья. Ей очень хочется, чтобы я ее навестил. Непременно надо будет нанести визит.

– Понятия не имел о вашем знакомстве, – заметил он. Его энтузиазм несколько поубавился, однако вскоре чувства снова взяли верх. – На редкость умная леди, – продолжал приятель-литератор. – Боюсь только, что сам я ее немного разочаровал. – Он засмеялся, как бы опровергая смехом свои слова. – Представляешь, не могла поверить, что я и есть тот самый мистер Смит. Прочитала мою книгу и решила, что я – джентльмен почтенного возраста.

Я тоже читал эту книгу и ни за что не дал бы автору больше восемнадцати. Ошибка в определении возраста свидетельствовала о печальном отсутствии проницательности, однако доставила писателю искреннюю радость.

– Мне так ее жаль, – продолжал он. – Бедняжка вынуждена терпеть лицемерное, полное притворства и лести светское общество. «Не представляете, – призналась она мне, – до чего хочется встретить понимающего человека, которому можно было бы открыть душу». Собираюсь навестить ее в ближайшую среду.

Я решил составить приятелю компанию. Беседа с хозяйкой не получилась столь конфиденциальной, как хотелось бы: в гостиной, рассчитанной на восьмерых, собралось человек восемьдесят, причем из всех присутствующих я знал только коллегу, который меня привел, но никак не мог его отыскать. И все же после часа бесцельных блужданий в духоте и тоске удалось перекинуться парой слов с очаровательной леди.

Она приветствовала меня с улыбкой, в сиянии которой я сразу забыл о недавних страданиях, и на один-единственный миг сжала прелестными пальчиками руку.

– Как мило с вашей стороны сдержать слово, – заметила она. – Все эти пустые люди так утомляют! Присядьте и расскажите обо всем, что делаете.

Она слушала примерно десять секунд, а потом перебила:

– А ваш умный друг, вместе с которым вы пришли? Я познакомилась с ним у милейшей леди Леннон. Он тоже что-нибудь пишет?

Я объяснил, что умный друг уже кое-что написал.

– Не могли бы вы рассказать, что именно? – попросила она. – На литературу остается ужасно мало времени, а потому приходится читать только те книги, которые помогают стать лучше. – Она одарила меня красноречивым благодарным взглядом.

Я, как мог, описал работу приятеля и даже процитировал несколько пассажей, которыми он особенно гордился.

Одно предложение тронуло хозяйку до глубины души: «Объятия хорошей женщины – это спасательный круг, брошенный с небес».

– О, как прекрасно! – воскликнула она. – Умоляю, скажите еще раз.

Я снова произнес афоризм, а она повторила за мной – как школьница, слово в слово.

Но в эту минуту в разговор вмешалась какая-то крикливая старуха, и я поспешил ретироваться в угол, где тщетно попытался изобразить безмятежное довольство.

Когда терпение окончательно лопнуло, я твердо решил отправиться восвояси. Поискал глазами друга и, увидев, что он погружен в беседу с прелестной хозяйкой, подошел и остановился неподалеку. Темой обсуждения оказалось недавнее кровавое преступление в Ист-Энде. Пьяная женщина была убита мужем, трудолюбивым ремесленником, доведенным до отчаяния разрухой в доме.

– Ах, – говорила леди, – женщина обладает безграничной властью над мужчиной! Всякий раз, когда слышу о каком-нибудь происшествии, вспоминаю ваши потрясающие строки: «Объятия хорошей женщины – это спасательный круг, брошенный с небес».

Относительно религиозных и политических взглядов миссис Клифтон Кортни мнения решительно расходились. Вот что, например, изрек пастор евангелической церкви:

– Преданная Господу дщерь, сэр. Христианка того не бросающегося в глаза, ненавязчивого типа, на котором всегда держалась наша Церковь. Горжусь знакомством с этой женщиной и счастлив верить, что мои скромные проповеди помогают отвратить пылкое сердце от свойственных времени фривольностей и направляют пытливую мысль на высшие цели. Добрая прихожанка, сэр, добрая прихожанка в лучшем смысле слова.

Бледный, аристократического вида молодой аббат с сияющими старомодным энтузиазмом глубоко посаженными глазами в приватной беседе с некоей графиней высказался следующим образом:

– Питаю огромные надежды в отношении нашей дорогой подруги. Ей сложно отделить узы времени от уз любви. Все мы слабы, и все же ее сердце тянется к Матери Церкви, как дитя, выросшее среди чужаков, но даже спустя многие годы тоскующее по вскормившей его груди. Мы с ней часто встречаемся, и я – даже я – способен оказаться тем гласом в пустыне, который вернет заблудшую овцу в стадо.

А вот что написал другу великий проповедник теософии сэр Гарри Беннет: «Невероятно одаренная женщина, определенно тяготеющая к правде. Женщина, способная направлять собственную жизнь. Она не боится мыслить и рассуждать, любит мудрость. Мне довелось немало с ней беседовать, и всякий раз она схватывала смысл сказанного с необычайной быстротой восприятия. Убежден, что все мои аргументы попали в плодотворную почву и прорастут щедрыми плодами. С нетерпением жду того не столь далекого времени, когда миссис Клифтон Кортни станет полноправным членом нашего небольшого сообщества. Не кривя душой, могу заверить, что считаю ее обращение практически свершившимся фактом».

Полковник Максим всегда отзывался о леди как о «прекрасной опоре государства».

– Сейчас, когда враг вероломно затесался в наши ряды, – говорил румяный старый воин, – каждому настоящему мужчине… и каждой настоящей женщине надлежит встать на защиту страны. Слава и почет тем благородным дамам, которые, подобно миссис Клифтон Кортни, преодолевают природную неприязнь к публичности и в тяжелые времена кризиса выступают на борьбу с разыгравшимися на нашей земле силами хаоса и предательства.

– Но, – робко возразил кто-то из слушателей, – молодой Джоселин утверждает, что миссис Клифтон Кортни придерживается несколько радикальных взглядов на социальные и политические вопросы.

– Джоселин! – презрительно воскликнул полковник. – Вот еще! Возможно, на какой-то незначительный период длинные волосы и напыщенная риторика этого юнца и произвели на данную особу некоторое впечатление. Но тешу себя надеждой, что сумел вовремя вставить спицы в колеса мистера Джоселина. Да, дамы и господа, леди дала согласие в следующем году баллотироваться на пост гранд-дамы «Лиги подснежника» по округу Бермондси. Что скажет на это негодяй Джоселин?

И вот что сказал Джоселин:

– Знаю, что эта леди слаба. Но не виню ее, а лишь испытываю чувство жалости. Рано или поздно придет время, когда женщина перестанет быть марионеткой, танцующей по приказу безмозглого мужчины, когда женщину не будут пугать социальным остракизмом за стремление следовать голосу собственной совести, а не распоряжениям какого-нибудь деспотичного родственника. Только тогда можно будет ее судить. Я не вправе предать доверие, оказанное страдающей душой, но разрешаю сообщить этому забавному ископаемому, полковнику Максиму, что и он сам, и прочие старцы округа Бермондси вполне могут избрать миссис Клифтон Кортни президентом «Лиги подснежника» и пользоваться данным обстоятельством по собственному усмотрению. Они получат лишь внешнюю оболочку этой особы. Сердце ее бьется в унисон с теми, кто идет вперед, а глаза устремляются навстречу грядущей заре.

Несмотря на разногласия, все проявили полное единодушие в одном: очаровательная женщина.

Уибли и дух

Признаюсь честно: мне ни разу не довелось лично встретиться с духом, проживавшим в доме адвоката Уибли. Однако самого Уибли я знал хорошо, а потому и о его ближайшем соседе слышал немало интересного.

Дух был исключительно предан Уибли, а Уибли чрезвычайно любил духа. Сам я потусторонними явлениями никогда не интересовался, и ни одно привидение, в свою очередь, не проявляло интереса к моей скромной персоне. Но у меня есть друзья, которым они покровительствуют, а потому сознание мое открыто и готово к обсуждению темы. О духе Уибли хочется говорить со всем возможным уважением. Следует признать, что создание отличалось трудолюбием и добросовестностью, так что жить с ним рядом было, должно быть, очень приятно. Единственное, что можно поставить ему в укор, – это очевидное отсутствие здравого смысла.

Дух появился в доме вместе с резным секретером, который Уибли купил на Уордур-стрит, приняв за дубовый. На деле же мебель оказалась сделанной из каштана, причем в Германии. Поначалу обитатель вел себя вполне прилично и не произносил ничего, кроме «да» и «нет», да и то исключительно в тех случаях, когда к нему обращались.

По вечерам Уибли нередко забавлялся, задавая разнообразные вопросы, причем темы для обсуждения выбирал относительно простые. Например, спрашивал:

– Ты здесь?

Собеседник отвечал по-разному: иногда подтверждал свое присутствие, а иногда опровергал.

– Ты меня слышишь? Ты счастлив?

И так далее, не углубляясь в сложные рассуждения.

Дух заставлял секретер скрипеть. Три скрипа означали «да», а два соответственно «нет». Порой на один вопрос поступали сразу оба взаимоисключающих ответа, и подобный подход Уибли трактовал как излишнюю скрупулезность. Когда к духу никто не обращался, тот начинал разговаривать сам с собой, снова и снова повторяя по очереди «да» и «нет» – так беспорядочно и уныло, что в душе рождалась жалость к несчастному одинокому созданию.

Спустя некоторое время Уибли купил стол и начал вовлекать привидение в более активные диалоги. Чтобы доставить приятелю удовольствие, я ассистировал на первых сеансах, однако в моем присутствии собеседник ограничивался скупыми замечаниями и упорно сохранял замкнутость, больше похожую на тупость. Уибли пояснил, что дух считает мое к себе отношение предвзятым, а потому недолюбливает и воздерживается от общения. Обвинение было напрасным: я вовсе не испытывал преступного недоверия, во всяком случае, на первых порах. Приходил специально для того, чтобы послушать, как дух разговаривает, и искренне хотел услышать его речь. Готов был слушать час подряд. Утомляла нерешительность в начале беседы и глупость в использовании длинных слов, в которых собеседник делал массу ошибок. Помню, как-то раз Уибли, Джобсток (партнер Уибли по адвокатскому бизнесу) и я сидели битых два часа кряду, пытаясь понять, что означает некое странное, напоминавшее шипение сочетание звуков. Пауз собеседник не признавал и даже никогда не намекал, где заканчивается одно предложение и начинается другое. Не предупреждал и об использовании личных имен. Его понятие о вечерней беседе ограничивалось беспорядочной цепочкой из сотни гласных и согласных, а нам предстояло самим решить, что могло бы означать туманное высказывание.

Поначалу мы предположили, что дух говорит о какой-то особе по имени Эстер (правда, произнесенные звуки не совсем соответствовали общепринятому написанию), и попытались расшифровать предложение, исходя из данной гипотезы. Получилось что-то вроде «Эстер враги боятся». У Уибли как раз была племянница по имени Эстер, и мы решили, что предупреждение относится к данной персоне. Но то ли она была нашим врагом и нам следовало ее бояться, то ли надо было бояться ее врагов (в таком случае кем они были?), мы не знали. Возможно, впрочем, речь шла о наших врагах, которых пугала Эстер, или о ее личных неприятелях, или о недоброжелателях в целом. В любом случае высказывание оставалось почти неразрешимой загадкой. Мы спросили у стола, имел ли он в виду первое из многочисленных предположений, и стол ответил «нет». Спросили, что вообще он хотел сказать, и стол произнес «да».

Невразумительный ответ крайне меня раздосадовал, но Уибли объяснил, что дух рассердился на нас за глупость (довольно странно, не правда ли?), и добавил, что в плохом настроении он всегда сначала говорит «нет», а потом «да». Мы с Джобстоком вспомнили, что дух целиком и полностью принадлежит Уибли, а мы находимся в его доме. Пришлось взять себя в руки и начать эксперимент заново.

На этот раз было решено отказаться от теории с кодовым названием «Эстер». Джобсток предложил в качестве первого слово «честно», хотя и признал, что гипотеза основана не на написании, а исключительно на фонетическом образе слова. Он представил высказывание следующим образом: «Честно! Вы здесь, мисс Ферт!»

Уибли саркастически попросил пояснить, что именно означает фраза.

По-моему, Джобсток начал терять терпение. Мы весь вечер просидели скрючившись вокруг какого-то дурацкого одноногого стола и в итоге не смогли услышать ничего толкового, кроме этой сомнительной сплетни. Дополнительным оправданием может служить и тот факт, что Уибли выключил свет, а огонь в камине погас сам собой. Короче говоря, Джобсток ответил, что трудно понять, о чем рассуждает мебель, если речь звучит до абсурда невнятно.

– Во-первых, твой дух постоянно делает ошибки, – ворчал он, – а во-вторых, он угрюм и необщителен. Если бы это был мой дух, то я непременно нанял бы еще одного, чтобы прогнать самозванца из дома.

В обычной жизни Уибли оставался милым, добродушным и тихим человеком, однако любой выпад в адрес дорогого, хотя и эфемерного создания мгновенно пробуждал в нем зверя, и я всерьез испугался, что за неосторожным высказыванием Джобстока последует нешуточная ссора. К счастью, мне удалось вернуть мысли хозяина к размышлению о загадочном изречении, и дело ограничилось несколькими невнятными замечаниями о смехе глупцов и полном отсутствии почтения к священным объектам – верном признаке ограниченного ума.

Мы рассмотрели еще несколько вариантов, а именно: «Цветы летят по ветру», «Центр большой вселенной», «Страшен этот Эстри».

В последнем случае долго гадали, кем может оказаться неведомый, но опасный Эстри. Трижды история повторялась с самого начала, для чего стол пришлось наклонить в общей сложности шестьсот шесть раз. И вот наконец меня осенило: смутное бормотание означало не что иное, как «Восточное полушарие».

Уибли спросил у стола, не имеет ли тот какой-нибудь информации относительно дядюшки его супруги, от которого уже несколько месяцев не поступало известий: ведь высказывание весьма напоминало некое подобие адреса.

Спустя некоторое время слава проживавшего вместе с Уибли духа перешагнула границы его квартиры, и вскоре Уибли получил неограниченное количество добровольных помощников, а нас с Джобстоком уволил. Но мы не держали зла.

В благоприятных условиях дух почувствовал себя гораздо увереннее и начал проявлять поразительное, а порой и весьма утомительное красноречие. Впрочем, приятного компаньона из него так и не получилось, потому что монологи ограничивались суровыми предупреждениями и неблагоприятными предсказаниями. Примерно раз в две недели Уибли навещал меня, чтобы предупредить о грозящей опасности. Например, сообщал о необходимости избегать встреч с человеком, проживающим на улице, название которой начинается с буквы «С». Или с тревогой в голосе оповещал, что если отправлюсь на побережье, в город трех церквей, то встречу того, кто нанесет мне непоправимый вред. То обстоятельство, что я не бросался сломя голову к морю на поиски сомнительного города, рассматривалось исключительно как следствие благотворного влияния провидения.

В своем бесконечном стремлении совать нос в чужие дела дух Уибли напоминал моего вполне земного приятеля по фамилии Поплтон. Больше всего на свете оба любили, когда к ним обращались за помощью или советом. Сам же Уибли стал настоящим рабом своего протеже. Теперь он был готов день и ночь метаться по округе в поисках оказавшихся на распутье людей, а потом тащил свои жертвы на собеседование со скрипучим всезнайкой.

Дух направлял разочарованных дам, нуждавшихся в основании для развода, в третий от угла дом на пятой улице, мимо такой-то церкви или общественного здания (дело в том, что конкретного адреса он никогда не давал) и рекомендовал дважды нажать вторую снизу кнопку. Дамы горячо благодарили и утром, не откладывая, бросались на поиски пятой, если считать от церкви, улицы, подходили к третьему от угла дому и два раза звонили предписанным способом. Выходил человек в домашней одежде и спрашивал, что им угодно.

Объяснить, что им угодно, они не могли, потому что и сами не знали. Человек произносил несколько неучтивых слов и нелюбезно захлопывал дверь. Дамы решали, что, возможно, дух говорил о пятой улице в противоположном направлении или же о третьем доме от соседнего угла, и предпринимали новую попытку. Однако результат оказывался еще более неприятным.

В июле я поехал в Эдинбург и неожиданно встретил Уибли – он печально брел по Принсес-стрит.

– Привет! – воскликнул я. – Что ты здесь делаешь? Мне казалось, дело о школьном совете захватило тебя целиком.

– Да, – ответил он. – Вообще-то я должен быть в Лондоне, но, видишь ли, здесь ожидается одно важное событие.

– О! – удивился я. – И что же именно произойдет?

– Ну, – неуверенно произнес он, как будто не хотел говорить на эту тему, – пока еще и сам не знаю.

– Приехал из Лондона в Эдинбург и сам не знаешь зачем? – не поверил я.

– Понимаешь, – начал он оправдываться, как мне показалось, еще более неохотно, – идея принадлежит Марии. Она считает…

– Мария? – негодующе перебил я. – Кто такая Мария? – Жену его звали Эмили Джорджина Энн.

– Ах, совсем забыл, – объяснил он. – Она никогда не называла тебе свое имя, так ведь? Понимаешь, Мария – это дух.

– Вот оно в чем дело! – с некоторым облегчением отозвался я. – Значит, это она прислала тебя сюда? А зачем, не сообщила?

– Нет, – пожал он плечами. – Вот это обстоятельство меня и волнует. Сказала совсем коротко: «Поезжай в Эдинбург, что-то случится».

– И сколько же ты намерен здесь торчать? – осведомился я.

– Понятия не имею. – Он снова пожал плечами. – Жду уже целую неделю, а Джобсток шлет сердитые письма. Если бы Мария не настаивала, ни за что бы не приехал. Но она три вечера подряд повторяла одно и то же.

Я не знал, что делать. Бедняга говорил так серьезно, что спорить не имело смысла.

– А ты уверен, – немного подумав, уточнил я, – что эта Мария – хороший дух? Поговаривают, что бывают всякие. Не может случиться так, что тебя водит за нос какая-нибудь давно скончавшаяся мошенница?

– Я и сам об этом думал, – признался он. – Конечно, возможность обмана не исключена. Если в ближайшее время ничего не произойдет, то скорее всего так оно и есть.

– На твоем месте, прежде чем продолжать доверять неизвестно кому, я непременно навел бы справки, – заключил я и пошел по своим делам.

Примерно через месяц я наткнулся на Уибли у входа в Дом правосудия.

– В добрых намерениях Марии можно не сомневаться, – сообщил он. – Во время моего пребывания в Эдинбурге действительно кое-что случилось. В то самое утро, когда мы с тобой встретились, в Куинсферри, всего лишь в нескольких милях от города, умер один из моих самых пожилых клиентов.

– Рад слышать, – отозвался я. – То есть, конечно, рад слышать о честности Марии. Выходит, ты правильно сделал, что последовал совету и поехал в Шотландию.

– Не совсем, – покачал головой Уибли. – Во всяком случае, с житейской точки зрения. Покойный оставил дела в чрезвычайном беспорядке, и старший сын помчался в Лондон, чтобы посоветоваться со мной, но не застал. А поскольку дело требовало немедленного рассмотрения, обратился в конкурирующую фирму, к Кебблу. Вернувшись в контору, я узнал о неудаче и страшно расстроился.

– Да уж, – вздохнул я. – Получается, что Мария всетаки ошиблась.

– Нет, – возразил он. – Совет оказался правильным. Ведь что-то действительно случилось.

После этого события доверие Уибли к «Марии» заметно укрепилось, а ее привязанность к Уибли отныне вызывала еще больше вопросов. Она отказалась от стола и, презирая любые формы посредничества, разговаривала с хозяином напрямую. К тому же теперь она повсюду за ним следовала. Трудно было придумать что-нибудь более нелепое. Она даже заходила к нему в спальню и по ночам вела долгие беседы. Жена, естественно, возражала и говорила, что подобное поведение неприлично, но Мария доводам не внимала.

Она являлась вместе с Уибли на пикники и рождественские вечеринки. Голоса ее никто не слышал, однако ему почему-то непременно требовалось отвечать вслух. Он то и дело вскакивал из-за стола, чтобы побеседовать с пустым углом. Стоит ли удивляться, что все остальные чувствовали себя не в своей тарелке?

– Был бы рад, – как-то раз грустно признался Уибли, – если бы Мария иногда оставляла меня в покое. Конечно, она желает добра, но жить в постоянном напряжении тяжело. Да и окружающим такое общение не нравится. Все вокруг начинают заметно нервничать.

Однажды вечером Мария устроила в клубе настоящую сцену. Уибли играл в вист с майором. В конце партии тот перегнулся через стол и тоном ледяного спокойствия осведомился:

– Позвольте узнать, сэр, существует ли какая-нибудь веская причина (он особенно подчеркнул слово «веская») тому обстоятельству, что на мой ход бубнами вы ответили своим единственным козырем?

– Я… я… искренне сожалею, – извинился Уибли. – Так случилось. Просто каким-то образом почувствовал, что необходимо тотчас выложить эту даму.

– Почувствовали по собственной инициативе или кто-то посоветовал? – продолжал допрашивать майор, который, разумеется, уже многое слышал о Марии.

Уибли честно признался, что ход подсказан. Майор встал из-за стола.

– В таком случае, сэр, – провозгласил он с нескрываемым негодованием, – категорически отказываюсь продолжать партию. Живого глупца стерпеть еще как-то можно, но если чертов дух начнет совать нос…

– Не смейте так говорить! – горячо вскричал Уибли.

– Виноват, – высокомерно признал майор. – Назовем его благословенным духом. В любом случае отказываюсь играть в вист с обитателями потустороннего мира. А вам, сэр, позвольте дать совет: если собираетесь и впредь демонстрировать приверженность к некой леди, то для начала обучите ее основам игры.

С этими словами майор надел шляпу и покинул клуб, а я напоил беднягу бренди и на извозчике отправил домой вместе с «Марией».

В конце концов Уибли все-таки удалось избавиться от назойливой подруги. Свобода обошлась примерно в восемь тысяч фунтов, но родные в один голос признали, что игра стоила свеч.

Все началось с того, что один испанский граф снял меблированный дом неподалеку. Однажды их познакомили, после чего граф по-соседски зашел поболтать. Уибли рассказал о «Марии», и аристократ немедленно в нее влюбился. Уверял, что если бы имел возможность пользоваться советами и помощью подобного создания, то жизнь повернулась бы совсем иначе.

Испанец оказался первым, кто благосклонно отозвался о духе, и за это Уибли тотчас проникся к нему безграничным доверием и искренней симпатией. Ну а граф, казалось, и вообще не мог жить без нового знакомого, и с тех пор все трое – Уибли, сосед-аристократ и Мария – едва ли не каждый день засиживались до полуночи, не в силах прервать беседу.

Точных подробностей я не знаю – Уибли не любил распространяться на эту тему. То ли Мария действительно существовала и граф намеренно ввел ее в заблуждение (что при ее наивности вполне вероятно), то ли она представляла собой не что иное, как галлюцинацию Уибли, и испанец подверг беднягу гипнотическому внушению (кажется, это как-то так называется), сказать не могу. Наверняка знаю лишь одно: Мария убедила хозяина, что граф обнаружил в Перу тайный золотой рудник. Заверила, что отлично знакома с месторождением, и заставила хозяина попросить позволения вложить в разработку несколько тысяч фунтов. Как выяснилось, Мария знала графа еще мальчиком и могла поручиться, что испанец – самый честный и благородный человек во всей Южной Америке (не исключено, что именно так и было).

Когда выяснилось, что Уибли знает о месторождении все или почти все, граф несказанно изумился. Для начала работ требовалось восемь тысяч фунтов, однако он никому об этом не говорил, так как хотел сохранить тайну и оставить все золото себе. Деньги же надеялся получить за счет собственных поместий в Португалии. Но исключительно ради Марии все-таки позволил Уибли вложить в дело восемь тысяч фунтов. Уибли вложил – наличными, – и с тех пор графа никто не видел.

В результате вера в «Марию» поколебалась, а один умный доктор пригрозил адвокату Уибли, что если тот еще хотя бы раз сведет знакомство с духами, то продолжит свои дни в стенах психиатрической лечебницы. Предупреждение возымело немедленный и блестящий эффект.