Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 71 страниц)

Учитывая характеры отдельных людей и целых народов, невольно в очередной раз приходишь к мысли, что естественнее и полезнее для России были бы наши действия в союзе с Японией и Германией против всех остальных. Кроме, конечно, Султана Марокко и князя Николая Черногорского – “единственного верного союзника и друга России» по известному тосту Александра III.

4.8. Ангра-Пекена – Мадагаскар

Шторм

Между тем надвигался шторм. Броненосцы зарывались носами в крупную зыбь, высота которой достигала 6 метров. Огромные волны зыби накатывались на «Суворов». Броненосец не успевал взбираться на волну, и огромные массы воды обрушивались ему на палубу. Другим было не легче.

Николин день

6 декабря – Николин день. Слева по борту проплыла в дымке Столовая гора – приближался мыс Доброй Надежды. На эскадре служили обедню, был молебен. Эскадра салютовала своему Святому покровителю. Залпы салюта слышали в Капштадте. Английские газеты по этому случаю писали, что эскадра подверглась нападению и вела бой.

Торжественно прошел Николин день и на крейсере «Аврора». Капитан 1-го ранга Е.Р. Егорьев записал в своем дневнике:

«Шестое декабря. Накануне исповедовался, так как на крейсере говела половина команды, а сегодня мы причащались. Для этого перед уходом из последнего порта был к нам командирован с броненосца “Ослябя” иеромонах Виктор, чрезвычайно симпатичный батя, принадлежавший к составу черного духовенства Троице-Сергиевой лавры под Москвой. Несмотря на трудность служения при качке, доходящей до 25 градусов, он молодецки отслужил все службы и благополучно при таких же обстоятельствах приобщил нас.

Мы находились в этот день как раз у мыса Доброй Надежды, огибая южную оконечность Африки. Праздник этот у нас вышел тройной: Тезоименитство Государя Императора, причастие и день именин трех офицеров крейсера. Был салют.

За завтраком порядочный drop, и немало пролилось даром вина благодаря сильной качке, немало посуды летело под стол, даже вместе с теми, которые посуду держали в руках. Вечером была жженка, было вообще весело, но непогода продолжала усиливаться. SW-й ветер разыгрался до степени шторма и продолжался 7 и 8 декабря.

Волна под влиянием этого чрезвычайно сильного и упорного ветра разрослась в громадину. Немало волн вкатывало на верхнюю палубу, проникая всюду, где только могли, внутрь крейсера, но неприятность эту скоро одолели, принявшись самым решительным образом за общее закупоривание. Одновременно шла перегрузка угля из разных случайных угольных помещений в опоражнивающиеся угольные ямы.

Вследствие большой качки много было побито посуды, поломано мебели, падений. В жилых помещениях ходила всюду вода, проникавшая сквозь задраенные пушечные порты, так что всем приходилось бродить в высоких резиновых сапогах».

7 декабря эскадра повернула на северо-восток и вошла в Индийский океан. За ночь ветер усилился. К утру неправильная, беспокойная зыбь сменилась огромной волной, к счастью, попутной. Ветер крепчал, доходя порывами до 9 баллов.

Целые горы воды обрушивались на верхнюю палубу. Через плохо прочеканенный надводный борт «Суворова» и неплотно задраенные иллюминаторы вода проникала в каюты и разливалась по палубам. Машина давала перебои – винты выскакивали из воды, полосуя воздух. Ночью ветер затих, но к рассвету 8 декабря задул с полной силой.

«Волна 35 футов (10,5 м), а то и больше, – записал в дневнике капитан 2-го ранга Семенов. – Помоги Бог! Выдержат ли броненосцы? Захлестывает на верхнюю палубу. Волна так накрыла с кормы, что залило штабную рубку и поддало на верхний мостик…»

Шторм достиг силы 11 баллов. Волны увеличивались, образуя вокруг «Суворова» громадные крутые горы. Броненосец раскачивался и жалобно скрипел. По палубам вода переливалась целыми каскадами. Волны падали на башни и на мостики. Ветер ревел. Броненосец качался, зарываясь носом.

9 декабря шторм стал постепенно стихать. Еще шквалами налетал ветер в 5–6 баллов, но было ясно, что шторм пошел на убыль, – броненосцы выдержали испытание океаном.

Блестяще выдержала шторм и «Аврора», которой приходилось еще тяжелее. Еще одна запись из дневника ее командира.

Сигнализация Господа Бога

«Девятого декабря шторм начал стихать. Дальнейшее плавание было более благоприятно, погоды улучшились, но с приближением к тропикам становилось все жарче и жарче.

Опять пошла ужасная влага с теплом… опять все сделались полуголыми, опять настали бесконечные вздохи по поводу жары, сопровождаемые отчаянными выкриками о холодной минеральной воде. Пошло хлопанье содовых бутылок и бесконечное бросание пустых бутылок на дно океана, которыми вымощен, наверное, весь путь эскадры от Либавы, кругом Африки и дальше.

Только по вечерам чувствовалось хорошо. Сидя на юте, мы созерцали яркое звездное небо и почти непрерывные вспышки отдаленной молнии. Вспышки эти очень похожи на наши сигнальные, а потому не раз мы занимались тем, что, записав несколько знаков сигнализации Господа Бога, искали в сигнальных книгах их значение. Замечательно, что в большинстве случаев смысл их относился к вопросам войны».

10 декабря ветер почти стих, только крупная зыбь обрушивалась на корабли. В штабе беспокоились о судьбе рассеянных штормом транспортов, но они, к счастью, один за другим стали появляться на горизонте.

13 декабря прошли южную оконечность Мадагаскара, где было назначено рандеву с ушедшим в Капштадт госпитальным «Орлом», но парохода не было и в помине. Видимо, пережидал шторм в Капштадте.

В свободное от служебных занятий время

14 декабря слег Адмирал. Сказалось нервное напряжение труднейшего перехода, в ходе которого он 10 суток не сходил с мостика, изредка забываясь коротким сном в парусиновом кресле. В 11:00 «Суворов» внезапно наполнился диким ревом и свистом – лопнул главный паропровод.

«Совершенно инстинктивно, – вспоминает капитан 2-го ранга Семенов, – я выбежал наверх. “Суворов” был вне строя, выйдя вправо. По левому его борту проходила эскадра, которой он поднял сигнал:

“Так держать. Не следовать движениям адмирала”, что в переводе на разговорный язык означает: “Идите прежним курсом и строем, не обращайте на меня внимания”».

Оказалось, что у группы котлов лопнула труба, подающая пар от них в главный паропровод. К полудню управились, догнали эскадру и вступили на свое место.

По счастью обошлось без жертв. Три человека рисковали живьем свариться, но спаслись благодаря счастливому случаю и находчивости старшего. Поблизости оказалась открытая горловина угольной ямы. Только что лопнула труба и со свистом и ревом хлынул из нее пар, как старший, ни на мгновение не потерявшись, сразу сообразив, в чем дело, сунул своих помощников в яму, вскочил туда же сам и задраил за собой горловину.

Когда, почти через час, эти люди, которых считали погибшими, вылезали из своей темницы на свет Божий – радость была всеобщая. Адмирал перед фронтом команды хвалил их за находчивость, назвал молодцами, выдал денежные награды из собственного кошелька, а сам вдруг совершенно утратил свой усталый, больной вид и опять помолодел…

Старший доктор “Суворова” посмеивался:

– Видели? Подстегнуло – и ожил! Такие люди устают и хворают только в “свободное от служебных занятий время!”»

Ночью 15 декабря эскадра шла без огней в состоянии полной боевой готовности. Аппараты беспроволочного телеграфа броненосцев принимали смешанные знаки с двух значительно удаленных друг от друга пунктов. Эти таинственные депеши вызвали тревожное настроение. Сначала думали, что это телеграфируют крейсера-разведчики из отряда Фелькерзама, но скоро стало ясно, что телеграммы идут не от них.

Затемненные корабли следовали за «Суворовым» вдоль восточного побережья Мадагаскара. Утром с «Суворова» увидели очертания горных цепей на горизонте. Снова началась страшная жара, броненосцы шли в струе теплого течения, идущего с экватора на юг вдоль Мадагаскара.

16 декабря в 08:00 «Суворов» привел эскадру к южной оконечности небольшого островка Сент-Мари и встал на якорь в середине широкого пролива, отделяющего этот остров от Мадагаскара, на 30-саженной глубине, в чудно прозрачной воде ярко-синего цвета. Пролив имел ширину более 10 миль. Стоявшие в середине его русские корабли не нарушали нейтралитета Франции. Теперь главной заботой Рожественского было собрать эскадру.

Эскадра с момента выхода из Либавы находилась в походе 2,5 месяца, пройдя 10 000 миль…

Падение Порт-Артура. Трагедия и слава

А будет кто Царского Величества недругу город здаст изменою… таких изменников казнити смертию же.

Соборное уложение Царя Алексея Михайловича 1649 года, глава II, статья 3

Куда идти эскадре?

«Около 4 часов дня 16 декабря пришел из Капштадта госпитальный “Орел” и привез роковую весть: артурская эскадра потоплена огнем осадной артиллерии японцев».

Многие на эскадре были подавлены. Большинство офицеров и матросов были убеждены, что ко времени прихода 2-й эскадры на Дальний Восток 1-я эскадра успеет исправить все полученные в боях повреждения, и тогда обе эскадры составят силу, значительно превосходящую флот противника. Через несколько дней пришла весть о падении Порт-Артура. Первоначальная задача 2-й эскадры фактически была аннулирована. Идти ей больше было некуда.

Прорыв во Владивосток был на порядок сложнее, чем в Артур. Вместо могучей 1-й эскадры можно было рассчитывать теперь только на два оставшихся во Владивостоке крейсера. Да, при немедленном движении вперед адмирал Рожественский, несомненно, осуществил бы этот прорыв. Японский флот не прошел еще ремонт после годичной боевой работы у Порт-Артура. И уж, конечно, в этом случае и речи не было бы о его перевооружении новыми боеприпасами.

Но завоевывать море из Владивостока было несравненно труднее, чем из Порт-Артура. Чтобы выйти эскадре в Желтое море, через которое и шли основные перевозки в Маньчжурию, каждый раз нужно было бы преодолевать барьер Цусимы.

«Искренние» отношения

Понятно, почему японцы не жалея людей стремились любой ценой взять Порт-Артур до подхода 2-й эскадры. Но взять его они так и не смогли.

Порт-Артур сдали. Очередное предательство Царя и Отечества, плохо замаскированное, как и в случае с Небогатовым, заботой о малых сих.

На последнем параде японского гарнизона крепости Порт-Артур, состоявшемся 2 января 1945 года в ознаменование 40-й годовщины падения русской твердыни, комендант крепости генерал Оту вынужден был признать, что одной самурайской храбрости и мужества было недостаточно для взятия Порт-Артура. Потребовалось наличие «искренних» отношений между генералом Ноги и Стесселем.

Так через 40 лет японцы сами признали то, что в 1938 году сказал старый порт-артурский солдат в стихотворении «Портрет» Константина Симонова:

И если бы, подлая шкура, Не предал нас сам генерал, То этих твердынь Порт-Артура Солдат бы японцам не сдал.

^{После сытного обеда}

Чтобы не говорить много о лживости предателя Стесселя (а предатель он по-любому – потому, что передал – предал – врагу русскую крепость, не так важно даже за бабки или просто так), приведу один пример. В телеграмме на Высочайшее имя Стессель доносил:

«Крепость продержится лишь несколько дней, у нас нет снарядов…»^{179}

Данные о состоянии Порт-Артурской крепости на 20 декабря 1904 года (2 января 1905 года) свидетельствуют, что ко дню капитуляции в крепости оставалось 610 исправных орудий (из них 287 морских) и 207 855 снарядов различных калибров, включая 11-дюймовые.

Лжецы и изменники почему-то думают, что все у них сделано по-умному, а концы в воду спрятаны. Евангелие они не читают, а если читают, то с несомненным чувством собственного превосходства, а уж всерьез принимать сказанное там, Боже упаси. И недоступна им простая евангельская истина, что все тайное сделается явным, и никакие подделки документов и устранение свидетелей, физическое или моральное, не помогут. Не надейтесь.

К моменту предательской сдачи – на 329-й день войны и 156-й день тесного обложения – крепости из 60 укрепленных узлов – фортов, редутов и батарей – было потеряно не более 20! Количество пушек и снарядов нам известно. Кроме них у стойко держащего оборону 25-тысячного гарнизона (не считая 6 тысяч раненых и больных) оставалось 4,5 млн. патронов, продовольствия – на два месяца. Сдаваться никто не хотел.

110-тысячная армия генерала Ноги была перемолота в пыль под Порт-Артуром. В это число входит 10 000 офицеров. Причем это только официально признанные японцами потери. Многие из иностранных наблюдателей считали, что реальные потери осаждающих были больше. Всего в осаде русской плохо подготовленной к обороне и брошенной Командованием Маньчжурской армии крепости участвовало за весь период более 200 000 японских войск.

Это на 42 000 человек гарнизона крепости, считая на май 1904 года. Плюс моряки. Еще несколько тысяч.

Умереть всем, но не сдавать!

Никто не ожидал такого неожиданного и бесславного конца блестящей и героической обороны. И меньше всего сами японцы, кроме, возможно, генерала Ноги, у которого со Стесселем были «искренние» отношения. Английский наблюдатель в осаждающей армии Норригаард писал, что в самый день, когда последовала сдача Порт-Артура, офицеры в штабе Ноги говорили ему, что падение крепости ожидается не ранее, чем через полтора-два месяца. То есть как раз в феврале, если не в марте, как и говорил кавторанг Владимир Семенов.

Весть о капитуляции крепости Порт-Артур, защита которой являла собой невиданный со времен Севастополя пример мужества и героизма на войне, потрясла весь мир. Никто не мог, особенно у нас, в России, поверить, что столь блистательная оборона русской морской крепости закончилась столь бесславно.

Вот что заявил по этому поводу один из участников героической обороны Севастополя в войну Крымскую: «Падение Порт-Артура мне было больно… Я сам был военным. В наше время этого не было бы. Умереть всем, но не сдавать!..

В наше время считалось бы позором и казалось бы невозможным сдать крепость, имея запасы и 40-тысячную армию».

Имя этого участника – Лев Толстой. Все-таки сидел еще храбрый севастопольский поручик в нынешнем толстовце и пацифисте. Понимал ли вот только автор приведенных замечательных и верных слов, что в сдаче и капитуляции Порт-Артура его, Толстого, вина уж никак не меньше, чем Стесселя?

Как и следовало ожидать, известие о сдаче Порт-Артура вызвало в стране всплеск «революционной» активности, начиная с пресловутой провокации

^{Порт Артур. Моряки перевозят орудие для установки на батарее Крестовой горы}

9 января. На активность эту рассчитывали и ее подготавливали как японская разведка, так и деятели всех оппозиционных исторической русской власти партий и течений. Вредоносность последних для России бесконечно превышала вредоносность японской и всех прочих разведок мира.

^{«Севастополь» – последний сражавшийся броненосец Порт-Артурской эскадры}

^{Крен на правый борт в результате попадания двух торпед в корму при шестой атаке миноносцев врага в бухте Белый Волк. Затоплен капитаном 1-го ранго Н.О. фон Эссеном на глубокой воде, где незыблемо покоится до сих пор, служа напоминанием. Каждому о своем.}

И это они запомнили надолго

Но несмотря на предателей стесселей и куропаткиных, их покровителей и прикрывателей в Петербурге, слава русского оружия в Порт-Артуре сохранилась и преумножилась.

«В последние дни Артура на Высокую гору, – вспоминал один из участников той войны, – приходили солдаты поодиночке, со словами:

“Умирать пришли за Веру, Царя и Отечество”.

Приходили добровольно умирать… Пусть приведут подобный пример из жизни другой армии!»

В почти шестимесячной осаде, при подавляющем, чуть ли не пятикратном, численном превосходстве мощной осадной артиллерии и прочее, и прочее, ощущая непрерывную поддержку флота, японские храбрые воины не смогли победить в открытом бою русского солдата.

И это они запомнили надолго.

Осада Порт-Артура не принесла славы японскому оружию. Крепость не была взята, а была сдана. Об этом откровенно заявляет и сам командующий осадной японской армией генерал-полковник Ноги в письме к генералу Тераучи, написанном после сдачи Порт-Артура: «…Единственное чувство, которое я в настоящее время испытываю, – это стыд и страдание, что мне пришлось потратить так много человеческих жизней, боевых припасов и времени на недоконченное предприятие».

Пример, достойный подражания

В утешение славному генералу Ноги, потерявшему в штурмах упрямой русской крепости своих сыновей, скажем, что часть этих жизней была потрачена с вящей пользой для Японии, независимо даже от факта взятия Порт-Артура.

В сентябрьских безуспешных штурмах японцами горы Высокой было замечено в рядах атакующих большое количество людей в совершенно неуставном обмундировании. Оказалось, что это «волонтеры» из числа тех, кто громко выражал в тылу недовольство слишком медленными действиями японской армии под Порт-Артуром. Император Мэйдзи с чисто самурайским юмором посоветовал крикунам поучаствовать в осаде лично и, так сказать, ускорить процесс. В Японии в отличие от нашей страны после такого предложения оставался единственный путь – на передовую. Причем быстро-быстро. А то ведь и харакири могут предложить сделать.

Как гласит порт-артурский дневник инженер-капитана М.И Лурье: «Немногие из них вернулись домой, и число крикунов в Японии сильно уменьшилось… Не худо было бы, чтобы и наше правительство имело в виду этот остроумный способ избежать критики».

Дельное, кстати, было предложение!

Трагедия японского оружия

 
Сильный враг побежден жертвой многих бойцов.
Горы трупов лежат на полях и валах.
Как смотреть мне в глаза седовласых отцов?!!
Слишком многих ведь нет в этих славных рядах[187]187
  Четверостишие, написанное на китайском языке генералом Ноги Маресукэ – руководителем штурма Порт-Артура, весной 1906 года, когда японские войска с триумфом возвращались на родину.


[Закрыть]
 

Английский корреспондент Эллис Бартлетт, находившийся при армии Ноги и наблюдавший гигантскую битву под Порт-Артуром изо дня в день в продолжение всего периода осады, писал: «История осады Порт-Артура – это, от начала до конца, трагедия японского оружия. Только история осады, составленная по официальным документам главной квартиры, может раскрыть все тактические ошибки японцев, но подобная история едва ли появится в свет, пока настоящее поколение не сошло со сцены».

Такая история и не появилась. Написанное японским Морским Генеральным штабом официальное описание войны пристрастно и необъективно, оно умышленно искажает истину, говорит адмирал флота Иван Матвеевич Капитанец^{180}. В справедливости слов адмирала мы уже имели случай убедиться.

Значение обороны морской крепости Порт-Артур в ходе русско-японской войны 1904–1905 годов велико, прежде всего, в стратегическом отношении. Крепость продолжительное время приковывала к себе значительные сухопутные силы Японии и практически весь императорский Соединенный флот, при осаде было растрачено огромное количество боевых припасов. Японцы потеряли при осаде Порт-Артура 15 боевых кораблей. Еще 16 кораблей получили серьезные боевые повреждения.

Кроме потерь в корабельном составе, потери японского флота за 1904 год составили более 5000 матросов и офицеров. Из них около 2000 убитыми и утонувшими.

Весь флот был сильно изношен напряженной осадной службой. И хотя адмирал Того, убедившись, что Артурская эскадра не собирается выходить в море, часть кораблей отправил в ремонт, не ожидая конца осады, ремонт этот даже в январе был еще далеко не закончен.

Если 2-й эскадре после падения Порт-Артура вообще еще следовало идти на Дальний Восток, то делать это надо было незамедлительно.

Реакция 2-й эскадры

О настроении эскадры по получении двух известий подряд, круто меняющих ее судьбу, можно в определенной степени судить по письму домой лейтенанта Вырубова:

«В St. Mary на нас посыпались одни за другими тяжелые известия с Востока: ужасная гибель эскадры, бездействие Куропаткина, наконец, капитуляция Артура! Есть с чего прийти в отчаянье и пасть духом! Но, должно быть, еще велики наши духовные силы, так как с гордостью могу сказать, что и тени уныния нет на нашей эскадре, хотя один Бог знает, что мы все пережили и как нам все это тяжело. В довершение всего госпиталь “Орел” привез английские газеты из Капштадта, полные инсинуаций по нашему адресу, с массой тревожных вестей из России.

При этих условиях известие, что Камимура с 8-мью броненосными крейсерами и 12 миноносцами идет нам навстречу и уже прошел Цейлон – было для нас большой радостью. Мне лично не верится: слишком уж глупо со стороны японцев удаляться от своей базы и подставлять нам свой флот по частям…»^{181}

Где соединить эскадру?

Адмирал планировал соединить эскадру в хорошо оборудованном порту Диего-Суарец. Однако в тот же день, 16 декабря, он получил телеграмму из Морского Министерства, извещавшую его, что из-за протестов Японии по поводу систематических нарушений нейтралитета Франции французское правительство «Признает невозможным сосредоточение нашей эскадры в Диего-Суарец, как было предположено, и настойчиво просит выбрать для этой цели другой пункт, указанный им ранее, а именно – у острова Носси-Бе, по северо-западную сторону острова Мадагаскар…»

И что контр-адмиралу Фелькерзаму уже приказано идти именно туда.

Планы адмирала Рожественского оказались спутанными. Он надеялся в Диего-Суарец отремонтировать корабли и снабдить их всем необходимым для похода через Индийский океан. Лейтенант Свенторжецкий, фактический начальник штаба и доверенное лицо Адмирала, говорил капитану 2-го ранга Семенову, что Командующий эскадрой был глубоко возмущен таким самоуправством «стратегов из-под шпица».

Заход в Носси-Бе удлинял переход более чем на 600 миль и был небезопасен в навигационном отношении. В этой своей малопосещаемой части Мозамбикский пролив был весьма плохо обследован. Сама лоция рекомендовала плавать здесь со всеми предосторожностями, отнюдь не ручаясь за точность промера, а наоборот, указывая на возможность существования не нанесенных на карту коралловых рифов, круто поднимающихся с больших глубин.

Петербург как нарочно подставлял боевые корабли, идущие к театру военных действий, под посадку на мель в неизведанных водах, толкая на возможную гибель.

Знал бы Адмирал, что это еще цветочки!

^{Команда эскадренного броненосца «Князь Суворов»}

Рождество 1904 года на «Суворове»

На 24 декабря Адмирал назначил выход своего отряда в Носси-Бе, где корабли отряда контр-адмирала фон Фелькерзама уже успели встать на «плановый» ремонт. Сам Адмирал комментировал это так:

«Однажды, едва не столкнувшись со мною на трапе, он кинул отрывистое замечание:

– Каково? После большого перехода законный отдых! Традиция!..

– Старые корабли, Ваше Превосходительство, – пробовал возразить я. – Ведь переход действительно большой…

– А впереди – еще больше! Если такие старые, что ходить не могут – черт с ними! Не надо хлама! Да нет! Просто привычка!.. Сам пойду – выволоку!..»^{182}

К моменту выхода отряда выяснилось, что наша дипломатия в очередной раз поддалась панике: французы, повозмущавшись для порядка, уже даже отметили буйками места стоянки кораблей русской эскадры на рейде Диего-Суареца, пригнали 1000 быков в рамках снабжения эскадры провиантом, резко увеличили штаты портовых мастерских для спешного выполнения ремонтных работ и были неформально удивлены податливостью нашей дипломатии и шедшего у нее на поводу, как и в случае с занятием Порт-Артура, Морского Ведомства.

Но уж и откликнулась нам эта податливость в дальнейшем… До сих пор аукается.

25 декабря, в первый день праздника Рождества Христова, «Суворов», а за ним все корабли эскадры, подняли стеньговые флаги.

«После обедни и положенного по уставу парада Адмирал собрал команду на шканцы и с чаркой в руке произнес короткую, но глубоко прочувствованную речь. Она записана в моей памятной книжке почти дословно.

– Дай вам Бог, верой и правдой послужив Родине, в добром здоровье вернуться домой и порадоваться на оставленные там семьи. Нам здесь и в великий праздник приходится служить и работать! Да иной раз и как еще работать!.. Что делать – на то война.

Не мне вас благодарить за службу. И вы, и я – одинаково служим Родине. Мое право, мой долг – только донести Государю, как вы служите, какие вы молодцы, а благодарить будет Он сам, от лица России… Трудное наше дело – далек путь, силен враг… Но помните, что “ВСЯ РОССИЯ С ВЕРОЙ И КРЕПКОЙ НАДЕЖДОЙ ВЗИРАЕТ НА ВАС!”

Помоги нам Бог послужить ей с честью, оправдать ее веру, не обмануть надежды…

А на вас – я надеюсь!.. За нее! За Россию!.. – И резким движением опрокинув в рот чарку, он высоко поднял ее над обнаженной головой.

Адмирал начал свою речь обычным уверенным голосом, но чем дальше говорил, тем заметнее волновался, тем резче звенела в его голосе какая-то непонятная нота – не то слепой веры, не то мрачной решимости отчаяния…

Команда, первоначально чинно собравшаяся на шканцах, всецело поддалась его обаянию. В глубоком молчании, стараясь не шуметь, люди, чтобы лучше слышать и видеть, громоздились на плечи друг друга, как кошки вползали по снастям на мостики, ростры, шлюпки, борта, крыши башен…

Последние слова, произнесенные явно дрогнувшим голосом, были покрыты мощным “Ура!”, заглушившим гром орудийного салюта… Передние ряды едва сдерживали задние… Казалась, вот-вот вся эта лавина тесно сгрудившихся человеческих тел хлынет на Адмирала… В воздухе мелькали фуражки, руки, поднятые как для клятвы, многие крестились, у многих на глазах были слезы, которых не стыдились… И среди стихийного рева (в нарушение устава) резко выделялись отдельные крики:

“Послужим! Не выдадим! Веди! Веди!..”

Долго не могла успокоиться команда. Даже к чарке шли неохотно. Про обед словно забыли…

“Эх! – невольно подумал я, – кабы сейчас да в бой!..”

Увы! Еще целый океан отделял нас от неприятеля…»^{183}

Надо сказать, что беспокоился Владимир Семенов напрасно: 14 мая 1905 года экипаж эскадренного броненосца «Суворов» послужил! И не выдал!

«Суворов» повел эскадру дальше. Шли медленно. Точных карт этого района не было. Рифы и мели были помечены на картах: «неточно», «сомнительно». С носа броненосца постоянно замеряли глубину. Сигнальщики на мостиках и марсах следили за морем и горизонтом.

С первыми лучами рассвета 27 декабря эскадра начала входить в Носси-Бе. На «Суворове», приветствуя отряд контр-адмирала Фелькерзама, грянул марш, раздались залпы артиллерийского салюта. Уже смертельно больной Фелькерзам прибыл на «Суворов» и сердечно расцеловался с Рожественским под крики «Ура!» построенных экипажей.

Половина труднейшего, беспрецедентного плавания завершилась. Огромная эскадра, не потеряв ни одного корабля, сосредоточилась в Носси-Бе.

Хеллвилль

Раньше броненосцев утром 25 декабря в Носси-Бе пришел крейсер «Аврора», вместе с 1-м отрядом совершивший беспримерный поход вокруг Африки и в 11-балльный шторм обогнувший мыс Доброй Надежды. Командир крейсера каперанг Егорьев записал в своем дневнике:

«На рейде застали отряд адмирала Фелькерзама с множеством транспортов… Другой половине нашей эскадры и новым впечатлениям мы, конечно, сильно обрадовались…

Броненосцы с адмиралом Рожественским прибыли к нам 27 декабря. Военные суда наши почти незаметны, так как теряются в огромном числе транспортных судов. В общем, если исключить четыре однотипных броненосца, преобладает удивительная разнотипность. Каждое судно составляет положительно unicum, годный для сохранения в музеях в назидание потомкам: “Алмаз”, “Светлана”, “Жемчуг”, “Аврора”, “Донской”, “Наварин”, “Сисой” и “Нахимов”.

Однотипные семь миноносцев, которые уже успели износиться в прошлом году в походе в Порт-Артур, ныне после ремонта в Кронштадтском порту снова пришли в такое состояние, что вряд ли кто из них дойдет до неприятеля.

Присоединились еще к нам гиганты-немцы: “Урал”, “Терек” и “Кубань” – будущие разведчики, лучшие ходоки нашей эскадры и громаднейшие щиты для японских артиллеристов. Попадания в них будут сразу же видны японцам, так как после первого произойдет огромнейший пожар, несмотря на какую-то шарлатанскую огнестойкую жидкость, которой пропитывалось дерево.

Два негодных парохода “Малайя” и “Князь Горчаков” отправляются обратно с негодным людским товаром. Транспортов масса, и корабли нашей эскадры похожи на конвойных большого верблюжьего каравана…

Город Helleville – маленькая французская колония, приблизительно с 50 европейцами. В городке каменная католическая церковь, небольшой крытый рынок, трактир “Кафе-де-Пари”, галантерейный магазин, несколько второстепенных лавочек, маленький ледоделательный заводик, хороший мол для приставания шлюпок, два сарая с угольными брикетами, таможня, почта-гелиограф в Диего-Суарец, полицейский участок, дом губернатора, госпиталь на 20 коек. Повсюду встречаем католических сестер милосердия. Кругом чудная растительность. Громадные деревья манго усеяны плодами, которые валяются всюду на земле, едят их и люди, и куры, и утки. Даже чей-то белый конь, повалявшись на траве, получил оранжевую окраску от раздавленных манго. Много пальм с кокосами, лимонов, папай и других фруктов, названий которых не знаю. Многие деревья цветут очень яркими цветами, преимущественно красными, зелень всевозможных оттенков, лианы, веерные пальмы, громадные деревья из породы кактусовых. Масса хамелеонов, меняющих свои роскошные цвета, всяких ящериц и маленьких пестрых птичек.

Первые две недели мы пользовались ясными и опасными солнечными погодами, дальше пошли дождливые погоды с более умеренными температурами вроде +22R, когда чувствовали себя совсем хорошо.

Восьмого января все еще стоим, хотя 31 декабря был срок ухода отсюда»…