Текст книги "Ангел-стажёр (СИ)"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 55 страниц)
– А вот об этом хотелось бы поподробнее, – медленно произнес я, решив, если уж так сложилось, распутывать этот клубок с самого начала.
– Вот и мне хотелось бы, – добавил он в голос сарказма, – причем с самой первой минуты. Очень мне хотелось бы знать, из-за чего мне пришлось всю вину на себя брать, каяться, голову пеплом посыпать, репутацию – безупречную, между прочим – под удар ставить, пока ты в своих апартаментах отлеживался, в тишине и покое.
Я отлеживался? В тишине и покое?! Я вдруг понял, что хватаю ртом воздух – чтобы хватило на все эпитеты, которые я за земную жизнь наколлекционировал.
– Ну давай-давай, – ядовито процедил он сквозь зубы, – расскажи мне про раскаяние и угрызения совести. Это ты своему начальству можешь что угодно впарить, а мне не надо. Не первый день тебя знаю.
– Еще раз, – выдохнул я, как раз воздуха хватило.
– Ты еще издеваться будешь? – снова взвился он. – Опять погеройствовать захотелось, а расхлебывать снова мне? Ты почему на связь не выходил? – грохнул он кулаком по столу.
В голове у меня что-то стало проясняться. Ну, это если прояснением считать густой туман вместо полных потемок.
– Ты вызывал меня? – на всякий случай уточнил я.
– Да! – театрально развел он руками. – Всю неделю! Каждый день! По десять раз в день! И напрямую, и через ваших. Но мне же сообщили, что ты попросил уединения, – он почти выплюнул последнее слово. – Чтобы подумать. Ошибки свои, так сказать, осознать. А может, нужно было думать до того…
– Подожди, – остановил я его, и методично, пункт за пунктом рассказал ему о своем заточении, попытках связаться с ним, или хоть с кем-то, разговоре с моим руководителем, внештатниках, преградивших мне дорогу к нему, всех моих ухищрениях, чтобы обойти их…
С каждым моим словом лицо у него все больше хмурилось, а при упоминании о посте внештатников он и вовсе почти зашипел.
– Ладно, сочтемся, – пробормотал он, обращаясь явно не ко мне, и добавил, мотнув головой: – С этим я разберусь. Тут такой кипеш первые дни стоял, может, какие накладки и вышли. Но ты мне можешь, наконец, объяснить, – снова завелся он, – какого лешего ты вообще в тот день за руль сел? Как тебя под мою машину занесло?
– Да откуда я знал, что там твоя машина будет? – заорал наконец-то и я. – Что вы там вообще делали? Ты меня не мог предупредить, чтобы я в объезд поехал?
– Так я же тебе звонил! – снова засверкал он глазами. – Как только вы из города выехали! Но ты же трубку бросил!
У меня перед глазами вдруг замелькали обрывки картин из того последнего дня. Точно, он мне звонил. Но я машину уже с трудом удерживал и сказал ему, что перезвоню. И Татьяне кто-то звонил. Марина, сказала она мне. И она на тот звонок даже не ответила…
А потом я увидел ее руку в перчатке на моей, вцепившейся в руль, и внезапный, резкий поворот этого руля отнюдь не по моей воле…
– Стас, – очень медленно, очень с расстановкой начал я, – скажи мне пожалуйста … пожалуйста, что это была за операция?
Он смешался. Отвел глаза. Пожевал губами. Впервые в этом разговоре. Впервые на моей памяти. И это испугало меня больше, чем его яростный крик, сверкающие глаза и грохот сжатого кулака по столу.
– Давай-ка присядем, – сказал, наконец, он, и мне стало совсем не по себе.
Я слушал его, категорически отказываясь верить своим ушам. Задача по устранению Игоря и Дары с земли, поставленная ему высшим руководством. Планы по очистке их памяти. Его размышления, как сделать это с минимальным ущербом для них. Категорический запрет ему посвящать в эти планы любого из нас. Его выход на Марину как лицо, наименее связанное с детьми.
На этом моменте я глухо застонал, схватившись руками за голову.
Встреча Татьяны с ним. Ее … что?.. просьба провести операцию как можно скорее…
– Стас, хватит, – поднял я руку, останавливая его. – Я теперь понимаю, каково тебе пришлось, но поверь мне, настоящий кошмар еще даже не начинался.
– Чего? – вытаращил он на меня глаза.
– Это действительно была не случайная авария, – в полной уверенности сообщил ему я. – Татьяна в самый последний момент руль крутанула, и я уже ничего не успел.
– Зачем? – снова рявкнул он.
– Я думаю… – напряженно соображал я. – Нет, зная ее, почти уверен, что она так детей из-под удара хотела вывести, хоть на время. И кроме того, – вдруг сложилась у меня следующая часть картины, – она к нам хотела попасть.
– Зачем? – повторил Стас, но уже с опаской.
– Не знаю, – решил я не вдаваться в подробности наших с ней разговоров о ситуации, сложившейся вокруг Игоря. – Может, свою точку зрения на детей изложить. Может, на решение по ним повлиять. А может, наблюдателей за горло взять. Или самих отцов-архангелов.
Теперь за голову схватился Стас. Без стона, правда, с неудовольствием заметил я.
– Ты можешь себе представить, что она натворит без присмотра? – решил я добавить ему жару.
– Не очень, – с сомнением в голосе отозвался он.
– Вот и я не хочу, – согласился я. – Отсюда главный вопрос – где она?
– А я откуда знаю? – с удивлением воззрился он на меня. – Это же ваша парафия, это ты должен знать, что с вашими клиентами потом происходит.
– Да меня это раньше как-то не интересовало, – неловко признался я, и быстро продолжил, заметив ухмылку у него на лице: – А где она может быть?
– У нянек, наверно, – пожал он плечами, и быстро поправился в ответ на мое недоумение: – У наставников, в смысле.
Отлично! Меня просто подбросило с его дивана.
– Какой этаж? – коротко спросил я, делая шаг к двери.
– Какой еще этаж? – снова округлились у него глаза. – Новобранцев всегда отдельно держат.
– Где держат? Сколько держат? Обучают где? – посыпались из меня вопросы, с которыми я к нему и пришел.
– Да там же и держат, и обучают, у наставников, – снова как прописную истину сообщил он мне. – Там у каждого подразделения свой павильон, где новичков и дрессируют. – Он неловко поморщился под моим взглядом.
– Рассказывай, где, – решил я воздержаться от замечаний. Пока. Вот найду Татьяну, потом … пусть только выяснится, что ее там … дрессируют!
– А ты уверен, что тебя к ней пустят? – прищурился он.
– Мне этого никто не запрещал, – уверил я скорее себя, чем его.
– Ну, со мной тебе тоже не запрещали встречаться, – проворчал он, берясь за ручку и начиная набрасывать план. – Ладно, ты выкрутишься.
– Спасибо, – с чувством ответил ему я, переминаясь с ноги на ногу и мысленно подгоняя его.
В голове у меня не то, что полные потемки – туман уже почти рассеялся. Естественно, я найду способ добраться до Татьяны! А там она мне вмиг расскажет, что задумала. И почему опять у меня за спиной и без моего участия. И в моих родных пенатах, между прочим. Нет уж, здесь у нее отныне будет полный контроль!
Глава 3. Обучение
Из своего первого дня занятий я не запомнила абсолютно ничего. Нет, потеря памяти у меня не прогрессировала, ведь в моей новой жизни все было важно и значительно – я просто больше по сторонам смотрела, чем слушала.
Выйти в свет оказалось совсем не просто. В последний момент на меня вдруг напала паника, и моя маленькая комната показалась мне очень уютной и, главное, безопасной. Но я все же сказала себе, что если уж реализовалась главная, по всей видимости, мечта моей прошлой жизни, то глупо отступать от нее из-за минутной неуверенности.
Я перешагнула порог своей комнаты, надеясь окончательно побороть необъяснимый страх по дороге к месту своего обучения.
Идти к нему, однако, не пришлось. Я ступила из комнаты прямо в … да, аудиторию. Она была совершенно круглой и просто огромной, по крайней мере, по сравнению с моей комнатой. По периметру ее располагались двери – очевидно, в другие комнаты. Везде стояли небольшие столы, слегка спускающиеся уступами к ее центру, в котором находился … преподаватель, всплыло в памяти еще одно слово.
А за ним и другое – студенты. Их там оказалось намного меньше, чем столов. И сидели они за ними, внимательно слушая преподавателя, в противоположной от меня части аудитории.
Неужели я опоздала? Я замерла на месте, не зная, что делать.
– Здравствуйте, Ангел! – вдруг обратился ко мне преподаватель, и студенты, все как один, повернули ко мне головы. – Мы очень рады, что Вы с нами. Проходите, присаживайтесь, и продолжим.
Я неуверенно двинулась вперед. Похоже, мое опоздание не вызвало неодобрения – наверно, по первому разу – но мне все же не хотелось и дальше привлекать к себе внимание, спускаясь через всю аудиторию. Я сделала несколько шагов, но они показались мне настолько громкими, что я тут же присела бочком за ближайший стол и замерла, пытаясь сообразить, как проходит обучение и что от меня требуется.
На столе передо мной лежали письменные принадлежности: что-то вроде – слова выскочили сами собой – блокнот, строго посередине, несколько ручек, строго параллельно ему, и стопка цветных листиков чуть в стороне. Я глянула украдкой в сторону других студентов – что-то записывали лишь некоторые из них. Так нужно писать, что говорит преподаватель, или нет?
Больше на столе ничего не было – вот только в правом дальнем углу было какое-то углубление, закрытое, однако, какой-то прозрачной пластиной вровень с поверхностью стола. Я снова бросила быстрый взгляд в дальнюю часть аудитории. Никто там ничего другого на своем столе не делал, даже те, которые не писали. Я тоже решила пока ничего не трогать.
Чуть расслабившись на довольно удобном стуле, я начала было слушать преподавателя, но глаза у меня сами собой принялись рассматривать аудиторию, а память – лихорадочно подыскивать слова, обозначающие увиденное. Аудитория действительно была большой, и какой-то десяток присутствующих Ангелов лишь подчеркивал ее размеры – мне показалось, что она и сотню их могла с легкостью вместить.
Ощущение простора этой аудитории придавали и спускающиеся … амфитеатром к ее центру столы, и потолок – не ровный, как у меня в комнате, а … куполом. Она также была очень светлой, и так же, как у меня в комнате, у этого света не было видимого источника – он словно исходил из стен, купола, даже пола. А вот цветом он отличался: не холодно-белый, как было у меня в комнате вначале, и не мягко-зеленоватый, как стало потом, а желтоватый, теплый, радостный, как … солнце весной. Что такое солнце? Что такое весной?
Нет, нельзя отвлекаться! Виновато тряхнув головой, я снова скосила глаза на преподавателя и студентов. Он продолжал говорить, но они, как я вдруг заметила, сидели на этот раз в полной неподвижности, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Надо пользоваться моментом, чтобы рассмотреть их как следует.
Их было одиннадцать в аудитории: шесть женщин и пятеро мужчин. Нет, девушек и парней, все они довольно молоды, поправила меня память, но более точного определения не нашла. Внешне они были очень разными – цветом и длиной волос, разрезом глаз, оттенком кожи, одеждой, но кроме молодости, их всех объединяла еще одна черта. Все они были очень привлекательны – ярко-привлекательны, снова уточнила память.
Увлекшись созерцанием, я не сразу заметила, как они вышли из своей неподвижности. Как по команде. И сразу поняла, что также являюсь предметом изучения. Почти все они то и дело поглядывали на меня, затем переглядывались между собой, перемигивались, перешептывались, сохраняя при этом выражение спокойствия и сосредоточенности на лице.
Я с неловкостью отвела глаза и постаралась сосредоточиться на словах преподавателя. Но это занятие явно было не первым, и я никак не могла понять, о чем он говорит. Особенно потому, что некоторые студенты время от времени тоже бросали какие-то реплики или задавали ему вопросы, апеллируя к тому, что я пропустила.
Через какое-то время я заметила, что в диалог с преподавателем вступают одни и те же две девушки и парень, остальные же предпочитают либо коротко отвечать на его вопросы, либо просто слушать. Я с облегчением подумала, что не буду, пожалуй, слишком выделяться на их фоне.
Вдруг я поняла, что снова отвлеклась. Атмосфера в аудитории резко изменилась – студенты, все как один, схватились за ручки и принялись что-то строчить почему-то на таких же цветных листиках, как у меня на столе. Я метнулась глазами к преподавателю и наконец-то услышала первое знакомое слово – знакомое из этой жизни, а не подсказанное памятью.
– … пять минут на составление запроса на дополнительные материалы, – уже заканчивал свою фразу он.
Я снова перевела взгляд на студентов – часть из них уже закончили писать и, скользнув пальцами по прозрачной поверхности над углублением, опускали туда свои листики. Так вот что такое канал связи! Я попробовала в точности повторить их движение, но углубление у меня не открылось – вместо этого на невидимой ранее панели рядом с ним появились слова : «Зарегистрируйтесь, пожалуйста». Я растерянно захлопала глазами, но слова уже исчезли и на их месте показалось изображение руки – открытой ладони с чуть растопыренными пальцами.
Я нерешительно приложила к этому изображению свою руку и тут же отдернула ее – изображение вдруг засветилось и замигало. И тут же исчезло, уступив место тем же словам, снова сменившимся изображением ладони. Во второй раз у меня, похоже, получилось, поскольку через несколько мгновений мерцающая ладонь исчезла, и под моими пальцами появились другие слова. Убрав руку, я прочитала: «Спасибо, регистрация прошла успешно».
Так, хорошо, но какие же мне материалы просить? Потянувшись за листиком, я вдруг увидела, что прозрачная панель плавно закрыла углубление, и услышала следующие слова преподавателя:
– До свидания, продолжим завтра.
Снова все как один, студенты поднялись и, сбившись в кучку, пошли наверх, оживленно переговариваясь. Ни один из них не подошел ко мне, но двое приветливо помахали мне рукой, на что я нерешительно ответила, расстроенно глядя им вслед и еще больше чувствуя свое отличие.
Колибри, вдруг непонятно почему всплыло в памяти слово. Яркие беззаботные колибри, стайкой носящиеся с места на место и не обращающие внимания ни на что вокруг.
Я твердо решила на следующий день только слушать преподавателя и заранее приготовить листик с каким-нибудь «Мне нужно все, что я пропустила». Должны же они понять, что я имею в виду, если я сегодня зарегистрировалась? А кто это они?
Но кто бы они ни были, оказалось, что они действительно догадались, какие дополнительные материалы мне нужны. А может, женщина-Ангел … чуть опять не сказала Бабочка! … их об этом предупредила. За что я была ей очень благодарна.
Вернувшись в свою комнату, я сразу увидела, что она снова изменилась. Нет, кровать осталась на своем месте, и свет остался все тем же умиротворяющим. Но окно напротив двери из белого, а затем зеленоватого, стало прозрачным. И огромным – во всю стену. И за ним виднелось что-то совершенно отличное от всего, что я до сих пор видела.
Я со всех ног бросилась к нему, велев памяти пошевеливаться.
Дворик. Такой же маленький, как моя комната. Огороженный … кустарником ростом почти с меня. Справа небольшой круглый столик. И два изящных кресла рядом с ним. Чуть дальше еще одно кресло, но другой формы … а, шезлонг! Слева, напротив столика, какое-то непонятное сооружение – вроде мостика почти у самой земли, непонятно, через что, с двумя длинными спусками с него и перилами по бокам…
Вдруг краем глаза я заметила, что в комнате еще что-то изменилось. Повернувшись, я увидела, что стол, совершенно пустой до сих пор, завален книгами. А вот это уже просто подарок, чуть не взвизгнула я, бросаясь к столу. Перебирая книги, я заметила, что на всех них присутствует слово «История»: «История первобытного человека», «История древнего мира», «История средних веков»… Так вот что мы сейчас изучаем!
Ни о каком погружении в пустоту и речи быть не могло. Во-первых, я хотела как можно быстрее начать понимать, о чем говорит преподаватель, и избавиться от этого чувства отличности от других студентов. Во-вторых, я просто оторваться от этих книг не могла!
Для начала я заметила, что читаю очень быстро. Когда в тот самый первый день я вспомнила, что чтение было моим самым сильным увлечением на земле, у меня возникло смутное ощущение неспешности, смакования отдельных слов и выражений, возвращения к некоторым из них… Сейчас же каждое слово словно впечатывалось мне в память, которая, тем не менее, просила все больше и больше, как пустыня воду… Опять вода! Да откуда эта вода все время берется?
Но главное, чем больше я читала об истории людей, тем больше она меня изумляла. Мне казалось, что всем этим книгам вполне можно было дать одно название: «История войн». Люди воевали на протяжении всего своего существования: нападали на одних, защищались от других, сражались между собой… Да как они только выжили с такой агрессивностью?
В тех двух книгах, что я успела прочитать до следующего дня, ответа на этот вопрос я не нашла. Возможно, преподаватель об этом на занятии говорил – мне ведь дополнительные материалы выдали. Я решила попросить записи у одного из тех студентов, кто их на занятиях делал. В конце концов, кто-то же хотел побыстрее перестать от них отличаться, правда?
Похоже, этот кто-то настолько этого хотел, что оказался на следующий день первым в аудитории. Отлично, подумала я, направляясь в ту часть аудитории, где на прошлом занятии сидела моя стайка колибри. Возможно, вчера они просто не хотели чрезмерное любопытство проявлять. Вот и Бабочка … опять! … нет, женщина-Ангел говорила, что здесь практикуется ровное отношение друг к другу.
Но села я все же чуть в стороне – и чтобы со своей стороны чрезмерную назойливость не демонстрировать, и чтобы случайно чье-то место не занять. И так неловко будет у них записи просить – мало ли, может, здесь такие просьбы не приняты.
А зачем мне, собственно, это проверять, вдруг пришла мне в голову мысль, если я уже точно знаю, куда нужно за помощью обращаться? Я схватила цветной листик из пачки, лежащей и на этом столе, быстро написала: «Агрессивность человека», и добавила, подумав: «Как причина войн на земле». Затем небрежно скользнула пальцами по прозрачной пластине, прикрывающей канал связи – и ничего не произошло.
А, нет, рядом снова появилась просьба зарегистрироваться и изображение ладони. Ничего не понимаю – здесь каждый день нужно регистрироваться, что ли? Может быть, я же не с самого начала на вчерашнем занятии была.
Я уверенно повторила процедуру регистрации и, как только под моей ладонью появились какие-то слова, потянулась рукой к пластине, снова пытаясь смахнуть ее. Она снова не тронулась с места. Нахмурившись, я перевела взгляд на подтверждение регистрации – и увидела там несколько иную фразу: «В повторной регистрации отказано. Представленные данные закреплены за другим местом».
Я просто глазам своим не поверила. Первой моей мыслью было возмущение – я же не знала, что место выбирается раз и навсегда! Потом я вспомнила свою вчерашнюю нерешительность – вот и кто мне виноват, что я минутного пристального внимания испугалась? Но следом тут же явилась куда более позитивная идея – ведь всегда можно объяснить недоразумение и попросить отменить ту первую регистрацию, правда?
Ни объяснить, ни попросить ничего я не успела. Только я добралась до своего места, в аудитории появились студенты. Они, словно по команде, вышли из своих дверей, тут же сбились в стайку и оживленно зачирикали что-то, неразличимое на моем отшибе. На этот раз в мою сторону никто особо не поглядывал – ни с интересом, ни с удивлением. Похоже, их вполне устраивало то, что я осталась вдалеке от них. Меня эта мысль задела, но я тут же подавила обиду, как недостойную Ангела.
Когда появился преподаватель, я не заметила. Наверно, вместе со студентами, когда я их снова разглядывала. Но слышала я его на этот раз намного лучше – то ли окружающее уже не так отвлекало, то ли регистрация сказалась.
В тот день преподаватель говорил о великих открытиях человечества: физических, биологических, географических… Он рассказывал о них совершенно бесстрастно, не давая никаких оценок, но я – возможно, под влиянием уже прочитанных книг – никак не могла избавиться от впечатления, что все свои расширившиеся познания люди всегда тут же направляли все туда же – на войну. Новые земли они всегда завоевывали, новые законы физики и химии тут же использовали для создания новых видов оружия, новые открытия в биологии тут же направляли на поиски более изощренных способов убийства себе подобных. Даже открытия в астрономии тут же сопровождались у них представлением о космических войнах…
На том же занятии я, кстати, поняла причину периодического замирания студентов. Дело в том, что преподаватель время от времени иллюстрировал свои слова некими картинами, которые просто возникали прямо у нас перед глазами, затмевая привычный вид аудитории.
В первый раз я прямо подпрыгнула и нервно заморгала, вспомнив тот агрессивный белый свет в моей комнате. Картина никуда, конечно, не делась, но оставалась неподвижной, и я успокоилась. Следующую я рассматривала уже с интересом, которого, впрочем, хватило ненадолго. Эти картины были, конечно, лучше монотонного усыпляющего монолога преподавателя, но до книг им было далеко. Читая, я сама рисовала себе картины описываемых в книге событий, а здесь явно преподаватель выбирал, что нам показывать.
Но если быть совсем честной, я бы, пожалуй, отнеслась к ним намного терпимее, если бы не преподаватель. Вот не понравился он мне! Даже говоря о великих открытиях, совершенных великими людьми и приведших к великим же последствиям, он бубнил себе под нос, словно столы в этой аудитории пересчитывал. Он и внешне как будто из одних острых углов состоял, и ходил во время своего монолога туда-сюда как будто расстояние шагами мерил.
Циркуль, вспыхнуло у меня в мозгу слово, и я замерла на месте, перестав что-либо видеть и слышать вокруг себя. Да что же это такое? И моя … собеседница в первые дни моей новой жизни, и этот преподаватель, и студенты – все называли друг друга просто: Ангел, и все понимали, кто к кому обращается. Мне это обращение казалось совершенно естественным – так принято, и все – но мое сознание почему-то присваивало каждому новому Ангелу отдельное имя. Хорошо это или плохо? Может быть, забыв абсолютно все из своей прошлой жизни, я невольно стремилась заполнить эту бездонную пустоту более яркими и разными образами? Ладно, в конце концов решила я, я ведь только думаю о них так, а в общении буду общепринятые нормы соблюдать.
Виновато тряхнув головой, я снова прислушалась к словам пре … а, ладно, Циркуля. И даже за ручку взялась, решив посмотреть, что будет, если я попробую их записывать. Это занятие оказалось чрезвычайно полезным. Во-первых, я обнаружила, что и писать стала очень быстро, во-вторых, ни на что больше не отвлекалась, и в-третьих, в очередной раз убедилась, что запоминаю изложенное на бумаге намного тверже, чем услышанное.
Так и подошел конец следующего занятия. Услышав уже знакомую фразу о подготовке запроса на дополнительные материалы, я мгновенно схватила два листика, написала на одном «Агрессия человека как причина войн» и «Можно ли отменить регистрацию, чтобы выбрать другое место в аудитории?» на другом, без каких-либо приключений открыла канал связи и опустила туда свои листики – один за другим. Они исчезли где-то в глубине стола.
Мои колибри уже взвились со своих мест и, снова расчирикавшись, двигались наверх. Я так и не решилась к ним подойти. Мое общество их явно не интересовало, да и записи с предыдущих занятий мне уже расхотелось у них просить – вряд ли Циркуль рассказывал им что-либо, кроме сухих фактов, мест и дат.
В своей комнате я сразу же подошла к столу, но никаких новых книг там не появилось. Наверно, еще не успели, подумала я, представив себе, сколько запросов в день вот тем смутно-неуловимым «им» приходится рассматривать. Ничего, у меня пока еще есть, чем заниматься – сев за стол, я протянула руку к стопке книг. И прямо на ней обнаружила два моих листика – по крайней мере, точно таких же, даже тех же цветов.
На каждом из них даже мой вопрос был – только аккуратным печатным шрифтом. И ответ к каждому из них: «Явление агрессивности человека будет рассмотрено в последующих курсах» и «К сожалению, процедура перерегистрации не предусмотрена».
Терпение, вдруг возникло у меня в голове еще одно новое-старое слово. Я ни секунды не сомневалась, что это была эмоция, или качество характера, или умение, или просто состояние, но Бабочка во время наших первых разговоров ни разу не упомянула о нем. А оно мне сейчас почему-то очень важным показалось. Может, оно у меня тоже раньше было, не только одно раздражение?
Кстати, вдруг поняла я, несмотря на двойной отказ, никакого раздражения в тот момент я не почувствовала. Вот когда Бабочка предложила мне сообщать ей о малейшем дискомфорте, а потом отказалась просто кровать переставить, оно было. А еще Бабочка говорила, что с раздражением мне придется бороться – может, потому терпение мне и вспомнилось? Может, это и есть способ преодолеть несвойственное Ангелу чувство?
Отлично, подумала я, этих книг мне надолго хватит, а там и последующие курсы подоспеют.
Мои дополнительные книги, однако, закончились раньше, чем курс истории. Новые я не стала просить – этот первый курс сжался для меня в более короткий промежуток времени, и мне постоянно приходилось мысленно возвращаться от услышанного на занятиях к прочитанному в книгах и наоборот, чтобы выстроить цельную картину развития человечества.
Очень скоро такие размышления превратились для меня в самую настоящую необходимость. Я и вопросы на занятиях не задавала, потому что мне казалось намного более важным самой до ответов на свои вопросы додуматься, чем услышать их от преподавателя, да еще и в его безжизненной манере.
Я уже с нетерпением ждала окончания каждого занятия и уходила с них одной из первых – мой с виду неудачный выбор рабочего места на поверку оказался очень удобным. С другими студентами перед началом занятия и в его конце я обменивалась приветственным кивком и помахиваем руки, но и только. У них определенно уже образовалась устойчивая компания, и вторгаться в нее мне совсем не хотелось. Наоборот, с каждым днем во мне крепло желание как можно быстрее выучиться и стать наконец-то настоящим Ангелом. Я не знала, зачем и что я буду потом делать, но почему-то это казалось очень важным – наверно, мне хотелось поскорее начать самой свою судьбу определять.
Как, впрочем, выяснилось, в комнате мне не очень думалось. Сидеть за пустым столом – книги с него исчезали по мере прочтения – и смотреть на пустую же стену было как-то … глупо. Вместо того чтобы анализировать новый материал, я почему-то начинала представлять себе, как можно сделать ее менее пустой, украсить ее – то картиной, то зеркалом, то вообще каким-то штуками, которые не имели никакого смысла, просто выглядели симпатично.
К кровати – после первой же попытки на ней поразмышлять – я тоже больше не подходила. На ней я сразу же – по привычке, наверно – провалилась в свою пустоту, которую, правда, уже и пустотой нельзя было назвать. Она оказалась битком набита людьми и Ангелами – каким-то образом я их различала и даже не удивилась этому. Но самое главное, что и те, и другие без остановки сражались – друг с другом и между собой. И вместо того чтобы максимально эффективно усваивать новую информацию, я раз за разом и безуспешно пыталась остановить их…
Оставалось лишь ходить по комнате. Всякий раз, подходя к огромному, во всю стену окну, я бросала мимолетный взгляд на дворик за ним. В один из первых дней после его появления я попыталась выйти туда, но окно не открылось – ни внутрь, ни наружу – и я забыла о нем, увлекшись книгами. Сейчас же меня к нему просто притягивало.
Любопытство, строго изрекла память, и я снова мгновенно узнала это слово. В нем было что-то волнующее, но и неловкое, что не стоило выставлять напоказ – вроде моей склонности Ангелов другими именами наделять. Но ведь здесь-то меня никто не видит!
Став на цыпочки, чтобы рассмотреть, что скрывается за кустарником, ограждающим мой дворик, я оперлась рукой об окно для равновесия. Не помогло, но я всего чуть-чуть до края густой живой изгороди взглядом не дотянулась. Накатило раздражение. Терпение, напомнила я себе. Раздражение пристыжено замолкло. А вот любопытство, воодушевленное отсутствием публики, нет. Терпение каким-то образом нашло с ним общий язык, посоветовав мне подпрыгнуть. И общими усилиями мы пришли к совершенно неожиданному результату.
Только-только я оторвалась от пола, рука у меня скользнула по стеклу в поисках новой точки опоры для сохранения равновесия … и следом за ней скользнуло в сторону окно. Оказалось, что выход во дворик открывается так же, как доступ к каналу связи. Я запомнила, что терпение гасит раздражение, а в паре с любопытством открывает новые горизонты.
Уже через пару дней мне захотелось открыть более дальние горизонты. Во дворике думалось не намного лучше, чем в комнате. Для начала все в нем напоминало мне смену цвета в моей комнате. Густой кустарник был приятного темно-зеленого цвета и пол … нет, земля была покрыта яркой … травой. Очень мягкой, почти шелковистой наощупь.
А вот столик с креслами и шезлонг были белыми – пронзительно белыми на фоне зелени. Кресла оказались очень удобными, но столик был слишком … пустым. На нем, так же как на стене над столом в комнате, мне постоянно виделись какие-то непонятные предметы. Чашки, тарелки, ваза, скатерть, услужливо подсказывала мне память, не объясняя их назначения.
И это второе кресло… Стул в комнате возле стола ни разу не вызвал у меня никаких вопросов, а вот это пустое кресло рядом со мной казалось почему-то неправильным. В нем тоже чего-то не хватало.
Шезлонг мне вообще настолько странным показался, что я к нему даже подходить не стала. То ли стул, только к работе как-то не располагает, то ли кровать – глядишь, опять в пустоту затянет.
Непонятное сооружение слева, правда, было темно-коричневым, потому не так в глаза на зеленом фоне бросалось. Но не становилось от этого менее загадочным. Оно мне с первого раза невысокий мостик напомнило, но мостик – снова включилась память – должен быть через что-то, например, через реку или ручей… А это что такое? Вода, обрадовалась память моему интересу, движущаяся горизонтально в одном направлении. Опять вода?!
Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого наваждения, я тут же получила другое. У меня вдруг появилась полная уверенность, что вся эта роскошная трава смотрелась бы намного лучше, если бы в ней виднелись, то там, то здесь … цветы, яркие разноцветные цветы. А еще хорошо бы, чтобы ее разделяла на две части … дорожка. Неширокая, усыпанная светлым хрустящим песком или гравием… Да откуда эти все слова взялись? Идущая прямо от моего окна … нет, стеклянной двери к … А почему туда?
