Текст книги "Ангел-стажёр (СИ)"

Автор книги: Ирина Буря

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 55 страниц)

Ангел-стажёр
Мирабу

Глава 1. Пробуждение

Нет, ну это просто переходит все границы!

Уже по привычке мгновенно вспылив, я – так же по привычке – тут же подавила недостойную Ангела вспышку раздражения.

Временами мне вообще казалось, что я попала в общество этих замечательных, добродушных, позитивных Ангелов по какой-то ошибке. Всем им с такой легкостью давалось это открытое, дружелюбное, прямо-таки доверчивое отношение друг к другу, тогда как я…

Нет, эти мысли тоже нужно гнать от себя подальше. Если мое место не здесь, то где же оно?

Дело в том, что я абсолютно, совершенно, ничегошеньки не могла вспомнить ни о каком другом месте.

И как прикажете сохранять это ровное дружелюбие в единственном знакомом тебе месте, если за каждым углом в нем тебя постоянно подкарауливает неизменный источник раздражения?

Ну вот, опять взвилась. Да что же он ко мне привязался-то? Словно других Ангелов вокруг нет – спокойных, уравновешенных. Словно ему нужно именно меня из себя вывести. Словно он специально меня провоцирует…

А если действительно специально? До меня вдруг дошло, что больше ни у одного Ангела из моей группы не было никаких посторонних контактов.

Нас ведь предупреждали, что чрезмерно тесное общение даже в пределах группы не приветствуется. На занятиях – да: если у кого-то возникал вопрос, наши преподаватели частенько давали возможность другому из нас ответить, затем вовлекая и остальных в обсуждение.

Но в свободное время от нас ожидалась углубленная самостоятельная работа. Нам ясно дали понять, что само существование Ангельского сообщества основано на полной самоотдаче каждого из его членов, что всех нас ждут в нем с нетерпением, и что наша задача состоит в том, чтобы максимально приблизить момент, когда мы сможем начать применять полученные знания на благо всего сообщества.

По правде говоря, у меня почему-то не получалось приближать этот радостный момент непрерывно, без единого мгновенья отдыха.

Отдыха? А это слово откуда взялось? Что оно значит? На меня вдруг снова накатило то звенящее ощущение, когда казалось, что вот еще совсем немного, совсем чуть-чуть – и я что-то вспомню. Хоть что-то. Я судорожно пыталась нащупать это что-то – и ощущение тут же исчезло. Снова.

Ладно. Наверно, отдых – это что-то лично мое, что-то нужное только мне. Тогда скорее всего, отдых – это когда мне нужно подумать, вот недаром мысли заметались, как только это слово всплыло в памяти.

Мне действительно всегда нужно было обдумать все, чему меня учили, и почему-то на ходу. И я уходила побродить чуть ли не с самого первого дня наших занятий. Я видела, что другие Ангелы из моей группы занимались в своих двориках, но каждый из них был таким крохотным, что ходить по нему можно было только по кругу, и также по кругу начинали ходить мои мысли.

Нет, лучше всего мне думалось, когда под ногами была дорожка, которая бежала вперед и вперед, куда-то…

Вот, кстати, это звенящее чувство вот-вот-воспоминания впервые возникло у меня, когда я рискнула выйти из своего дворика и увидела чуть вдалеке лабиринт дорожек, переходящих друг в друга, петляющих между высокими деревьями, скрывающихся между ними… Вдруг захотелось пойти по ним, не выбирая и сворачивая, где придется…

Конечно, я тут же себя остановила. Что я обнаружу там, вдалеке, еще не известно, а вот дорогу назад могу и не найти, и потом как-то стало ужасно неловко терять драгоценное время обучения на… непонятно, на что.

И между прочим, этот несносный приставучий нахал тоже появился в одну из моих первых прогулок. И сразу же разозлил меня – не дал ни подумать как следует, ни к занятиям быстро вернуться. Неужели это была не случайная встреча? Неужели это было испытание моей приветливости и открытости?

Но почему? Почему меня? Испытывают только тех, в ком сомневаются. Значит, во мне все-таки сомневаются? Но до того момента я ни разу по-настоящему не разозлилась, даже мысленно. Я даже вопросы на занятиях не задавала, мне всегда было как-то естественнее слушать – и потом обдумывать услышанное. Я вообще тогда еще ни с кем не говорила!

О Господи, говорила. И не один раз. С моим наставником. Что же она такого услышала в моих словах, навещая меня все то время до начала занятий, когда я только-только проснулась?

Почему проснулась? Опять слово, которое я не могу объяснить. И другого подобрать не могу. Очнулась? Появилась? Пришла в себя?

Вообще-то, о том первом ощущении мне даже вспоминать не хотелось. Смешнее всего звучит «пришла в себя». Не было у меня в тот момент никакого «себя».

Моим первым ощущением был свет. Белый, неяркий, рассеянный, обволакивающий. Он словно прилипал ко мне, пытался проникнуть, втиснуться…

Вдруг он исчез. И одновременно у меня возникла первая мысль: «Я закрыла глаза». Глаза? Слово показалось знакомым. Да, у меня есть глаза. А еще что?

Я приоткрыла один глаз, чуть-чуть, чтобы этот свет не ринулся в него сразу, и увидела какой-то продолговатый объект, тоже белый. А нет, не совсем, в конце его и по бокам было что-то другого цвета.

Пальцы, всплыло в памяти, это – мои пальцы, и они тут же зашевелились.

Я приоткрыла второй глаз (если не широко их раскрывать, то свет не нападает) и принялась рассматривать продолговатый белый объект. Слова в памяти стали всплывать гроздьями: руки, ноги, туловище… А почему они другого цвета?

Одна рука вдруг резко согнулась, рывком поднеся пальцы к моим глазам, которые тут же закрылись. Да нет, не может же моя собственная рука на меня напасть!

Я снова открыла глаза – оказалось, что рука такого же цвета, как и пальцы, просто на ней было что-то белое и какое-то другое наощупь. Одежда – еще одно слово.

Как выяснилось, вторая рука тоже сгибалась, и ноги тоже – и по отдельности, и вместе. А туловище?

Туловище почему-то не захотело: я несколько раз попыталась согнуть его, но оно упрямо распрямлялось и вытягивалось. Вдруг руки согнулись как-то иначе, пальцы на них закрались под туловище, растопырились, напряглись – и ближайшая ко мне часть туловища рывком взлетела вверх.

Как-то очень неудобно стало – пальцы ног оказались ближе, но где-то внизу, а в самих ногах возникло чувство явного дискомфорта. Не успела я подумать, что туловищу, наверно, сгибаться не положено, как оно вдруг развернулось, потянув за собой ноги, которые тут же согнулись, и дальняя их часть пропала их поля моего зрения.

Нет-нет-нет, куда? Это же мои ноги! Я еще сильнее согнула туловище и тут же успокоилась, увидев их в целости и сохранности на другой белой поверхности, внизу.

Понятно, значит, руки сгибают туловище, а оно – ноги. Кстати, руки для этого упирались в эту ближнюю ко мне поверхность, а если ногами упереться в ту нижнюю, на которой они оказались?

Туловище вдруг снова рвануло вверх, и все части моего тела распрямились. Ну что ж, логично: сгибание начинается с рук, а наоборот – с ног.

А теперь что делать?

В голове у меня возникла цепочка слов: лежать – сидеть – стоять, и после некоторой заминки, добавилось еще одно: ходить. Первые три определенно описывали то, что только что произошло, а вот последнее что такое?

Одно моя нога вдруг двинулась вперед, вторая тут же последовала за ней, но чуть дальше, первая решила не отставать, вторая то же… Так вот, что такое ходить! Это было самое замечательное чувство из всех, которые до сих пор у меня возникали. Из меня вырвался какой-то странный, но довольно приятный звук – смеяться, услужливо подсказала память.

Я принялась ходить, с удовольствием рассматривая уверенные перемещения своих ног, но они вдруг остановились. Я неохотно оторвала от них глаза и впервые осмотрелась вокруг себя.

Новые слова посыпались градом.

Комната. Окно – передо мной. Стол – рядом с окном. И стул. Шкаф – чуть дальше, назад. Кровать – напротив него. Дверь – совсем далеко, напротив окна. Стены, пол мягкий под ногами…

И все абсолютно, совершенно белое.

Вдруг возле двери, на стене ближе к шкафу и дальше от кровати, я заметила еще что-то, по форме напоминающее дверь, но меньше. Я прислушалась – никакого слова в голове не возникло.

Ноги затоптались на месте, разворачивая туловище, и я двинулась от окна к двери. Уже подходя к ней, я сообразила, что можно было чуть меньше разворачиваться и направиться прямо к этому непонятному объекту, но мои ноги, наверно, решили доставить мне несколько лишних шагов удовольствия.

Подойдя к единственному неопознанному предмету, я вдруг резко шагнула назад. Только что он был абсолютно белым, как все вокруг, и вдруг на нем показалось первое яркое пятно.

Правда, как только я отступила, оно исчезло. Ничего не понимаю. Я вглядывалась в него несколько мгновений – пристально и безрезультатно – и затем снова приблизилась на совсем маленький шажок. Пятно тут же появилось.

По цвету оно напоминало мои руки и ноги. В целом. По форме оно ничего в комнате не напоминало. Круглое, подсказала память. Нет, овальное, поправилась она. И тут же добавила – лицо.

Я приблизилась, чтобы рассмотреть его – оно ринулось мне навстречу. Я отшатнулась – оно тоже. Я решила потрогать его наощупь – и увидела другую руку, тянущуюся от него к моей.

Я медленно поднесла свою руку к глазам – та, другая, рука сделала то же самое. Это что, мое лицо? А почему руки и ноги у меня при себе, а лицо отдельно?

И не только лицо, между прочим! Слова опять понеслись вскачь – лицо, глаза, нос, рот, брови, волосы… Я принялась ощупывать их обеими руками, внимательно вглядываясь в… Зеркало, вырвалось из потока новых слов нужное!

Мне показалось очень странным, что я могла видеть все части себя, кроме лица – в целом, оно мне понравилось. Большие зеленовато-серые глаза, длинные мохнатые ресницы, тонкие брови дугой, маленький ровный нос, высокий скулы, яркие губы, густые пушистые каштановые волосы вокруг него – повернувшись, я увидела, что они довольно длинные…

Но если глядя на свои руки, ноги, туловище, я не испытывала ни малейших сомнений, что они мои, то с лицом у меня почему-то такой уверенности не было. Я принялась вновь разглядывать его и обнаружила, что оно меняется.

Брови поднимались, то одна, то обе, глаза то сужались, то расширялись, губы растягивались, приподнимая скулы и показывая ямочки на щеках. Вдруг брови сошлись над носом, глаза широко распахнулись, губы шевельнулись – и из них вырвалось негромкое:

– Ты кто?

Я замерла. Где-то я уже слышала этот вопрос. Нет, где-то я его уже задавала – голос тоже был определенно мой. И в тот момент я впервые осознала, что у меня нет ответа на этот вопрос. В памяти не возникло никаких слов. Все это время я вполне довольствовалась мыслью, что я – это я. Но кто я?

Нет, хватит с меня. Я резко отвернулась от этого красивого лица, которое вызывало у меня вопросы без ответов, и пошла к окну – просто чтобы снова ощутить удовольствие от движения тех частей меня, которые точно были моими.

В этот момент у меня за спиной послышался новый звук. Стук, в дверь – на этот раз не подвела память.

Я остановилась на полушаге. Потоптавшись на месте, повернулась. Настороженно посмотрела на дверь. Ничего не происходит.

Вдруг снова послышался стук, на этот раз чуть громче.

– Да? – выдвинулось из меня неуверенно.

Дверь приоткрылась, и в ее проеме оказалось еще одно яркое пятно.

– Можно? – мягко курлыкнуло оно.

– Да… – повторила я все также неуверенно.

Это пятно было намного больше того, что я увидела в зеркале.

В первую очередь, лицо его совсем не походило формой на все предметы в моей комнате. Круглое – вновь заработала память. В нем все было круглым: глаза, щеки, подбородок, ореол аккуратно уложенных, зачесанных за круглые же уши волос.

Но кроме лица, на фоне яркой белизны моей комнаты резко выделялись и все его остальные части – они были покрыты не белой одеждой, как у меня, а зеленой. Причем разные части этой одежды были разного зеленого цвета. Причем нижняя ее часть совершенно отличалась от моей.

Мой взгляд заметался между зеленой одеждой и моей белой, едва поспевая за очередным водопадом слов.

Зеленая, нет, темно-зеленая юбка – белые брюки.

Туфли, нет, черные туфли на небольшом каблуке – … ничего.

Блузка, нет, светло-зеленая, нет, салатовая блузка, и темно-зеленый же пиджак – … непонятно что, замешкалась память.

У меня вдруг возникло смутное ощущение, что в моей непонятной, не имеющей определения одежде можно находиться только в одиночестве. Рядом с другими это было как-то неправильно. Очень неправильно. А что такое правильно?

– Может, давайте присядем? – улыбнулось лицо, и улыбка преобразила его.

В нем появилось нечто такое теплое и располагающее, что вся моя настороженность вмиг исчезла. Рядом с таким лицом ничто не могло быть неправильным.

Я послушно направилась к кровати и присела рядом с уже расположившимся там источником спокойствия.

– С самого начала я хочу сказать, что мы бесконечно рады, что Вы наконец-то с нами, – прожурчала негромкая фраза.

Я нахмурилась. На сей раз память без малейшего напряжения выдала мне значения всех слов, но не их смысл. Кто – мы? Почему – мы? Где – мы и Вы, в смысле, я, и главный вопрос…

– О, я конечно понимаю, что у Вас сейчас есть миллион вопросов! Я здесь для того, чтобы ответить на них, или помочь Вам ответить на них, – последние слова сопровождались легким прищуром глаз.

Вместо самого главного вопроса, из меня сам собой выскочил тот первый, который я задала зеркалу.

– Ты кто?

– Я – Ангел, – немедленно, с готовностью прозвучал ответ.

Я замерла. Это слово память не подсказала мне ни разу, но прозвучало оно совершенно естественно. Привычно. Уютно. Радостно. Всеобъемлюще.

– Но мы, Ангелы, говорим друг другу «Вы», – прервал очередной поток новых слов у меня в памяти певучий голос. – Независимо от опыта, должности, успехов, не говоря уже о том, женщина ли это, – пухлая ручка сделала изящный жест между нами, – или мужчина, – небрежно махнула она в сторону.

Эти слова память тоже признала, так же как и то, что я – тоже женщина и… Больше ничего, опять провал.

– Кто я? – спросила я напрямик, раз уж она сама сказала, что у меня может быть миллион вопросов.

– Вы – тоже Ангел, – еще шире улыбнулась она. – И еще раз повторю, что мы все очень рады, что Вы уже с нами.

Слово «Ангел», показавшееся мне таким естественным в отношении моей собеседницы, в применении ко мне прозвучало очень странно.

– Почему?

– Почему рады? – удивленно вскинула брови она.

– Почему я – Ангел? – уточнила я.

Она понимающе кивнула.

– Вы им стали.

– Зачем? – опять вырвался из меня не самый важный вопрос.

– Чтобы помогать людям, – негромко, но торжественно произнесла она.

В этом слове тоже было что-то знакомое, но иначе. И оно дразнило меня, ускользало, сколько я ни пыталась поймать его. Чем сильнее я напрягалась, чтобы откопать в памяти хоть какую-то ассоциацию, образ, звук, хоть что-то, тем услужливее она подсовывала мне картинки, которые я и так помнила: яркое пятно моего лица на фоне ослепительной белизны комнаты, несоответствие округлостей женщины-Ангела и острых углов всех предметов вокруг меня, резкий контраст между моей и ее одеждой…

– Как? – отчаявшись, спросила я в надежде на еще какую-нибудь подсказку.

– Как помогать? – снова удивилась она.

– Как я Ангелом стала? – досадливо тряхнула я головой. Мне почему-то казалось, что если я не вспомню, кем была раньше, то никогда не смогу избавиться от этих навязчивых мыслей, и тогда будет уже не важно, как и зачем я Ангелом стала.

– Сначала Вы были человеком, – внимательно глядя на меня, медленно заговорила она. – Но не совсем обычным. Большинство людей всегда заняты только своими повседневными делами, и только некоторых интересует нечто большее.

– Что?

– Путь развития общества людей, куда оно идет, какова его цель.

– И какова же его цель?

– О! – весело рассмеялась она. – Это – очень большой вопрос. Давайте оставим его для наших последующих встреч. Для первого раза, я думаю, вполне достаточно. Сейчас Вам нужно привыкнуть к своей новой жизни, найти в ней свое место.

Я вновь замерла, дождавшись-таки подсказки, но явно не той, которой мне хотелось. После ее последних слов во мне опять возникло вибрирующее ощущение чего-то знакомого, как будто я уже искала где-то это свое место и – судя по тому, что оказалась здесь – так и не нашла его. Капризная память мгновенно подбросила название этого ощущения – недоброе предчувствие.

– Как? – быстро спросила я, чтобы заглушить его.

На этот раз женщина-Ангел обошлась без уточняющих вопросов.

– Вам нужно найти область применения своих замечательных способностей, где они принесут наибольшую пользу и человеческому, и нашему обществу.

– Каких способностей? – Я даже чуть вперед подалась, ожидая наконец-то услышать что-то конкретное о себе, пусть даже прошлой себе.

– У каждого из нас есть талант, – вновь последовал обтекаемый ответ, – который развился из наших наиболее ярких человеческих особенностей.

Недоброе предчувствие вновь подало голос. А если мне просто нечего вспоминать? То есть не было у меня никаких ярких особенностей? То есть и таланту не из чего было развиваться? То есть нечего мне применять на благо… как она там сказала? То есть нет мне здесь места?

– А бывает так, – осторожно начала я, – что талант не развивается?

– Нет, так не бывает, – уверила она меня, взмахнув обеими пухлыми ручками. – Ангелом может стать только тот человек, который уже готов к этому, который уже осознал свои способности и хочет развивать их. Просто мы помним только самое главное из своей человеческой жизни.

– А почему мы не все помним? – не удержалась я от очередного второстепенного вопроса.

– Позвольте мне ответить на Ваш вопрос аналогией, – с готовностью откликнулась она. – Откуда берется бабочка?

Перед моими глазами, без малейшего усилия с моей стороны, развернулась яркая картина. Память опять принялась бомбардировать меня нужными словами.

Большой лист дерева – сочный, чуть дрожащий, со сверкающими каплями воды на нем. И по нему ползет гусеница – ядовито-зеленая, мохнатая, извивающаяся и оставляющая после себе даже на вид липкий след.

Вдруг она начала покрываться твердой коркой, пока вся не скрылась в прочном коконе. Спустя некоторое время кокон стал трескаться, разваливаться, и из него – далеко не с первой попытки – неуклюже выбралась бабочка с поникшими мятыми крыльями. Несколько мгновений она стояла, пошатываясь, на своих ножках – шевеля крыльями, расправляя их, показывая геометрическое совершенство рисунка на них – и вдруг, мощно взмахнув ими и словно оттолкнувшись от листа, взлетела и исчезла из поля моего зрения.

– … бабочке незачем помнить, что делала гусеница, – донесся до меня негромкий голос женщины-Ангела. – Она оторвалась от земли, видит ее другими глазами, живет в другом измерении. Ей важно знать, зачем существует она, а не то, чем она была раньше.

Невольно я содрогнулась. От отвращения. Что хорошего, достойного воспоминания, полезного для вольного полета, могло быть у этой гусеницы? И что с ней в коконе-то произошло? Растворилась она там, что ли, чтобы затем выкристаллизоваться в эту порхающую красавицу? В укрытии, втайне, вдалеке от чьих бы то ни было глаз?

Я резко выпрямилась, оглядываясь по сторонам. Эта маленькое, замкнутое, монотонно-белое пространство, мое полное одиночество в нем … Может, это – ангельский кокон, в котором определяется, есть ли у человеческой гусеницы способность взлететь над землей? Может, эта яркая бабочка-Ангел за тем сюда и пришла?

Я вновь изо всех сил постаралась вспомнить хоть что-то из своей прошлой жизни. Ничего. Только мучительное ощущение, что что-то осталось там, за этим коконом, что-то действительно важное, то, что должно остаться со мной, куда бы я отсюда ни вылетела, то, без чего мне просто нельзя отсюда вылетать.

– Извините, – в отчаянии пробормотала я, – я лучше сразу скажу. Я совершенно ничего не помню. Может быть так, что в прошлой жизни не обнаруживается ничего важного?

– Вот этим мы с Вами отныне и займемся, – успокаивающе проворковала женщина-Ангел. – Начиная с нашей следующей встречи. На самом деле, то, что сразу Вам ничего не вспоминается – это хорошо. Это значит, что в своей человеческой жизни Вы сумели отбросить все несущественное и выйти к ее концу с одной главной целью. Это значит, что Вас ничего не будет отвлекать от нее. Не напрягайтесь чрезмерно, воспоминание придет к Вам, а пока – постарайтесь чувствовать себя здесь как дома. Если что-то будет доставлять Вам хоть малейший дискомфорт, обязательно скажите мне.

Легко поднявшись, она снова ободряюще улыбнулась мне и шагнула к двери. Я рванулась было за ней, но она уже исчезла, и я снова опустилась на кровать.

Захотелось лечь. И уснуть. Что такое уснуть? Задремать, забыться, отключиться – услужливо объяснила память. О, вот это подходит, обрадовалась я, укладываясь в то положение, в котором обнаружила себя совсем недавно, и закрывая глаза. Ничего, однако, не изменилось – только мягкий белый свет вокруг сменился темнотой.

Хорошо было ей говорить: «Не напрягайтесь»! А если мне это дразнящее ощущение уже чуть ли не физическую боль доставляет? Ощущение, что все ответы на расстоянии вытянутой руки находятся, нужно лишь чуть дальше за ними потянуться.

Но в конечном счете она оказалась права. Сколько я ни металась мыслями во всех направлениях, моя приманка лишь дальше отодвигалась, словно круги по воде расходились. А что такое вода? Это слово тоже почему-то имело большое значение. Наверное, потому (я вдруг прямо увидела эту картину мысленным взором) что вода точно так же утекает сквозь пальцы в окружающую пустоту, сколько ни пытайся удержать ее в ладонях.

В общем, бросила я сражаться с этой пустотой, манящей, поглощающей, отрицающей любое мое усилие.

Что там еще говорила эта уже состоявшаяся ангельская бабочка, подумала я, открывая глаза. Обратить внимание на дискомфорт? Вот это было совсем несложно.

Мягкий белый свет резанул мне по глазам, как только я их открыла. И точно так же, как в первый раз, мне показалось, что он агрессивно ввинчивается в меня со всех сторон – чтобы заполнить собой ту пустоту, в которой притаились где-то мои ускользающие воспоминания. Чтобы вытеснить их оттуда. Он уже просто давил на меня, казался холодным и враждебным в своей безупречности.

Мне захотелось чего-то поярче, чтобы хотя бы мое лицо не так выделялось на этом фоне. Чего-то голубого, как яркое весеннее небо. Небо? Но не успела я рассмотреть как следует развернувшуюся в моем сознании картину сверкающей, прозрачной, глубокой синевы, как на ней вдруг показалась та самая ядовито-зеленая гусеница – особо омерзительная на сочном голубом фоне.

Меня снова передернуло, и синева перед глазами сменилась нежной светлой зеленью. О, вот так лучше, удовлетворенно подумала я. И гусеницу не так заметно, и на глаза мои похоже, и вообще этот цвет какой-то покой навевает, прямо как та женщина-Ангел, она ведь тоже вся в зеленом была.

Да, вот еще и одежда! Вот это белое непонятно что на мне я точно не хочу! А что же я хочу? Я чуть не подпрыгнула, причем всем телом сразу – перед глазами замелькала вереница образов всевозможных форм и цветов, сопровождаемая – с заметным опозданием – потоком новых слов. Переведя дух, я мысленно привела в соответствие поток образов и их описаний и принялась с интересом их разглядывать. Да я все это хочу!

Так я и сказала женщине-Ангелу во время нашей следующей встречи.

Она добродушно усмехнулась и небрежно кивнула.

– Это – сущая безделица, – сказала она, и добавила уже с более серьезным видом: – Но давайте лучше поговорим о том, что Вам удалось вспомнить.

Я смущенно опустила глаза, не решаясь признаться ей, что так быстро сдалась после ее ухода.

– Ничего? – правильно поняла она меня. – Совсем ничего?

Чтобы уже не было совсем стыдно, я рассказала ей о пустоте, расширяющейся в ответ на каждое мое усилие заполнить ее воспоминаниями.

– Очень интересно! – задумчиво прищурилась она. – У Вас возникают удивительные образы. Но согласитесь, они только подтверждают мой Вам совет.

Я недоуменно нахмурилась.

– Если Вы попытаетесь сжимать воду, чтобы придать ей какую-то форму, – принялась объяснять она, – она непременно ускользнет от Вас. Но если Вы просто опустите в нее сложенные ладони, она сама их заполнит.

Это сравнение мгновенно нашло во мне отклик. Вот и тот настырный белый свет был мне неприятен, да и вообще любое давление казалось неприемлемым.

– Сколько же мне придется ждать? – смирившись, спросила я.

– Ну зачем же ждать? – снова рассмеялась она. – Вам нужно просто принять эту пустоту как данность, как начальный этап Вашей новой жизни. Я уже говорила Вам, что мы все вспоминаем только самое важное из своей предыдущей истории, только то, что составляет нашу сущность. Так позвольте же Вашей сущности выбрать то, чем заполнить эту пустоту, то, что действительно важно для Вас, позвольте ей начать писать Вашу новую историю.

Я настороженно прислушивалась. Память никак не реагировала ни на одно из сказанных ею слов. Даже намека на ускользающее воспоминание не возникло. Похоже, мне никогда прежде ничего подобного не говорили. А мне очень понравилось услышанное. Самой выбирать, что для меня важно, самой решать, как строить свою новую жизнь, самой управлять ею.

Она внимательно смотрела на меня, чуть кивая, словно мои мысли были у меня на лице написаны и каждая из них вызывала у нее одобрение.

– Как это сделать? – Я вся подобралась, в полной готовности начать учиться новому искусству прямо сейчас. Вот, учиться – еще одно знакомое слово, которое вызвало приятное нетерпение.

– Давайте, я расскажу Вам, из чего состоит обычная человеческая жизнь, – предложила она, – а Вы будете внимательно прислушиваться к себе. Просто прислушиваться, – добавила она с лукавой улыбкой, – попробуем выманить Ваши воспоминания.

Я нетерпеливо кивнула.

Она сказала мне, что в жизни практически каждого человека есть работа, дом и различные увлечения, которым он посвящает все время, оставшееся от первых двух составляющих.

Я старательно прислушивалась к себе. Каждое из названных ею слов вызвало во мне какое-то тянущее чувство, но непонятно было, то ли это воспоминания понемногу сами притягиваться начали, то ли это я их снова притянуть пыталась.

Не дождавшись от меня никакой реакции, женщина-Ангел продолжила.

Оказалось, что работа у людей бывает очень разная. Умственная и физическая. Творческая и рутинная. Руководящая и исполнительская. Престижная и незаметная. На одном месте и в постоянных разъездах. С техникой и с людьми. И так далее и тому подобное.

Здесь уже было попроще. За некоторыми названиями определенно последовала реакция, причем несомненно не моя, поскольку хотя все эти слова определенно звучали знакомо, но следовали они друг за другом так быстро, что сознательно реагировать на них я просто не успевала.

Она это тоже заметила и замолчала, вопросительно глядя на меня.

– Мне кажется, – медленно проговорила я, – что у меня была умственная работа, но не руководящая. И не престижная, – подумав, добавила я, – и точно не с техникой.

– Вот видите? – торжествующе улыбнулась она. – Давайте продолжим.

Вариантов дома у людей тоже оказалось немало. Дом или квартира. Собственный или арендуемый. В городе или в деревне. С разным количеством комнат. На разных этажах. С предпочтением комфорту или функциональности. С поставленным во главу угла порядком или с доминирующим хаосом.

Я ошарашено потрясла головой. Здесь у меня тоже отклик возник, но вместе с тем осталось ощущение, что она что-то не упомянула – что-то очень важное. И вдруг, без какого бы то ни было усилия с моей стороны, в памяти выскочило слово «уют» – не как образ, не как описание, как ощущение. Полного умиротворения и довольства… Да, именно, довольства – всем миром, жизнью, собой…

И так же неожиданно я поняла, что мне совершенно не хочется говорить ей об этом. Наверно, просто слов еще не хватало, чтобы описать это ощущение.

– По-моему, у меня была квартира, – быстро сказала я, заметив ее пристальный взгляд. – И точно не в деревне. Насчет остального пока не пойму.

– Все в свое время, все в свое время, – произнесла она чуть нараспев, продолжая разглядывать меня. – Давайте теперь поговорим о том, в чем люди наиболее ярко выражают свои особенности.

Наиболее ярко люди самовыражались в своих увлечениях. И вот тут-то я поняла, что слишком рано потрясла головой от изумления – увлечений этих оказалось намного больше, чем работ и домов вместе взятых. Спорт, машины, велосипеды, охота, рыбалка, путешествия, плаванье, бег, лыжи с коньками, пикники, музыка, рисование, чтение, кино, рукоделие, кулинария, домашние животные…

И все же, именно в этом длинном списке прозвучало слово, которое не отозвалось во мне каким-то притяжением, а просто обрушилось на меня водопадом искрящегося, бурлящего, чистого восторга (Опять вода. Почему?).

Чтение. Вот это у меня точно было в человеческой жизни. Целый мир, необъятный и зовущий, в который можно было войти и прожить в нем целую жизнь, забыв о ежедневной рутине…

– Я люблю читать, – уверенно сказала я.

– Замечательно! – почти пропела она. – Честно скажу Вам, я даже не ожидала таких скорых результатов. Но на первый раз, пожалуй, хватит, и сегодня я хочу дать Вам небольшое задание…

– Подождите, – перебила я ее. – Вы еще сказали «кулинария». Это как-то связано с … едой? – неуверенно спросила я.

Это слово тоже вызвало во мне реакцию … да, еще и плаванье (снова вода!), но совсем не тот восторг, который уже прочно ассоциировался с чтением. Вернее, какой-то другой восторг – словно водопад не на меня обрушивался, а где-то рядом, а я им просто любовалась. Да что же эта вода из всех слов выскакивает – я, что, жила возле нее?

– Именно, – тем временем ответила мне женщина-Ангел, явно довольная моим прогрессом. – Людям нужно есть. Для этого им нужно готовить еду, либо самостоятельно дома, либо отправляться в места, где ее готовят организованно.

– Людям нужно есть … и спать? – вдруг вспомнила я недавно возникшее в памяти слово.

– О, я вижу, мы с Вами на верном пути! – еще шире улыбнулась она. – Действительно, людям нужно и есть, и спать. Едят они несколько раз в день, а на сон у них уходит от четверти до трети жизни. Без еды и сна они абсолютно не могут функционировать. К сожалению, – снисходительно добавила она, – люди далеко не совершенные существа.

– А мы можем? – не удержавшись, отвлеклась я от основной темы нашего разговора.

– Об этом чуть позже, – загадочно произнесла она, и я вдруг резко выпрямилась.

Эта фраза – не отдельные слова, а все вместе – совершенно неожиданно вызвала у меня резкую, жгучую неприязнь. Мне тут же стало неловко – она мне помочь старается, а я капризничаю, не получив ответы сразу на все вопросы.