Текст книги "Почувствуй (СИ)"
Автор книги: Алейна Севимли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 59 страниц)
Мне пришлось подняться на ноги, потревожив этот кошачий клубок, девушка молча уселась на земле, сонно моргая, явно не понимая, где она находится. Осознав, что, не смотря на холод, вставать она не собирается, я взял её за руки и поставил на ноги.
– Почему дома нам не спалось, а в лесу так сразу, даже на несколько часов. Сколько времени?
– Половина восьмого, – ответил я, глядя на часы, доставшиеся мне от отца. Обычно я не ношу их, но сегодня дедушка лично принес мне маленькую коробку, в которой они хранились, и я понятия не имею, зачем ему это понадобилось.
– Поедем домой или хочешь ещё погулять?
– К сожалению, нам придеться ещё погулять, бак пустой, – поведал я, подходя к машине, когда Кадер уже схватилась за ручку, собираясь войти внутрь.
– Отлично придумал, – с абсолютным выражением радости проговорила она. – Зачем тогда будил? Так и спала бы на земле.
– Тихо-тихо, не начинай раньше времени, сейчас позвоним Ферхату или такси вызовем, и поедем домой, возьми пока, – я снял пиджак и протянул его, не хватало ей замерзнуть ещё больше, похлопал по карманам и не нашел телефон, бросив странный взгляд на девушку, словно это она взяла его.
– Ты его потерял? – Совсем не удивившись, проговорила Кадер, складывая руки на груди. – В машине посмотри.
Искомое нашлось на сидении, только вот, это ничем не могло помочь, он выключен. Надеюсь, девушка не скажет, что перед выходом просила поставить его на зарядку.
– А где твой телефон? – Сделал я вид, будто ничего не произошло.
– Дома, я не брала с собой сумку. А про твой телефон, я, наверное, промолчу.
– Переждем здесь ночь и утром пойдем? – Предложил я, не радуясь подобной перспективе, но со всей этой ситуацией мы немного забылись, даже образ умершего друга перестал стоять перед глазами.
– Ещё вечер, зачем столько ждать, если можно пойти сейчас?
– В темноте и холоде?
– Послушай, мой дом не так уж и далеко отсюда. Выйдем из леса, и по дороге будет уже легче идти. Удобнее ведь переночевать в доме, а не в лесу.
– Хорошо, ты знаешь дорогу?
– Разберемся, пойдем по широкой дороге, как-то же машины сюда проезжают.
Мы двинулись в путь, пока окончательно не стемнело, хотя из-за высоких деревьев, свет на нашу дорожку почти не попадал. Кадер постоянно спотыкалась о торчащие из земли корни деревьев, или теряла равновесие, наступая на шишки, коих тут оказалось несметное количество.
– Ты точно дойдешь? – С сомнением спросил я, мы прошли чуть больше пятисот метров, а она уже собрала на своем пути, всё, что могло попасться.
– А у меня есть выбор?
– Могу взять тебя на руки, – предложил я, подходя ближе, заметив это, она быстрее пошла вперед, чтобы я не догнал её. – Всё равно не убежишь, на первой палке упадешь. И рухнешь. Знаешь куда? Прямо к моим ногам.
– Даже не надейся, дорогой. Теперь и в жизни не споткнусь, – проговорила она, после чего тонкий каблук её туфли воткнулся в мягкую землю, она немного потеряла равновесие, продолжила путь, выскочила из обуви, и повалилась на колени.
– Ты в порядке? – Подбежал я, испуганно вглядываясь в её лицо, которое из-за темноты не мог видеть, чтобы понять её эмоции. Я услышал всхлип, сел рядом с ней на землю, погладил по плечу. – Тише, не плачь. Сильно ударилась?
Это был не всхлип, по крайней мере, не от слез, как подумал я, девушка, сидя на коленях, упираясь руками в землю, смеялась. Смеялась так громко, что через мгновение, и я улыбнулся, не понимая, что происходит.
Это ответная реакция на боль? Или так рухнуло всё её терпение? Эти дни она держалась, не проронив при мне ни слезы, а теперь, не в силах сдерживаться заплакала?
Она уткнулась лбом в мою грудь, я приобнял её, коснувшись длинных, русых волос, пахнувших в этот день зеленым, кислым яблоком, или даже шипучим леденцом со вкусом этого яблока.
– Ты плачешь или смеешься? – Спросил я, продолжая поглаживать её по сгорбленной спине, перебирая мягкие, чуть спутавшиеся волосы, спускающиеся волной с головы до поясницы.
Кадер выпрямила спину, своих рук я не убрал, переместив их на ребра, чуть придвинув к себе, от чего расстояние между нами уменьшилось, она внимательно посмотрела мне в глаза, по фарфоровым, словно кукольным щекам, текли тонкие ручейки слез.
– Не знаю, я больше ничего не знаю.
Я прижал её к себе, в этот раз и она обняла меня, на рубашку попала её слеза, ткань прильнула ко мне, и тогда, даже своей кожей я почувствовал её слезы.
Тогда я вытер несколько слезинок, застывших на ресницах, и последнюю, со щеки, с этой теплой, мягкой и гладкой щеки, на которой мне хотелось задержать свою ладонь, или всегда обхватывать руками её прекрасное лицо, чтобы ощущать её тепло, её близость.
– Мы же это переживем? Когда-нибудь будет легче?
– Переживем, обязательно переживем, – я вновь погладил её лицо, теперь не отпуская его, чувствуя, как и из моих глаз пытаются прорваться слезы.
– Боль же притупляется со временем? Это как острый нож, он ранит, режет, но со временем, если постоянно самому не натачивать его, он затупится, и больше не будет нас резать. Ведь так? – Проговорила она, нервно теребя пальцами складку рубашки на моем плече.
– Конечно, а перед этим он режет нас, поэтому и тупится, нужно это перетерпеть, пережить. Как бы больно нам не было.
– Когда умер твой отец, как ты это пережил?
– Тяжело. Закрылся от всего, думал, вспоминал, и ни с кем не делился, бросил всё, чтобы точить этот нож.
– Сейчас ведь ты так не поступишь? – Кадер чуть задрала голову, чтобы посмотреть мне в глаза, но скорее всего, увидела только подбородок и шею. Она перестала перебирать мою несчастную темную рубашку, купленную кем-то специально для похорон, и взяла меня за руку, из-за чего мне пришлось отпустить её лицо. – Теперь у тебя есть я, пожалуйста, не отгораживайся. Если ты сможешь продержаться один, то я не смогу.
Поглаживая её руку, так крепко державшую меня, словно она держалась за край обрыва, чтобы спастись, я молчал. И только прижал её голову своим колючим, плохо побритым, подбородком, чтобы прижать её как можно ближе к своей груди, и если повезет, оставить частичку её в самом сердце.
– Пойдем? – Спустя несколько минут спросил я, вспомнив, что мы сидим в лесу, на холодной земле и неудобных шишках. И пусть Кадер на какое-то время согрелась в моих объятиях, всю ночь это не может продолжаться, как бы мне этого не хотелось.
Мы встали на ноги, вытащили её туфлю из земли, кое-как отряхнули, заодно и одежду тоже, на моих штанах и на её черном комбинезоне, остались следы земли, прошлогодних листьев от малочисленных лиственных деревьев, иголок, от многочисленных елок, и дорожной пыли.
Спустя сорок минут, мы, используя друг друга, как перила на лестнице, для подстраховки, вышли к трассе. Получилось так долго, потому что однажды, а может и больше, мы сбивались с дороги, и, в конечном итоге, вышли даже ближе, чем хотелось, хоть это и доставило нам волнение.
В какой-то момент я предложил поймать попутку, и спокойно доехать, а не шататься и спотыкаться, преодолевая последние метры до глухого, ещё хуже, чем лес, из которого мы вышли, района Кадер. На моё предложение девушка не ответила, лишь едко улыбнулась, словно предлагала попробовать. Удача не поворачивалась ко мне лицом уже продолжительное время, сделать это сейчас она тоже не захотела, поэтому, спустя десять минут ожидания, за это время мы прошли бы половину пути, я решил прекратить ждать подарок от судьбы, ведь мимо нас не проехало ни единого транспортного средства, люди тоже не встречались.
Наконец, мы очутились на спрятанной от дороги улице, с двух сторон которой располагались деревянные, старые дома, часть которых выглядела не лучшим образом.
Пока мы шли до нужного дома, по кривой дороге, из которой торчали камни и странные, большие кости, а в местах, где не было возвышенностей, были низменности, то есть ямы. В бледном свете нескольких фонарей, свет которых освещал идеально, но только небольшие клочки земли, я шел нормально, но стоило отдалиться от источника света, как уже я начинал спотыкаться, сопровождая каждое лишнее движение нецензурной бранью.
В двух метрах от нужного дома я, в очередной раз, споткнулся о кость, ударившись ногой, и чуть не сломал кривой, деревянный забор соседского дома.
– Откуда здесь эти кости? От динозавров остались? – Пробурчал я, потирая ушибленную ступню, через неудобные кожаные туфли. Почему мы не переоделись перед тем, как уехать в лес?
Кадер, возилась с дверным замком и ключом, который никак не могла вставить в отверстие, из-за чего я подумал, что кто-то сменил от неё замки, обернулась на меня, окинув странным взглядом, словно я, надоевший своими выходками, проказник-ребенок.
– Собакам кидали, они их не ели, со временем они в землю втоптались, стали частью местного ландшафта, – пояснила девушка, пожав плечами, а после вздохнула, уже нервничая, из-за невозможности открыть дверь.
– Кого им пытались скормить? Слона или носорога? Они же огромные, – стоял на своем я, тяжело вздохнув, подготавливаясь к продолжению пути, после чего в два шага подошел к девушке, словно перед финишем открылось второе дыхание, забрал из её рук ключ, и с первой же попытки попал в прорезь. – Ты что пьяная? Как можно было не попасть в замок?
Стоило мне посмотреть на Кадер при свете, вопрос тут же отпал. Нет, пьяной она не была, хотя и потрясывалась, как алкоголичка. На самом деле она замерзла, спрятать руки в карманы не могла, так как они не предусмотрены ни в моем пиджаке, ни в её комбинезоне, сшитом из легкой ткани, которая накалилась на холоде, а из-за широких штанин продувалась при каждом легком порыве ветра.
Её худые пыльцы, с заостренными ногтями, кои она никогда не красит, во всяком случае, видеть их в цвете мне не удавалось, задеревенели, почти не сгибались, и тряслись.
– Почему ты не говорила, что замерзла? – Я взял её ледяные ладони в свои теплые руки, чуть потирая пальцы.
– И чтобы изменилось? Хватит стоять, пожалуйста, раз открыл дверь, заходи, – не обращая на меня никакого внимания, словно я шел в комплекте с дверью, она проскользнула через меня.
В доме оказалось не намного теплее, но хоть ветер не гулял, и в теории можно было согреться.
– Не попробуешь разжечь печку? Правда, мы её уже год не трогали, даже зимой не разжигали, – Кадер подошла к предмету обсуждений, и у нас появилась совместная мысль, что трогать это устройство лучше не стоит. – Ладно, ограничимся горячим душем, чаем, и теплыми одеялами.
– Позвоним Ферхату утром? Не будем беспокоить ночью.
– Да, тем более, я так устала от этих лесных прогулок, что мне уже всё безразлично. Странно, – хмыкнула девушка, с тенью улыбки на лице. – Говорю так, словно это какая-то чужая хижина в лесу, а ведь это мой дом. Ты разбаловал меня, Биркан. Раньше я спокойно доходила пешком с работы, и из леса спокойно выходила, а теперь устала.
– Всё меняется, и не всегда это плохо или хорошо, это просто происходит. И я искренне надеюсь, что не испортил твою жизнь.
– Маленькую её часть, – улыбнулась она, заглянув мне в глаза, от её взгляда по моему телу прошлось тепло.
После принятия душа, Кадер переоделась, а мне дала тонкий, клетчатый плед, мы разместились на деревянных стульях в столовой, попивая горячий чай, размышляя каждый о своем.
– Знаешь, – вдруг нарушила тишину девушка. – Когда мы переехали сюда, здесь была гостиная, всё как у всех, диван, телевизор, что-то там ещё, но отец сказал, что хочет в своем доме место, где за завтраком, обедом и ужином будет собираться его семья, друзья, близкие. Прошло несколько лет, и за все это время, те разы, когда я сидела здесь не одна, я была с тобой.
– Вы никогда не собирались тут?
– Нет, я почти не бывала дома, во всяком случае, у меня не было времени есть за столом, да и у отца. Мы хватали еду из холодильника и разбегались по комнатам, словно мы просто соседи. Хотя отец сидит здесь иногда, устраивает пьяные посиделки.
– Устраивал, лечение должно пойти ему на пользу, – я попытался отогнать её печальные мысли, в конце концов, должна начаться белая полоса в их жизни.
– Мне этого очень хочется, но я уже ни во что не верю. Человек, который благодаря своему увлечению потерял всё, что имел, не остановится вдруг, потому что нужно, и нужно не ему, для него всё нормально.
– Он потерял дочь, ну, не совсем потерял, извини. Но это должно заставить его задуматься.
– С тех пор как мамы нет, и меня для него нет. Я больше напоминаю его хранителя, опекуна, сиделку. Не знаю, как назвать.
– Ты никогда не пробовала найти её? Я не хочу делать тебе больно этими воспоминаниями, но не было бы тебе легче найти её и поговорить?
– В детстве я часто представляла, что она не хотела от меня уходить, что была вынуждена. В России, когда отец уходил, со мной оставалась соседка. Пожилая женщина, её дети давно уехали, почти не навещали её, она завела много животных, там были и кошки, и собаки, попугаи, кролики, черепахи, даже ящерица была. Мне нравилось оставаться у неё, она всегда смотрела сериалы, в некоторых были похожие ситуации, что матери разлучались с детьми, а после находили. Они тогда обижались, не принимали их, а я тогда думала, если бы мама появилась, я бы сразу её простила, ни минуты не думала. Я всегда представляла, что она сейчас зайдет, даже не в наш дом, а туда, к соседке, погладит моего любимого серо-полосатого кота, с широкой мордочкой, и скажет, как скучала по мне. А потом мы забираем этого кота себе, и живем все вместе. Когда я стала старше, решила, что она умерла, но это глупо, столько лет скрывать чью-то смерть.
– А если бы она появилась сейчас? Ты бы так же приняла её?
– Не знаю, слишком много времени прошло. Если бы хотела, нашла возможность прийти. Возможно, я это только говорю, сам знаешь, я ни отказывать не умею, ни обижаться.
– Тут бы я поспорил, – хмыкнул я. – Мне ты и отказывала, и язвила, была бы возможность, и драться кинулась.
– Это другое, Биркан. Ты мне искренне не нравился, всегда был таким самодовольным, словно из-за того, что ты один раз взглянул на меня, я уже обязана упасть в твои объятия.
– Да. Так всегда и было, один взгляд и все сражены, – я обаятельно улыбнулся, обнажив белые зубы, подобным образом я впечатлял ни одну девицу. Улыбка располагает к хорошему отношению.
– Я бы никогда не поверила в эту улыбку, она фальшивая, если кто-то покупался на это, этот человек не знал тебя.
На этот раз я улыбнулся иначе, намного уже, словно ухмыльнулся краешком рта, и совсем не радостно, с легким налетом грусти. Теперь это действительно был я, тот, кто никому не показывался.
– Всё чаще мне начинает казаться, что только ты меня и знаешь, а я посмел не поверить тебе. И мне стыдно за это.
– Мне хотелось бы сказать, что это не обидело меня, но не могу. И даже обсуждать это не собираюсь.
– Извини, я не знаю, что со мной происходило. Это не оправдание, и я не пытаюсь принизить свою вину, но, в тот момент, я чувствовал себя обманутым, виновным. В том, что не заметил твоего желания сделать это с собой, в том, что заставлял тебя быть рядом, хотя ты ненавидишь меня. И ещё я злился на тебя, потому что ты не рассказала о своих переживаниях, потому что ты никогда ничего не говоришь, ты зачем-то носишь маску, молчишь, будто всё хорошо. В этом и заключается обман.
– Я просто не могу повесить на кого-то свои переживания, так же, как и ты. Будто, если я буду молчать, проблема подумает, что я её игнорирую, и исчезнет. Но это никогда не срабатывает. Давай, с этого момента, будем честны друг с другом? Говорить всё, что у нас на душе, то, что беспокоит, мешает, как бы тяжело нам не было.
– Можно попробовать, – я тепло улыбнулся, в этот момент откровений, я был готов к этому, но не мог быть уверен, что завтра и в последующие дни этот настрой продолжится.
– Тогда мне есть, что сказать, – в её глазах вновь появилась печаль, отражаемая в слезах, усердно держащихся в глазах, она так и не позволила им выплеснуться наружу. – В ту ночь, когда мы поругались, ты уехал к Йетер, ко мне приехал Джан.
Она остановилась на мгновение, словно подавляя возглас истерики, пытающийся промелькнуть в её словах, и она сдержалась. За эту секунду молчания, во мне поднялась тревога, и даже ни единого грамма ревности. Сложный вопрос, что предпочел бы я, жизнь друга, при условии, что Кадер будет с ним, или его смерть, при том, что они никогда не будут с ней вместе, но, вероятно, и я не смогу быть.
– И что там случилось? Он что-то говорил? Злился? Ты поняла, что он был взволнован, или хотел бы сбавить пар экстримом? – В этот момент я сделал свой выбор. Вместо ревности было беспокойство, как мой друг провел последние часы своей жизни? Был ли он счастлив, или разочарован? Хотел ли жить в тот момент, или потерял веру в себя и мир? Что было в его голове?
– Нет, он был спокоен. Мы разговаривали. И единственное чем он был взволнован это предложением. Он предложил мне сбежать. И я обещала подумать. Скажу тебе честно, в тот момент я была готова на это, – с трудом проговорила девушка, делая большие промежутки между словами, словно старалась отдышаться.
– Ты любила его? – Перед этим вопросом моё сердце замерло, и не работало ровно до того момента, пока я не услышал ответ.
– Нет. Джан был мне другом, хорошим человеком. Он нравился мне, но как человек, как личность. И мне на самом деле в какой-то момент стало жаль, что я не могла разделить его чувства. Я хочу, чтобы ты знал об этом, чтобы между нами не было этой тайны.
– Спасибо, для меня важно знать это, – наши взгляды встретились, в её глазах больше не было слез, а в моих тревоги.
– Биркан, может, ты подумаешь, что я сумасшедшая, но с того самого момента, как нам известно о его смерти, меня не оставляет мысль, что это не могло произойти по его вине.
– До того, как ты сказала мне о ваших планах, о побеге, я и не мог подумать об этом. Я не могу быть уверенным, но в хорошем настроении он не полез бы туда. Мы как-то обсуждали это, он говорил, что таким образом он успокаивается. Смотрит на город с высокого здания, преодолев перед этим препятствия, с которыми смог справиться, раз стоит наверху. Он понимает, что справится и со всем остальным, а весь мир у его ног.
– Он ведь и с парашютом прыгал, наверное, чем-то ещё занимался, раз все так характеризуют его. И только в состоянии злости или отчаяния он занимался экстримом?
– Нет. Это немного другое. Он забирался на строительные краны, недостроенные здания, только в такие моменты, всем остальным, наиболее безопасным, он занимался в спокойное время. И если бы упал с вертолета, скалы, утонул бы в беспокойной реке, сплавляясь на байдарке, я поверил бы. Любимая девушка дала ему надежду, он бы не стал так рисковать жизнью, в момент, когда всё начало налаживаться.
– Ещё ты сказал, что он любит смотреть на город под ногами, в том районе только на мусор посмотреть можно, нельзя назвать это тем видом, что он хотел бы видеть.
– Тоже верно, – я тяжело вздохнул, чувствуя себя ужасно усталым. Этот разговор должен был облегчить наши души, возможно, ему это удалось, но вот голова закипела, от завертевшихся в ней размышлений. – Он говорил что-то ещё? Беспокоился? Сказал куда поедет после?
– Точно помню, что он не мог уехать сейчас. Без меня бы он тоже уехал, но чуть позже, нужно было разобраться с какими-то делами.
– Подожди. Уехал бы без тебя?
– Да, сказал, что нужно менять жизнь и сбегать.
– Он бы не уехал от родителей, невесты, хоть и ненавидел её, от своих обязанностей. Джан не такой человек. Он терпел бы до последнего.
– В тот день что-то изменилось. До этого он говорил, что не может оставить всё, но ещё в больнице он начал этот разговор. Постой, когда мы были в больнице, ему позвонили, он побледнел, заволновался, можно сказать, испугался.
– Ты не спросила? Не видела, что это был за номер?
– Нет. Он сказал, это дела, ничего серьезного. Уехал и до вечера, точнее почти до ночи, я не видела его.
– Ладно, у меня уже голова кипит, – простонал я, утыкаясь лицом в сложенные на столе руки. – Продолжим завтра, сегодня я не способен на размышления.
Кадер предложила мне лечь в её комнате, а сама собиралась уйти в пустующую спальню отца. Она протянула мне сложенный плед, на этот раз для сна, утепленный, и собиралась уходить, но я взял её за руку, останавливая.
– На одну ночь останься со мной, пожалуйста. Иначе мысли о Джане не оставят меня, да и тебя тоже.
Девушка тяжело вздохнула, её печальный, раздумывающий взгляд, остановился на свободном месте, возле меня, предназначенном специально для неё, это ведь её комната, а не моя.
Не говоря ни слова, она села рядом, сбросила со ступней махровые тапки, мерзкого, даже тошнотворного, розового цвета, от которого рябило в глазах, после чего перелезла через меня, упираясь плечом в стенку, и обхватила область чуть выше локтей руками, словно чувствовала себя неловко, видимо, так оно и было.
Я лег рядом, но держа дистанцию, стараясь не касаться её, чтобы не потревожить. Повернул голову к ней, завороженно, как на великолепную картину в галерее, разглядывал я смущенно-печальное, с ноткой задумчивости, красивое лицо, с горящими зелеными глазами, отражающими насыщенную зелень хвойного леса. Длинные, русые волосы Кадер, редкие волоски которых казались золотистыми, словно кто-то вплел в них тонкие, золотые и медные нити, от которых в знойные дни отражались солнечные лучи, разметались по подушке, довершая эту картину.
– Почему ты прижалась к стене? Боишься? – Произнес я, и этот задумчивый, не по годам мудрый взгляд, с частным налетом грусти, образовавшимся в результате каждодневных размышлений о мире, в котором света становится всё меньше, обратился ко мне, словно растворяясь в моих черных глазах, являющихся ей полной противоположностью.
– Да, – шепотом проговорила Кадер, впервые так долго глядя мне в глаза. – Не хочу, чтобы ночью ты скинул меня с кровати.
– А так не скину? – Мне хотелось улыбнуться, ведь что-то внутри меня улыбалось, словно что-то щекотало в горле, но на лице выразилась тоска. Тоска из-за осознания того, что теперь я в ловушке, и как бы мне не хотелось улыбаться, хорошего в этом ничего нет.
– Тогда придеться поднять меня, я проснусь, и сама столкну тебя, – слегка засмеявшись, проговорила она, на мгновение, потеряв это отчаяние в глазах.
Мне же, совсем не было смешно, и уже не будет. Зачем я ввязался в это? Но разве мог я предположить подобный расклад?
– В этих словах вся суть нашего общения, – констатировал я, отыскав долю правды в её безобидных словах.
– Нет, – она вновь улыбнулась, даже чуть не захохотала, отворачиваясь от меня, устремив свои повеселевшие очи к белому потолку, словно именно там она отыскала свои воспоминания. – Я никогда не сплю с краю, почти всегда падаю, поэтому выкладываю подушки, если и упаду, то мягче будет.
– Дома ты так не спишь, – попытался вспомнить я, на этот раз, поддавшись щекотке в гортани, задумчиво улыбнувшись краешком губ.
– Там диван шире, и всё-таки, иногда я падаю, поэтому отодвигаю стол, чтобы потом осколки не вытаскивать, – мы рассмеялись, поддавшись такому событию, я даже немного придвинулся, но по-прежнему, не позволил себе коснуться её.
– Спокойной ночи, – проговорила Кадер, в тот период повисшей тишины, воцарившейся после того, как мы закончили смеяться над глупостями, словно маленькие дети. – Выключи свет.
– Сладких снов, – прошептал я, осознавая, что никогда не говорил кому-то ничего подобного, выключая свет. Сладкие сны были для меня чем-то недосягаемым, поэтому я никому и не желал их.
