Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

«В дополнение к рапорту моему о плавании 2-й эскадры Тихого Океана от берегов Аннама к Корейскому проливу и о начальном периоде боя 14-го мая под Цусимой имею честь представить Вашему Превосходительству описание дальнейшего развития действий, составленное по воспоминаниям нескольких участников, сличенных со сведениями, появившимися с японской стороны в иностранной печати…

14 мая в 2 часа 25 минут пополудни относительное расположение сражавшихся броненосных эскадр было следующее:

Русская – в строе кильватера – имела курс норд-ост 45°, ход – 9 узлов, промежутки между судами в головном отряде – два кабельтова, во 2-м и в 3-м – несколько большие.

Японская – также в строе кильватера, имела курс ост, ход – 16 узлов, промежутки – два кабельтова.

Головной японский броненосец “Миказа” был при этом румбах в семи впереди левого траверза “Суворова” и в расстоянии от последнего 26 кабельтовов».

«Суворов» через 36 минут после первого выстрела

«Вслед за указанным моментом (2 часа 25 минут) на подбитом, горящем и одолеваемом течью “Суворове” перестала действовать связь штурвалов боевой рубки и центрального поста с рулевым механизмом, и порван был телеграф к левой судовой машине.

Прежде чем был обнаружен отказ руля, “Суворов», имея значительный крен на левый борт, ушел на несколько румбов вправо от курса. Затем, когда на нем начали управляться машинами, также не вдруг заметили, что телеграф передает сигналы только в одну машину – и корабль продолжал катиться через ост и зюйд-ост к зюйду и к зюйд-весту».

Судьба флагмана

«От начала этой невольной циркуляции до своей гибели “Суворов” уже не в состоянии был справиться с полученными повреждениями и не участвовал в движении эскадры.

Оставаясь почти на месте, он терпел сначала от снарядов, перелетавших над дефилировавшими мимо него судами нашей броненосной эскадры, пока она, отвлеченная его уклонением и затем выправившаяся в кильватер броненосцу “Император Александр III”, шла к югу; затем он был расстреливаем непосредственно концевыми броненосными крейсерами неприятеля, потом – снова его броненосцами, когда они, преследуя повернувшую к норду русскую эскадру и преграждая ей путь к Владивостоку, вторично приблизились к “Суворову”.

Когда наша эскадра второй раз повернула на юг, “Суворов” вновь подвергся действию артиллерийского огня всего броненосного флота японцев, пока этот флот поворачивал вдогонку за русскими броненосцами.

На том же приблизительно месте изолированный “Суворов” отразил атаки двух истребителей – одну около 3 часов 20 минут, а другую – около 4 часов 25 минут.

По обнародованному донесению японского адмирала, первая минная атака на “Суворова” была произведена пятым отрядом из четырех истребителей под командою капитана Хирозе под прикрытием крейсера “Шихайя”, который обстреливал при этом наши миноносцы. Из этого японского отряда истребителей один был серьезно поврежден огнем “Суворова”.

По тому же донесению, вторую атаку вел четвертый отряд из четырех истребителей под командою капитана Судзуки, который также поплатился выходом из строя истребителя “Асасиво”.

С конца 5-го часа “Суворова” начали обстреливать крейсера “Мацусима”, “Итцукусима”, “Хасидате” и “Акацузу” под командованием Вице-Адмирала Катаока и последовательно крейсера отрядов Контр-Адмирала Того и Вице-Адмиралов Дева и Уриу, пока, наконец, в 7 часов вечера броненосец, исковерканный артиллерийским огнем, был утоплен минами второго отряда миноносцев под командою капитана Фудзимото».

«Князь Суворов» – курс NO 23°

У Георгия Александровского в его «Цусимском бою» рассказано о последних часах жизни флагманского броненосца.

«Сбита последняя мачта и упала последняя труба, но корабль жил и двигался. Так как он не мог поспеть за быстро маневрировавшей русской эскадрой, искусно возглавляемой “Императором Александром III”, то он лег на старый курс, направляясь в одиночку во Владивосток.

В безмолвном изумлении преклонимся перед несломленной настойчивостью, с которой смертельно раненный корабль стремился выполнить порученную ему задачу.

Огонь противника по-прежнему старался воспрепятствовать продвижению “Суворова” на север. Исполинские удары продолжали обрушиваться на броненосец. Но корабль продолжал упорно продвигаться на север, а уцелевшие башни “Суворова” не переставали отвечать»^{232} …

Взгляд с «Ушакова»

В своих воспоминаниях о Цусимском бое офицер славного броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков», командир батареи 5-дюймовых орудий левого борта мичман Иван Александрович Дитлов, воскрешает несколько минут одинокого стремления вперед упрямого флагманского броненосца.

«Вокруг “Суворова” вода прямо закипала от падающих снарядов, не забывали и других, в нас, маленьких, вероятно, не целили, и снаряды, падавшие около, были случайные.

– На “Суворове” пожар! – крикнул один из комендоров.

– Какой пожар, просто дым от выстрелов, не смотри, а делай свое дело, – ответил артиллерийский кондуктор Шутов.

– Да нет же, пожар, вон и огонь.

– Молчи, дурак, – прошипел кондуктор, сильно дернув его за рукав.

Я видел давно, что “Суворов” горит, и мысленно молился о сохранении Рожественского. В это время почувствовал небольшое сотрясение броненосца, и вслед за этим раздалась команда старшего офицера: “пожар в жилой палубе!”. Мы направили шланги из батареи вниз, через несколько минут их вернули с известием, что пожар потушен, я сбежал вниз напиться. Вернувшись в батарею и взглянув в правую сторону, я увидел такую картину. Параллельно с нами без мачт и труб, с большим креном шел остов пылающего корабля, борт его накалился докрасна, дым, вырываясь за неимением труб прямо из палубы, окутывал черным облаком погибающий броненосец, придавая ему какой-то особенно страшный, чудовищный вид, но он все-таки шел вперед и продолжал стрелять. Это был “Суворов”…»^{233}

И изнутри

О том, что происходило в это время на «Суворове», хорошо известно из дневника капитана 2-го ранга Владимира Ивановича Семенова, положенного в основу его «Боя при Цусиме», и показаний спасенных «Буйным» офицеров штаба эскадры. Но сохранилась, по счастью, и записка об этих часах «Суворова» и простого моряка – писаря штаба эскадры Н. Степанова. Приведем несколько строк из нее:

«Я, как уже сказал выше, находился на верхней палубе у правой носовой 6-дюймовой башни. До открытия огня с нашего броненосца я перешел на левый борт, откуда и мог прекрасно видеть весь первоначальный маневр как нашей, так и неприятельской эскадр, но когда ранило мичмана князя Церетели[246]246
  Князь Георгий Ростомович Церетели – мичман, младший флаг-офицер. Убит в бою.


[Закрыть], приказано было к борту не подходить за исключением какой-либо необходимости. С мостика нам приказали встать на свое место и без приказаний никуда не отлучаться. За это время огонь обеих эскадр усиливался. Вдруг с мостика раздался голос, просивший скорее носилки…

…Время бежит. Мимо проносят убитых и раненых, некоторых легкораненых ведут товарищи, некоторые пробираются сами, но все это проходит наполовину незамеченным. Уже не то привлекает мое внимание, все оно обращено на падающие и с ужасающей силой рвущиеся снаряды.

Вот один из них упал на шканцы, разметав в рострах в щепки гребные суда, и произвел небольшой пожар…

…Вдруг произошло что-то поистине ужасное, раздался страшный, потрясающий воздух взрыв, а вслед за ним с треском и каким-то необыкновенным звоном осколки и обломки железа и дерева дождем посыпались на палубу, где-то опять прокричали пожар.

В эту минуту я увидел пробирающегося к нам с юта капитана 2-го ранга Семенова. В руках у него была небольшая записная книжка, которой он смахивал с шеи и плеч сыпавшиеся на него мелкие осколки дерева и разного мусора, образовавшегося от взрыва. Подойдя к нам, он вынул часы и что-то стал записывать. Оказалось, что несколько неприятельских снарядов одновременно снесли стеньгу, реи фок-мачты и переднюю дымовую трубу.

Был уже четвертый час. В это время по трапу спускались с мостика раненые в боевой рубке: старший судовой штурманский офицер лейтенант Зотов (рана в предплечье) и старший артиллерийский офицер лейтенант Владимирский (рана в голову).

^{Лейтенант Петр Евгеньевич Владимирский – старший артофицер «Суворова»}

Последний, спустившись по трапу в батарейную палубу, к месту временного перевязочного пункта, предполагая, вероятно, найти там врача или фельдшера, но найдя там лишь одно разрушение, вернулся обратно, вытирая на ходу снятым с фуражки чехлом липкую кровь, сочившуюся по всему лицу и шее. Он снова поднялся на мостик…

…Неутомимый, ни на что не обращающий внимание капитан 2-го ранга Семенов… уже был ранен в ногу, сзади, выше колена, с необыкновенным хладнокровием стоял он на совершенно открытом месте недалеко от нас на шкафуте и долго что-то, взглядывая на часы, записывал.

Верхняя палуба была совершенно пуста. Тут и там виднелись пожары, тушить не было никакой возможности. Все шланги были изорваны, пожарные краны поломаны. Самая палуба, местами изуродованная снарядами, горела, большая же часть ее была завалена горящими остатками гребных судов, разбитых еще в самом начале боя. Тут же были и остатки паровых и минных катеров, части мачт, стенег, рей, дымовых труб, поручней и площадок мостиков, исковерканные двери и рамы верхних рубок… Кормовая командирская рубка пылала огромным костром.

Долго бы я любовался этой ужасной, тем не менее имеющей свою прелесть картиной, если бы неприятельский снаряд, разорвавшийся в 5–6 шагах от башни, буквально не снес нас всех, находившихся здесь, опять в тот же самый люк… Трудно, одним лишь чудом можно было остаться живым в этом аду, и я, сознаюсь, грешил, но просил Бога об одном: быть убитым наповал, дабы не переносить тех страданий, которые все чаще и чаще представлялись моим глазам. Но Богу было угодно, чтобы я остался жив и невредим.

Поднявшись по темному трапу в батарейную палубу, я должен был опять переживать те ужасы, которые только что пережил в продолжении почти двух часов на верхней палубе. Куда бы ни упал мой взгляд, везде встречал только одно разрушение.

Первое, что бросилось мне в глаза, – это изуродованные орудия. Почти все двенадцать орудий в палубе были подбиты, и подбиты настолько, что исправить их не было никакой возможности. Все полу портики[247]247
  Полупортики – ставни пушечного порта в борту судна.


[Закрыть] были исковерканы и торчали в разное направление своими обломками. Выходные трапы в верхнюю батарейную палубу были также частью сбиты вовсе, частью поломаны настолько, что выход по ним был невозможен, все грозило падением, и к довершению все это было в огне с каждой минутой усиливающегося пожара…

Пожар все усиливался. Подойдя к офицерским помещениям, я был поражен его грандиозностью. Коли бы мне пришлось слышать рассказ о таком пожаре на современном броненосце, я бы ни за что не поверил.

И в самом деле, трудно поверить, чтобы корабль, закованный в броню, горел, точно какая-нибудь барка на Неве»^{234}.

«Момент креста»

А вот в каком виде он предстал в это время глазам японцев:

«..”Суворов”, поражаемый огнем обеих наших эскадр, окончательно вышел из строя. Вся верхняя часть его была в бесчисленных пробоинах, и весь он был окутан дымом. Мачты упали; трубы свалились одна за другой; он потерял способность управляться, а пожар все усиливался…

Но, и находясь вне боевой линии, “Суворов” продолжал сражаться изо всех сил, возбуждая восхищение наших моряков, отдававших должное его геройскому сопротивлению»^{235} …

Выдержка из другого японского свидетельства:

«…Вышедший из строя “Суворов”, охваченный пожаром, все еще двигался (за эскадрой), но скоро под нашим огнем потерял переднюю мачту, обе трубы и весь был окутан огнем и дымом. Положительно никто бы не узнал, что это за судно, так оно было избито. Однако и в этом изуродованном состоянии “Суворов”, как настоящий флагманский корабль, не прекращал боя, действуя, как мог, из уцелевших орудий»^{236} …

Мы, к сожалению, до сих пор, а теперь как бы не навсегда, сухопутная страна, и большинство военных стихов лучшими нашими поэтами посвящены армии, а не флоту. Но мне многие годы при мысли о русском броненосце, неуклонно следующем приказу и присяге, когда очевидно уходит жизнь, приходят в голову строчки Константина Симонова, посвященные погибшему в бою отнюдь не кораблю, но тоже, впрочем, «броненосцу» – «железнобокому» – ironclad'y» как, напомним, называли в свое время кирасиров Кромвеля, а проще говоря, танку, но тоже времен японской войны, хотя и не той:

 
Вот здесь он шел. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился когда,
Ему взорвали гусеницы миной.
Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая…
 

В «Хронике-реквиеме» приведено свидетельство офицеров и матросов 2-й эскадры, наблюдавших, когда обломок фор-стеньги и марса «Суворова» казались крестом, возвышавшимся над пылающим корпусом броненосца…

Трагическая поэзия гибели флагмана русской эскадры была прочувствована даже врагами.

И строки официальной японской истории войны на море, посвященные последней атаке в 7 часов 20 минут вечера 14 мая 1905 года четырьмя миноносцами отряда капитан-лейтенанта Фудзимото «Суворова», напоминают не военный документ, а ненаписанные хокку. Торпеды были выпущены почти в упор. Из них попало в цель не меньше трех:

«В сумерках… наши крейсера… увидели “Суворова”, одиноко стоявшего вдали от места боя, с сильным креном, окутанного огнем и дымом. Бывший при крейсерах отряд миноносцев капитан-лейтенанта Фудзимото тотчас пошел на него в атаку.

^{«Суворов»: «момент креста». Карандашная заисовка В.П. Костенко} 

Этот корабль (“Суворов”), весь обгоревший и еще горящий, перенесший столько нападений, расстреливавшийся всей (в точном смысле этого слова) эскадрой, имевший только одну случайно уцелевшую пушку в кормовой части, все же открыл из нее огонь, выказывая доблестную решимость сражаться до последнего момента своего бытия…

Наконец, после двух атак наших миноносцев он пошел ко дну».

Окутанный черно-желтым дымом, извергая пламя, “Суворов” в 7 часов 30 минут на мгновение встал вертикально, нос его поднялся высоко в небо – как будто именно туда собрался в свой последний путь броненосец. И через минуту: «На месте броненосца остались только облачка дыма, которые стлались над поверхностью моря»^{237}.

Мы же присоединимся к словам Георгия Александровского: «Читатель, если в твоих жилах есть капля русской крови, помяни в своей молитве души скромных героев с русского флагманского корабля “Князь Суворов”».

«Ослябя». Продолжение рапорта Адмирала

«С 2 часов 25 минут дня, когда потерявший способность управляться “Суворов” рыскнул вправо от курса NO 45°, за ним и вся эскадра, удерживаясь в кильватере, стала последовательно ворочать через ост к зюйду.

При этом броненосец “Ослябя”, пятый в строе, мог подходить к началу дуги поворота около 2 часов 30 минут, и в это время он, как несший адмиральский флаг, должен был подвергнуться сосредоточенному огню всего японского броненосного флота.

По показаниям некоторых офицеров, броненосец “Ослябя” в это именно время понес большие поражения и получил сильный крен на левый борт.

В это же время, то есть перед началом циркуляции, офицеры “Ослябя” могли видеть пред собою только японские суда, и у них могло явиться представление, что броненосец идет головным в колонне.

Начав, в свою очередь, поворот вправо, “Ослябя” под действием сильного неприятельского огня положил, по-видимому, больший угол руля, чем требовалось для того, чтобы идти в струе передних мателотов, и потому, дойдя до курса зюйд, оказался ближе, чем его передние мателоты, к кораблям нашей броненосной эскадры, шедшим еще по курсу NO 45% так, что командир и офицеры броненосного крейсера “Адмирал Нахимов” – восьмого корабля в линии кильватера, а также некоторые офицеры 3-го отряда броненосцев, сохранили впечатление об “Ослябя”, как о выпавшем из строя и шедшем противоположным курсом.

Волна, вливавшаяся на этом пути в пробоины по ватерлинии, и течь поврежденными местами подводной части быстро увеличивали осадку и крен “Ослябя”.

В 2 часа 50 минут броненосца не стало. (В предыдущем рапорте я доносил, что “Ослябя” утонул в 2 часа 40 минут, ныне указываемый момент более близок к действительности.) Он лег на левый бок и ушел под воду. Над местом его гибели держались на койках, на люках, на обломках шлюпок до 400 человек, из которых большая часть была спасена миноносцами “Буйный” и “Бравый”.

Когда “Нахимов” и “Император Николай I”, поворотив последовательно, шли к югу, то офицеры этих кораблей видели с правой стороны позади траверза опрокидывающийся “Ослябя”, который перед моментом гибели шел также на юг.

Спасенные офицеры с броненосца “Ослябя” доносили, что с самого начала боя броненосец их был головным в левой колонне, то есть что эскадра вела бой в двух колоннах и что поэтому на “Ослябя”, как на головном колонны, ближайшем к неприятелю, разразился первый удар и сосредоточено было дальнейшее действие японского флота.

К этому неправильному впечатлению офицеры “Ослябя” были приведены следующими обстоятельствами:

1) За полчаса до открытия огня, когда показалась японская броненосная эскадра, наши броненосцы, как то подробно объяснено в моем первом рапорте, находились действительно в двух колоннах: 1-й отряд – в правой, а 2-й и 3-й отряды – в левой.

Этот строй и запечатлелся в памяти офицеров, которые с появлением главных сил неприятеля сосредоточили уже внимание каждый на порученном ему деле и не отвлекались уже наблюдением за движением 1-го отряда.

2) Хотя в самый момент появления японских броненосцев наша правая колонна (вслед за «Суворовым») прибавила ход на два с лишним узла против левой колонны и хотя времени от момента появления японцев (1 час 20 мин.) до момента открытия огня (1 час 49 мин.) было вполне достаточно, чтобы привести четыре корабля 1-го отряда в голову левой колонны, но, судя по позднейшим показаниям некоторых офицеров, только три корабля 1-го отряда вытянулись к 1 часу 49 минутам перед броненосцем «Ослябя».

Четвертый броненосец 1-го отряда “Орел” еще только выравнивался в это время с “Ослябя”, обходя его, то есть был закрыт последним от неприятеля настолько, что для исполнения сигнала с “Суворова” – “2-му и 3-му отрядам быть в кильватере 1-го!” – броненосцу “Ослябя”, а за ним и всей левой колонне показалось необходимым уменьшить ход, что, однако, не было и не могло быть замечено с ”Суворова”.

Таким образом, у офицеров “Ослябя”, видевших очень близко справа броненосец “Орел”, могло утвердиться впечатление, что эскадра шла в двух колоннах, и в то время, когда они слышали звук первых выстрелов с “Суворова”, они принимали эти выстрелы за японские, направленные в самого “Ослябя”.

3) Когда же через несколько минут после 1 часа 49 минут “Ослябя”, продвинувшись вперед, попал в сферу огня японской эскадры, кончавшей к тому времени последовательный поворот на 16 румбов, то хвост этой эскадры сосредоточил на себе все внимание офицеров “Ослябя”: все смотрели влево, на стреляющего противника. Никто не заботился о том, есть ли еще с правой стороны другая колонна своих броненосцев, и наконец:

4) В 2 часа 30 минут, когда на “Ослябя” действительно сосредоточен был сильный огонь неприятеля, офицеры его могли приметить, что в голове броненосца нет других наших судов, что окончательно и утвердило их в представлении, будто они от самого начала боя были головными в колонне, ближайшей к неприятелю».

Ошибка адмирала Того

«Подобным же образом и командовавший японским флотом Адмирал Того, получив от своих крейсеров донесение, что русские броненосцы идут в двух колоннах, желал этим воспользоваться.

И перед боем пересек путь нашей эскадры справа налево так, чтобы обрушиться на слабейшую левую колонну с броненосцем “Ослябя” в голове.

Когда японские броненосцы, идя от оста к весту, пересекали курс русских (норд-ост 23°), Адмирал Того мог и сам видеть, что донесение его разведчиков справедливо.

Но через 25 минут, когда, склонившись к зюйд-весту, японцы начали последовательно разворачиваться на 16 румбов влево, чтобы для боя лечь в норд-остовую четверть параллельно русской эскадре, они нашли русскую эскадру в одной колонне с броненосцем “Князь Суворов” в голове.

Что и отмечено в донесении японского адмирала с замечанием, что промежутки между судами русской эскадры были неравны.

Я отвлекся здесь разъяснением причин, по которым у офицеров “Ослябя” могло составиться представление о двух колоннах нашей броненосной эскадры в начальном периоде боя, потому что такое неверное представление долго удерживалось в печатных рассуждениях о ходе боя и до настоящего времени служит еще основанием некоторых критических отзывов».

Именно эти отзывы и повторяются до настоящего времени – уже сто лет спустя!

О стрельбе и маневрах

«От 1 часа 49 минут до момента, когда наши броненосцы, увлекаемые рыс-кнувшим “Суворовым”, последовательно ворочали через ост на зюйд, ветер от вест-зюйд-веста нес столбы воды и черного дыма от разрыва недолетавших японских снарядов через наши суда с левого стреляющего борта на правый, так что черный дым разрывов закрывал неприятеля от наших орудий не надолго скорее копоть и водяная пыль, осаждавшиеся на оптических прицелах, замедляли стрельбу.

С поворотом же через ост на зюйд-ост и зюйд и при следовавшем затем постепенном склонении курса в зюйд-остовую четверть дым от разрыва снарядов неприятеля, склонявшегося параллельно, и наш угольный дым, относившийся на неприятельскую эскадру, сгустились так, что обе стороны подолгу не различали противника.

Ход нашей эскадры на этой части пути и до конца дневного боя был 10 узлов, японская же по-прежнему шла со скоростью 15–16 узлов и потому скоро поравнялась и затем обогнала голову нашей.

Около 2 часов 55 минут головной нашего строя броненосцев, намереваясь, вероятно, возвратиться к тому месту, где был оставлен “Суворов”, и пользуясь тем, что неприятель много продвинулся к югу, поворотил влево через ост, лег в норд-остовую четверть и вместе с последовательно за ним ворочавшими кораблями имел возможность действовать по головным судам неприятельской линии.

По-видимому, концевой отряд неприятеля не заметил начала поворота нашей эскадры, потому что дым от разрыва снарядов, выпущенных головными кораблями неприятеля, заволакивал пространство между нашими головными и японскими концевыми.

Передовой же отряд японских броненосцев своевременно заметил маневр наших, и – чтобы лечь параллельным курсом, – японский адмирал передал по судам приказание повернуть вдруг на 16 румбов влево. Потому ли, что приказание это не могло быть сообщено по всей линии, или по установленному правилу – вдруг повернули только корабли японского головного отряда, а отряд их броненосных крейсеров прошел вдоль разворачивавшегося первого отряда и, миновав его, поворотил уже последовательно также на 16 румбов влево.

При этом оказалось, что строй повел “Ниссин” под флагом Вице-Адмирала Мису. За ним следовали: “Касуга”, “Асахи”, “Фуджи”, “Сикисима”, “Миказа” под флагом Адмирала Того, крейсер “Идзумо” под флагом Вице-Адмирала Ка-мимура и прочие пять крейсеров с концевым “Ивате” под флагом Контр-Адмирала Самимура.

Около 3-х часов пополудни расстояние между головными противниками уменьшилось до 25 кабельтовов, и через две-три минуты головной нашей эскадры стал отклоняться влево через норд до норд-ост 45° и норд-ост 50°.

Когда же неприятельская броненосная эскадра опять начала, обгоняя нашу, выбираться из дыма, тогда {около 3 час. 20 мин.) наша повернула последовательно на 16 румбов вправо и, склоняясь постепенно через зюйд-ост и зюйд, вступила около 3 часов 45 минут в зюйд-вестовую четверть.

Неприятельская же эскадра броненосных судов несколькими минутами позже поворота нашей (то есть около 3 час. 25 мин.) повторила тот маневр, который был сделан ею в 2 часа 55 минут; но теперь первый отряд, шедший в обратном порядке номеров, повернул вдруг на 16 румбов вправо, а второй отряд, миновав в строе кильватера разворачивающиеся суда первого, вступил им в кильватер последовательным поворотом на 16 румбов вправо.

По окончании перестроения японская эскадра опять оказалась построенною так, как в начале боя, то есть с Адмиралом Того на броненосце “Миказа” в голове. Недоставало только одного броненосного крейсера, отдалившегося для тушения пожара и заделки пробоин.

Каковы бы ни были обстоятельства или соображения, побуждавшие японцев ворочать эскадру поотрядно так, что во время поворота на 16 румбов вдруг головного отряда концевой отряд проходил вдоль циркулирующих судов, сохраняя линию кильватера, и, только миновав их, ворочал последовательно, маневр этот в тактическом отношении доставлял им большие выгоды, ибо концевой отряд продолжал вести стрельбу в нормальных условиях, прикрывая свои циркулирующие корабли».