Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 71 страниц)

В общем, странное, двойственное впечатление осталось у меня от «Протоколов», как прочел их первый раз в середине 1970-х. И вместе с тем ощущение очень симпатичной личности самого Колчака. Не рядом как-то все. Оказалось, по счастью, нет никакой двойственности. Вот что стало мне известно, условно говоря, вчера.

Николай Дмитриевич Тальберг, человек, заслуживающий однозначного доверия своей не раз доказанной преданностью русской православной монархии, в 1967 году написал об адмирале Колчаке такие строки.

Я никогда не признаю отречения Государя!

«В 1927 году в Париже на публичном собрании правого крыла русской эмиграции поминалось лихом десятилетие преступной февральской революции. Мой большой друг и единомышленник граф Петр Васильевич Гендриков, недолгое время моряк, потом кавалергард, в момент революции Орловский губернатор, брат фрейлины Их Величеств графини Анастасии Васильевны, самоотверженно пожелавшей сопровождать Царскую Семью в Тобольск и вскоре после Ее гибели убитой большевиками, подчеркнул в своей речи верность Государю вице-адмирала Александра Васильевича Колчака. Последний был единственным из главнокомандующих фронтами [и флотами], который не внял зову генерала М.В. Алексеева просить Государя отречься от Престола. В печати впервые прочел я такое сообщение в статье Н. Кадесникова[230]230
  Кадесников Николай Зотикович (1895–1971). Мичман, инженер-механик линкора «Гангут». Участник Белого движения. В эмиграции служил в югославской армии. С 1955 года в Нью-Йорке. Сотрудник журнала «Военная быль». Автор «Краткого очерка Белой борьбы под Андреевским флагом на суше, морях, озерах и реках России в 1917–1922 годах», опубликованного впервые в серии «Русская морская зарубежная библиотека» (№ 79. Нью-Йорк, 1965). В настоящее время эта работа несколько раз переиздана у нас.


[Закрыть], напечатанной в журнале “Русское слово” (февраль 1967 года, № 2/98).

Долгом почитаю подтвердить это сообщение.

В тридцатых годах князь Сергей Георгиевич Романовский, герцог Лейхтенбергский, пасынок Великого Князя Николая Николаевича, рассказывал мне, что доблестный адмирал Колчак в самом начале смуты отправил его в Тифлис к Великому Князю с предложением, опираясь на командуемые им Кавказские войска и на Черноморский флот, создать контрреволюционное движение.

От себя добавлю, что к этому фронту примкнул бы, конечно, находившийся на юго-западе конный корпус под командой доблестного графа А.Ф. Келлера. Последний, как известно, отказался присягать Временному правительству.

В упомянутом выше журнале Н. Кадесников приводит следующее свидетельство Князя Сергея Григорьевича Романовского:

“Волею судеб Белое Дело, иначе говоря – борьба с красной революцией, для меня лично началась в ночь с 2 на 3 марта 1917 года, когда, вызвав меня на линейный корабль «Георгий Победоносец» (около 2:30 пополуночи), адмирал Колчак преподал мне ряд директив в связи с происшедшим несколько часов назад отречением Государя Императора.

Вот основная сущность того, что было мне сказано тогда адмиралом Колчаком, с которым еще задолго до мартовских событий 17 года мы говорили о возможностях революционного движения, о его предполагаемых формах и методах решительной борьбы с ним:

– Я никогда не признаю отречения Государя – оно незаконно и вынужденно. Сегодня же, по готовности миноносца, Вы отправитесь в Батум и Тифлис к Великому Князю Николаю Николаевичу, который только что вновь назначен Государем Верховным Главнокомандующим, однако… в условиях отсутствующей Верховной Власти, т.к. Государь отрекся от Престола.

Вы так и скажите Великому Князю, что я этого отречения не признал и никогда не признаю, что я считаю это отречение незаконным и вынужденным!.. Что в этих условиях я предлагаю Вел. Князю военную диктатуру, потому что сегодня только авторитет его имени, опирающийся на реальную силу, может еще остановить революцию, с которой мы обязаны всемерно бороться до полного ее поражения”[231]231
  Речь, заметим, идет о Феврале, а не об Октябре. Так что слова адмирала вполне сохраняют свою актуальность.


[Закрыть].

Что же ответил послу адмирала Колчака Великий Князь Николай Николаевич?

“Я – солдат и подчиняюсь существующей власти, – был ответ Великого Князя…”[232]232
  Дядя Николаша, как всегда, верен себе. Разыгрывает роль честного солдата. Перед кем? Родзянко, Гучковым, Милюковым, Керенским, авторами Приказа № 1, советами «собачьих и рачьих депутатов» и прочей сволочью? Тут уж даже не воскликнешь: глупость или измена?! Случай просто клинический. Не мудрено, что все вышло, как вышло.


[Закрыть]

…В эти страшные “юбилейные дйи” дни, когда начались страдания Царской Семьи, особенно захотелось вспомнить доблестного адмирала А.В. Колчака, оставшегося верным присяге…»^{227}

Так что вполне достоин был Александр Васильевич уважения даже со стороны очевидных врагов. Верный был человек. Понятно теперь, и почему патриарх Тихон благословил на борьбу адмирала Колчака, и почему адмирал Колчак восстановил в Сибири законы Российской Империи. Понятен становится и отрывок из разговора адмирала с генералом К.В. Сахаровым, приведенный последним в своих воспоминаниях:

«– Не может русский народ, – продолжал адмирал [Колчак], – остановиться ни на ком, ни удовлетвориться никем.

– Как вы представляете себе, Ваше Высокопревосходительство, будущее?

– Так же, как и каждый честный русский… Все слои русского народа, начиная с крестьян, думают только о восстановлении монархии, о призвании на престол своего народного Вождя – законного Царя. Только это имеет успех…»

И до сих пор, кстати, не найдено ни одной директивы А.В. Колчака, санкционирующей массовый белый террор в отношении рабочих и крестьян, в чем обвиняли адмирала советские партийные историки, а ныне продолжают обвинять их духовные наследники.

И полное основание имел ротмистр Князев сказать, что погиб адмирал «за Веру Православную, за Царя, за народ, за славу России».

За Веру и Верность адмирала союзнички и убили. Руками местных исполнителей. Вспомним самого Государя и его верных слуг графа Келлера и Хана Нахичеванского. И как всегда, главные виновники до сих пор не названы и не обличены. Но, жив Господь! Будущее длится долго.

А вот к «Протоколам» с сего момента советовал бы относиться с осторожностью. Как и к остальной изданной в совдепии в первые послереволюционные годы архивной литературе. Всегда можно наткнуться на очередную фальшивку типа «Дневников Вырубовой», малоталантливо состряпанных Щеголевым и «красным графом». У кобры не может быть человеческих детенышей. Не могут большевички полностью правдиво напечатать русского монархиста. По-моему, тот же Тальберг говорит, что и дневники и переписка Государя прошли соответствующую редакцию. Но все же лучше, чем ничего. Фальшивка-то, она внутри текста тоже чувствуется. Да и всю информацию грамотно исказить сложно.

Протоколы допросов Колчака были изданы уже в 1920-е годы. Потом на некоторое время, но не слишком усердно, засекречены. А последние 20 лет не издавал их только ленивый. И достаточно подробные сведения об адмирале Колчаке, по крайней мере года до 1916-го, они достаточно правдиво дают.

Родине пора узнать своих героев

Так вот, вице-адмиралу Русского Императорского Флота Зиновию Петровичу Рожественскому, совершившему самый беспрецедентный поход броненосного флота и выдержавшему самый ужасный морской бой в мировой истории, повезло значительно меньше, чем лейтенанту тех лет Колчаку.

Нигде и никогда в открытой литературе не увидеть подлинных слов Адмирала, кроме нескольких недобросовестно урезанных цитат в трудах многочисленных критиков. Исключения есть, но их можно пересчитать по пальцам. Но и там подлинных слов Адмирала почти нет. Даже в трудах таких людей, как Владимир Семенов, Франк Тисе, Георгий Александровский и Вячеслав Чистяков. Иногда ссылаются на письма адмирала к жене, напечатанные в журнале «Море» за 1911 год в № 6. Но письма к жене, согласитесь, – материал для суждений о боевых действиях не совсем подходящий.

А вместе с тем у нас есть краткое и на самом деле исчерпывающее изложение, по крайней мере, первого, решающего дня Цусимского боя и сопутствующих ему событий самим адмиралом Рожественским. Содержится оно в его рапортах и донесениях о бое, а также в его показаниях той самой Следственной Комиссии о Цусимском бое. Пришла пора узнать их.

Родина, наконец, должна узнать своих настоящих героев.

Рапорта в отличие от показаний приведем с возможными сокращениями, не искажающими картину боя. И небольшими дополнениями, уточняющими или иллюстрирующими действия русского флота в бою 14 мая.

И последнее, скептикам. За ту четверть века, что автор более или менее плотно занимается историей Цусимского боя, он не нашел ни одного случая сознательного искажения событий адмиралом Рожественским. Во всяком случае в выгодную для Адмирала сторону. Наоборот бывает. И в показаниях, и на суде по сдаче «Бедового», и на суде по сдаче эскадры Небогатовым. Имеет Адмирал малопопулярную ныне привычку брать на себя ответственность за все.

Недаром во время процесса о сдаче кораблей Небогатовым после свидетельского выступления адмирала Рожественского, когда он покидал зал, встали все: подсудимые, адвокаты, зрители. Из последних двух категорий никто своего поступка объяснить не смог. Некоторые потом долго оправдывались перед «передовой» общественностью.

Напротив, показания бывшего адмирала Небогатова – что в Следственной Комиссии, что в суде – представляют собой смесь откровенной или завуалированной лжи по всем существенным моментам и трюизмов, то есть того, что и так всем более или менее известно, по остальным. Так как именно эти показания наиболее тиражированы, начиная с Заключения Следственной Комиссии и «Отчета о сдаче эскадры Небогатова», основные указанные моменты будут разобраны и документально опровергнуты.

Как всегда, воспроизводя рапорта и показания Адмирала, позволим себе, не искажая и буквы текста, немного структурировать его подзаголовками для удобства чтения и восприятия. Комментарии будут указаны отдельно. Итак, впервые…

ЦУСИМСКИЙ БОЙ ГЛАЗАМИ АДМИРАЛА РОЖЕСТВЕНСКОГО

5. Морскому Министру Генерал-Адъютанта, Вице-Адмирала Рожественского РАПОРТ
июль 1905 года, Сасебо5.1. Встреча отрядов. Конец ожидания

«Отряд контр-адмирала Небогатова присоединился ко 2-й эскадре 26 апреля в море близ побережья Аннама, в 20 милях от входа в бухту Ван-Фонг…

Отряд был встречен с общим одушевлением, так как все понимали, что с присоединением его открывалась возможность дальнейшего движения и наступал конец бесцельных стоянок днем в море с застопоренными машинами и деморализующих команды ночных плаваний с ходом не более 4 узлов, который нельзя было увеличивать ради сбережения угля.

Прибытие отряда контр-адмирала Небогатова было тем более желанным, что в указанном тягостном положении эскадра находилась с 1-го апреля, после 30-дневного перехода от Мадагаскара и после 6 месяцев изнурительной жизни в тропиках, в условиях постоянной готовности к отражению возможных попыток неприятеля причинить нам посильный вред…

Вообще же, каковы бы ни были взгляды личного состава на силу нашей и японских эскадр, всем было ясно, что каждый день нашего промедления ослабляет нас во всех отношениях, и потому присоединение отряда контр-адмирала Небогатова приветствовалось как выход из невыносимо тяжелого положения, как освобождение из растлевающего заключения».

О дружественном нейтралитете

«Отношение к нам всех нейтральных держав, не исключая союзной Франции… и, наконец, давно совершившийся прискорбный факт падения Порт-Артура и потери всей нашей 1-й эскадры Тихого Океана – все это вместе взятое заставило отказаться от планов устройства временной базы в более или менее отдаленных от метрополии японских владениях или в китайских и корейских водах и устремиться к достижению ближайшей цели – прорыву во Владивосток».

Выбор пути

«Для движения на Владивосток имелось три пути.

Кружный, длиною около 3700 миль, через Курильскую гряду и Лаперузов пролив, представлялся для большой эскадры слишком рискованным, сопряженным с неизбежными авариями в туманах и связанным при самом благоприятном исходе с таким расстройством материальной части, которое сделало бы надолго невозможным выход эскадры из Владивостока для исполнения возложенной на нее задачи. К тому же следование этим путем не исключало возможности встретить весь японский флот при выходе из Лаперузова пролива, так как продолжительное и необходимо медленное движение большой эскадры в океане ни в каком случае не могло остаться не выслеженным.

Другой путь – через Сангарский пролив – был бы, без сомнения, прегражден японцами, и столкновение с ними в этом проливе представило бы для нас большие невыгоды.

Наиболее же простым представлялось плавание Корейским проливом, а в тактическом отношении – более выгодною для прорыва представлялась широкая восточная часть этого пути».

Наш долг был искать сражения

«И здесь эскадру, несомненно, должен был встретить сосредоточенный японский флот, с превосходящею нас численностью крейсерских и минных отрядов, но с почти равными силами броненосных эскадр.

Против 12 броненосных судов первых двух японских эскадр мы, с присоединением отряда контр-адмирала Небогатова, имели 11 броненосцев и крейсер “Адмирал Нахимов”, привычный к совместному маневрированию с броненосцами. Таковое соотношение материальной части отнюдь не представлялось безнадежным, и наш долг был искать сражения в расчете, нанеся неприятелю посильный вред, прорваться во Владивосток.

Подавляющее превосходство минных отрядов неприятеля могло особенно тяжело отразиться на участи нашей эскадры лишь при условии предварительно понесенного ею поражения в артиллерийском бою.

Что же касается самого артиллерийского боя, то за японцами могло быть преимущество хода их броненосных эскадр и то умение, которое достигнуто упорною подготовкою в мирное время и затем продолжительною боевою практикою. Преимущество хода могло быть еще до некоторой степени парализовано маневрированием, а с их лучшей подготовкой оставалось считаться. Иного решения не было».

Тотчас по встрече

«Тотчас по встрече 2-й эскадры с Отрядом Контр-Адмирала Небогатова я принял тут же, в море, адмирала и командиров, выслушал доклад о плавании и состоянии судов, а также соображения о дальнейшем следовании, высказал свой взгляд на предстоящее нам дело и, оставшись сам в море, отослал прибывший отряд в ближайшую бухту… для осмотра машин и котлов, для исправления повреждений и для приема угля и других материалов с транспортов.

Я вынужден был послать отряд в бухту, несмотря на протесты французского адмирала и берегового администратора, потому что по всему побережью Аннама нет якорных глубин вне территориальных вод. Французскому адмиралу послано было при этом письменное обещание уйти от берегов со всею эскадрою не позже 1-го Мая».

5.2. Эскадра – в путь!

«…1-го мая утром эскадра пошла по назначению… Всего 50 судов (в том числе 9 миноносцев)…

В походном строе эскадра должна была двигаться со скоростью 9 узлов, но средняя скорость получалась меньше вследствие задержек для исправления повреждений механизмов на разных судах…

Боевыми строями признавались: одна кильватерная колонна или фронт броненосцев и одна кильватерная колонна или фронт крейсеров… Если не было определенного приказания или сигнала Командующего эскадрой, то Командующему крейсерами предоставлялось пользование обстановкой либо для поддержки броненосцев, либо для самостоятельного действия по крейсерам неприятеля, либо для охраны транспортов.

Установлен был порядок для подания помощи кораблям, терпящим бедствие в бою, и для приема адмиралов и штабов с потерпевших и неспособных управляться флагманских судов, причем особою инструкцией предусматривалось последовательное замещение последних – до пересадки флагмана или до передачи команды следующему по старшинству флагману.

В боевом строе броненосцев скорость хода полагалось определять сигналом, но для головного корабля или уравнителя таковая не могла быть более 11 узлов, иначе не могли бы держаться в строю некоторые суда 2-го и 3-го броненосных отрядов, предельные скорости которых были 13 узлов»[233]233
  «Император Николай I» – 12 узлов.


[Закрыть].

Возможные меры

«Плаванием от Аннама, как и предшествующими ходами и стоянками, пользовались для возможных учений…

На всем переходе производилась также практика наводки в крейсера “Жемчуг” и “Изумруд”, удалявшиеся и приближавшиеся на расстояния от 2 до 6 миль, причем с такими учениями соединялись сличения показаний дальномеров Барра и Струда: расстояния показывались одновременно всеми кораблями со спуском исполнительного флага и, к сожалению, до конца перехода весьма часто и очень сильно различались у соседних мателотов…

Решив идти с эскадрою во Владивосток восточною частью Корейского пролива и будучи уверен встретить там весь японский флот или большую часть его, я счел необходимым принять некоторые меры, которые могли бы заставить неприятеля отделить хотя бы только разведчиков к восточным берегам Японии и к западному берегу Кореи.

Такими мерами должны были быть: 1) посылка “Кубани” и “Терека” в крейсерство по восточную сторону Киу-Сиу и Ниппона; 2) появление части эскадренных транспортов у Седельных островов за два дня до вступления эскадры в Корейский пролив; и 3) отделение “Днепра” и “Риона” от Седельных островов в северную часть Желтого моря и по направлению к Порт-Артуру…»

Смерть адмирала Фелькерзама

«11 мая я был уведомлен условным сигналом о кончине Контр-Адмирала фон Фелькерзама, но, как было заранее предусмотрено, не объявил об этой тяжелой потере по эскадре: адмиральский флаг оставался на “Ослябя”, а командир этого броненосца Капитан 1 ранга Бэр исправлял должность Командующего 2-м броненосным отрядом…

С 10-го мая по ночам эскадра не носила топовых огней, а боковые и гакабортные огни были ослаблены на всех судах, кроме госпитальных, которые имели полностью все положенное им освещение, не исключая гафельных огней.

Для ночных сигналов перестали пользоваться далеко видными фонарями Табулевича, а довольствовались употреблением в соответственных случаях клотиковых ламп слабого напряжения[234]234
  Топ – верх мачты, стеньги и т.п.; топовый огонь – белый огонь, поднимаемый на ходу паровыми судами на фок-мачте или впереди нее; освещает горизонт прямо по носу, вправо и влево от него на десять румбов; видимость его должна быть не менее 5 миль, или 9 км; гакаборт – верхняя часть на кормовой оконечности судна; гакабортный огонь – белый огонь, который держат на гакаборте; гафель – наклонный рангоутный брус на задней мачте для подъема флага на ходу; Табулевича фонарь – фонарь особого устройства для сигнализации.


[Закрыть].

12-го мая утром во мгле, ограничивающей горизонт пятью милями, при сплошь облачном небе, эскадра подошла на 95 миль к Вузунгу, отпустила по назначению 6 транспортов и крейсера “Днепр” и “Рион” и направилась к Корейскому проливу, взяв курс на южную сторону Квельпарта, в 25 милях от него по счислению.

Обсерваций эскадра уже не имела с 10-го мая».

Радиоконтакт

«…Вечером 12-го мая наши станции беспроволочного телеграфа, которыми на этой части пути запрещено было пользоваться для переговоров, начали принимать сначала сбивчиво, а потом несколько яснее знаки депеш. Хотя в этот вечер и не удалось разобрать смысла того, что телеграфировалось, но по отдельным словам было несомненно, что депеши посылаются на японском языке.

С крейсера “Урал”, на котором была сильная станция, просили позволения мешать этим переговорам, но я не разрешил, чтобы не дать японским разведчикам уверенности в близости эскадры. Из того, что между знаками можно было разбирать отдельные японские слова, а не сочетания сигнального свода, я заключил, что телеграфировавший еще не видел нас и не знает нашего места, а нам было во всяком случае полезно быть открытыми возможно позже. Я предупредил лишь эскадру сигналом, что телеграфирующий может видеть наши дымы.

В уверенности, что эскадра не может пройти Корейским проливом без сражения с японским флотом, и не имея никакого иного исхода, я не выдвигал и дозорной цепи, которая могла бы преждевременно выдать наше место разведчикам неприятеля.

12-го мая одни только крейсеры “Жемчуг” и “Изумруд” по-прежнему посылались в обе стороны для учений наводке, для согласования по ним дальномеров и вместе для осмотра по горизонту. Но оба крейсера не видели никаких признаков разведки японцев.

На рассвете 13-го мая обнаружились переговоры уже нескольких судов неприятеля. Они начались вызовом позывных. Потом из ряда разобранных японских слов можно было понять следующее:

…”огней десять”… “как большие звезды”…

Ответ, по-видимому, приказывал пользоваться для телеграфирования сигнальным сводом, потому что после этого переговоры велись уже сочетаниями, и в течение дня между этими сочетаниями попадались до семи таких, которые означали позывные разных судов. Пасмурность была, однако же, настолько велика, что, несмотря на производившиеся эскадрой утром и после обеда эволюции разных перестроений на относительно большом пространстве и на самую напряженную бдительность, ни один наш корабль не видел ни дыма, ни верхушек мачт этих разведчиков».

Комментарий по ходу

Погибший 14 мая мичман с крейсера «Жемчуг» Георгий Тавастшерна записал в день 13 мая в своем дневнике: «Сегодня с утра до вечера боевые эволюции, которые, кстати сказать, флот делает блестяще»^{228}.

Вспомним мадагаскарское письмо лейтенанта Вырубова о блестящей стрельбе и хорошем маневрировании эскадры. Может, все-таки научил немного за время пути Адмирал свою армаду? О моральном же состоянии эскадры перед боем говорит следующая, последняя запись в дневнике юного мичмана:

«Я думаю, что без боя нам пройти не удастся, они встретят нас завтра в Корейском проливе. Сегодня ночью очень возможна атака, но мы не спим, она не может быть для них успешна. Все очень спокойны, нам отступать некуда: или смерть или вперед!

“Вся Россия с верой и крепкой надеждой взирает на вас, – помним мы слова Царя. – Каждый исполнит свой долг”».

Продолжает Адмирал:

«Вечером 13-го мая головному отряду крейсеров был сделан сигнал:

“На рассвете перейти в конец строя для охраны транспортов”.

С наступлением темноты телеграммы японских судов приостановились.

Эскадра шла всю ночь в вышеуказанном походном порядке (две кильватерные колонны броненосцев, между ними транспорты; крейсера и миноносцы обеспечивали прикрытие. – Б.Г.), имея курс NO 60°, ведущий к середине восточной части Корейского пролива. Ветер, силою около 3-х баллов, был попутный; волнение также не превосходило 3-х баллов; иногда проглядывали звезды».

Утро перед боем

«Перед восходом солнца возобновилось телеграфирование японцев.

С рассветом головной отряд крейсеров Капитана 1-го ранга Шеина ушел в тыл эскадры.

Утро 14-го мая было довольно пасмурно, но уже в 7-м часу показалось солнце и мгла начала отодвигаться: можно было видеть до шести, семи миль».

Явление «Идзуми»

«В исходе седьмого часа утра, румба на 2 позади правого траверза “Суворова”, из мглы стал выделяться корпус корабля, идущего одним курсом с эскадрой. Корпус по временам совсем заволакивался или удалялся и затем снова показывался.

В один из просветов удалось определить расстояние до него, и тогда же стало известно, что это крейсер “Идзуми”. Броненосцы правой колонны держали на нем одну из башен в готовности открыть огонь, но он не подходил ближе 60 кабельтовов и был так окутан, что нельзя было бы видеть падения снарядов.

Я не приказывал крейсерам отгонять его и полагал, что Командующий крейсерами не делает об этом распоряжения самостоятельно, разделяя мои соображения о возможности увлечься погонею в сторону находящихся поблизости и закрытых мглою превосходных сил неприятеля».