Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 71 страниц)

И если к концу первого дня боя на русских броненосцах типа “Орел” оставалась четверть запаса снарядов, то на японских броненосных кораблях запасы снарядов должны были быть уже на исходе. Недаром японский флот каждый раз прекращал стрельбу, как только русская эскадра меняла курс на восток, юг или запад, и снова вступал в бой, как только русские корабли снова поворачивали на север.

Адмирал Того прекрасно сознавал опасность, что ему может не хватить снарядов, поэтому ограничивал их расход только для достижения одной цели – не дать русским кораблям прорваться на север».

О самурайской бережливости

Не так давно пошли разговоры, что Того шибко экономил снаряды, а 12-дюймовых и вовсе потратил только 446 штук, стреляя в 7 (семь!) раз медленнее, чем позволяла скорострельность его орудий, и это в битве, когда «решалась судьба империи».

И это на фоне минимум 1000 выпущенных нами крупнокалиберных снарядов. Когда почти сразу вышел из строя, а затем погиб «Ослябя», а вслед за ним вышел из строя «Суворов», а на относительно мало поврежденном «Орле» оставалось к вечеру в действии одно 12-дюймовое орудие.

Эдуард фон Берендс в своих показаниях пишет, что именно с Цусимы возникла теория «засыпания снарядами» по образцу японцев. И в этом с ним единодушны все уцелевшие участники боя.

А тут 70 лет спустя выясняется, что Того и вовсе почти не стрелял, а так – постреливал. Якобы сам Пэкинхэм сообщил. Так он для того, чтобы показать, что на фоне Того и «Нельсон жалкий сноб», он еще и не то покажет, особенно 70 лет спустя.

А японцы – те вообще говорят о себе очень тепло. Стреляли, мол, просто замечательно. Редко да метко. Били русские броненосцы, как белку в глаз.

Объяснимся. В 1978 году в № 5–8 журнала «Warship» была опубликована статья «The Battle of Tsu-Shima» Джона Кэмпбелла – «металлурга-пенсионера», посвятившего себя на заслуженном отдыхе вопросам морской истории. Базирующаяся в основном на стандартных японских данных о Цусиме, она посвящена именно вопросу, как Того смог 446 двенадцатидюймовыми снарядами уничтожить русский флот. Анализом, откуда взялись те или иные данные и насколько они достойны доверия, Кэмпбелл в принципе не занимался.

Любопытно, однако, что если версию Вячеслава Чистякова, основанную на строго фактических данных, не критиковал только ленивый, особенно из историков в погонах, то данные статьи металлурга на покое Джона Кэмпбелла вошли в работы многих отечественных авторов без какой-либо критики^{262}.[314]314
  Автор выражает глубокую благодарность своему старому и верному университетскому другу Михаилу Матушанскому, предоставившему – из далекого, но близкого русскому сердцу Дармштадта, – возможность ознакомиться в натуре с часто упоминаемой, но весьма труднодоступной статьей Кэмпбелла.


[Закрыть]

Что характерно, еще в 1955 году остававшимся в живых офицерам Русского Императорского Флота, в том числе участникам боя 14–15 мая 1905 года в проливе Крузенштерна, ничего о самурайской экономии в расходовании боеприпасов известно не было, хотя за новостями в этом вопросе они следили внимательно. И отчет Британского Адмиралтейства был им также знаком. Как, кстати, и Франку Тиссу, который, как и все до Кэмпбелла, считает, что русские корабли засыпались дождем японских снарядов.

Так что нет оснований отказываться от традиционной и многократно подтвержденной всеми без исключения свидетелями точки зрения на невероятную интенсивность японской стрельбы при Цусиме. И слова Александровского, что к вечеру 14 мая снаряды крупного калибра на эскадре адмирала Того могли быть на исходе, вполне обоснованы.

Следует вместе с тем подчеркнуть, что если и справедлива версия о 446 двенадцатидюймовых снарядах, то она только подтверждает чудовищную силу новых японских боеприпасов.

Хотя, возможно, ларчик открывается проще: в этом варианте японцы могут смело утверждать, что они проявили завидную предусмотрительность, и наутро у них оставался огромный запас снарядов. А потому нашу эскадру они остановили бы по-любому. Лишний листик в лавровый венок любимому адмиралу.

Внимательный читатель, думаю, уже обратил внимание, что ссылки на официальные японские данные без возможности их сколько-нибудь независимой проверки вообще сомнительны.

Забыли инструкцию?

Однако никто из командующих лиц 2-й эскадры не знал и не мог знать ни действительную силу новых японских боеприпасов, ни поражающую и сейчас воображение самурайскую запасливость. И верно говорит Георгий Александровский:

«…Инструкция адмирала Рожественского держаться соединенно должна была с особенными упорством соблюдаться в течение ночи, чтобы утром предстать перед японским флотом в соединенных силах и выдержать последний натиск японских броненосных кораблей в течение того короткого срока, на который им хватило бы остатков запасов снарядов.

А если японский флот в течение ночи будет пополнять свои боевые запасы, то он значительно отстанет от русской эскадры и вряд ли сможет в течение следующего дня ее догнать».

Однако, продолжает Александровский, оставшись без Адмирала, «командующие отрядами забыли об инструкции Рожественского, перестали заботиться о поддержании контакта с остальными отрядами и даже со всеми кораблями, входящими в состав их собственных отрядов.

Точно наступление темноты уменьшило у части начальников сознание своей ответственности и долга, которыми были они исполнены в столь высокой степени в течение дневного боя. Вместо того чтобы продолжать соединенно свой путь ночью, они вдруг начали заботиться только о сохранении своего корабля, а начальники отрядов – хотя бы только части кораблей, обладающих наибольшей быстроходностью».

Слова «…забыли об инструкции… перестали заботиться о поддержании контакта…» представляются слишком мягкими для характеристики действий командующих отрядами – вроде сочувственного похлопывания по плечу Куро-паткина со словами: «Бездарный ты наш!»

Но ситуацию, сложившуюся в ночь на 15 мая, Александровский описывает достаточно верно.

8.2. Черная ночь

Этой ночью брошенные флагманами погибли при исполнении воинского долга эскадренные броненосцы «Наварин» и «Сисой Великий». Ветераны китайской кампании 1900 года. Корабли, волею адмирала П.П. Тыртова дважды прошедшие путь от дальневосточных берегов и обратно.

Апокриф с «Наварина»

С торпедированного «Наварина» чудом спаслись три матроса: комендор Степан Кузьмин, кочегар 2-й статьи Порфирий Дергачев и сигнальщик Иван Седов. Всем им более полусуток пришлось провести в ледяной воде, поскольку потопившие «Наварин» японские миноносцы не только не спасали гибнувших людей, но, напротив – стреляли по ним «на голос»!

Седова в конце концов подобрал другой японский миноносец, и он попал в плен, а первых двух спас английский пароход, достойный капитан которого отказался передать спасенных на подошедший японский миноносец и доставил их в Тяньцзин.

Вскоре Кузьмин и Дергачев оказались на Родине, а в газете «Новое время» в № 10560 и 10619 за 1905 год напечатан был их бесхитростный рассказ о судьбе броненосца и его геройского экипажа. Рассказ этот повторен в «Летописи войны с Японией». Приведем два маленьких эпизода из него.

Первый носит апокрифический характер и передает, скорее, настроение и дух участников боя:

«Оба эти матроса сами не видели, но им говорили на “Наварине” еще ночью другие, что на “Суворове” вечером был сигнал, что Адмирал переносит флаг на “Александр III”, а несколько времени спустя на “Александре III” висел сигнал: “Адмирал в полном здравии, биться до последней капли крови”».

Второй эпизод вполне реалистичен и повествует о последних минутах жизни броненосца:

«Затем настала ночь, и бесчисленное множество миноносцев показалось со всех сторон… Первая из японских мин взорвалась в носовой части, сделав пробоину, на которую не удалось наложить пластырь: “большая волна одолевала”, по словам матросов.

Пробитый еще второю миною, броненосец стал окончательно тонуть в 2 часа по полуночи, не прерывая стрельбы. Из офицеров были ранены: командир, барон Фитингоф – в голову и грудь (тяжко); старший артиллерийский офицер Измайлов – в лицо и мичман Челкунов – легко (“мог ходить”).

Верные принятому решению – “Умереть, но не сдаться!”, офицеры перед самою гибелью судна простились с выстроенною командою и, готовясь к мученической смерти за Царя и Родину, братски перецеловались друг с другом, а изувеченный, но бодрый духом командир приказал снести себя в штурманскую рубку, где и погиб со своим броненосцем!..»^{263}

Последние часы броненосца «Сисой Великий»

Со смертельно раненного «Сисоя» ценой подъема над ним японского флага спаслась большая часть экипажа. Лейтенант Александр Витгефт так вспоминал последний вечер и ночь своего броненосца^{264}.

Небогатов бросает ветеранов

«С переднего мостика, как электрический ток, прибежало известие, что на повороте перевернулся “Бородино”. Дальше картина неожиданно изменилась: крейсера наши в одной кильватерной колонне оказались идущими на юг, а броненосцы опять шли на север, причем мало-помалу стали уходить от “Сисоя”, “Наварина” и “Нахимова”, державшихся вместе и не могущих держать хода более 8 узлов, в особенности “Сисой”, у которого дифферент на нос стал таким, что вода доходила почти до верха форштевня.

Небогатов со своими судами мало-помалу стал уходить вперед; темнота наступала более и более, и, наконец, Небогатов перестал быть видным. По-моему, все это происходило в продолжение не более получаса, и хотя я временами и уходил вниз к своим динамо и турбинам, однако все же хорошо запомнил картину».

Минные атаки

«С наступлением темноты мы оказались одни с “Наварином” и “Нахимовым”. Все огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы…

На всякий случай я приказал двум моим любимым квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда, в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.

Вскоре на нас была произведена первая минная атака… Не успели мы открыть огня, как загрохотали “Наварин” и “Нахимов” и открыли свои прожектора. Мы последовали их примеру и в свои лучи прожекторов поймали два миноносца на расстоянии двух-четырех кабельтовых, лежавших на параллельном с нами курсе. Одним из выстрелов 12-дюймового орудия на одном из миноносцев, четырехтрубном, произошел взрыв около второй трубы; он запарил, стал валиться на бок и, как мне кажется, среди своего пара перевернулся…

По окончанию атаки “Сисой”, “Наварин” и “Нахимов” уже не находились больше в строе кильватера и мало-помалу стали отделяться друг от друга…»

Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе

Минные атаки следовали одна за другой:

«…В свете прожектора я увидел четырехтрубный миноносец, почти копию наших миноносцев, держащий на мачте какой-то сигнал. Сходство было такое поразительное, что часть команды начала уже кричать: “не стреляйте – это наш”. К счастью, хорошо были видны на его боргу четыре громадных японских знака, по которым комендоры и поняли, что это японец. Флага у него не было.

Палили наши 47-мм пушки, трещал пулемет, временами давало выстрелы 75-мм орудие, и миноносец поворотом “Сисоя” приводился за корму. Вдруг грохнула наша 12-дюймовая кормовая пушка, на миноносце раздался посредине его взрыв; середина его осела, нос и корма поднялись, миноносец как бы развалился пополам, и все пошло ко дну. Картина была очень приятна, так что я забыл и про боль в ушах, и про неясность в голове и закричал от радости…

Опять атака: два миноносца справа на параллельном курсе, а один пролетел контргалсом по левому борту в расстоянии одного-двух кабельтовых. Опять стреляли по ним и на этот раз опять счастливо, как мне показалось: один из миноносцев, шилаусского типа с одной трубой, быстро зарылся носом в воду от попавшего туда, кажется, 6-дюймового снаряда, а затем среди пара и среди взрывов снарядов ушел под воду.

Опять тихо. Настроение отличное. Чувствуется уверенность в себе. Пошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы не действуют в боевой рубке (ходовая вместе с мостиком была исковеркана), то правим по Полярной звезде…»

Как видим, только «Сисой Великий» потопил три японских миноносца. Если посчитать число заведомо разорванных и потопленных русскими снарядами миноносцев по донесениям о бое с других кораблей 2-й эскадры, то число это уж точно больше десятка. Каждый может проверить это самостоятельно.

Так что 3 погибших миноносца по «официальным японским данным» – очередная японская туфта, странная только тем, что при такой крупной победе о потерях в миноносцах можно было бы и не врать.

Сбит левый винт и заклинен руль

«Вдруг по борту пробежал миноносец очень близко и за кормой повернул и бросился нас догонять… Прошла минута ожесточенной стрельбы по нему; он стал уже уходить в сторону, как вдруг раздался глухой удар в корме, на самом юте полетели наверх какие-то щепки и невысокий столб воды – мы получили мину прямо в румпельное отделение. Броненосец продолжал бешено катиться влево, так как оказалось, что попавшая мина сбила левый винт и почти заклинила руль на правом борту…

Некоторое время мы шли под ручным управлением, а затем пришлось это бросить, так как рулевое отделение мало-помалу затоплялось водой, и вскоре люди на штурвале оказались стоящими по живот в воде. Тогда старший офицер приказал всем выходить, и затем задраили люк рулевого отделения.

С этого момента броненосец лишился способности управляться, так как хотя обе машины и работали, но одна пустым почти валом с какими-то ошметками винта».

Готовить к взрыву?

«Выйдя наверх, я увидел, что мы идем все время по дуге и временами делаем какие-то зигзаги. Я тогда пошел к командиру на мостик и спросил его, не надо ли готовить броненосец к взрыву, на что он отвечал:

“Не надо, голубчик. Если не потонем и, быть может, доберемся до ближайшего берега, то высадим команду, затопимся кингстонами”…

С этого момента мы больше не были атакованы ни разу, хотя кругом заметна бывала временами какая-то деятельность, судя по показывающимся на мгновение огонькам, но мы шли, как подбитая курица, кружа дугу, смиренно ожидая мины.

Наконец взошла луна и стало довольно светло. Миноносцев не было. Повозившись опять около турбин, посмотрев на то, как понемногу через носовую переборку хлещет из швов вода, я опять вышел наверх, присел на какой-то ящик и от усталости заснул.

Проснулся я уже, когда всходило солнце, вероятно, от холода…

От минного механика я узнал, что мы стараемся идти к берегу выкидываться, что вода мало-помалу прибывает и что, вероятно, часа через три пойдем ко дну, если не доберемся до берега…»

Цусимский диалог: «Через полчаса сам иду ко дну»

«Вдруг среди туманного горизонта показался “Владимир Мономах”, идущий к нам под креном. По приказанию командира начали ему сигналить прожектором:

“Прошу подойти и снять людей с броненосца”.

На это с “Мономаха”, уже приблизившегося к нам, последовал ответ:

“Через полчаса сам иду ко дну”.

Затем “Мономах” прошел у нас под кормой и тихо поплелся к японскому берегу, а к нам подошел шедший с “Мономахом” миноносец “Громкий”. Командир “Громкого” капитан 2 ранга Керн крикнул в рупор:

“Имею вполне исправные машины и уголь до Владивостока, могу принять часть ваших людей”.

Наш командир крикнул:

“Благодарю, не надо”[315]315
  Похоже, командир Озеров не хотел, чтобы кто-нибудь из команды «Сисоя» оказался во Владивостоке раньше него.


[Закрыть].

Тогда Керн спросил, не нужно ли будет чего-нибудь передать, на что командир ответил: “Передайте во Владивостоке, что встретили меня разбитым в бою, с минной пробоиной, с дифферентом на нос, лишенного возможности управляться и понемногу идущего ко дну”.

На миноносце офицеры помахали нам фуражками, затем миноносец дал ход и побежал к “Мономаху”.

Завидно было смотреть на это, – тяжело вздохнулось тогда многим из нас!» Моряки «Сисоя» не могли знать, что несколько часов спустя капитан 2-го ранга Георгий Федорович Керн будет убит на мостике своего корабля в неравном бою с отрядом японских миноносцев. Миноносец «Громкий» с прибитым к фок-мачте Андреевским флагом пойдет ко дну, а остатки команды с принявшим на себя командование мичманом Владимиром Николаевичем Потемкиным[316]316
  Награжден Георгиевским оружием за Цусимский бой. В дальнейшем капитан 1-го ранга. Стойко боролся с большевиками в рядах Добровольческой армии с первых дней ее существования. Участник «Ледяного похода».


[Закрыть] после гибели миноносца будут подняты из воды японскими шлюпками.

Командир спустил кормовой флаг!

«Через некоторое время на горизонте показались два корабля: у нас пробили тревогу. Оставшись на некоторое время наверху, я услышал сверху, со спардека, голоса, что это японцы, и ушел вниз. Через некоторое время кто-то принес известие, что это не военные суда, а транспорты и что командир приказал поднять сигнал о бедствии.

Тем временем пришло приказание уничтожать на всякий случай все секретные книги, оружие, приборы и т.д. Я побежал на станцию беспроволочного телеграфа, выбросил шифры, затем приказал уничтожить станцию, а сам пошел выбрасывать ружья и револьверы. Кругом офицеры и команда выбрасывали из иллюминаторов ружья и прочее. Ревизор вытащил денежный сундук и выносил с несколькими офицерами и выбрасывал за борт содержимое сундука…

Вдруг ко мне подбежал в сильном возбуждении минный механик Щетинин и взволнованным голосом сообщил, что командир сейчас спустил кормовой флаг и японцы с транспортов, подошедших к нам кабельтовых на 10, спускают шлюпки. Он ужасно ругался и сказал, что сию минуту идет открывать кингстоны, чтобы затопить машины и кочегарки. От такого известия я бомбой вылетел наверх и – увы! – действительно, кормового флага у нас уже не было: у борта стоял наш спущенный баркас и в него кончали грузить раненых. Японские транспорты… стояли кабельтовых в 10, и от одного из них шла к нам шлюпка.

В это время командир прислал приказание всем офицерам собраться на спардеке. Придя на спардек, я нашел там почти всех офицеров. Пришел командир с измученным лицом и сказал нам, что “он, не видя больше исхода и не имея возможности что-нибудь предпринять, спустил флаг для спасения оставшихся на корабле живых; что он сам лично даст ответ в этом перед Родиной и Царем”.

Все стояли, как пораженные громом, почти никто не сказал ни слова, только старший офицер воскликнул: “Но ведь это позор, нужно что-нибудь делать!” – молчание было ему ответом.

Минный механик Щетинин, а за ним трюмный Кошевой бросились вниз. Предполагая, что они идут открывать кингстоны, я последовал за ними. И вот в жилой палубе разыгралась такая сцена: Щетинин кричал и ругался резким голосом и открывал кингстон затопления паровой машины; Кошевой с трюмными возились около другого кингстонного ключа, и видны были у всех слезы и безнадежное выражение лица.

Я, не сказав ни слова, едва не разрыдавшись, пошел, остановил турбины, снял людей из всех помещений динамомашин и спалил обмотки двух машин. Затем мы все вышли наверх. В это время на палубу выскочил японский офицер с несколькими нижними чинами и машинистами с ключами и сказал по-французски, что он считает нас своим призом и просит сказать и повести его по нашим поврежденным отсекам.

На это командир ему ответил: “Раз он считает нас призом, пусть сам и разбирается в повреждениях”».

Японский флаг: подъем и спуск

«Тот рассердился, начал что-то кричать, затем схватил какого-то нашего матроса и с собою потащил вниз.

Проходя мимо гафеля, он остановился, подозвал своего сигнальщика и поднял японский флаг. Это резануло нас по сердцу, но наше внимание в это время сразу отвлеклось другим обстоятельством.

На фок-мачте у нас висел стеньговой флаг, у которого перебило фалы, и он заел в клотблоке. Какой-то японец полез на мачту его достать, но попытки его не привели ни к чему, флаг остался висеть и развеваться, а японец, усталый и озлобленный, опустился вниз. Как ни глупо, но это обстоятельство очень обрадовало меня, а затем и других офицеров.

Говорили со злорадством: “Врешь, пойдет ко дну броненосец под нашим флагом, поднятым выше японского”…

Так как бак у нас сидел уже в воде по носовую башню, а корма была здорово вздраена (дифферент на нос около 20 фут.), то посадка на баке шла много скорее, и вскоре вся моя рота уже съехала, и на баке команды не оставалось. Я пошел на ют и стал оттуда посылать людей на бак, но люди неохотно исполняли это и сравнительно немного пошло со мною на бак – большая часть осталась на юте.

Посадив этих людей, я увидел, что японцы поспешно спустили свой флаг с гафеля и поджидали на переднем конце спардека идущих одиночных людей с юта…»

Все затемнилось!

«Я задумался над всем прошедшим только что перед моими глазами. Я чувствовал полную неудовлетворенность и недовольство собою.

Неужели после столь славного боя “Сисоя”, после всего главного, всего тяжелого, что было в бою и ночью, – все так нелепо и обидно кончается!

Вся проявленная личным составом во время боя энергия и мужество – все это затемнилось грязным фактом спуска флага и висением, хоть некоторого незначительного времени, на гафеле нашего корабля японского военного флага!

Это чувство раздумья, самого тяжелого, еще долгое время после этого у меня являлось в часы, когда остаешься один, в вечерние часы, отчего у меня и явилась причина бессонницы…»

Под Андреевским флагом!

Броненосец «Сисой Великий» пошел ко дну под стеньговым Андреевским флагом на фок-мачте и, конечно, не может быть причтен к числу сданных, переданных врагу, преданных кораблей. Во всяком случае в материальном смысле. Офицерам и команде за бой были даны заслуженные награды. Но записки лейтенанта Витгефта, не предназначенные для печати, ясно показывают, какое влияние на душу производит грязный факт спуска Андреевского флага и висение, хоть некоторое незначительное время, на гафеле нашего корабля вражеского военного флага!

Вот почему этот безусловно героический броненосец, несомненно принадлежа к отряду сражавшихся до конца (через считанные минуты он все равно бы пошел ко дну от полученных в бою повреждений), является в этом отряде как бы представителем группы сдавшихся.

А командир Озеров выступает в роли мини-Небогатова.

Этот факт, помимо особенностей характера Мануила Васильевича, описанных в предыдущем рассказе лейтенанта Витгефта, не мог не отразиться на характере его показаний Следственной Комиссии, о чем уже говорилось выше.

Ему было, в чем самооправдываться.

Кроме «Сисоя» и «Наварина», черной ночью с 14 на 15 мая 1905 года в результате минных атак погибли броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» и крейсер «Владимир Мономах». Погибли как надо. Как выяснилось потом, оба корабля затонули сравнительно недалеко друг от друга, в видимости острова Цусима, утром 15 мая. Большая часть команды была спасена.

Ветераны эскадры, брошенные недостойным «руководством», сражались до конца и вошли в историю непобежденными.