Текст книги "Почувствуй (СИ)"
Автор книги: Алейна Севимли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 59 страниц)
Я не был бы собой, если бы не пришел в свое привычное состояние, не поворачиваясь к ней, довольно громко спросил:
– У тебя-то жениха нет? Надеюсь, нет, ведь у меня на тебя большие планы, красавица.
Эти слова услышали все, едва сдвинув голову я заметил как Анри возмущенно прячет лицо за ладонью, ведь подобное поведение просто непозволительно, Джан скептически изгибает бровь, Озгюр хмыкает, парень в кабинке с каким-то легким презрением окидывает взглядом официантку, а она сама замерла в середине зала, со всей силы вцепившись в поднос, зубы её сжались, а испуганный взгляд переместился с того парня на меня, и медленно озверел.
Пожалуй, с такой ненавистью на меня не смотрели уже давно, и даже Шекер, швыряющая в меня вещи выглядела как испуганный кролик, и я понял, теперь она точно ненавидит меня, ведь я спугнул с её горизонта парня, к которому у неё явно была симпатия, а то и нечто большее. И тот крохотный поступок в магазине, чуть поднявший меня в её глазах, что могло в дальнейшем послужить трамплином для милого общения, перекрылся этим коротким выкриком.
Она возненавидела меня, но от этого интерес мой вспыхнул, будто у акулы, почуявшей запах крови, и я понял, теперь то я уж точно не оставлю её, пока не получу желаемого.
Глава 7. Кадер
Сегодня вечером одна из компаний в центре сняла наше кафе для корпоратива в честь дня рождения совладельца, работы было много, и оплачивалась она в двойном тарифе, но так как я отсутствовала, то и не смогла заранее записаться. Вакантные места вырвали Нихан, чтобы заработать денег на свадьбу, и наши сменщицы, приходящие в выходные или для помощи в большой обеденный перерыв.
Меня отпустили раньше, когда я уходила, в раздевалке уже было довольно оживленно, девушки переодевались в форму и радостно щебетали, будто уже получили заветные купюры. И среди этого райского сада выделялась увядшая лилия, портящая всю обстановку, и этим стухшим цветком являлась я.
– Чего сопли на кулак наматываешь? – Довольно грубо высказалась Тюлин, толкая меня бедром, в процессе стараясь обхватить свои густые рыжие волосы руками, и завязать хвост.
– Да вот, всю работу отобрали, – попыталась отшутиться я, чуть улыбнувшись.
– Ага, не повезло тебе, – продолжила Тюлин, отодвинув меня от зеркала за моей спиной, для любования собой. – И женихов всех отберем. Там ведь богачи будут, кого попало на такие праздники не берут.
– Тебе ли женихов не хватает? – В комнату вошла Нихан и, услышав речи своей любимицы, закатила глаза. – Отстань от Кадер, и лучше волосы собери, вон по сторонам всё торчит. А то ведь давно не было жалоб, что кто-то нашел рыжие волосы в еде.
Нихан терпеть не может Тюлин, так же и наоборот. Нихан раздражает вездесущесть и излишняя любовь сменщицы к деньгам и мужчинам, а Тюлин считает Нихан глупышкой, не понимающей ценностей жизни. Поэтому во время моего отпуска подруга решила работать одна, так как все кроме Тюлин были заняты.
– А ты молчи, тебе то легко свои три волосины убрать, а вот у меня да, грива как у Рапунцель, – гордо вскинулась красавица, не отводя взгляда от грязного, частично залапанного пальцами зеркала.
– Скорее, как у кобылы, – хмыкнула Нихан и подошла ко мне. Конфликт, как и всегда, закончился быстро, особенно не разгораясь, это уже больше походит на их своеобразное приветствие. – Мы с тобой так и не поговорили. Ты сильно переживаешь из-за Хасана?
– Неприятно, всё же он мне нравился, а теперь ушел, будто и видеть не хотел, даже в глаза мне не посмотрел. Ну что ж поделаешь, он ведь не муж, сегодня первый раз заговорили и сразу разошлись, знать судьба такая.
– Может, он просто разозлился, подумал, что у того парня планы на тебя, растерялся и ушел. Но он часто приходит, если ты ему понравилась, то возьмет себя в руки и…
Больше подруга не нашла слов. Она и сама понимала, что всё это глупость, и если он хотел беседовать, то сделал бы это раньше, без моих подсказок.
– Сильнее меня волнует только этот выскочка. Зачем он так поступает? Ведет себя так, будто я пыль с его ботинок, и он делает мне одолжение, разговаривая со мной. Так зачем тогда это начинает? Он мне сразу не понравился, и взгляд у него, как у барана.
– Успокойся, просто ты ему понравилась.
– Так разве себя ведут парни, которым нравится девушка? Он даже не пытается делать вид, что я ему интересна, просто очередной трофей, вдруг решивший сопротивляться, поэтому он и пристал. А то и хуже, может, он со своими друзьями пари заключил. От таких как он всего можно ожидать.
– Красавица моя, – Нихан села рядом со мной на деревянную скамью, и приобняла за плечи. – Ты ведь никому довериться не можешь, тебе всегда кажется, что всё временно, знакомства, друзья, любовь, что в любой момент тебя могут оставить. Так ты решила в детстве, когда лишилась матери. Не смотри на меня так, я знаю, о чем говорю. Не зря я полтора года училась на психолога. Зря, конечно, так оно мне нигде и не пригодилось, поэтому я и бросила.
– И к чему ты это ведешь?
– Довериться и открыться кому-то придеться. Никогда не угадаешь, ждет тебя жемчужина или кишки моллюска, – Нихан проговорила это с таким серьезным видом, что я не выдержала и рассмеялась.
– Откуда ты только эти выражения берешь.
– Отец Ышика рыбак, он так и говорит, на самом деле так оно и есть. Не узнаешь, если не попробуешь, – а вот так говорят у вас.
– Может быть, – задумчиво протянула я. – Кому-то и доверюсь, но точно не этому выскочке. По нему сразу видно, что ничем кроме себя любимого и крутых тачек, он не интересуется.
– Не суди по внешнему виду.
– Я по поступкам сужу. Нормальные люди ведь иначе начинают общение. Хотя ты права, я и в этом не специалист, но с ним я точно никаких дел иметь не хочу.
К дому я подошла, еще до того, как на моем изувеченном царапинами телефоне цифра 18, не сменилась на 19, что гораздо раньше моего обычного возвращения. Солнце ещё не село, а вот моё настроение осело ещё ниже, когда я заметила рядом с домом огромную черную машину. Первой мыслью было, что это тот выскочка из кафе, каким-то образом нашел меня и теперь терроризирует меня из дома, а прознав про ситуацию с отцом, сразу решит, что мне, в подобном положении, нужно на первого встречного броситься, а не строить из себя зазнобу.
Но эту мысль я сразу же отмела, так как это излишне самовлюбленно, чтобы кто-то вычислял мой адрес и заявился в гости, это уже слишком. Да и из дома вышло несколько мужчин.
Все такие высокие, в костюмах, крепкого телосложения, а на лицо – настоящие бандиты.
Пока я не рассмотрела их лиц, а увидела людей выходящих из дверей, то испугалась, что с отцом что-то случилось, и быстро подбежала к косому зеленому забору. Но разглядев мужчин, поняла, что проблемы могут быть куда крупнее, чем проблемы со здоровьем или разбитое по пьяни стекло.
Мужчины, в ответ, разглядывали меня, весьма бесцеремонно и даже неприлично. Внутри меня вспыхнула злость, мне хотелось повысить голос и угрожающе спросить кто они, и что здесь забыли, но к подобному тону с незнакомыми людьми я никогда не наберусь смелости. Поэтому испуганно зыркнув на них, я обошла их и забежала в дом.
– Отец, что здесь происходит?
– Не пугайся, это мой старый приятель наведался в гости, решили чаю попить, – отец сразу же улыбнулся, и на секунду мои подозрения стихли, но здравый смысл вновь пробудил тревогу.
– И много у тебя приятелей не джипах разъезжающих?
– А по-твоему, все мои друзья должны быть алкашами или бомжами? – Отец тоже разозлился. – Ты меня за кого держишь? Считаешь, ниже меня и пасть невозможно?
– А ты считаешь, что мне до сих пор пять лет и я считать не умею? Самому старшему из них на вид лет тридцать, за всю мою жизнь я никого из них не видела, а из Турции ты уехал двадцать лет назад, и что же, с десятилетними детьми дружил?
– Так ты значит мне веришь… Так ты меня любишь, дочь, – в глазах его отразилась такая боль, нечто подобное всегда появляется, когда я расстраиваю его, и сразу же ощущаю всю его горечь. И после этого, как бы права я не была, и какую бы глупость ни нес отец, но я сразу же начинаю жалеть его, и просить прощения, сразу же соглашаясь со всем сказанным.
Кроме отца у меня никого нет, есть ещё тетя, но то другое, так же как у отца никого не осталось, единственным утешением для него считается алкоголь, не знаю, как это помогает ему, наверное, он просто забывается, и на пару мгновений чувствует себя обычно, а не самым несчастным на земле.
Мне жаль его, и сердце за него болит и душа, и как бы я не мечтала вновь увидеть крупицу радости в его глазах, но сделать этого не могу. С тех пор как на меня взвалилась ноша обеспечения семьи, а детство моё закончилось, и закончилось довольно рано, я больше не считаю отца своим защитником или опорой, не могу положиться на него, не могу поговорить о чем-то.
Для меня он не больше чем ребенок, побитый соседскими мальчишками, которые к тому же отобрали у него все игрушки. Я люблю его, но не могу довериться, не могу считать его серьезным, и не могу простить, что сейчас всё идет именно так.
Я стараюсь не так сильно отстраняться от него, не срывать на нем злость, ведь понимаю, что никого кроме меня у него нет, но не могу сдержаться. С каждым днем мне всё тяжелее разговаривать с ним, а стоит услышать его пьяный голос, начинающий заикаться, так мне хочется разрыдаться, разрыдаться от злости.
Почему он, прожив столько лет на этой земле так ничего и не понял? Вся его жизнь скатилась в бездну, а он продолжает топтать её, заталкивая всё дальше и дальше, откуда уже ни я, ни кто-то другой не сможет вытащить. Я ограничиваю его во всем, не хочу отправлять на работу, общаться с новыми людьми, потому что боюсь, боюсь, что всё станет ещё хуже.
Когда я была маленькой, мечтала только о том, чтобы выйти замуж, чтобы мой муж был похож на папу, и я всегда могла положиться на него, все трудности мы бы проходили вместе и ничего не боялись.
Мечтала о большом доме из красного кирпича, с большими окнами и балконом, и этот дом должен был находиться рядом с нашим с отцом домом, где я выросла.
Мечтала, что отец женится, заведет ещё детей, будет смеяться, а глаза его будут гореть от радости, а не от похмелья. Представляла, как мы ужинаем такой большой семьей, а потом возвращаемся в свои дома, минуя улицу, с таким прохладным, свежим ветром, под светом тусклых фонарей, с отвратительным желтым светом, которые совсем не освещают улицу, а горят высоко, сами себе и комарам, слетающимися на тепло.
Мечты рухнули в один момент, так неожиданно и больно, будто капля раскаленного металла текущая по горлу, эта боль возникала из-за слез, и я навсегда запомнила это чувство, ту безысходность и желание сбежать.
Спрятаться, просидеть в темноте пару лет, и потом выйти, когда всё закончится, будь, как будет, но я не хочу видеть, как рассыпаются мои песчаные замки, пусть я увижу только горстку песка, но не буду помнить и видеть их разрушения.
Теперь же я не мечтаю ни о чем, боюсь настоящего и будущего, но больше всего на свете боюсь встретить и влюбиться в человека, похожего на моего отца.
Потому ни разу за свои девятнадцать лет не подпустила к себе ни одного парня, заметив, или только испугавшись заметить там черту, подобную отцовской.
Для себя решила, что лучше буду медленно двигаться по течению одна, отвечая за себя и своих близких, но не взвалю на себя новую ответственность в лице мужа. Мой максимум любить кого-то со стороны, не приближаясь самой, и не подпуская к себе.
Собрав мысли в кучу и, отправив их куда подальше, я пошла к отцу в комнату, чтобы, как обычно, довольно холодно и скованно, будто разговариваю не с родным отцом, а с малознакомым человеком, попросить прощения. А потом буду корить себя за глупость и слабохарактерность.
– И с чем этот салат?
– С растениями.
– С какими?
– С корнеплодными, – мои брови, как всегда при недовольстве, разлетелись в разные стороны и приподнялись, а губы чуть надуты, а уголки недовольно приподняты, будто в улыбке.
– Как интересно, – мой собеседник специально ёрничает, выставляет руку вперед и кладет подбородок на свой довольно крупный кулак. Как мне показалось, если я продолжу разговаривать в таком тоне, то имею все шансы получить им между глаз. – А здесь тогда что?
– Продукты, то да сё, и на что-то у вас обязательно есть аллергия, – я сделала лицо чуть приятнее, стерла эту ухмылку и говорю ядовито-ласково.
– Какое у вас милое заведение, и люди такие приветливые, – теперь его брови разлетелись, а карие глаза уперлись в ламинированное меню, чтобы в очередной раз докопаться до чего-то, но так как на этой странице не осталось ничего, чего бы он ни спросил, перевернул на сторону с десертами. – А что в этом пирожном?
– Клубника, но для вас можно и отравы наложить, – продолжаю я максимально мило, и на этот раз даже улыбаюсь.
Он, для приличия, хохотнул, будто это была довольно хорошая шутка добрых приятелей, а не хамство обслуживающего персонала.
– Какая прелесть, отрадно, что в наши времена есть люди так любящие свою работу.
В этот момент я немного напряглась. А ведь правда. Если я в конец разозлю его, он запросто может пожаловаться на меня и я тут же вылечу отсюда. От этого экземпляра можно ждать чего угодно. Поэтому я тяжело вздохнула и уже нормальным, деловым тоном, добавила:
– Десерты у нас отличные, можете выбрать любой, – в этот момент он с сомнением посмотрел на меня, и вдруг начал оглядываться по сторонам, и возле своего места, будто что-то ищет. – Что-то случилось?
– Да вот, не могу понять, куда вы свой яд выпрыснули.
– Не стоит беспокоиться, для вас всегда найдется, – вновь не осталась в долгу я, забыв о своем решении вести себя прилично, чтобы не потерять работу. – Так что вы хотите?
– Сладкое я не люблю, – задумчиво проговорил он, и вздохнул, изучая меню, где вся страница посвящена одним только сладостям.
В его присутствии меня будто черти дергали за нитки, и никогда в жизни я не говорила так много, так ещё, чтобы почти всё это было гадостями, адресованными одному человеку. И в очередной раз я ляпнула:
– Разумеется, если всю жизнь в сахаре плавать, то в чем-то мелком захочется разнообразия, – это я сказала с перспективой на то, что догадываюсь, о его играх, и что привлекло его только мнимое желание получить что-то новое, не приевшееся.
Но он посмотрел на меня с такой печалью, которую довольно быстро скрыл за ухмылкой, что мне стало стыдно. В эту короткую секунду я увидела в нем нечто большее, чем самовлюбленного, избалованного парня, купающегося в деньгах своих родителей. А я вновь почувствовала себя главной хабалкой на этой планете, как и вчера, своими словами задела какую-то старую рану, и теперь чувствую себя виноватой.
Он продолжал смотреть на меня с ухмылкой, и выдал:
– Как там тебя зовут? – Его интонация и всё поведение настолько показушно – рассеяны, что, кажется, будто он делает мне одолжение этим вопросом.
– Кадер, – почти спокойно произнесла я, но кое-что в интонации выдавало моё недовольство.
– Судьба, значит, – он задумчиво посмотрел в неопределенную сторону, и будто положительно усмехнулся.
Так как он вновь разозлил меня своим поведением, а-ля я стою выше всех, и никто не изменит этого положения вещей, поэтому желая хоть мимолетно опустить его на землю, я ответила:
– Судьба, – будто-бы подтвердила я. – Да только не твоя, – довольная собой я взяла поднос, с которым я ходила по залу, но из-за долгого разбора меню уложила на стол, и с гордым видом направилась на кухню, даже не вспомнив, что заказ я так и не взяла.
И всё же, удаляясь, боковым зрением я смогла взглянуть на своего оппонента, в надежде лицезреть чуть подтёртую ухмылку, ведь своим ответом я была более чем довольна, но, к моему сожалению, он заулыбался ещё шире, будто эти слова подкрепили мою невообразимую глупость.
Не выдержав, я остановилась и корпусом развернулась к нему, взгляд мой пылал ненавистью, а сердце клокотало от злости, заметив мои эмоции, этот негодяй рассмеялся в голос, смех его был похож на ржание коня.
Подумав о том, что он всё же несовершенен не только характером и поведением, но ещё и смехом, я, со спокойной душой, ухмыльнулась и вернулась на кухню.
Когда я вернулась, его уже не было, зато в большом окне я увидела проходящего мимо Хасана. Он задержался, заметив меня, пронзил меня взглядом своих черных глаз, неодобрительно покачал головой, с таким видом, будто я совершила нечто настолько непристойное, что такое и вообразить нельзя, не то, что сделать, и последовал дальше, так и не войдя в кафе.
От этого жеста, человека, который вызывал у меня симпатию, мне стало не по себе, будто и правда совершила нечто ужасное, мне стало стыдно, в душе поселилось разочарование в самой себе, и омерзение к тому человеку, что сказал столь неосторожные слова.
Коря себя любимую несколько минут, в процессе протирая пустые столы, так как за весь день не было посетителей кроме этого выскочки, я пришла к выводу.
По сути ведь этот неприятный парень не сказал ничего, что могло испортить мою репутацию, он выразился так, будто собирается получить меня, но это наоборот показало, что он меня не получил, и не получит, поэтому реакция Хасана более чем странная.
В конце концов, я ведь не его невеста, он заговорил со мной впервые, и до этого не проявлял и знака внимания, иногда даже приходил с другими девушками, так почему же сейчас он меня презирает?
Ответить на заданный вопрос сама я была не в силах, хотелось поговорить с моим личным почти психологом, как называла себе Нихан, но после вчерашнего праздника она взяла выходной. Пострадав от скуки до обеда, и приняв, наконец, посетителей, я с нетерпением ждала вечера.
Примирение вышло каким-то жалким, неискренним, а так как я надеялась на то, что отец принял решение начать новую жизнь, мне захотелось порадовать его и устроить нам семейный ужин.
Глава 8. Биркан
– Эту зовут Гюль-лю, а это Фибюль, – проникновенным тоном и взглядом, каким смотрят на безобидных дурачков в лечебницах, девочка указывала рукой на кукол, с отвратительным макияжем, всклоченными белыми волосами, торчащими во все стороны из плохо заплетенной косы, наряженные в огромные фиолетовые платья.
– Ага, – медленно протянул я, стараясь вникнуть в ситуацию. – И что они делают?
– Они принцессы! – В нетерпении выпалил ребенок, не понимая, как можно не знать таких вещей. – Ты что, не понимаешь? Принцессы ведь ничего не делают!
– А какой тогда смысл играть? Нужен же какой-то прогресс, – продолжал тянуть свою линию, не зная простой истины, что не стоит лезть в чужую семью со своими порядками. Кукольная семья не исключение.
– Чего? – Расхохоталась сестра, уже глядя на меня с весельем, продолжая считать меня непонятливым дурачком. – Их надо одевать и причесывать, а потом они идут на бал.
Задумчиво почесал голову, совершенно не радуясь такой перспективе. С Фериде приходиться довольно часто играть, и всё заканчивается хорошо, будь то догонялки, прятки или, на худой конец, футбол или что-то подобное, но стоит ей достать кукол, или любую другую девчачью игру, так всё существование кажется для меня адом.
Почему-то я не мог просто взять в руки это розовое чудовище и делать вид, что оно кружит в танце, я редко испытываю скованность или смущение, но когда дело касается подобных игр, я чувствую себя нелепо.
– А, может, поиграем в машинки? – С надеждой во взгляде взмолился я, надеясь на женское милосердие.
Девочка с грустью осмотрела своих кукол, их огромный ядовито-розовый дом, и коробку, полную кукольных нарядов, вздохнула, посмотрела на меня, с ещё большей жалостью, и проговорила, с нескончаемой грустью в голосе:
– Пошли, что ещё с вами мужчинами делать, только и можете о машинках думать.
– Это откуда такие слова? – Усмехнулся я.
– Чичек сказала, она на своего сына так по телефону говорила, а я услышала.
– А ты чужие разговоры не подслушивай.
– Что ж тогда ещё делать? – Продолжая дуть губы, пожала плечами сестрица, делая свою мордашку намеренно несчастной, словно её оставили на улице без куска хлеба.
– В следующий раз лучше помоги Чичек убрать со стола, и то больше пользы будет.
Наблюдая, как девочка, тяжело вздыхая, будто её сейчас накажут, поднималась по ступенькам в дом, подхватив пластиковых чудовищ, я тоже вздохнул.
Фериде сложно без матери и какой-либо женской опеки. Раньше с ней сидела бабушка, хоть и та редко могла позволить себе играть, а Чичек и горничные обычно заняты работой, поэтому девочке приходится сложно, и выполнять работу её матери отчасти выпадает мне.
Мать сестры умерла через неделю после её рождения, в пару раз быстрее, чем моя. Мюжде – а именно так звали очередную жену моего отца – вместе с мужем возвращалась из гостей, отец никогда не отказывался выпить пару рюмок коньяка со своими друзьями, зато отказывался от услуг своего личного водителя, которого так часто подсовывал ему дед. На одном из поворотов он не справился с управлением и на большой скорости слетел с обрыва в море.
Так я лишился отца, а моя сестра обоих родителей. Отец почти не уделял мне времени, постоянно ссылаясь на работу, но изредка звал в свой большой кабинет, стены которого выделаны красным деревом.
По бокам всегда горели настенные светильники, от которых исходил такой теплый, уютный свет, от которого кабинет становился уютнее, и, не смотря на то, что разговоры в этом помещении приносили мне мало радости, я всегда с восторгом вспоминаю ту комнату.
Отец сажал меня перед собой, на обтянутое красной кожей кресло, садился напротив, и глядел на меня свысока, будто я в чем-то провинился. Традиция началась года в четыре, когда моя матушка покоилась в могиле уже не первый год, а его вторая жена, взявшаяся за мое воспитание. К слову, обращалась она со мной хорошо, принимала за своего ребенка, была ласкова и нежна, до тех пор, пока не сбежала.
Её воспитание очень не нравилось отцу, он говорил, что я должен расти мужчиной, и не важно, сколько мне лет, я должен всегда оставаться самостоятельным, храбрым, не нуждающимся в тепле. Позже Айше узнала, что не может родить своего ребенка, не выдержала строгости мужа, и сбежала. Они с отцом так и не развелись, поэтому с Мюжде заключился религиозный брак.
Так вот, отец разговаривал со мной долго, соблюдая строгость, во время этих бесед мои руки нервно тряслись, скрыть этого я не мог, поэтому получал очередную порцию упреков. Наше общение с господином Эюпом осуществлялось кратко во время приемов пищи, и во время разговоров в кабинете, больше я старался не попадаться ему на глаза.
Жизнь изменилась, когда он погиб, и нас с Фериде отправили в дом деда и его сестры, только тогда я и познал, что такое иметь семью. Раньше я приезжал к ним только на лето, а теперь остался навсегда.
Хоть дед и нечасто проявляет свою любовь, но никогда не бывает так холоден как отец, часто беседует с нами и балует.
Несмотря на его хорошее отношение, я никогда не забуду этого страха, того как дрожал перед отцом, боясь заметить на себе его строгий взгляд, не говоря о том, чтобы получить от него пощечины, которыми он награждал меня в моменты неудач.
Тогда я научился прятаться в библиотеке, читая любую попавшуюся книгу, освещая её маленьким фонариком, больше смахивающим на лазерную указку. Книги отвлекали меня, от страхов и от действительности. С тех пор я считаю, что в своем внутреннем мире я отличаюсь от своих знакомых, разве что молчаливый, много осмысливающий происходящее Анри близок мне по духу.
Но замечая, как большинство людей считают его странным, я всё больше начинаю скрывать свои мысли и строить из себя избалованного парня. Я действительно боюсь вновь потерять всех, и хоть я понимаю, что никогда не вернусь в темную библиотеку, где за серым диваном буду прятаться от отца, поэтому в окружении других людей почти всегда натягиваю маску.
И никому в жизни я не открою своих страхов, с ними легче справляться одному, закопал как можно глубже и молчи. Чем меньше людей знают о твоих слабостях, тем проще тебе думать, что слабостей и нет.
– Господин Биркан, – отвлек меня от воспоминаний Ялмаз, один из помощников деда в фирме, к которому я обратился с некоторой услугой. – Я принес для тебя новости.
– Ты уже не идешь? – Обернулась ко мне расстроенная сестра.
– Достань пока всё, я сейчас поговорю и приду, – мягко обратился я к девочке, и только потом, наблюдая, как она скрывается в доме, подошел к Ялмазу и поздоровался. – Так что там?
Вместе мы присели на плетеные кресла, ножки которых частично погрузились в гравий, и помощник, с удовольствием вдохнул чистый воздух, наслаждаясь природой нашего двора, достал папку и начал зачитывать:
– О Кадер Весфель ничего не известно, ни в каких происшествиях замечена не была, и в других местах её никогда не обсуждали. Знаю только, что она учится в институте, на архитектора, и ей грозит отчисление, за частые прогулы и позднюю сдачу зачетов.
– Ну да, она ведь работает, – пожал плечами я, нисколько не удивившись.
– Если и работает, то не официально, так как об этом информации нет, – отрешенно, без какого либо интереса продолжал мужчина, заглядывая в коричневую бумажную папку. – И это всё.
– Как всё? Это разве информация?
– О ней больше ничего нет, и если честно, Биркан, я и представить себе не могу, что тебя заинтересовало в ней, обычно ты любил полных жизни и энергии красавиц, влипающих во всякие интересные истории. Эта же просто серая мышь среди стаи серых мышей, уж извини меня за прямоту.
– Хватит, – предостерег его от неаккуратных фраз. – За языком то следи. Помнится, твоя жена так же, не очень полна энергии, жизнерадостности и не влипает в истории.
– Да, – спокойно согласился он, чуть приподнимая брови. – Поэтому и предупреждаю тебя. Не просто так я своей жене изменяю. Ничего хорошего в своем браке не нахожу и тебе не советую наступать на мои грабли. Но если хочешь поразвлечься, хотя было бы с чем, то пробуй, твоя жизнь, твои правила.
– Это точно всё? – Не захотел я дальше спорить с ним.
– О ней да, но вот её отец, редкий экземпляр. Рассказывать? – И после моего кивка, приятель продолжил. – Чуть больше двадцати лет своей жизни Джошкун Весфель жил, как простой человек, трудился в каком-то хозяйстве, жил себе не тужил, потом женился на русской, уехал из страны и вернулся только спустя пятнадцать лет с четырнадцатилетней дочерью. Почти сразу он попал в полицию за пьяную драку, за что мог сесть на пару лет, потом несколько раз был обворован, потом, якобы находил своих обидчиков и устраивал с ними разборки. Дочь чуть ли не по паре раз в месяц забирала его из больниц, так как не всегда он выходил победителем, и столько же платила за него залог в тюрьме. Это продолжалось до позапрошлого года, с тех пор, девочка, наверное, закрыла его в доме, запретив работать и таскаться по улицам в пьяном угаре. И всё бы ничего, но от некоторых неофициальных источником мне удалось узнать кое-что интересное…
Я попрощался с Ялмазом, поблагодарив за помощь, вошел в дом, и так и не поиграв с сестрой, направился к деду.
– Ты чего? Слабоумным стал? Ещё чего! Это дом или бордель? Так ответь же мне, дом это или бордель?
– При чем здесь бордель, дедушка? Я разве говорю о чем-то неугодном?
– Конечно, стоишь сейчас и говоришь, – дедушка распалился, видимо моя просьба разозлила его, точнее, напрочь вывела из себя.
– Я часто прошу у тебя о чем-то?
– Попроси у меня хоть кусок Луны, поверь мне, я его достану для тебя, но не позволю такому случиться под своей же крышей!
– А что тебя смущает? – Я говорю совершенно спокойно, ведь знаю, что если дед услышит волнение в моем голосе, или если я повышу тон, то никакого результата не будет. – Неужели ты в действительности думаешь о том, что это плохо? Разве не ты плевал на подобные предрассудки?
– Да, плевал, – мужчина чуть успокоился, и посмотрел на меня внимательно, пытаясь раскусить меня. – И всегда буду плевать. Но мнение уважаемых людей для меня имеет значение.
– Не ври, на мнение со стороны ты всегда реагировал со смехом.
– Да, и всегда так будет, но пойми, мы ведь владеем бизнесом, если из-за нашей репутации начнут уходить клиенты, партнеры, соседи начнут перешептываться, а потом и вся округа узнает, и тогда все дела рухнут. Пусть они говорят, но если разговоры коснуться моей деловой репутации, всё будет кончено.
– Хорошо, а если я возьму всё это на себя? Найду чем заткнуть людям языки, так чтобы к твоим делам это и не имело отношения, ты сам даешь согласие?
Дед откинулся на спинку кресла, приподнял голову, и сердито-изучающим взглядом осмотрел меня. Так же поступал мой отец в далекие годы, но это не вызвало во мне прежнего страха, и не потому что я вырос, а потому что дедушка в жизни не сделает мне ничего плохого, и разговоры с ним происходили совершенно спокойно для меня.
Пару минут господин Тунгюч молчал, обдумывая ситуацию, а я терпеливо ждал. Я понимал, что он колеблется меж двух огней. Пусть он и считает что-то в этой просьбе неправильным, и люди, кому изменение в нашей семье не понравится, могут повлиять на наше материальное положение, но с другой стороны, разве в его молодости не возникало таких безумных идей? И эти безумства он всегда исполнял.
– Да будь ты неладен! – Как всегда громко и недовольно воскликнул мужчина. – Делай, что хочешь, но сам потом отвечай за свои поступки, и чтобы палку не перегнул. А то я тебя знаю, только дай власть в руки, ты её с корнями вырвешь.
– А это ещё к чему? – Я собирался вылезти из кресла, но замер, довольная улыбка так и не сошла с моего лица даже из-за удивления.
– Сядь назад. Будем разговаривать о том, как ты управлял компанией в мое отсутствие.
Я тяжело вздохнул и усадил свою пятую точку в мягкое кресло, хоть я долго слушал некоторую долю нотаций, перед краткой похвалой, ибо господин Тунгюч не разбрасывается положительными изречениями, я слушал невнимательно, ведь все мои мысли были забыты новым планом.
