Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 71 страниц)

4.4. Танжер: нет закона более священного, чем закон гостеприимства

Танжер принял русских моряков с полным радушием. Губернатор встретил приехавшего к нему с визитом адмирала Рожественского как дорогого гостя, приветствовал от имени Султана и предложил стоять на рейде сколько угодно и делать что угодно.

С приходом эскадры в Танжер английский консул, как верный союзник Японии, подал протест по поводу нарушения марокканского нейтралитета боевыми кораблями воюющей стороны. Ответ представителя Его Величества Султана[184]184
  Специально пишу титулатуру Султана с прописных букв потому, что, по крайней мере, на земное величие такой человек претендовать имеет право.


[Закрыть] Марокко достоин того, чтобы воспоминания о нем сохранились в веках. Гордому британцу было отвечено:

«Его Величество Султан Мароккский не только не осведомлен официально о войне между Россией и Японией, но даже не состоит в сношениях с правительством последней, и вряд ли слыхал об этом отдаленном государстве.

Что, во всяком случае, по завету Пророка, всякий странник приносит с собой благословение Божие под кров, его приютивший. Его не спрашивают: кто он? откуда он? куда направляется? – ибо нет закона более священного, чем закон гостеприимства.

Что если когда-нибудь на рейд Танжера придут японцы, то они могут быть уверены в таком же радушном приеме».

Не правда ли, сейчас, сто лет спустя, можно только лучше понять нашего друга капитана 2-го ранга Семенова, оценившего этот бесхитростный завет, свято хранимый со времен седой древности, значительно выше деклараций о нейтралитете, измышленных современной дипломатией?

В 9 часов вечера того же 21 октября снялся с якоря и ушел в море к Суэцу отряд контр-адмирала Фелькерзама в составе «Сисоя», «Наварина», «Светланы», «Жемчуга», «Алмаза» и транспортов. 23 октября в 07:00 основные силы 2-й эскадры покинули Танжер и направились в Дакар в строю двух кильватерных колонн.

4.5. Дакар: французская любовь. Первый опыт

Танжер – Дакар

«Суворов» вел эскадру через просторы пустынной Атлантики, держась в стороне от судоходных путей. За кормой эскадры в строю фронта шли английские крейсера. 25 октября в 19:00, перед заходом солнца, на горизонте обрисовались горные вершины Канарских островов с пиком Тенерифе. На широте Канарских островов англичане дружно развернулись и ушли на север.

По мере приближения к тропикам становилось все жарче, увеличивалась влажность. С «Суворова» передали приказ надеть летнюю форму и белые чехлы на фуражки. В каютах от влажности перестали открываться ящики столов и шкафчиков. Духота стояла страшная, особенная ночью, когда было запрещено отдраивать иллюминаторы, чтобы не демаскировать эскадру огнями. Заботливый капитан 1-го ранга Игнациус достал в Танжере какого-то белого мыла, растворяющегося в соленой воде. Мыло было роздано всем членам экипажа, получившим возможность мыться забортной водой.

Ежедневно с «Суворова» открывалась одна и та же картина: бледно-бирюзовое небо, залитое ослепительным солнцем, и взъерошенный белыми гребнями сизо-фиолетовый океан. Неунывающий капдва Семенов, намерзшийся, по его словам, в Либаве и Бискайке после жаркого лета в Порт-Артурc и не менее жаркого перехода Сайгон-Марсель, находил погоду великолепной, но, похоже, он был единственным исключением на эскадре. А ведь настоящая жара была еще впереди. Не считая жары, погода в целом способствовала переходу. На крейсере «Дмитрий Донской» даже ставили паруса.

28 октября с «Суворова» по телеграфу был передан на броненосцы обстоятельный приказ по поводу подготовительных мер для приемки в Дакаре усиленного запаса угля в 2200 тонн на каждую броненосную – типа «Бородино» – душу ввиду предстоящего большого перехода. Приказом предписывалось на всех броненосцах принять уголь во все свободные проходы, засыпать углом прачечную, сушилку, а также отделения носового и кормового торпедных аппаратов. Среднюю батарею 75-мм орудий и судовую верхнюю динамо-машину палубного освещения было приказано оградить досками и обложить мешками с песком. По этому поводу флагманский корабельный инженер Политовский составил строжайшую и подробнейшую инструкцию – куда чего сколько и в каком порядке – и созвал на «Суворове» специальное совещание корабельных инженеров.

Такая добавка к уже имеющейся перегрузке грозила перевести ту самую метацентрическую высоту за пределы положительных величин. Со всеми последствиями.

29 октября эскадра по сигналу с «Суворова» замедлила ход, чтобы подойти к Дакару. На рассвете впереди показалась полоска земли, а затем открылся Зеленый Мыс, за которым скрывался Дакар.

Гостеприимство «союзников»

Порт принадлежал союзнице России – Франции, но начать сразу погрузку не удал ость. Командир порта прибыл на «Суворов» и предложил покинуть территориальные воды Франции, найти какую-нибудь удобную бухту и там грузиться углем. Англия и Япония слишком давят на Париж.

Губернатор Дакара обещал всяческое содействие, предлагал прислать не только свежую провизию, но даже рабочих, только бы эскадра ушла обратно, скажем, к Зеленому Мысу, где глубина позволяет встать на якорь вне территориальных вод. Однако в предложенном месте о погрузке угля и речи быть не могло из-за океанской зыби, и поэтому Рожественский категорически заявил, что поскольку погрузка в открытом океане невозможна, а равно невозможен и выход эскадры в море без угля, то запрещение выполнить эту операцию на рейде Дакара равносильно требованию разоружения кораблей воюющей стороны, зашедших в нейтральный порт, что противоречит всем правилам нейтралитета.

«Прошу, – телеграфировал адмирал Рожественский в Петербург, – энергичного представления правительства о безусловном разрешении пользоваться французскими портами для погрузки угля. Без этого экспедиция немыслима. Нельзя рисковать огромными броненосцами, разыскивая необитаемые и неописанные бухты»[185]185
  Здесь виден идиотизм отмазок, что-де дипломатическая подготовка не была проведена, поскольку адмирал Р. не указал маршрут. Схема возможных маршрутов была очевидна, и требовалось провести подготовку тотально по всем нейтральным странам. Шла война. Можно было расстараться. Чай, не уголь на экваторе грузить.


[Закрыть].

По просьбе Рожественского губернатор согласился вторично телеграфировать в Париж, что он уже дал разрешение грузить уголь и просит оставить его в силе. Необходимо было погрузить уголь до ответа из Парижа.

Черный туман

Капдва Семенов вспоминал:

«День 31 октября был первым днем настоящей угольной страды. Много таких дней пережили мы впоследствии, но этот, первый, естественно, был самым тяжелым.

В Дакаре, как и вообще в тропиках, с 10 часов утра и до 3 часов дня жизнь замирает. Закрываются правительственные учреждения; магазины не торгуют; войска не выходят из казарм; рабочие-европейцы прекращают работы. Все не только прячутся в тень от палящих лучей солнца, но и в тени стараются не шевелиться, потому что всякое резкое движение вызывает сильную испарину. Такого режима держатся люди до известной степени акклиматизировавшиеся, привычные, но нам было не до этих нежностей.

Для нас успешность погрузки угля была вопросом жизни, и в ней, разделившись на две смены, работая день и ночь, принимал участие весь личный состав, начиная с командиров.

При полном штиле, при температуре, не падавшей ниже 38°С, в течение 29 часов кряду “Суворов” стоял, окутанный облаком угольной пыли. Яркие лучи солнца – днем, свет электрических люстр – ночью с трудом пронизывали этот черный туман. Со дна трюмов угольщиков само это солнце казалось багровым пятном… Чернее негров, обливающиеся потом, с клочьями пакли, зажатыми в зубах, работали в этом аду офицеры и команда…

И не было ни откуда ни тени ропота, ни даже намека на то, что силы человеческие небеспредельны… Страшные – черные и мокрые – существа, выбегавшие на верхний мостик “на минутку, глотнуть свежего воздуха”, торопливо спрашивали сигнальщиков: “Как погрузка? Сколько тонн за прошлый час? Успеем ли?” – и опять спешно убегали вниз.

А что творилось в закрытых угольных ямах, где разгребали уголь, сыпавшийся сверху, где температура достигала 60°С. Где самые сильные и здоровые не могли оставаться дольше 15–20 минут? Бывало, что не выдерживали и валились с ног. Этих также спешно, не теряя ни минуты, выносили на руках, клали под душ, и они, отойдя, передохнувши, опять возвращались к прерванной работе… Было много случаев легких солнечных и тепловых ударов, по счастью, обошедшихся благополучно. Только на “Ослябя” в 3 часа дня скончался от паралича сердца лейтенант Нелидов…»

Сын нашего посла в Париже, между прочим. В то время даже в мало любимом мной МИДе не рассовывали сынков по теплым местам во время войны. Разве что – в пекло.

Лейтенант Вырубов писал отцу: «Воспользовались неясностью текста и послали запрос в Париж, а пока начали погрузку с угольщиков. Работа кипела. Конкуренция между нами и “Александром” шла отчаянная: офицеры, доктора, даже поп лично работали в трюмах.

Финиш мы сделали блестящий, приняв в час 120 тонн, чем побили английский рекорд в 102 тонны. “Александр III” был побежден: мы опять взяли все три приза, но зато, если бы вы могли представить, в каком мы были все виде, и во что превратился наш “Суворов”! Работали непрерывно 29 часов, не обращая внимания на тропическую жару. Духота стоит ужасная: спишь буквально в собственном соку с угольной пылью…»^{168}

Погрузка была закончена вовремя, а вечером 31 октября губернатор Дакара получил ответ из Парижа, категорически запрещающий погрузку угля в Дакаре в пределах территориальных вод.

Нет, господа, зря…

Нет, господа, зря мы спасали этот Париж в 1914 году, жертвуя армией Самсонова. Вот если бы послать эту армию на Марну – на усиление корпусов генерала Клука, да еще 1-ю армию Ренненкампфа добавить, то, верное слово, до сих пор бы в Империи жили, в Европы через Вержболово ездили бы, а Государь с Кайзером по дням тезоименитств и прочим торжественным датам приветственными телеграммами обменивались бы и в гости к друг другу заглядывали. Запросто. Как царь к царю.

И ведь пытался нас Государь спасти, заключив с братцем Вилли соглашение в Бьёрке. Так не дали. Витте с Ламздорфом, разумеется. Да и Генштаб наш, неясно на кого работающий, этих двух поддержал. Хотя к Генштабу, судя по результатам его патриотической деятельности, особых вопросов нет. Одно сознательное и планомерное уничтожение опоры Престола и Отечества – Русской Императорской гвардии – от второстепенных сражений начала Мировой войны до не менее второстепенных сражений осени 1916 года – вполне расставляет точки над «i». Эту тему уже довелось затрагивать^{169} и, видно, еще придется.

А сейчас вернемся в Дакар. Там для полного счастья еще немецкие угольщики права качать стали.

Сообщите порты

«Гамбург-Американская линия» запретила своим угольщикам следовать за эскадрой и потребовала, чтобы пароходам были сообщены порты, куда собирается заходить эскадра, чтобы те могли заранее туда приходить. Рожественский сообщил в Петербург, что таких портов, которые могли бы быть указаны как места для погрузки угля, по пути эскадры нет и что все колониальные власти Африки предупреждены своими правительствами не допускать его эскадру в пределы территориальных вод.

Адмирал просил правительство повлиять на «Гамбург-Американскую линию», чтобы та разрешила своим пароходам следовать за эскадрой и в хорошую погоду снабжать ее углем в море при помощи баркасов.

Перед самым уходом из Дакара Рожественский получил телеграмму из Главного Морского Штаба, который уведомлял его, что три японских крейсера готовятся напасть на эскадру по «западную сторону Малайского архипелага». По утверждению ГМШ, эти крейсеры держатся у Коломбо и снабжены минами заграждения. Кроме того, сообщал ГМШ, японцы знают место рандеву наших эскадр в Индийском океане.

Об очередном «поражении» Куропаткина на реке Шахэ, о 1-й эскадре, о Порт-Артурc и Владивостоке Адмирала информировать нужным не сочли. Настроение, небось, не хотели портить.

4.6. От Дакара до Ангра-Пекена

3 ноября эскадра покинула Дакар и, следуя за «Суворовым», пошла через Гвинейский залив к наименее исследованным берегам Экваториальной Африки. Жара становилась нестерпимой. В адмиральском помещении температура доходила до 45°С. Матросы спали на верхней палубе. Некоторые офицеры, купив на берегу циновки, также спали наверху. Даже на раскаленной палубе все-таки было более прохладно, чем в страшно душных каютах.

В письме к жене Адмирал писал:

«Плывем так, как и предполагал. Ежедневно 3–4 остановки из-за поломок на разных кораблях, так что, расходуя уголь на столько котлов, чтобы иметь 250 миль в сутки, мы в действительности продвигаемся всего миль на 200…

Плавание осложняется тем, что нельзя оторваться от берега (чтобы всегда иметь пристанище для погрузки угля), а берега низменны. Карты не точны: замеры лотом показывают глубину 60 сажень, а на карте отметка 2000 сажень… А приткнуться броненосцу здесь, вдали от всяких портовых средств, равносильно полной гибели.

Такие глубокосидящие суда, как наши, никогда не подходили к этим берегам, а броненосцы линейные и вообще этим путем никогда не плавали, так что я при каждом приближении к берегу нахожусь в смертельном страхе, хотя и принимаю всевозможные предосторожности. В общем, нам пока очень везет»^{170}.

На этом переходе Адмирал не сходил с мостика и буквально не отрывался от бинокля. На мачте «Суворова» то и дело поднимались сигналы с замечаниями кораблям, нарушавшим строй. 13 ноября флагманские и корабельные штурманы на «Суворове» обнаружили, что из-за неуточненного течения они ошиблись в расчетах и проскочили 30 миль на юг от устья реки Габун, куда направлялась эскадра.

При этом без традиционного праздника Нептуна, поскольку не заметив пересекли экватор и перемахнули в южное полушарие. «Суворов» развернул эскадру на север, снова пройдя экватор (праздновать решили на обратном пути), привел в 18:00 эскадру к устью реки Габун, встав на якорь вне территориальных вод Франции.

Обрадованный этим обстоятельством вице-губернатор прибыл на «Суворов» с «массой цветов и добрых пожеланий. Видимо, глубоко счастлив, что мы не вошли в реку… в Libreville проживает английский консул, который не упустил бы случая снова завопить о нарушении нейтралитета… И это – союзники!..»^{171}

17 ноября Адмирал получил через адмирала Авелана предупреждение английского правительства о том, что в районе порта Дурбан на юге Африки работают флотилии английских рыбаков, а потому крайне нежелательно повторение Гулльского инцидента.

На эту телеграмму Рожественский ответил нешифрованной, то есть доступной для чтения на всех промежуточных станциях телеграммой, которая гласила, что суда дурбанских рыбаков, пытающиеся прорезать строй эскадры или вообще приблизиться к ней на дистанцию минного выстрела, будут беспощадно уничтожены, о чем он попросил уведомить английское правительство для сообщения надлежащих инструкций рыбакам. После этой телеграммы на пути русской эскадры никто больше рыбку ловить не пытался.

Затем Адмирал был извещен ГМШ, что его встретит португальский пароход с войсками. Полагая, что пароходом будет передано какое-то важное сообщение, Адмирал решил идти в бухту Грейт-Фиш-Бей – единственную на побережье Африки крупную португальскую бухту, доступную для кораблей с большой осадкой, где португальский пароход мог рассчитывать соединиться с эскадрой.

И снова ни слова о положении на сопках Маньчжурии и в Порт-Артуре.

18 ноября в 16:00 по сигналу с «Суворова» эскадра стала сниматься с якоря. «Суворов» вел эскадру дальше вдоль неведомых берегов Экваториальной Африки.

По сигналам с флагмана корабли перестраивались, совершая различные эволюции. С офицерами и матросами постоянно проводились занятия по повышению боевой подготовки. Из-за отсутствия сведений с театра боевых действий у офицеров флагманского корабля, да и всей эскадры, создавалось впечатление, что, выпихнув эскадру из Балтики, ее судьбой совершенно перестали интересоваться и она уже забыта.

Это действовало угнетающе.

Лучше бы было так!

Но сейчас, через 100 лет, можно с определенностью сказать: лучше бы было так! Пусть бы забыли. В феврале зато во Владивостоке бы были. В целости! А если бы Того по дороге сунулся без ремонта и с шимозой обыкновенной – его сложности.

В кают-компании «Суворова» постоянно обсуждался вопрос о том, каковы результаты переговоров о предполагаемой покупке Россией чилийских и аргентинских броненосных крейсеров, которые, по замыслу, должны были усилить линейное ядро эскадры.

^{Офицеры эскадренного броненосца «Князь Суворов» и чины походного штаба Командующего 2-й эскадрой флота Тихого океана}

^{Во 2-м ряду третий слева В.В. Игнациус, пятый – А.П. Македонский, между ними, по-видимому, К.К. Клапье-де-Колонг. В 3-м ряду (между Игнациусом и Колонгом) пятый от колонны – П.А. Вырубов, в правом углу наверху второй справа – Н.И. Богданов. После Цусимского боя из группы остались в живых пять человек.} 

На одном из обедов в кают-компании, на котором присутствовал Адмирал, священник броненосца отец Назарий обратился к Рожественскому с вопросом, есть ли надежда на присоединение этих крейсеров к эскадре. Рожественский, зная, что с приобретением крейсеров ничего выйти не может в принципе, резко ответил священнику: «Тот, кто распускает слухи о покупке этих крейсеров, повторяет наглую ложь!»

Жара спадала, по ночам даже было холодно, вахтенные стали надевать тужурки. Перемена климата не прошла бесследно: на «Суворове» три офицера простудились. Стояла облачная погода, юго-восточный пассат, дующий из Антарктиды, развил крупную зыбь.

Около полудня 23 ноября «Суворов» привел эскадру к бухте Грейт-Фиш. У входа в бухту мотались на зыби точные, как хронометр, немецкие угольщики. Оказалось, что немцев выгнала из бухты, угрожая открыть огонь, португальская канонерская лодка. В 13:30 «Суворов» и остальные корабли встали на якорь у входа в бухту и немедленно к борту флагманского броненосца подошла португальская канонерка «Лимпомпо» с одной 6 5-мм пушкой и двумя митральезами. Ее командир поднялся на борт «Суворова» и потребовал, чтобы эскадра немедленно ушла из португальских территориальных вод. Рожественский очень вежливо и совершенно спокойно разъяснил португальцу, что от любого из берегов, принадлежащих Португалии, корабли отстоят на расстояние более 3 миль, т.е. находятся в нейтральных водах. Португалец продолжал настаивать на уходе эскадры, угрожая применить силу.

Этот мелкий гаденыш был в своем праве. За спиной Португалии стояла Англия с ее могущественным и вездесущим флотом.

Уже близок был юг Африки, где была развернута мощная английская эскадра. С этим приходилось считаться. Поэтому адмиралу Рожественскому ничего не оставалось, как заявить, что через положенные международным правом 24 часа он покинет бухту. Снова началась лихорадочная приемка угля на броненосцы. За несколько часов «Суворов» принял 647 тонн угля. С моря пришла еще одна португальская канонерка и встала в бухте, наблюдая за эскадрой…

В дневнике Владимира Семенова есть по этому поводу печальная и необычайно актуальная запись: «Международное право, о котором так много говорят в наши дни… не есть ли все оно сплошь подгонка под правовые нормы фактов грубого произвола, стремление ученых юристов “не потерять лица”, подыскать оправдание силе, не считающейся ни с каким правом?»

24 ноября около 16:00 эскадра покинула негостеприимную португальскую бухту и взяла курс в германскую колонию Ангра-Пекена. Лейтенант Вырубов писал домой:

«Чем южней, тем становится холодней. Здесь теперь, по-нашему, конец мая, вообще все навыворот: солнце движется против солнца, молодая луна имеет такой вид, как у нас последняя четверть… Подходя к Ангра-Пекене, мы первый раз встретили довольно свежий ветер, но нашим громадам хоть бы что – они почти не качаются!

Настроение у нас очень хорошее. Привыкли даже к отсутствию известий и к адмиральскому рыку. Специально послали госпиталь “Орел” в Капштадт за новостями, а то мы с 11 октября не имеем известий с войны. Отсюда мы идем прямо на Мадагаскар, где, наконец, получим почту и соединимся с отрядом Фелькерзама и черноморскими транспортами»^{172}.

4.7. Ангра-Пекена. Майорская бухта

28 ноября около 13:00 эскадра встала на якорь в Ангра-Пекене. Погода продолжала портиться. К двум часам эскадра, следуя за «Суворовым», стала медленно входить в бухту. Впереди шли катера, промеряя глубины. Ветер крепчал, срывая гребни волн, кидал клочья пены на корабли.

Броненосцы, подгоняемые ветром в корму, с трудом гасили инерцию, давая задний ход. На «Суворове», в момент подъема очередного сигнала, оборвало ветром фалы и унесло все флаги за борт. «Орел» потерял якорь. Нечего было и думать о погрузке угля – юго-западный ветер ревел уже с силой до 8 баллов. Из океана в бухту набегала крупная волна.

Германское радушие – радушие настоящее

Зато германские власти встретили эскадру вполне радушно. Впервые после Танжера эскадру не гнали из бухты в открытое море. Флаг-капитан Клапье-де-Колонг, «ездивший на разведки (в западную бухту), сообщил, возвратившись, что губернатор (в чине майора) принял его крайне радушно, а на дипломатичный намек – не будет ли препятствий для стоянки эскадры – сделал большие глаза, спрашивал:

“Какая эскадра? Где она находится?”

И категорически заявил, что так как из бухты, в которой он живет, никаких кораблей не видно и так как флота для дозора за берегами колонии у него не имеется, а сам он человек сухопутный и отнюдь не обязан и не намерен крейсировать в море на туземной пироге, да еще в такую погоду, то хоть бы сражение произошло за ближайшим мысом, он все равно ничего предпринять не может…

Когда офицеры (а, конечно, и команда через вестовых) узнали о “майорском” ответе, узнали, что нас не только не гонят, но даже и не ругают по поводу нашего прихода, все как-то ожили и развеселились. Про “майора” начали слагаться целые легенды, и самое слово это сделалось нарицательным.

Минер, лейтенант Богданов, прямо заявлял:

– Если “майор” преодолеет свою водобоязнь и приедет к Адмиралу с визитом, берусь затащить его в кают-компанию и приветствовать шампузой от лица русского флота! Надеюсь, господа, поддержите?

– Конечно! Конечно!..

– Не хорохорьтесь, дорогой! Я здесь – председатель, мне – честь приветствовать “майора” от лица всех! – смеялся старший офицер, капитан 2-го ранга Македонский.

– Исполать вам, коли вы становитесь во главе движения!.. – басил лейтенант. – На нас рассчитывайте! Нашелся же человек, что не плюет врыло! Надо такого уважить!..»^{173}

1 декабря за ночь ветер несколько стих. В 05:00 начали погрузку баркасами, так как из-за зыби подвести угольщики к борту броненосцев было еще невозможно.

Около 11 часов утра майор, теперь уже легендарный майор, приехал с визитом к Адмиралу на «Суворов». Невзирая на чин его встретили как настоящего губернатора. Майор завтракал у Адмирала, затем его чествовала кают-компания по программе Македонского и Богданова. Оркестр играл германский гимн. Почувствовав себя среди своих, майор последними словами ругал англичан, которые вооружают туземцев и натравливают их на немцев.

Майор говорил сущую правду. Лейтенант Вырубов в письме домой из Ангра-Пекена вполне подтверждает его слова:

«Сегодня пришел пароход с немецкими войсками. Оказывается, англичане снабдили оружием и направили на немцев воинственное пограничное племя черномазых. Нечего сказать, любезные соседи! Бедные немцы только что справились с Гереро, а тут опять готова неприятность.

Ангра-Пекена после Танжера – первый порт, откуда нас не просят честью; немцы даже рады нашему приходу. Вообще, это единственная нация, которая действительно нам много помогает. Французы оказались просто пр…»^{174}

Так что взаимопонимание было полным. По окончании обеда, прошедшего, как сказали бы сейчас, в теплой и дружественной обстановке, майора со всем решпектом под звуки салюта и германского гимна под руки спустили на германский катер «Алерт».

Весь день и большую часть ночи продолжалась погрузка угля. Ветер стих, но 2 декабря около 03:00 снова вдруг заревел с силою настоящего урагана. Угольные транспорты с размаху било о бронированные борта кораблей. Рос список поломок и аварий.

К 7 часам утра ветер внезапно стих. Флаг-капитан и флагманский артиллерист полковник Берсенев от имени Адмирала нанесли ответный визит майору-губернатору, а также командующему местными немецкими войсками и командиру прибывшего из Германии для усмирения туземцев экспедиционного отряда. Оба командующих были также майорами. К полудню оба последних майора прибыли на «Суворов». Снова салюты, германский гимн, тосты в кают-компании за победу над Японией, за искоренение желтой опасности и за погибель Англии! (А ведь как славно бы было! Добавить бы только к этому списку некоторые из бывших колоний.)

Как бы в ответ на эти тосты и пожелания в Ангра-Пекену из Капской колонии пришла английская канонерка. Ее командир немедленно прибыл на «Суворов» к Адмиралу и напомнил, что тот слишком долго стоит в бухте нейтральной Германии. Адмирал, проявляя ангельское терпение, как можно вежливее намекнул бравому британцу, что его дело беспокоиться об английских владениях. Тот не менее вежливо заметил, что он лишь хотел напомнить Адмиралу правила международного нейтралитета. С этими словами англичанин откланялся. Когда его катер отходил от «Суворова», броненосец салютовал английскому флагу в 9 выстрелов.

Жаль, не в упор. Одним будущим натовцем было бы меньше.

Высота 203

В Ангра-Пекене никаких сведений о ходе войны получить не удалось. Старые английские газеты, обнаруженные в маленьком немецком поселке, содержали сведения трехмесячной давности.

3 декабря из Капштадта пришел почтовый пароход. В одной из местных английских газет о русско-японской войне была маленькая заметка: «После долгих и упорных штурмов японцы овладели под Артуром высотой 203, которую русские называют “Vysokaia”.

Сердце капитана 2-го ранга Семенова упало: он понял, что артурской эскадре конец:

«– Высокая? Это где же? – спрашивали меня в кают-компании.

– Это на северо-западном углу нашего сухопутного фронта… – отвечал я, не вдаваясь в подробности.

– Высокая? Это – что же? – спросил адмирал каким-то странным тоном, пытливо заглядывая мне в глаза.

– Это, может быть, конец крепости, и во всяком случае – конец эскадре. С нее – все рейды и порт как на ладони…»

Русско-германские симпатии не вчера родились

«4 декабря в 9 часов 30 минут утра, погрузившись углем “по уши”, покинули гостеприимную “майорскую” бухту с тем, чтобы, никуда не заходя, добраться до Мадагаскара».

Майорское гостеприимство не было случайным. Русско-германские симпатии не вчера родились. Создатель германского флота Открытого моря гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц с определенной ностальгией вспоминает в своих мемуарах о славных временах, когда «германский и русский флот чувствовали себя почти братьями по оружию»^{175}. А длились эти времена почти до конца XIX века, пока не началось гибельное для России сближение с масонско-республиканской Францией. Но взаимные симпатии еще оставались. Приведем маленький, но характерный факт.

Адмирал Генрих Фаддеевич Цывинский рассказывает в своих воспоминаниях, как ему довелось быть с учебным судном Тихоокеанской эскадры – клипером «Крейсер» – в Шанхае, когда там открыли памятник германской канонерке «litis», одной из участниц штурма фортов Таку, незадолго до этого погибшей в тайфуне.

Церемонию открытия возглавил младший брат императора Вильгельма II принц Генрих Прусский, командующий в то время Восточно-Азиатскими крейсерскими силами Германской империи. Был парад, в котором кроме немецких приняли участие моряки всех эскадр, корабли которых находились в это время в Шанхае: американцы, японцы, итальянцы, англичане и русские.

«Принц принимал парад, отдавая честь по-военному, а нашему взводу крикнул по-русски:

– Спасибо, ребята»^{176}.[186]186
  Сын адмирала мичман Евгений Генрихович Цывинский пал в Цусимском бою на броненосце «Бородино».


[Закрыть]

Слова принца Генриха не были настроением минуты. Дочь Петра Аркадьевича Столыпина Мария Петровна Бок, жена знакомого нам героя Порт-Артура лейтенанта Бориса Ивановича Бока, в 1908–1910 годах морского агента в Германии и Голландии, на всю жизнь запомнила разговор, свидетельницей которого ей довелось стать во время визита отряда русских кораблей в Киль весной 1909 года. Принц Генрих был уже к этому времени гросс-адмиралом и командовал действующими силами боевого флота.

Начало визита было тревожным, поскольку враги двух империй уже тогда пытались спровоцировать между нами войну, воспользовавшись так называемым Боснийским кризисом. В тот раз война была предотвращена во многом благодаря усилиям Столыпина, считавшего безумием для России вести какую-либо войну, «пока не уничтожены злейшие – внутренние – враги величия России…

Пока же они существуют, они никогда не упустят ни одного удобного случая для уничтожения величия нашей Родины. А чем же еще могут быть созданы более благоприятные усилия для смуты, чем войной?»

«Итак, после прихода наших кораблей атмосфера сразу разрядилась, и на следующий день натянутые отношения сменились самыми теплыми и дружественными. Наступили оживленные, веселые дни, заполненные приглашениями и приемами и у принца Генриха, и на “Славе”, и на “Цесаревиче”, и на “Богатыре”.

На военном корабле каждое торжество носит совсем особенный отпечаток. Подвозящие вас к кораблю катера с молодцеватыми матросами, нарядные, веселые офицеры, помещения, так мало похожие на то, к чему мы привыкли на суше, подтянутость, блестящая чистота и элегантность всего окружающего – все это вместе взятое создает приподнятое настроение, при котором люди быстро знакомятся и как-то искренне относятся друг к другу.

Помню, как во время посещения принцем Генрихом и принцессой нашего броненосца “Цесаревич” принц долго и оживленно за бокалом шампанского в адмиральском помещении говорил с адмиралом Литвиновым, который слушал его с очень довольным выражением, и до нас донеслись слова:

– Каковы бы ни были отношения между Россией и Германией, я всегда оста-нусь верным другом вашего Царя, и он всегда найдет во мне поддержку. Я вас прошу по приходе в Россию доложить эти мои слова Государю Императору»^{177}.

Мария Петровна также свидетельствует, что почти до конца первого десятилетия XX века в Берлине сохранялся старый обычай, когда сменившийся у Бранденбургских ворот караул, проходя перед нашим посольством, играл русский гимн. Причем это не было указанием сверху.

И такие примеры можно легко умножить.

Гаральд Карлович Граф, участник Цусимы, старший офицер знаменитого «Новика» в Первую мировую войну, в 1930-х годах являлся начальником Канцелярии Великого Князя Кирилла Владимировича. Как таковому ему неоднократно доводилось общаться с бывшим кайзером. В своих воспоминаниях Г.К. Граф свидетельствует, что до конца жизни Вильгельм II очень сожалел, что в Мировую войну Германия и Россия были не на одной стороне^{178}.

Не лишне добавить, что в те же 1930-е годы именно в Германии германским писателем был создан монументальный литературный памятник 2-й эскадре и ее вождю – «Цусима» Франка Тисса.