Текст книги "Почувствуй (СИ)"

Автор книги: Алейна Севимли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 59 страниц)

Глава 34. Кадер

Словно на автопилоте, я направлялась к ждущей меня машине Ферхата, я двигалась, абсолютно не реагируя ни на что. Щеки в местах, где по ним катились слезы, ссохлись, неприятно стягивая кожу, глаза припухли.

Я больше не могла плакать, физически не могла, последние минут пять я просто кричала, без слез, вместо глаз плакало сердце.

Почему я не остановила его? Почему не согласилась сразу, наплевав на всё, мы бы уехали тут же, и ничего бы не случилось.

Сарихин и Чичек напоили меня успокоительными настойками и таблетками, хоть сначала и не хотели мешать виды лекарств, но так как я не успокаивалась, было принято решение, что хуже уже не будет.

С момента звонка Мелике прошло два часа. Два часа моей истерики.

Чичек нашла в моем гардеробе серое платье, она сказала, что черное я ещё успею надеть, если всё это правда, пусть сердце моё кричало, но душа отказывалась верить в это. Я сейчас просто сплю, ссора с Бирканом так впечатлила меня, что я не могу проснуться.

Стоит только открыть глаза и… принять реальность.

Ферхат не задавал лишних вопросов, за что я безмерно благодарна ему, даже когда в пути я вновь сорвалась, спрятав лицо в ладонях, и снова без слез, тихо скулила от боли.

Как там Биркан? Ему сейчас ещё тяжелее, гораздо тяжелее, у него умер друг, с которым он поссорился, из-за меня. Всё произошло из-за меня. Если бы я согласилась вчера, убежала бы с ним, ничего бы не случилось. Это всё моя вина.

В дороге я опять успокоилась, словно лекарство действовало моментами, хоть боль не отступала, я просто прекращала лить слезы, которые сама не могла остановить.

В дом меня пропустили без лишних вопросов, у ворот меня встретила мама Мелике, с которой раньше я не встречалась.

– Ты, должно быть, Кадер? – Я молча кивнула, не поднимая глаз, чувствуя, что увидев невесту покойного, точно не сдержусь, а ей сейчас нужна поддержка, а не коллега по истерике. – Проходи. Мы не можем успокоить дочку с утра, как узнала, будто с ума сошла. Согласилась только тебя впустить.

Женщина и сама пыталась подавить плач, что плохо ей удавалось. Я протянула руку и положила ладонь на её плечо, от этого жеста по её щекам покатились слезы, а рот она прикрыла ладонью.

– Ей нужно это пережить. Она справится, – я на секунду остановилась, чтобы подавить всхлип, и продолжила. – Что с ним случилось?

– Мы слышали о его любви к экстремальным увлечениям, но думали, что это ограничивается скалолазанием или прыжками с парашютом. Но он и на зданиях тренировался, будто с крыши на крышу прыгал. В этот раз сорвался, с недостроенного шестнадцатого этажа упал. За городом. Там должна была быть ещё одна гостиница Кара, но в этом районе постоянно что-то происходило, они остановили строительство.

Горло сдавило, словно кто-то невидимый душил меня, я глотала ртом воздух, но он словно выходил где-то в горле, не доходя до легких.

Я присела на корточки, обхватив тело руками, хозяйка дома наклонилась ко мне, испугавшись, что со мной что-то произошло.

– Принести тебе воды? – Озабоченно предложила она, нежными руками поглаживая меня по волосам, наспех расчесанными Чичек.

– Нет, благодарю. Я сейчас успокоюсь и пойду к Мелике. Не беспокойтесь.

Он ведь обещал мне, что оставит это занятие. Да и потом, он говорил, что ходит туда только если зол. Но вчера он выглядел спокойным, как мне казалось. Куда он поехал после встречи?

Увидев меня на пороге своей приторно-фиолетовой комнаты, Мелике вскочила с мягкого белого ковра и обняла меня, как единственную надежду на спасение.

Теперь меня часто обнимают подобным образом, Нихан, когда искала поддержки, когда весь мир рухнул перед ней, Бурсу, когда все оставили её, и от меня она ждала поддержки. Так же теперь ко мне прижималась и Мелике.

Но ведь я не могла быть ни для кого опорой, я и сама едва стояла на ногах, подует легкий сквозняк, и я рухну.

– Тише, всё наладится, – прошептала я, поглаживая девушку по спине. Я понятия не имела, что говорят в подобных ситуациях.

– Как может наладиться, Кадер? Он умер, понимаешь, умер, – Мелике перестала сжимать меня в объятиях, посмотрела на меня глазами, полными слез. – Я черная невеста. Мой жених умер за неделю до свадьбы. Какой ужас. На мне порча.

Девушка отошла в сторону, повернувшись ко мне спиной, прикрывая рот ладонью, она вновь тяжело опустилась на белоснежный, мягкий ковер.

Я не винила её, сейчас она в шоке, поэтому говорит только о свадьбе и каком-то проклятии, но на самом деле она страдает из-за смерти Джана, ведь она была влюблена в него.

Подошла к ней, села рядом, обняла за трясущиеся от плача плечи, попросила несколько раз вздохнуть и выдохнуть, хотя знала, что этот прием не действует, сама несколькими минутами ранее начала задыхаться.

– Знаешь, я до сих пор не верю в это, – захлебываясь слезами, проговорила Мелике. – Такого просто не могло произойти. Люди не умирают так просто, сегодня есть, завтра нет. Ведь так, Кадер? – Она с надеждой посмотрела на меня, словно ожидая, что я подтвержу её слова, как будто это могло оживить Джана.

– Только так и происходит, – пожала я плечами, чувствуя, как всё внутри разрывается, хочется закричать так сильно, чтобы сорвать голос, перестать слышать, чтобы вместе с этими чувствами исчезла и боль. А слезы, по-прежнему, не возникали на моих красных, припухших глазах. – Но он навсегда останется с нами, в нашей памяти. В воспоминаниях все люди живы.

– Когда мне сказали о его смерти, я не поверила, – прошептала неудавшаяся невеста, словно кто-то начал охоту на женихов. – Сначала, конечно, испугалась, но потом засмеялась. Подумала, это розыгрыш, Джан хочет посмотреть на мою реакцию. Вдруг это какая-то традиция, как похищение невесты, только об этом не говорят. Что-то вроде проверки чувств, – Мелике вновь всхлипнула и шмыгнула носом. – И я до сих пор надеюсь на это. Он просто не мог умереть. Так не бывает.

Я ласково погладила её мягкие кудрявые волосы, от этого жеста она повалилась головой на мои колени, и я продолжила гладить её по голове.

– А сейчас знаешь, что вспомнила. Как плакала на этом ковре, когда узнала, что родители хотят нас поженить. Я думала это так ужасно, выходить замуж не по любви, – девушка мило улыбнулась, представляя в своей голове картину из прошлого, и я улыбнулась за ней, но только вышла улыбка кривой, истерической. – Мама тогда так же сидела рядом, и заплетала мои волосы, к нам ехали свататься. А я сидела и ревела. Отец ещё так ругался, злился, не хотел, чтобы я перед гостями заплаканная была. Джан тогда совсем не нравился мне, ходил со своими друзьями, никогда не улыбнется, такой высокомерный, весь из себя принц. Он и потом с таким же недовольным лицом ходил, посмотришь, и вместе с ним страдать хочется, но мы стали общаться, и за этой маской я увидела другого человека. Он хороший, самый лучший, был им. Постоянно что-то скрывал, не человек, а ходячая тайна. Но мне так это нравилось, словно влюбилась в супергероя, чье лицо скрыто маской, но по его делам ты знаешь, что он хороший, и уже не важно, что там за этой маской.

Из моих глаз, с какой-то невыносимой болью, выкатились слезы, я немного отвернулась, чтобы скатившись по лицу, они не упали на голову Мелике, устроившуюся на моих коленях.

Джан таким и был, отличным другом, хорошим человеком, живой тайной.

Я была ему никем, он видел меня всего пару раз, но узнав мерзкую правду обо мне, не отвернулся, а наоборот, стал другом. Верил в любой ситуации, всегда был готов прийти на помощь. А ещё был готов сбежать со мной, оставив в прошлой жизни свою семью, ради которой был готов разрушить свою жизнь.

– Я всегда знала, что он не любит меня, даже немножко, чтобы назвать это симпатией. Но я верила, мы поженимся, он узнает меня лучше, и полюбит. Но потом я увидела, как он смотрит на тебя.

Я остолбенела, только слезы не остановились, и продолжили скатываться по моему замершему от удивления лицу.

– Мелике, клянусь, между нами ничего не было, – просто не успело произойти, побег ведь уже считался бы чем-то большим. – Я считала, и всегда буду считать его другом, и самым лучшим человеком, которого никогда не забуду.

– Знаю, ты не то что не смотрела на него такими же полными любви глазами, ты просто почти не смотрела на него. Ты вообще редко смотришь на кого-то. Только на Биркана, пусть не всегда ласково, иногда даже будто ненавидишь его, но смотришь. Джан на меня тоже не смотрел, будто от этого я перестану существовать, но это он перестал существовать, – девушка тяжело вздохнула, слезы с новой силой выпорхнули из глаз. – Пусть лучше бы он никогда не смотрел на меня, не женился бы на мне, ушел к тебе, пусть, я была бы на всё согласна, если бы он остался жив.

Домой я вернулась вечером, когда солнце почти зашло, а закатное, темно-оранжевое небо, без единого белого облака, привлекало к себе внимание.

Я остановилась неподалеку от двери, разглядывая небеса, и думая, видит ли меня оттуда Джан, и видит ли он сейчас вообще что-то, или после смерти нас всех ожидает темнота.

Я слабо улыбнулась, случайно взглянув на балкон, где совсем недавно мы с ним разговаривали, где он держал меня за руку, и поцеловал в лоб, и если бы я проявила к нему больше внимания, взяла бы за руку, и никуда не отпустила, то сейчас ничего не произошло бы.

Видимо, я разозлила его своей неопределенностью, или разочаровала, или он понял, что я отношусь к нему как к другу, или что-то ещё, поэтому он пошел на то место, где навсегда останется табличка, или венок, как на местах аварий.

И всё-таки, не верилось, что он сорвался, что он вообще пошел туда. Он никогда не стал бы так рисковать. Прыжки с парашютом, скалолазание, и просто учиться делать трюки, хоть и на стройке, как он мне после объяснял свое увлечение, это совсем другое. Или это на самом деле случайность, просто госпожа Медер, мать Мелике, не так сказала, или я не так поняла.

От всех этих размышлений и дня полного нервов и слез безумно болела голова, но это казалось уже таким привычным, словно без боли она никогда не была.

Увидев меня из окна, на улицу выскочила Фериде, она обняла меня, уткнувшись лицом в мой живот, что поделать, она ещё оставалась малышкой. За ней появилась взволнованная Чичек, словно ожидающая от меня подтверждения, и я кивнула ей в ответ.

– Биркан вернулся?

– Нет, с утра так и не появился. Может, я позвоню ему?

– Лучше не стоит, ему пока нужно побыть одному, когда он захочет нас видеть, придет, – придерживаясь этой мысли, я не звонила ему весь день, только смотрела на телефон, мечтая услышать его голос.

Ему сейчас плохо, тяжелее, чем мне, я не могу скинуть на него и свои слезы, свои страхи по поводу его смерти, чувство вины, за то, что вчера согласилась предать его, сбежав с его другом, но так долго думала, что упустила его, и теперь он умер.

– Где ты была весь день? – Тихо спросила девочка, не отпуская меня.

Она ещё ничего не знает. А я не смогу сказать. Она тоже любила Джана, считала ещё одним старшим братом. Как бы тяжело это не было, она должна узнать, глупо говорить, что Джан куда-то уехал и больше не вернется, и сказать это нужно мне. Я не могу повесить это на Биркана.

– Была с подругой, а ты чем занималась? – Попыталась я сделать голос веселее, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть девочке в глаза.

– Ходила на занятия, потом бабушка Мехтебер взяла меня на рынок, а потом мы пошли к бабушке Дюзийде, но Анри там не было и мне было скучно.

– И что вы делали там?

– Бабушки закрылись в гостиной, что-то обсуждали, и, кажется, плакали. Что случилось, Кадер? Ты ведь тоже грустная.

– Красавица моя, я потом расскажу тебе? Сегодня был тяжелый день, я устала.

– Фериде, давай-ка я помогу тебе вырезать твоих бумажных кукол? А потом мы выпьем твой любимый липовый чай, и испечем печенье?

Девочку стало не так просто переманить, она бросила на меня грустный взгляд, словно сама всё поняла, и только потом, решив оставить меня одну, взяла женщину за руку и направилась в дом. Я поблагодарила женщину, заходя за ними в дом.

Устало опустившись на кровать, я обессилено вздохнула, казалось, что я сейчас засну, и этого действительно хотелось, чтобы перестать думать и чувствовать.

Зачем Джан пошел туда? Перестань, не думай. Что он чувствовал на тот момент? Успел ли он испугаться, пожалеть о том, что пришел туда? Хватит. О чем он подумал, когда падал? Винил себя или кого-то? О чем вообще люди думают в таки моменты? Прекрати, ты больше не сможешь помочь ему, и когда могла, не помогла.

Я больше не могла плакать, но сердцу разрывалось на части, моё тело будто выворачивало от тревоги, я сжималась и кружилась на кровати, какая-то часть меня, будто пыталась вырваться из тела. Это странное чувство страха и беспокойства длилось минут пятнадцать, и когда тревога отступила, я ощутила резкое облегчение, боялась пошевелиться, из-за страха повторения.

Наверное, испуг как-то отразился на моем лице, ибо Биркан, вошедший в комнату, спросил:

– Что с тобой?

Странно, но увидев его, я с облегчением вздохнула, словно моя душа, ищущая способы сбежать из тела в поисках покоя, нашла этот покой рядом с ним.

Я резко поднялась с кровати, так скоропалительно, что в глазах потемнело, и я чуть не свалилась на парня. Он придержал меня за локоть, с беспокойством заглядывая в глаза.

– Что происходит?

Я собиралась спокойно поговорить с ним, выразить соболезнования, не выплескивать своих эмоций, тем самым нагружая его, но не получилось.

Я обняла его, обхватив руками шею и прижавшись телом, на пару мгновений он опешил, и только потом обнял меня в ответ, зарывшись носов в волосы.

Это было не просто объятие, мы стали единым целом, словно этими прикосновениями смогли обменяться всем тем, что не могли сказать, тревогами, переживаниями, чувствами, тем, что просто невозможно выразить словами.

– Как ты? – Спросила я, после чего он отстранился, взглянув мне в глаза.

– Ты знаешь?

– Мелике позвонила. Хочешь поговорить об этом?

– Пока нет, хочу, но не могу, извини, – он совсем прервал объятия и вышел на балкон, где в сумерках начал накрапывать мелкий дождь.

Я собиралась выйти к нему, попытаться разделить эту боль с ним, но в комнату вошла Сарихин, приглашая меня спуститься вниз. В гостиной, в теплом, уютном свете торшеров, разместилась семья Ташлычунаров, вернее её старшие представители.

Господин Тунгюч устроился в своем любимом кресле, а его сестра устроилась на диване рядом, теребя в руках платок.

– Проходи, дочка, – хозяин дома сделал приглашающий жест рукой. – Как Биркан?

– Держится, – ответила я, присаживаясь напротив госпожи Мехтебер, поправляя платье при посадке. – Он делает вид, что всё хорошо, но ему нужна поддержка.

– Это само собой. Ты ведь не оставишь его в такой момент?

Как только я узнала о Джане, сразу поняла, что сбежать отсюда не смогу, пока, когда Биркану станет лучше, тогда и исчезну.

– Я буду рядом столько, сколько это понадобится.

– В голове не укладывается, как такое могло произойти? Совсем молодой парень, ему ещё жить и жить, – вздохнула бабушка, подняв глаза к потолку, словно обращалась к тем, кто наверху.

– Тише-тише, – прервал её Тунгюч. – Мы уже ничего не сможем сделать, остается только молиться за душу парня и за его родителей.

– Это обязательно, Кадер, дорогая, ты сходишь со мной завтра в мечеть?

– Конечно, госпожа Мехтебер, – я мягко улыбнулась, старушка была такой доброжелательной, что я просто не могла отказать ей.

– Сколько раз тебе говорить, девочка, называй меня просто бабушкой. Ох, не спокойно мне, ночью теперь не усну. Не представляю, как там его родители.

– Давайте я сделаю успокоительный чай? Господин Тунгюч, вам сделать?

– Не откажусь, может, хоть немного душа кипеть перестанет.

– У тебя она всегда кипит. Даже когда не происходит ничего, нервничаешь, – цокнула на мужчину старушка.

Чичек вытирала мокрые тарелки полотенцем, Сарихин сидела за столом и пила чай, всё это они делали молча, погруженные в свои мысли. Увидев меня, девушки взволнованно переглянулись.

– Как там наш Биркан? – Заботливо спросила Чичек.

– Как он может быть? Переживает. Где Фериде?

– Уехала с Ферхатом в магазин, мы обычно не разрешаем ей на ночь мороженое есть, но сегодня отпустили, – пояснила Сарихин. – С чем-нибудь помочь?

– Отдыхай, я сама приготовлю чай. И где успокоительные капли, которые вы мне давали сегодня?

– В том шкафу, на верхней полке. Давайте я сама накапаю, – предложила Чичек, подрываясь с места.

Я отказалась, достала пузырек в темном стекле, повернувшись к женщинам спиной, накапала себе чуть больше капель, чем положено, так ещё и развела в меньшем количестве воды. Жидкость обожгла нижнюю губу, горло, даже желудок заболел, но меня это не остановило. Хотелось выключить чувства, заснуть и проснуться уже в другой жизни.

Отнеся чай старшему поколению, я собиралась уйти, но бабушка Мехтебер не отпустила меня.

– Посиди с нами немного. И Биркан немного успокоится.

– Он и так весь день один, – вздохнула я.

– С ним был Анри, они ездили к Озгюру, тот чуть с ума не сошел, узнав о смерти брата. Кто его нашел?

– Был анонимный звонок в полицию, наверное, кто-то проходил мимо, увидел тело и позвонил.

– А что с тем районом? Госпожа Медер сказала, что там остановили строительство.

– Не совсем так, – кашлянул господин Тунгюч. – Кара купили там землю за бесценок, ещё очень давно, когда здесь жизнь не была налажена, это был проект совместный с семьей Бетлюч, родителями Джана. В спешке они построили основу в шестнадцать этажей, зачем они спешили, неизвестно, но район там всегда был плохой. В километре оттуда свалка, бездомные животные, из окна выглянешь и жить не захочешь, чем они думали, непонятно. Из-за спешки здание постоянно рушилось, то в одном месте рухнет, то в другом. Однажды целый этаж рухнул, несколько человек погибли, на том и завершили. Земля всё ещё принадлежит Кара, покупать её никто не стал, и сами они её не используют.

– Зачем мальчик пошел туда? – Спросила старушка, устало прикрыв глаза рукой, словно не желая представлять эту картину.

– Говорили же тебе, любил он жизнью рисковать, и вот видишь, рискнул, да так, что от жизни ничего не осталось, – вздохнул дедушка, задумчиво разглядывая на дне чашки чайную заварку.

– Если это рядом со свалкой, то это другой конец города, – задумалась я.

– Если быть точнее, то уже и не город, за границей это здание.

– Неужели ему негде было тренироваться? Зачем ехать так далеко?

– Мы уже никогда не узнаем, что было в его голове, и ты не думай, дочка, не нагружай свою красивую голову.

– Ложись спать, Кадер, сегодня я уложу Фериде, – вздохнула госпожа Мехтебер.

– Спокойной ночи, – проговорила я, прощаясь. Кажется, им и без меня есть что обсудить, вернее, придаться совместным воспоминаниям.

Когда я вошла в спальню, погрузилась во мрак, при моем уходе с улицы пробивался свет, но теперь, солнце окончательно зашло, а Биркан не потрудился включить свет. Его силуэт виден через открытую балконную дверь, из которой пробивается холодный, ночной ветерок.

Парень сгорбился, уперся локтями на каменное ограждение, а лбом устало уткнулся в свои ладони.

Я медленно подошла ближе, стараясь не беспокоить его громкими шагами, или светом, медленно положила ладонь на его плечо, он едва заметно дернулся, ещё сильнее согнул спину и всхлипнул.

Больше он не сдерживал себя, он поднял лицо, глядя куда-то в темноту, где прошлой ночью я разглядывала отдаляющийся свет фар машины Джана, которого больше никогда не увижу. По щекам Биркана текли горючие слезы, он потерял лучшего друга, от которого в последнее время отдалился.

Я молча обняла его со спины, прижимаясь телом, словно хотела согреть, спрятать, от всех этих кошмаров и страданий.

– Он был самым лучшим человеком, я всегда это знал, и никогда не забуду. И тебя ведь он любил, наверное, даже сильнее… Всё просил меня не делать тебе больно, раз сам не может вырвать тебя из моих рук. Один раз мы даже чуть не подрались, когда он написал тебе. Всё кричали, выясняли отношения. Если бы я знал, что случиться, я бы никогда…

Глава 35. Биркан

Настал день похорон, мы с Кадер пришли вместе, она даже держала меня под руку. Не думаю, что она хотела быть рядом, просто сегодня обула туфли на каблуках, а ходить на них не умеет, вот я и стал её временной опорой, но на самом деле, её присутствие было моей опорой.

Едва мы появились в назначенном месте, Кадер перехватила Мелике, отводя в неизвестном мне направлении. Очень быстро я лишился своей поддержки.

Рядом с ней становилось спокойнее, она всегда внимательно слушала, сожалела и будто наполняла силами, словно из неё исходила живительная энергетика, которой нам всем так не хватало.

Я вошел в дом через дверь работников, чтобы найти друзей, нужно было свернуть в узкий, плохо освещенный коридор. В маленькой комнате, похожей на коморку, с маленьким окном, занавешенным шторой ручной работы, принадлежащей тетушке Чаглайан, я и встретил парней.

Анри, с пустыми глазами, направленными на его вычищенные ботинки из натуральной кожи, сидит на старом мягком кресле, на верхушке которого постелена кружевная салфетка.

Озгюр же уложил голову на колени старой няни, которая мягко поглаживает его по рыжим курчавым волосам, глаза у него закрыты, под ними огромные синяки, он, как и мы, не спал все эти дни.

– О, господин Биркан, добро пожаловать, – мягко улыбнулась мне старушка, ребенок на её руках открыл глаза и молча протянул мне руку для приветствия.

– Как вы поживаете?

– Как мы теперь можем жить? – Печально улыбнулась женщина. – Но ничего, Всевышний забрал его к себе, теперь у моего мальчика будет лучшая жизнь.

На её старческих седых глазах появились слезы, она не в первый раз теряет близких. Много лет назад умер её сын, и близнецов она воспринимала, как собственных внуков, которых жизнь не успела к ней послать.

– Не плачь, матушка Чаглайан, – Озгюр взял сморщенную, морщинистую ладонь старушки и приложил к губам. Его глаза поражали своей краснотой и припухлостью, таким друга я ещё не видел. Сколько бы братья не ругались между собой, всегда оставались верными друг другу, защищали и не оставляли в беде. – У тебя ведь ещё есть я.

– Знаю, сынок, и твоих деток когда-нибудь увижу.

– Конечно, ещё и воспитаешь, как нас с братом.

Эту идиллию, и первую спокойную реакцию Озгюра, прервал Анри, своим тихим, безэмоциональным голосом. Прошлые дни он держался лучше нас, убеждал, что Джан всегда будет жив в нашей памяти, но сегодня и он не выдерживает.

– Нужно идти, нехорошо опаздывать…

Больше всего мне не хотелось видеть не покореженное тело друга, а истерику его матери. Госпожа Бехидже сегодня перестала быть самой собой, сначала я даже не узнал её, в мрачном одеянии, с лицом, полным горя, глазами, кричащими о тоске. От прежней веселой женщины, строившей весь дом по струнке, но при этом умеющей попадать в смешные истории из-за своей рассеянности, от той самой женщины, опознавательным знаком осталась прядь рыжих волос, пробивающаяся из-под черного платка.

Бехидже тряслась и не могла устоять на ногах, схватившись за своего супруга, чье лицо оставалось непроницаемым, он благородно принимал соболезнования, и не выдавал своего горя, легко читаемого в глубоких карих глазах.

Стоило нам появиться в общей комнате, как страдающая мать, увидев оставшегося сына, подскочила к нему, прижав к себе, поглаживала его рыжие кудри.

Эта женщина тоже успела пожалеть обо всем прошлом, как и я. Я жалел о ссоре в последние дни, и недопонимании, не желании открыться друзьям, и теперь уже невозможно исправить ошибки.

Бехидже же жалела о том, что не была в достаточной степени хорошей матерью, почти сразу после рождения близнецов она свалила их воспитание на старушку Чаглайан. Потом, когда всему нашему обществу стало известно об изменах в семье Кара, и в нескольких других, где выявилась неверность супруга, то появилась мода на сохранение браков.

Женщины будто с ума сходили, пытались омолаживаться, таскали супругов к семейным психотерапевтам, а для этого нужно было ехать в крупные города, пачками читали журналы, где в тонкой линейке, между крупных блоков рекламы, были советы по сохранению браков. Потом они начинали следовать этим советам, и тогда поднимался такой беспорядок в доме, что мужья, в жизни не собирающиеся изменять женам, стали дольше засиживаться на работах, или в пабах. Ну а изменщикам на всё было наплевать, некоторые даже соревнования проводили, правда, только между собой, заключалось оно в том, кто больше на нервы накапает, жена или любовница.

К счастью или горю, эта тенденция спала, теперь у нас новая эпоха, где всем наплевать на всех, кроме себя любимых.

Госпожа Бехидже жалела, что принимала посредственное участие в жизнях сыновей, даже не знала об экстремальных пристрастиях Джана. Не трудно представить, что будет дальше, она начнет всю материнскую любовь, неиспользованную за более чем двадцать лет жизни сыновей, выплескивать на свою «последнюю надежду». Озгюр будет нервничать по этому поводу, начнет вспоминать прошлое, их с братом детство, которое они провели в коморке старушки-няни, слушая её сказки, и навсегда разобьет матери сердце.

Спустя час мы все переместились на кладбище, перед этим выслушав коробящую сердце истерику матери семейства, которая пыталась заставить мужа похоронить сына в саду, а не закапывать в черствую землю, из которой скоро начнут сыпаться скелеты.

Женщину успокоили, усадили в машину, а для утешения рядом посадили сына, чувствовавшего себя куклой, в игре дочки-матери, она тут же уткнулась в его плечо и схватила за руку, вонзаясь острыми, наточенными старательной маникюршей, ногтями, в порезанную, ещё не зажившую, руку.

Когда Озгюра оповестили о смерти брата, он кулаком пробил стеклянную балконную дверь, балкон соединяет спальни двойняшек, и теперь, на месте левой руки парня, осталось кровавое месиво, с кучей швов.

Тело Джана уже засыпали землей, когда Кадер освободилась от патронажа неудавшейся невесты, и подошла ко мне, осторожно обхватив мою руку чуть выше локтя, и прижалась к ней головой. Я невесомо поцеловал её в макушку, и подбородком уткнулся в её русые, мягкие волосы.

Наконец, вся церемония закончилась, я больше не мог оставаться в этом месте, кивнув на прощание Анри, ибо Озгюру и остальной семье было сейчас не до меня, взял Кадер за руку, и мы направились к выходу.

Ненавижу кладбища, ещё со времен смерти отца, не переношу, каждый визит к его памятнику стоит мне громадных усилий, и если кто-то, а именно моя бабушка Мехтебер, может часами сидеть рядом и рассказывать холодному камню последние новости, мысли, переживания, то мне хватает пару минут посидеть рядом, молча вспоминая родителя.

– Кадер, когда я умру, молча сожгите меня, и даже не сообщайте, чтобы никто так не приходил, – оповестил я о своем решении, поворачиваясь к заднему сидению машины, чтобы спокойно объехать транспорт других посетителей, и ни в кого не врезаться.

– Не смей так говорить, – тяжело проговорила она, пристегиваясь ремнем безопасности, чуть прикрывая глаза от усталости. Она тоже не спала несколько дней, молча сидя со мной на кровати, так мы обменивались переживаниями. – Надеюсь, я умру раньше, и не буду ничего этого видеть.

– Мало тебе при жизни моих страданий, ты ещё и после смерти их хочешь видеть? – Раздраженно проговорил я, чуть хлопнув по рулю ладонью, выезжая на трассу.

– Давай ещё соревнование устроим? – Возмутилась она, шмыгая носом, в её глазах всё ещё блестели слезы.

– Отлично, – я хмыкнул, впервые за несколько дней улыбнувшись, хотя на такие темы даже говорить не следует, особенно, после случившегося. – Мы как старая пожилая пара, готовящаяся к смерти. Ты ещё не слышала, как дедушка с бабушкой это обсуждают. Мехтебер недавно пришла из магазина, показывает мне платье, и говорит, чтобы я запомнил его, и потом, когда она умрет, его на неё одели.

– Ужас, – протянула девушка, немного повеселев, больше не было того гнетущего напряжения.

– Ещё какой, а дедушка иногда сажает Чичек в столовой с листом бумаги, и просит составлять с ним меню для поминок. В их возрасте это нормальная тема для обсуждения.

– Когда и нам будет семьдесят, обязательно обсудим, и саваны похоронные, и меню, а сейчас, пожалуйста, оставим это. Куда мы едем?

– Не знаю, куда-нибудь подальше. Насколько бензина хватит.

– Странный побег получается, – хмыкнула девушка, легко массируя свой лоб, у неё, как и у меня, жутко болит голова. – Сверни здесь, я знаю, куда поедем.

Приехали мы на тот склон, откуда собиралась сброситься Нихан в ту ужасную ночь. Неудивительно, что её понесло туда, там открывался восхитительный вид на море, и на наш странный городок. Если бы я хотел прервать свою жизнь, то перед смертью, хотел бы увидеть подобную красоту.

Мы сели на поваленное дерево, устремив свои уставшие глаза на ту точку, где небо сливалось с морем, где не было ни смерти, ни боли.

– Недавно мы были тут с Джаном, тогда, при свете, я не узнала это место, где кое-что могло закончиться плачевно.

– Когда это было? – Ужасное чувство, кажется, во мне поднимается волна ревности, но потом, вспомнив об участи друга, эта волна опускается, и затем меня окутывает стыдом и болью.

– Когда просмотр матча обернулся приходом гостей, – проговорила Кадер и зевнула, следом зевнул и я. Её голова всё ниже наклонялась, без сил держаться, а глаза медленно прикрывались, желая отдохнуть.

– Я благодарен ему, что в тот день он не оставил тебя одну. Пусть никогда бы не оставлял, ни тебя, ни меня, ни остальных, – тихо проговорил я, чувствуя, как организм больше не может работать без отдыха, сейчас мы впервые ощутили покой, и тело тут же сдалось.

– Он навсегда рядом с нами. В сердце и в голове, – Кадер медленно сползала по бревну, я попытался поймать её, но она уже сидела на земле, прислонившись спиной к поваленному дереву.

– Не сиди на земле, холодно ведь, – я сел рядом, собираясь поднять её, но волшебным образом, она уже заснула, её голова упала мне на грудь, я чуть приобнял её, прилег на дерево, и тут же сам заснул.

Тогда я забыл, что бензин закончился, и нам не стоило укладываться спать, ведь ночью гораздо проблематичнее выбраться из леса.

Я проснулся от холода, вернее, от стука зубов человека, лежащего рядом, Кадер свернулась в клубок, подобно кошке, тряслась и жалась ко мне. Кроме её холода меня волновало следующее, на улице стемнело, мы сидим на ледяной земле, на поляне, возле леса, а в машине закончился бензин.

– Кадер, проснись, – я осторожно потряс её за плечо, но она только взяла её в свою руку, и попыталась использовать, как одеяло, накрыв ею плечо и немного шею. – Так не пойдет, ты сейчас совсем замерзнешь.