Текст книги "Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II"

Автор книги: Борис Галенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 71 страниц)

«Итак, целый час и три четверти тринадцать японских кораблей, предводимых четырьмя адмиралами, расстреливали с близкой дистанции два наших полуразрушенных корабля, из которых один, эскадренный броненосец “Князь Суворов”, представлявший собою гигантский костер, без руля, медленно, извилинами подвигался вперед и отвечал из дыма и пламени из двух уцелевших 75-мм пушек»^{256}.

Капитан 2-го ранга Семенов:

«“Буйный” держался на ходу недалеко от борта…»

«В компании с Курселем, боцманом и еще двумя-тремя матросами… начали вязать нечто вроде плота, на котором рассчитывали спустить Адмирала на воду и так передать на миноносец. Рискованно, но другого выхода не было.

Плот готов. Кстати, пришел и Филипповский. Его вели под руки. После двух часов в тесном помещении боевого поста, наполненном дымом, он с трудом держался на ногах; лицо – черное от копоти и почти сплошь покрытое потеками запекшейся крови. (Он получил множество самых мелких осколков в голову – словно заряд дроби.) Бросились к башне.

– Ваше превосходительство! Выходите! Филипповский здесь! Адмирал молча смотрел на нас, покачивая головой… Не то соглашался, не то

нет… Положение было затруднительное…

– Что вы разглядываете! – вдруг закричал Курсель. – Берите его! Видите, он совсем раненный!

И словно все только и ждали этого крика, этого толчка… Все сразу заговорили, заторопились… Несколько человек пролезло в башню… Адмирала схватили под руки, подняли… но едва он ступил на левую ногу, как мучительно застонал и окончательно лишился сознания. Это было и лучше…»

Только по вдохновению…

«Адмирала с большими усилиями, разорвав на нем платье, протащили сквозь узкое отверстие заклиненной двери башни на кормовой срез и уж хотели подвязывать к плоту, когда Коломейцев сделал то, что можно сделать только раз в жизни, только по вдохновению…

Сухопутные читатели, конечно, не смогут представить себе весь риск маневра, но морякам он должен быть понятен. Он пристал к наветренному борту искалеченного броненосца с его повисшими, исковерканными пушечными полупортиками, торчащими враздрай,орудиями и перебитыми стрелами сетевого ограждения…

Мотаясь на волне, миноносец то поднимался своей палубой почти в уровень со срезом, то уходил далеко вниз, то отбрасывался от броненосца, то стремительно размахивался в его сторону, каждое мгновение рискуя пропороть свой тонкий борт о любой выступ неподвижной громады.

Адмирала поспешно протащили на руках с кормового на носовой срез узким проходом между башней и раскаленным бортом верхней батареи и отсюда по спинам людей, стоявших на откинутом полупортике и цеплявшихся по борту, спустили, почти сбросили на миноносец, выбрав момент, когда этот последний поднялся на волне и мотнулся в нашу сторону.

– Ура! Адмирал на миноносце! Ура! – закричал Курсель, махая фуражкой…

– Ура! – загремело кругом».

Отваливайте скорее!

«Как я с моими порчеными ногами попал на миноносец – не помню… Помню только, как, лежа на горячем кожухе между трубами, смотрел, не отрывая глаз, на “Суворова”…

Это были мгновения, которые уже никогда не изглаживаются из памяти…

Миноносец у борта “Суворова” подвергался опасности не только разбиться. Как “Суворов”, так и “Камчатка” все еще энергично расстреливались японцами; на миноносце уже были и убитые и раненые осколками, а один удачный снаряд каждое мгновение мог пустить его ко дну…

– Отваливайте скорее! – кричал со среза Курсель…

– Не теряйте минуты! Отваливайте! Не утопите Адмирала! – ревел Богданов, перевесившись за борт и грозя кулаком Коломейцеву…

– Отваливайте! Черт возьми! Отваливайте! – поддерживал Вырубов, высунувшись из пушечного порта позади правой передней 6-дюймовой башни…

– Отваливай! Отваливай! – вторила им, махая фуражками, команда, вылезшая на срез, выглядывавшая из портов нижней батареи».

Прощальное «ура!»

«Впоследствии Коломейцев рассказывал[300]300
  По удостоверению капитана 2-го ранга Коломейцова, лейтенанты броненосца Вырубов и Богданов, а также и прапорщик Курсель, имея полную возможность спастись, отказались перейти на миноносец и, будучи верными своему долгу, вместе с другими офицерами и командой «Суворова», как впоследствии выяснилось, погибли геройской смертью. – Обвинительный акт по делу о сдаче миноносца «Бедовый».


[Закрыть], что, считая броненосец погибающим (со стороны это было ясно видно), он спрашивал Богданова, Вырубова и Курселя, не перейдут ли и они к нему с остатками команды?

(Причем, конечно, броненосец должен был быть утоплен, и это было так нетрудно – мину в упор, в подходящее место, – и конец).

Но ведь для принятия такого решения надо было, прежде всего, осмотреть весь броненосец, убедиться, что все живые (здоровые и раненые) собраны в одно место, готовы к пересадке…

Утопить хоть одного своими руками… Возможно ли?..

Надо было время, а времени не было… Каждое мгновение было дорого, каждое мгновение шальной снаряд мог пустить ко дну миноносец со всеми на нем находившимися…

И вот почему, так мне кажется, Богданов, Вырубов, Курсель – чьи имена сохранит история, – будучи много моложе командира “Буйного”, так властно, так смело кричали ему “отваливай!” – и он… не смел их ослушаться…

Выбрав момент, когда миноносец откинуло от борта, Коломейцев дал задний ход…

Прощальное “ура!” неслось с “Суворова”…

Я сказал – с “Суворова”… Но кто бы узнал в этой искалеченной громаде, окутанной дымом и пламенем пожара, недавно грозный броненосец…

Миноносец быстро удалялся, преследуемый оживленным огнем заметивших его японцев… Было 5 часов 30 минут пополудни».

Царство Небесное и Вечная память

С борта «Буйного» смотрел на свой флагман в последний раз и знакомый нам писарь штаба эскадры Степанов:

«…Какой ужасный вид имел этот недавний красавец броненосец… Из черного превратился в серый, наверху не было ни мачт, ни труб, ни мостиков. Все было сметено до основания. Борта, в особенности левый, были положительно сплошь изорваны, в разбитые полупортики торчали изуродованные орудия, башни с погнутыми орудиями и зияющими ямами от снарядов, как-то неестественно скривившись, смотрели в разных направлениях.

И вся эта стальная громада, с носа до кормы, шипя и треща, пылала, как какое-нибудь многоэтажное заводское здание.

Жутко и грустно становилось при виде догорающего, обессиленного беззащитного великана, еще так недавно ласкавшего наши взоры, поднимавшего в нас дух, заставлявшего чему-то верить, на что-то надеяться.

Хвала и честь тебе, геройский тезка великого полководца, ты честно, до последнего вздоха защищал свой славный Андреевский флаг. Мир праху вашему, храбрые сыны Отечества, положившие живот свой за други своя.

Да будут вам наградою, доблестные воины, Царство Небесное и Вечная память»^{257}.

^{«Суворов». Последний взгляд} 

Ради Христа передайте им…

«Напомню уже сказанное: до последнего момента никто на “Суворове” не имел ясного представления о тяжести ран, полученных Адмиралом, а потому на “Буйном” первый вопрос был:

– На какой корабль везти Адмирала для дальнейшего командования эскадрой?

Но когда фельдшер, Петр Кудинов, приступил к поданию ему первой помощи, то положение сразу определилось. Кудинов решительно заявил:

-Адмирал между жизнью и смертью.

Осколок черепа вогнан внутрь, а потому всякий толчок может быть гибельным, и при тех условиях погоды, какие были – свежий ветер и крупная волна – невозможно передавать его на какой-нибудь корабль.

Кроме того – на ногах он держаться не может, а общее состояние – упадок сил, забытье, временами бред и лишь краткие проблески сознания – делает его неспособным к какой-либо деятельности.

Адмирал был ранен в голову, в спину (между лопатками) и в обе ноги. Все раны тяжелые и серьезные. Мелких поранений и контузий – не считали».

Слова кавторанга Семенова подтверждает и сам фельдшер Кудинов:

«По словам Кудинова, положение Адмирала было очень тяжкое. Свидетель предполагал, что Адмирал не выживет.

На лбу Адмирала была большая зияющая рана; обильно кровоточившая рана была и под правой его лопаткой, на правом бедре часть мякоти была вырвана, на левой пятке из порванной артерии фонтаном лилась кровь.

На вопрос:

– Как вы себя чувствуете, Ваше Превосходительство? Адмирал ответил:

– Как “Суворов”? И прибавил:

– Ради Христа передайте им, чтобы не спускали флага.

Узнав, что на “Суворове” все сбито и не на чем даже поднять флага, Адмирал раздраженно возразил:

-Пусть хоть как-нибудь приспособят, хотя бы на весле или на крюке.

Во время перевязки Адмирал разговаривал с подходившими к нему офицерами и командиром, спрашивал о курсе и говорил, что надо идти во Владивосток»^{258}.

Продолжает Владимир Семенов.

Эскадрой! Владивосток! NO 23°!..

«В это время мы догоняли эскадру, и флаг-капитан, решив, что раньше, чем делать какой-либо сигнал, все-таки надо спросить мнения Адмирала, поручил это мне. С большими затруднениями, поддерживаемый добровольными санитарами, пробравшись на корму и спустившись по трапу, я заглянул в капитанскую каюту.

Фельдшер заканчивал перевязку. Адмирал лежал на койке неподвижно, с полузакрытыми глазами, но был в сознании.

Окликнув его, я спросил, чувствует ли он себя в силах продолжать командование эскадрой и на какой корабль прикажет себя везти?

Адмирал с трудом повернул голову в мою сторону и некоторое время точно усиливался что-то вспомнить…

– Нет… куда же… сами видите… командование – Небогатову… – глухо проговорил он и, вдруг оживившись, с внезапной вспышкой энергии добавил:

– Идти эскадрой! Владивосток! Курс NO 23?!.. – и снова впал в забытье…» Для полноты картины вновь слово Николаю Коломейцову.

«А крейсера все стреляют по “Суворову”…»

«А крейсера все стреляют по “Суворову”: но миноносец, закрывшись от них бортом “Суворова”, – в сравнительной безопасности.

Но медлить нельзя – надо уходить от борта. Наступил самый критический момент. Отвалить от наветренного борта при такой зыби можно было, только сдавшись за корму, и там уже разворачиваться. Дав задний ход и отойдя за корму, я стал разворачиваться, и в это время на миноносце сосредоточился убийственный огонь.

На юте убит наповал только что спасенный с “Ослябя” квартирмейстер Шуваев, а крупный снаряд, разорвавшись о воду, осколком пробил носовую часть выше ватерлинии. Пробоина быстро была заделана»…

Разорвавшись о воду! Значит, это был снаряд именно с броневых гигантов Камимура. Легкие крейсера Дэва, Катаока и прочих Уриу были снаряжены «шимозой обыкновенной», а та об воду не рвалась. Как не рвались гиганты Камимура в бой с нашими главными силами.

«Отошел от “Суворова” около 5 часов 30 минут вечера[301]301
  «Дополнительно показываю, что около борта “Суворова” стоял около 10 минут» (Показание капитана 2-го ранга Коломейцова).


[Закрыть] и снова стал догонять нашу эскадру, далеко ушедшую вперед. Тело квартирмейстера Шуваева с краткой молитвой предали морю…

Пришел ко мне на мостик механик и доложил, что в машине лопнул теплый ящик, и котлы приходится питать из-за борта. Ход уменьшился, и я догнал эскадру только через час…

Японцы меня не преследовали».

С «Суворова» сняты следующие чины

«Начальник эскадры, Вице-Адмирал Генерал-Адъютант Рожественский; флаг-капитан, Капитан 1 ранга Клапье-де-Колонг; флаг-офицер, Капитан 2 ранга Семенов; флагманский штурман Полковник Филипповскии; флагманский минный офицер Лейтенант Леонтьев; флаг-офицеры: Лейтенант Крыжановский и Мичман Демчинский, юнкер Максимов, боцман Наумов, писарь Матизен, комендор Фирсов, минер Жильцов, матрос вестовой Пучков, матрос вестовой Балмасов, матрос Суханов, матрос Конченко, машинист Колотушкин, кочегар Замышляев, сигнальщик Суверов, матрос Никитин, матрос ординарец Бардин, писарь Степанов, писарь Филь – всего 7 офицеров и 16 нижних чинов»[302]302
  Из них 5 человек – матросы штаба, а 11 – из команды броненосца.


[Закрыть].

Адмирал был в полузабытьи…

«Адмирала положили в моей каюте, а штаб разместился в кают-компании, но так как там уже были раненые с “Ослябя”, то коек не хватило, и все разместились кто как мог, даже просто на палубе в кают-компании, подложивши циновки.

Фельдшер приступил к трудной и ответственной операции – вынуть осколок снаряда из головы и ног Адмирала и затем перевязать другие раны. Адмирал был почти без памяти. Справившись с этою задачею, была сделана перевязка другим раненым.

Адмирал пришел в себя, но был в полузабытьи, изредка справляясь о ходе боя, но никто не мог сообщить ему что-либо утешительное о состоянии нашей эскадры…»

«В это время, по приказанию штаба, я поднял сигнал»

«Догоняя эскадру, правил по ней, а в компас не смотрел, почему румб не помню. Подходя к эскадре, стал держаться у крейсера “Дмитрий Донской”, который шел в кильватере “Авроре” и “Олегу”. В это время, по приказанию штаба, я поднял сигнал:

“Адмирал передает командование адмиралу Небогатову” и “Адмирал находится на миноносце – ранен”.

Кроме того, известие о спасении Адмирала было передано по семафору на ближайшие крейсера и миноносцы, шедшие рядом.

По приказанию же штаба, миноносец “Бедовый” был послан на “Суворов” снять оставшихся штабных, а миноносец “Безупречный” послан к “Николаю I” передать предыдущий сигнал.

После этого мы “Безупречного” больше не видали»[303]303
  Показание капитана 2-го ранга 0.0. Рихтера: «Еще точно не знали, где находится Командующий, по одним догадкам – на “Безупречном”, по другим – на “Буйном”; проходит “Безупречный” и держит какой-то сигнал, это был последний раз, что мы его [“Безупречного”] видели – нашего лучшего товарища». – Действия флота. Документы. Отдел IV. Книга третья. Вып. 5. С. 261.


[Закрыть].

Заметим, что все приведенные выше материалы были прекрасно известны Следственной Комиссии. Потому так явственна ирония в ответе Адмирала на вопрос 56, почему на «Буйном» не был поднят его флаг:

«…Потому что раненый флаг-капитан чувствовал себя не в силах командовать эскадрой…»

О своей невозможности осуществлять командование Адмирал, отвечая на комиссионный вопрос, даже не счел нужным упоминать. Это было слишком известно.

Приведем теперь завершение ответа Адмирала на вопрос 56.

О передаче командования: «не был к тому расположен»

«На броненосце же “Император Николай I” не подняли моего флага, как я заключаю из последовавших движений, потому что командовавший 3-м отрядом броненосцев, получив приказание принять командование эскадрой, не был к тому расположен, находя, вероятно, что командование эскадрой связало бы движение его флагманского корабля. По свидетельству участников боя, он, зная о беспомощном положении “Суворова” и о гибели “Ослябя” – флагманских кораблей броненосной эскадры, долгое время не видел сигнала о передаче ему командования, который был поднят на “Буйном” и отрепетован крейсерским отрядом.

А когда содержание этого сигнала было сообщено ему словесным приказанием, переданным командиром миноносца, приблизившегося к борту “Николая I”, тогда он, вступив {не ранее удаления главных сил неприятеля) в голову уцелевших наших броненосцев, прибавил ход до полного, развил 11¹/₂ узлов, при каковой скорости, без сомнения, не мог держать оставшуюся эскадру соединенно и скоро растерял ее».

Добротворский – путь на юг. Шанхай или Манила?

«Вопрос 57. Отчего “Буйный”, имея сигнал: “Адмирал на миноносце”, в 6 часов 35 минут повернул на зюйд от эскадры (рапорт капитана 1-го ранга Добротворского)?

Ответ. Я не знаю, шел ли миноносец “Буйный” на юг 14 мая в 6 часов 35 минут вечера, и очень сомневаюсь, чтобы бывший командир крейсера “Олег”, капитан 1-го ранга Добротворский, вел в то время запись курсов миноносца “Буйный”.

Я думаю, что “Буйный” следовал, насколько позволяла ему расстроенная машина, за адмиралом, которому передано было командование эскадрой, хотя, может быть, и менял курсы, чтоб уклоняться от неприятельского огня.

Я имел возможность совершенно убедиться в том, что движениями “Буйного” капитан 1-го ранга Добротворский не мог быть настолько введен в заблуждение относительно моих намерений, чтобы иметь право проявить неповиновение несшему флаг на “Олеге” контр-адмиралу Энквисту и увести свой корабль по направлению к Шанхаю в предположении, что путь на юг был указан в 6 часов 35 минут вечера курсом “Буйного”, на котором я находился.

Предположение это было бы совершенно произвольным, так как вполне точно установлено, что с “Буйного” вместе с сигналом о передаче мною командования было сигналом же отдано и последнее приказание – идти во Владивосток, каковые сигналы были репетованы “Олегом”».

Что на самом деле горело на броненосцах?

«Вопрос 60. Какое дерево и материалы горели главным образом на судах во время боя?

Ответ. На тех кораблях 2-й эскадры, по которым в бою 14 мая неприятель сосредоточивал артиллерийский огонь своих отрядов, зажигались разрывными снарядами деревянные шлюпки, палубы, чемоданы, а также тросы, брезенты и койки, употреблявшиеся вместе с сетями для защитных преград, хотя именно на всех расстреливавшихся неприятелем судах шлюпки, окрашенные с примесью трудно воспламеняемого состава, были наполнены водой, палубы, пропитанные жидкостью Новосельского (испытанною в противопожарном отношении комиссией под наблюдением Великого Князя Александра Михайловича), непрерывно обливались из пожарных помп, а все временные защиты были также смочены.

Кроме вышеупомянутого дерева, троса и парусных вещей, горели местные шкафы, часть мебели, которая не могла быть убрана в трюмы, и попадавшие в сферу действия бомб ящики и тележки с патронами. Но особенно обильным материалом для пожаров служила масляная краска, несмотря на то, что последние слои оной, наложенные у Аннама, обрабатывались испытанным упомянутой комиссией веществом, специально предназначавшимся для предохранения краски от горения».

Байки. Небогатые, но злонамеренные

«Командовавший 3-м броненосным отрядом в жалобе на меня, напечатанной за его подписью в альманахе Jane'a на 1906–07 годы, утверждает, что пожары на судах эскадры были так губительны потому, что я приказал ко дню боя набить углем сверх угольных ям верхние и жилые палубы, проходы в батареях и казематах и капитанские каюты.

Этот лишний уголь, перегрузив корабли и лишив их большой доли остойчивости, служил, по мнению командовавшего 3-м отрядом, для питания чудовищных костров, не дозволявших командам действовать артиллерией и поглощавших большую часть личного состава прежде, чем корабли тонули от накопления внутри их той самой воды, которой обезумевшие люди стремились тушить пожары[304]304
  Заметим, что «Мнение экс-адмирала Небогатова» практически целиком вошло в Мнение Следственной Комиссии!


[Закрыть].

Командовавший 3-м отрядом, нагромоздив в своем сочинении столько неправды, старался доказать свидетельством одного японца, что на сданных неприятелю броненосцах “Император Николай I” и “Генерал-Адмирал Апраксин” оказалось утром 15 мая угля больше, чем могло помещаться в угольных ямах».

Не более 60 процентов…

«По этому поводу я просил бы припомнить, что в ответе на предлагавшийся мне ранее вопрос Следственной Комиссии – “С каким количеством угля суда 2-й эскадры вступили в бой” – я принимал, что расход угля в пути от Аннама до Цусимы был так мал, как он на деле никогда не бывал, и при этом показал, что новые броненосцы, то есть те именно, которые горели в бою, не могли иметь 14-го мая более 60 процентов от нормального запаса угля.

Если так и если б была верна также и повесть для иностранцев, сочиненная командовавшим в Цусимском бою нашим 3-м броненосным отрядом, то, пожалуй, иностранцы могли бы прийти к неожиданному для автора заключению, что корабли с неполным запасом угля страдают от пожаров в бою больше, чем такие, как “Николай I” и “Апраксин”, у которых, сверх угольных ям, палубы, батареи и капитанская каюты завалены были углем.

Ведь сам командовавший 3-м отрядом в той же повести самодовольно сообщает читателям, что за все продолжение боя 14 мая на “Николае I” и на “Апраксине” не было пожаров.

Не думаю, однако, чтобы серьезные исследователи обстоятельств, имевших место в Цусимском бою, оставили без критической оценки “факты”, указанные командовавшим нашим 3-м отрядом броненосцев и его японским сотрудником.

Всякому здравомыслящему ясно, что флагману 3-го отряда не следовало бы гордиться ни отсутствием пожаров на “Николае I” и на “Апраксине”, ни тем, что он вывел эти корабли из жестокого боя 14 мая, не подставив их огню неприятеля».

Как расходовали уголь

«Нашлись, впрочем, между иностранцами непривыкшие к печатной лжи люди, которые, не решившись заподозрить бывшего русского адмирала в клеветнических измышлениях, разрешили свое недоумение так.

Отправляясь от берегов Аннама, корабли 2-й эскадры заполнили избыточными запасами угля верхние палубы и даже капитанские каюты, а за тринадцать дней пути расходовали только уголь, вмещавшийся в ямах; и, таким образом, ко дню боя корабли, независимо от количества наличного угля, оказались лишенными остойчивости и приспособленными для возжигания угольных костров при разрывах попадающих японских снарядов.

В опровержение таких заключений поставляю себе в обязанность разъяснить, что не только на последнем переходе от Аннама к Корейскому проливу, но и на всем пути от Либавы, было обращено строжайшее внимание на точное исполнение инструкции, состоявшей в следующем:

Пока имеется уголь в помещениях, не предназначенных для нормального запаса, до тех пор обязательно расходовать уголь из ям в такой мере и такой последовательности, чтобы на место израсходованного из данной ямы немедленно подгружался уголь избыточного запаса из точно указанного места на корабле, в целях сохранения наилучших морских качеств его.

Места для избыточных запасов, количество угля в каждом из избранных мест, путь подачи угля при нагрузке с транспортов, порядок и путь передачи в угольные ямы по мере расхода в них угля в связи с группами котлов, в определенной очереди вводившихся в действие, – все эти детали установлены были комиссиями из судовых механиков и плававших на судах эскадры судостроителей; а, затем, на обязанности флагманских механиков и флагманского корабельного инженера лежало наблюдение за неуклонным исполнением инструкции.

При таком порядке было совершенно немыслимо, чтобы на кораблях эскадры угольные ямы были пусты, а места хранения избыточного запаса, например, капитанские каюты, были заполнены углем. Без всякого сомнения, этого не было даже на судах, находившихся под ближайшим ведением командовавшего 3-м броненосным отрядом, хотя на этот отряд, слишком поздно присоединившийся к эскадре, не был распространен вышеупомянутый контроль флагманских чинов эскадры».

О лишнем дереве

«В той же напечатанной в английском альманахе повести командовавший 3-м отрядом сообщает, что только на кораблях его отряда было убрано перед боем лишнее дерево, и притом по частному его распоряжению; из прочих же судов эскадры один броненосец “Орел” очищен был от горючего материала по инициативе командира, но не по приказанию Командовавшего эскадрой[305]305
  Мы увидим, что Следственная Комиссия верит только Небогатову да еще Озерову.


[Закрыть]. Результаты, по заявлению автора, налицо: броненосцы 3-го отряда и “Орел” не горели.

В статье, принадлежащей тому же перу и печатавшейся в начале текущего 1906 года в разных русских газетах, сообщалось еще определеннее:

Что мною было приказано на всех судах, кроме деревянных шлюпок, нагромоздить в ростры огромные запасы деревянных брусьев и досок и что благодаря этому моему невежественному распоряжению броненосцы “Суворов”, “Александр III”, “Бородино” и другие пылали под огнем неприятеля в то время, как броненосец “Орел” избег печальной участи товарищей, потому что командир его имел достаточно мужества не исполнить моего приказания[306]306
  И этот небогатовский бред воспроизводится до сих пор новиково-прибитыми всех стран и народов!


[Закрыть].

По поводу этих очень распространившихся в публике сообщений считаю долгом дополнить мое показание по настоящему вопросу следующим разъяснением.

По моему распоряжению на всех судах эскадры действительно был сделан запас деревянных брусьев и досок. Но уже в пути по Индийскому океану и в пору пребывания эскадры уАннама по указаниям и под руководством флагманского корабельного инженера из запаса этого были частью подготовлены, а частью и пригнаны упоры и клинья для подкрепления горловин, люков, дверей и переборок в разных отсеках под броневой палубой. На переходе от Аннама к Корейскому проливу весь этот материал был распределен по тем местам трюма, для которых он предназначался.

В рострах и в незащищенных бронею пространствах, доступных действию разрывных снарядов, из всего запаса не оставалось ни одной щепки».

Не тревожьте память защитой…

«Я глубоко чту память павшего в бою командира броненосца “Орел” и уверен, что те, кому дорога эта память, не были бы огорчены, если б командовавший в Цусимском бою 3-м отрядом броненосцев не тревожил ее своей защитой.

Броненосец “Орел” ни с капитаном 1-го ранга Юнгом, ни с заместившим его, смертельно раненного, капитаном 2-го ранга Шведе во все продолжение боя не прятался в хвост эскадры. Он начал сражаться четвертым в боевой линии и закончил головным, подвигаясь неуклонно вперед, по мере того как “Суворов”, “Александр III” и “Бородино” выбывали из строя.

Но наступление ночи помешало японцам перенести и на него, поочереди, сосредоточенный огонь артиллерии целого отряда судов. Поэтому на нем и не было таких пожаров, какие были на трех первых броненосцах его типа, погибших в бою.

Утром 15 мая на броненосце “Орел” оставались несгоревшими и деревянные шлюпки в рострах».

Признаю злонамеренною неправдой

«Ввиду всего вышеизложенного я признаю злонамеренною неправдой рассказы о том, что склады лишнего угля и поделочного дерева на броненосцах 2-й эскадры служили очагами пожаров в бою 14 мая, и совершенно отрицаю существование таких складов на тех броненосцах, которые под сосредоточенным огнем неприятельских отрядов горели, как факелы.

Вопрос 64. Было ли известно на эскадре, в каких местах нашего побережья были станции обыкновенного и беспроволочного телеграфа?

Ответ. В штабе эскадры имелись сведения о местах нашего дальневосточного побережья, в которых находились станции обыкновенного и беспроволочного телеграфов, и сведения эти не держались в секрете от флагманских чинов и судовых командиров, но и не подлежали оглашению в так называемых секретных приказах».