Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 88 (всего у книги 89 страниц)

– А какое моё дело он читал? Медицинское? – спросил я.

– Да.

– Боится, что ли, брать ответственность на себя?

– Да, именно боится. К сожалению, последнее слово за ним. Но знайте, что когда он уйдёт в отпуск сам, и его будет кто-то замещать, я отпущу Вас. Может, его замещающий не будет бояться брать ответственности? Или он уволится. У них, ведь, наверху большая текучка. Но, знайте, я снова буду просить за Вас. Надеюсь, Вы, Алексей, сможете пережить эту информацию без валерианки. Вы же привыкли, Вы закалённый.

– Конечно, Анна Ивановна. Переживу.

– Сама ужасаюсь этим дурдомам. Может, было бы лучше, если бы Вы попали не в дурдом, а в тюрьму?

– Нет, Анна Ивановна. Тогда это были бы точно потерянные года. В тюрьме я точно не смог бы написать свою Книгу. И Интернета там нет (прим.: я ведь общаюсь через Интернет не только с Ульяной, но и с издательствами; и на сайты Путина и Медведева писал, откуда сейчас жду положительных для себя решений относительно моего будущего и издания моих книг-живу надеждой).

– Ой, как бы больничное начальство не запретило вообще интернет, когда узнает, что Вы пишете Путину с Медведевым!

– Я не боюсь этого. Я надеюсь, что решение моего вопроса будет положительным, и больничное начальство побоится что-либо предпринимать при мне в больнице и даже тогда, когда меня уже здесь не будет. Наверное, только в России запрещён в таких местах Интернет. Это же дикость! Дурдом в голове у больничного начальства.

– Да, Вы правы. Я верю. У Вас получится решить свои вопросы, и Интернет не запретят. А Ульяна звонила только что, и я ей сказала решение начмеда,-завершила разговор Анна Ивановна и ушла из палаты.

– Дурдом! – воскликнул лежащий на кровати пациент Андрюха.

– И ты верь мне: Интернет не запретят! Побоятся меня! Ты же меня знаешь, что я не дурак!

– Да, знаю...

Вот посмотрите! Токарь на заводе отвечает за брак в детали, и грузчики за разбитый товар, а должностные лица, которые должны принимать ответственные решения, неконтролируемы, а потому принимают безответственные решения. С них никто не спрашивает за их брак в работе. Начмед дурдома не захотел вникать, кто я, что я из себя представляю, поленился (а зачем вникать, если никто не спросит?!), не доверился мнению Анны Ивановны, и действовал-запрещал, а, по сути, бездействовал. Также поступали мои эксперты психологи и психиатры, судьи, прокуроры, лечащие врачи и заведующие на других отделениях, не желая работать, но получая зарплаты. За безответственность. Я знаю, что с этим явлением делать. Возлюби меня скорей, доверься мне, Народ, и выбирай в свои верховные правители, как бы они не назывались! Мой жизненный опыт, мои знания помогут мне победить безответственность в нашей стране. В России. Только тогда она станет великой. И богатой. Когда все будут трудиться на совесть. И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно. Ответственность! Ответственность! И ещё раз ответственность! Каждый будет отвечать за свои дела и слова, которые тоже, суть, дела. И не только на небе, но и на земле. Если меня изберут. Ты же хочешь счастья, мой многострадальный Народ! Я тебе его дам.

Побег

Облом моего отпуска произошёл в четверг 31 июля. Я в этот же день написал об этом предыдущую главу и сразу же отправил свою Книгу Президенту России, Администрация которого после прошлого обращения к нему сообщила мне, что моё обращение к Президенту с моей автобиографической Книгой "...на Марс,..." и моими снами отправлены в Правительство Санкт-Петербурга для решения моего вопроса по существу. И я в четверг попросил Президента переслать туда же, то есть в Правительство Петербурга, свежую версию моей Книги, то есть с главой про великий облом. А что же случилось в этот же день-четверг вечером? Побег с нашего отделения одного психа-дурака. Утром в пятницу я пошёл в кабинет врачей, чтобы передать Анне Ивановне Ласточкиной (своему лечащему врачу) флешку с написанной главой про мой облом. Я знал, что она сразу прочитает её. В 9 утра у нас обломился второй перекур. Нам объявили, что в связи с побегом одного психа-дурака будут страдать все. Мне представляется, что это совсем не тот случай, когда введение круговой поруки может быть эффективно-полезно. Это была инициатива старшей медсестры нашего 8-го отделения Татьяны Владимировны – ввести ограничение курения до 5 сигарет в день и пользования компьютерами только до обеда. А ведь она знала, что я на компьютере занимаюсь Делом, а не игрушками. И SÜR СНЫ она читала. И про то, что я пишу автобиографическую Книгу, она тоже знала. То есть могла бы меня не наказывать хотя бы из боязни меня, что я отражу её поведение в своей Книге. Но она была самоуверенной дурой. Я ведь к ней подошёл, и сделал попытку заговорить с ней о неразумности, неправильности введения круговой поруки. Но она меня слушать не стала. Теперь ей придётся читать хотя бы эту главу и предыдущую. В 11 часов был второй перекур на улице. После которого я решил зайти к Анне Ивановне, чтобы высказать ей свою позицию относительно введения старшей медсестрой ограничений с надеждой наложения на них вето Анной Ивановной, которая в это время исполняла и обязанности заведующей отделением Маргариты Александровны Арестовой. Я попросил санитара постучаться в кабинет врачей и доложить Анне Ивановне о моём желании срочно с ней поговорить. Санитар открыл дверь в кабинет своим ключом, зашёл в кабинет. В тот самый момент, когда он заглядывал во вторую дальнюю комнату кабинета, в него стал заходить другой врач отделения, усатый дурак-бездельник, который в отличие от Анны Ивановны совсем не занимается своими пациентами, а приходит на работу не работать, а просто посидеть в кабинете (О Боже! Как же мне повезло, что ты послал мне лечащим врачом Анну Ивановну, а не этого пожизненного бездельника и дурака – он всегда был таким: об этом говорят медсёстры, знающие его, что и на предыдущих работах он был таким же "работничком"). И в этот момент, когда я жду от санитара ответа, пускает ли он меня в кабинет или нет, этот усатый дядька меня, стоящего в коридоре, спрашивает:

– Чего надо?

– Хочу поговорить с Анной Ивановной, – отвечаю я.

– Ты уже был сегодня утром. На сегодня хватит.

– У меня срочное дело. И не вам решать, хватит или нет. Вы не мой врач.

– Иди давай. Я сказал!

– Чего вы меня посылаете? Сами идите. Идите, куда хотите, можете и подальше! Чего мне бояться? Я не псих и не дурак!

Санитар выглянул из дальней комнаты кабинета и сообщил мне, что Анны Ивановны нет на месте в кабинете. Я вышел вместе с санитаром в холл отделения и попросил его передать Анне Ивановне, что мне нужно к ней по неотложному делу (я никогда не злоупотреблял словами типа срочное дело, неотложное дело).

После неудачной попытки срочно переговорить с Анной Ивановной я пошёл на свою половину отделения. Мне встретилась сестра-хозяйка, и она попросила меня спустить из помещения через крыльцо (именно через: там сначала ступенька вверх, затем через 3 шага ступеньки вниз) новую тележку, которую она боялась оставлять на улице, так как её могли укатить пациенты-работники с других отделений, на которых тележки старые-раздолбанные с тяжело вращающимися колёсами. Я с другим пациентом схватил нашу тележку и стал её нести из помещения на улицу. И при узком повороте, в который едва вписывалась тележка, в дверном проёме напарываюсь предплечьем на петлю с острыми углами для навесного замка. Я чуть не уронил себе тележку на ноги, споткнувшись на первой ступеньке! А сестра-хозяйка мне говорит:

– Ты далеко не первый. Последней была старшая медсестра. Она порвала об эту петлю себе рукав на халате.

Вот какая дура эта старшая медсестра Татьяна Владимировна! Сама зацепилась, и не приняла меры к устранению халтуры плотников. И я пострадал из-за неё. Пришлось даже мазать руку зелёнкой.

Сразу после обеда приказали сдать компьютеры в кладовку. В тихий час приходит в мою палату Анна Ивановна, садится на мою кровать и говорит мне:

– Мне уже доложили, как Вы хотели поговорить со мной. Вы действительно угрожали его убить?

Я сразу догадался, что этот усатый возвёл на меня поклёп.

– Да что Вы, Анна Ивановна! Разве можно верить этому дураку и бездельнику?! Я всего-то сказал ему, чтобы он шёл и подальше.

– А Вы точно подметили! Дурак и бездельник.

– Так поверьте, что я вообще не угрожал!

– Ладно. Верю.

– А вообще, я хотел Вам рассказать о закручивании гаек на отделении старшей медсестрой. Об ограничении курения до 5 сигарет в день и пользования компьютерами только до тихого часа.

– Я так и поняла. Я отдала такое распоряжение под давлением старшей медсестры. Вы же знаете её. И кто здесь рулит.

Вставляю своё замечание. Сёстры и санитарки по одной, а был случай, что даже и хором, заявляли мне: "Мы здесь главные! А не врачи". Их заявления мной и Анной Ивановной объяснимы их логикой: если будет жизнь на отделении по их правилам, то они просто все поувольняются, и некому будет их заменить в короткий срок: ну, где взять в этой дыре сразу несколько новых медсестёр и санитарок?! Вот они и ведут себя как королевы, до самой последней санитарки, которая позволяет себе обзывать пациентов (например, меня) словом "Сволочи!" только за то, что я пошёл в 7.03 в умывальник (официальный подъём в 7.00, в тот день нас подняли в 6.45), где уже пациентом был намыт пол (а в 7.35 она уже ушла с работы вместо положенных восьми утра). Эта сволочь (это она сволочь, а не я) носит имя Ирина Борисовна.

– ...Вы же знаете людей. Их лишат премии, вот они и начали "гнать волну" на пациентов в отместку. Я не могла выступить против старшей...

Вставляю своё примечание. Анна Ивановна чувствует своё призвание помогать людям, и вполне обоснованно опасается, что медсёстры при попустительстве заведующей отделением Маргариты Александровны Арестовой просто выживут её с больницы на пенсию, чего Анна Ивановна не хочет. Желая помогать людям. Кому чем может.

– Потерпите несколько дней. Волна уляжется, и я отменю своё распоряжение.

Но я не намерен терпеть даже несколько дней. Посмотрите, что стало. Раньше у нас было много перекуров, и в тёплую погоду мы всегда выходили надолго на улицу. Теперь же стало всего 5 перекуров по 10 минут. И больше никаких прогулок! А ведь, говорят пациенты, нам по закону положено гулять полтора часа как минимум! Я верю, что есть такая норма. Посмотрите, как я провёл вечер пятницы и субботу. Жара. Узкие форточки не справляются с проветриванием. Но половине отделения стоит жуткая вонь мочи и шайсе ходячих под себя тяжелобольных (Окна пошире не открывают. Персонал боится, что психи-дураки разбегутся). Гулять-подышать свежим воздухом не выводят. Эти королевы запираются в "едалку" и гоняют чаи либо смотрят по телевизору, что захотят (больные телевизором не управляют). Смотреть нечего. Заняться нечем. Курить охота. А из обоих кранов в умывальнике течёт кипяток (Это настоящий дурдом: летом – только кипяток, зимой – только холодная вода). Положенного исправного бака с холодной кипячёной водой нет (у имеющегося кран еле течёт, так что бутылочку воды, той же самой сырой, не набрать про запас, чтобы она остыла. Пить! Пить! А сами они пьют целыми днями нормальную привозную воду из больших пластиковых бутылей! И курят побольше нашего на наших глазах! Эй, ты, сука – главный врач Воинков! Ты скоро будешь наказан! И вы, все перечисленные в этой главе и в прошлых главах, включая начмедов, этого, что обломал меня с отпуском, и предыдущего Ваулина, который каждые полгода, не вникая в моё дело, продлевал мне принудительное лечение, и вы – фашистка Анна Павловна Чаплыгина (пишу, наконец-то, её настоящее имя) – заведующая 1 отделением этого дурдома, и ты – врачиха Светлана Сергеевна с первого, что перевела меня на девятое, и вы, зав. 9 отд. Любский и врач 9 отд. Германыч, и вы – психологи с семёрки, что, "поработав" со мной, изменили мне диагноз на параноидную шизофрению и задержали меня на семёрке, и ты – медсестра-сучка Марина, которая по собственной инициативе отбирала у меня модем после обеда в свои рабочие смены, вы, что? Все думаете, что вас нельзя привлечь к ответственности? Вы ошибаетесь! Вы все из кабинетов пойдёте в ссылку на физический труд. В совхозы и на фермы навоз грести лопатами. Сроком на 11 лет (столько я невинно страдал с 2003 года, когда меня подвело государство). Знайте, я – олицетворение справедливости, я – сам закон. Знайте, я – царь! Или император, или утюг, да хоть горшком назовите, только в печку не ставьте, как говорит Народ. Мой любимый Народ, знай, вот таким строгим и справедливым отцом я буду тебе. Ответственность! Ответственность! И ещё раз ответственность!

Написав эту главу в воскресенье, когда компьютеры забрали вообще в 12.30, я в понедельник её отправляю вместе со всей Книгой Президенту России Путину, чтобы его Администрация сразу же переправила Книгу с этой свежей допиской в Правительство Санкт-Петербурга для решения моего вопроса по существу.

И на врачебном обходе в понедельник я отдам флешку с Книгой Анне Ивановне, со словами, чтоб она прочитала концовку как можно скорей и передала флешку старшей медсестре Татьяне Владимировне, предупредив, что всё написанное уже передано мной по Интернету наверх, так что помешать мне в скором времени выйти из больницы больничное начальство побоится – ему же дороже это будет! Пусть прочтут: в среду больница отвозит меня в Петербург на волю. За каждый день задержки виновные будут наказаны днём голода (без еды, сигарет, в душной одиночной камере с несмывающимся унитазом без стульчака (на 8-ом отделении их нет, а смыв плохой) с выдачей горячего кипятка вместо холодной воды (кранов в камере не будет). Народ, ты же хочешь этого! Ты ведь за меня! За Веру, Царя и Отечество! Я твой Царь! Я тебя люблю, мой Народ!

И тебя люблю, всенародная любимица Юленька Липницкая! Тебе 16 лет. Ты девственница-красавица. Тебя уже Путин поцеловал в лобик. Дальше целовать тебя буду я. Ты будешь царицей, а после моей смерти – императрицей, то есть повелительницей. Верь, всё будет! (Юлия Липницкая – олимпийская чемпионка по фигурному катанию в Сочи в 2014 году).

А Путин мне нужен будет и после сложения им своих президентских полномочий. В качестве советника. А его советники будут моими. Преемственность власти будет!

А на 41-ом этаже строящегося сейчас ГАЗПРОМовского небоскрёба "Лахта-центр" в Петербурге будет музей игральных карт, школа игры в Rommé и карточный клуб с комфортными залами и кабинетами для игры в карты и шахматы под музыку (хоть на деньги!) и алкоголем (кроме водки и абсента). Всё будет! Верь, Народ! Я с тобой! Ты со мной! Мы вместе! Мы одно! И с нами Бог! То есть мы победим, и тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно.

И ещё вспомнил. Меня заставляют выписывать в магазине каждые 2 недели 3 рулона туалетной бумаги. А зачем мне столько? Однажды попросил медсестру, когда был сопливым, один рулон в палату. Объяснил зачем. Она отказала мне! А однажды я был свидетелем вот какой картины. Один дурак от большой нужды вынужден был подтирать свой зад в туалете оставшейся от рулона коричневой картонной трубочкой – вот как следят-работают медсёстры и санитарки! Рулоны вешают с перебоями. Я ведь и для этого решил тогда попросить один рулон себе в палату. За это тоже эти суки должны ответить!

И я приказываю, слышите, суки! Немедленно начать раздавать по пачке сигарет в руки надень (за каждый день просрочки начала исполнения приказа день голода). И чай разрешить пациентам выписывать в магазине сколько хочешь. Почему преступники и медсёстры чаи гоняют сколько хотят, а несчастные психи, дураки и я лишены такой возможности? Ну-ка, чтоб завтра же медсёстры принесли нам оптовую коробку хорошего листового чаю и такую же большую коробку с хорошим пакетиковым! И купили 3 электрочайника на половину отделения, где лежат нормальные и относительно нормальные пациенты! За каждый день задержки выполнения моих требований все злодеи, поименованные в этой главе, получат по одному лишнему дню голода. Я этот дурдом, уехав отсюда, возьму на особый контроль. Чтоб всё было выполнено! Los! Los!

И почему письменным обращениям пациентов к прокурору больничное начальство не даёт хода? А за это залечивает пациентов уколами и таблетками. Поэтому одна надежда на Вас, милостивый Государь Владимир Владимирович, гарант прав наших граждан и моих в том числе! SOS! И я выстрадал право занять российский престол. Это моё теперь право. Я Ваш преемник (и ученик Дмитрия Анатольевича по университету). Вы передадите корону Российской Империи Патриарху Кириллу на моей коронации. С нами Бог!

История создания предыдущей главы и последствия её прочтения врачом и старшей медсестрой 8-го отделения ДПБ

Задумал я писать предыдущую главу "Побег" в субботу вечером. Но компьютер мой уже был сдан в каптёрку. Зная, что на следующий день в воскресенье я могу до 12.30 не успеть её напечатать и отправить по Интернету Путину, в издательство, племяннице Ульяне, троюродному брату Игорю Малахову (которого я недавно нашёл ВКонтакте) и ещё некоторым людям, я вечером в субботу завёл будильник на полпятого, чтобы пораньше встать и сформулировать главу на бумаге, а после официального подъёма взять мой нетбук из каптёрки и напечатать написанное спозаранку. Но быстро закончить главу не получилось, и я продолжал её записывать в тетрадь до второго перекура, то есть до 11 часов. Перекур только прервал мою работу – я ещё не успел докончить написание главы.

И вот мы вышли во двор на перекур. Раздали по сигаретке. На одной скамейке уселись медсестра, санитарка (или 2 санитарки) и санитар. И сидят они хмурые, нахохлившиеся. Я подхожу с сигаретой в руке к их скамейке на расстояние пяти шагов. У меня хорошее настроение. И я решил обратиться к персоналу, надеясь вызвать у них расположение к себе, чтобы они не гребли меня под общую гребёнку с другими психами и дураками, а относились ко мне снисходительно, то есть выдавали бы мне по 2 сигареты за раз, почаще бы наливали кипятку для заваривания чая (откуда мы его брали – пока секрет, так как боюсь подвести снабжающих меня чаем людей) и не загоняли бы меня на отделение сразу после докуривания сигареты (на улице ведь стояла жара 30 градусов). Я надеялся, что у меня с этим персоналом-надсмотрщиками, исполняющими волю волюнтаристки старшей сестры-дуры, завяжется деловой разговор.

– Ничего-ничего! Скоро у больничного начальства, то есть у главного врача, начмеда и старшей медсестры головы полетят. Я уже сообщил на самый верх по Интернету о концлагере, в который превратилась больница.

– А старшая-то тут причём? – спросила меня санитарка.

– Да она дура.

– Чего-о?!

– Да она дура. И об этом я уже сообщил куда надо.

– А ты кто? Ты сам козёл! – на повышенном тоне обозвал меня санитар Петрович.

– Сам ты козёл! – было моим моментальным ответом ему.

Он даже встал со скамейки, пошёл на меня с угрозами:

– Сейчас привяжу! Укол всадим!

– Поздняк метаться! Материалы уже отправлены . Себе только хуже сделаете.

Сказав это, я ретировался на отделение. А у самого сердце бешено застучало. Ведь на самом деле я ещё не успел дописать главу "Побег" и, таким образом, не отправил её Путину. И теперь я испугался, что у меня немедленно отберут нетбук или хотя бы модем для выхода в Интернет, и мне не поздоровится на этом отделении в дальнейшем, и дело моей Книги, моей жизни, приостановится на неопределённый срок, ведь, как постоянно повторяет персонал отделения включая врачей, компьютеры, а тем более Интернет-модемы в дурдомах запрещены для пользования пациентами, и это их милость – разрешение нам ими пользоваться вопреки закону. У меня сердце стучит, и я понимаю, что немедленно садиться дописывать предыдущую главу в тетрадь или на компьютер мне нельзя. Нельзя мне раздражать разъярённого быка, персонал, своей работой над тетрадью или за компьютером – это будет типа красной тряпки для быка: могут немедленно отобрать компьютер. Поэтому я стараюсь показаться персоналу внешне спокойным, не озабоченным ничем, что моё дело уже сделано и поздняк метаться. Для показухи своего спокойствия я одеваю наушники, провод сую в карман пижамной куртки. Типа я, невозмутимый, слушаю музыку и ни о чём не думаю. А на самом деле у меня в кармане нет флешки-плеера. Я не в состоянии слушать музыку. В 12.30 я сдаю сумку от нетбука, в которую положил толстую книгу вместо него. И прошу у доброй медсестры капель для успокоения. Она даёт мне корвалолу. День слоняюсь без дела – даже книжку не хочется почитать – у меня мысли о своём. Вечером дописываю в тетради главу и говорю Андрюхе, соседу по палате, что я не сдал нетбук и собираюсь ночью печатать её и сразу же отправлять Путину, в издательство, племяннице Уле и другим. Завожу будильник на 4.20. и ложусь спать, ещё раз приняв корвалолу для успокоения и быстрого засыпания. В 3.15 меня будит Андрюха и спрашивает, не желаю ли я прямо сейчас начать работать. Я встаю. В палате очень темно. На клавиатуру нетбука падает свет горящего экрана. А в тетрадке я еле различаю слова. Подношу её постоянно к экрану, чтобы прочесть очередное предложение или часть его. Я заканчиваю печатать главу ровно к подъёму, то есть в 7.00. где-то в полвосьмого беру сумку "с нетбуком" из каптёрки. Первым делом отправляю Книгу Путину, затем в издательство, затем Ульяне, затем "в небо", то есть на мой виртуальный диск в Интернете (чтобы Книга ни за что не пропала), затем копирую её на флешки, затем отправляю её другим людям. Закончил в 9.00. Всё! Теперь можно и потерпеть в ожидании "решения моего вопроса по существу" Правительством Санкт-Петербурга, куда Путинская Администрация направило моё к нему обращение с приложением Книги и моих снов.

Утром по понедельникам врачи делают обход больных на отделении. Я планировал на обходе передать флешки с файлом с Книгой и со специальным файлом только с последними тремя главами из неё своему врачу Анне Ивановне и старшей медсестре Татьяне Владимировне. Я предполагал, и правильно предполагал, что о моём вчерашнем заявлении персоналу во время перекура уже утром понедельника уходящей сменой будет им доложено. Я ожидал всякой реакции импульсивной Анны Ивановны на это. И вот в 10 часов с копейками в мою палату с грозным-хмурым выражением лица, какого я ещё у неё не видел, заходит Анна Ивановна с усатым врачом-дураком. Сначала она общается с двумя другими психами-дураками. Доходит очередь до меня. Строгим холодным голосом она говорит мне:

– Господин император! Теперь я ТАК буду к вам обращаться. Я не намерена терпеть, чтобы вы оскорбляли персонал!

Я что-то хотел вставить, но она продолжала:

– Я не хочу с вами разговаривать после этого. И сдайте модем!

– Это же противозаконно! В законе о психиатрической помощи ничего не сказано про модемы.

Примечание. На каждом отделении во всех дурдомах на видном месте висит стенд с эти законом, в котором в том числе говорится и об эфемерных правах пациентов. Но о компьютерах и модемах там ни слова. Говорится только о праве пациентов вести переписку, которая может быть ограничена (то есть подвержена врачебной цензуре) в случае, если она угрожает жизни и здоровью третьих лиц. Ну, да, Интернет неподцензурен. Так, что же, пациентам в моём положении зря только терять годы в дурдомах без попыток выбраться из них и обустроить свою дальнейшую жизнь?!

– Я вам принесу новую редакцию закона. Там есть и про модемы. Сдавайте модем!

Я отдал модем ей в руки.

– Анна Ивановна, вот флешка. Прочтите-ознакомьтесь с тем, что я уже отправил Президенту.

Я ожидал, что Анна Ивановна будет заинтригована и без разговоров возьмёт у меня флешку с Книгой.

– Не хочу я от вас ничего брать. Всё! Кончено!

Отрубив, Анна Ивановна пошла вместе с усатым врачом-дураком дальше.

Я понял, что мне пытаться самому всучить флешку с Книгой старшей медсестре сразу не стоит. Тут мне в коридоре попалась психолог Елена Геннадьевна Самарина, которая не только проверяет ай-кью у психов-дураков, даёт заключения врачам, но и ведёт занятия по арт-терапии. Пациенты у неё в кабинете занимаются различными видами творчества, поют караоке. Когда я был на первом отделении этого дурдома, она работала и там. Именно она в 2012 году пробила мне покупку нетбука для моего творчества. Я ей очень благодарен. И вся Россия должна быть ей благодарна за это. Что моя Книга продвигается вперёд.

– Уделите мне внимание, Елена Геннадьевна!

– Мне очень некогда. Полно важных и срочных дел.

– Моё дело тоже очень важное и очень срочное. Мне нужно всего 3 минуты в Вашем кабинете. В коридоре нельзя.

– Ну, хорошо! Только 3 минуты.

Мы заходим к ней в кабинет. И я говорю ей:

– Вот флешка со свежей редакцией моей Книги. Последние 3 главы отдельным файлом. Сбросьте её содержимое сейчас же при мне на свой компьютер. А потом почитаете, когда у Вас будет время. Хотя бы последние 3 главы.

– Прямо сейчас мне скидывать некогда.

– Но постарайтесь это сделать сегодня до ухода старшей сестры домой. Я ей хочу передать эту флешку сегодня для ознакомления.

– Хорошо. Я скачаю и сама отдам флешку Татьяне Владимировне.

– Хорошо! Так даже лучше будет.

Я обрадовался, что избавлен психологом от необходимости самому обращаться к старшей медсестре.

Дальше события развивались так. Я шёл по коридору. Меня увидела старшая медсестра, с кем-то беседующая. Завидев меня, она громко произнесла, чтобы я слышал:

– Я в суд пойду. Он мне ответит за оскорбление!

Это она сказала, ещё не ознакомившись с тремя последними главами моей Книги.

Далее. Перед обедом ко мне в палату заходит Анна Ивановна и возвращает мне флешку, которую я отдал психологу. Я делаю вывод, что Анне Ивановне её передала старшая медсестра. Значит, они прочитали! И мой ультиматум в конце. Хорошо!

А совсем перед обедом меня вызывает к себе процедурная медсестра Маша и предлагает подставить ей попу: врач Анна Ивановна назначила мне укол. Или уколы. Пока не знаю. Процедурная Маша не отвечает, как и на вопрос, что за лекарство мне колет.

– Все вопросы к врачу, – сказала мне она.

Укол был небольной. К вечеру у меня заныли ноги, голова заболела, и глаз стал заходить за глаз в желании поспать. Вот какой укол вредный! За что? За правду? За правду!

А на следующий день во вторник меня на больничной машине в сопровождении процедурной Маши и санитара повезли в Сиверскую к платному зубному врачу. А ведь раньше я ездил с Машей без санитара! И в прошлый раз из выданных Маше на руки моих денег на оплату услуг зубного врача я попросил её купить мне пачку сигарет Marlboro. Она купила и угостилась у меня сигареткой, мы покурили в ожидании больничной машины, чтобы ехать обратно в психбольницу. А в это раз после посещения зубного врача Маша решила заехать в Сбербанк. Я ей говорю:

– Маша! Угости меня сигаретой. Я покурю, пока ты будешь в Сбербанке.

– Нельзя. Мне потом по шапке надают за это.

– Да кто узнает?!

– Нет. Я сказала нельзя.

Вот такая у нас "добрая" процедурная медсестра Маша! Вот как она боится старшей медсестры!

В это день, во вторник, она сделала мне второй укол. А я тем временем ждал положительного для меня решения больничного начальства по поводу моего ультиматума о моей выписке из дурдома. Но его не последовало ни во вторник, ни в среду, когда мне был сделан третий укол. Как же мне было плохо от этих уколов! Во вторник и среду по назначению врача мне мерили давление. Оно подскочило до 160 на 90 в эти дни! Давали таблетки для понижения давления. В четверг укола не делали. Сделали в пятницу. И тогда, не дождавшись положительного решения о моей выписке, я написал Гатчинскому прокурору заявление с тебованием меня немедленно выписать из дурдома. Заявление я отдал Анне Ивановне.

В понедельник, 11 августа 2014 года, Анна Ивановна сообщила мне, что в связи с моим обращением к прокурору моё медицинское дело передано ему для рассмотрения. Мне подумалось, что было бы лучше , чтобы прокурор ознакомился с моей Книгой. Но спрашивать Анну Ивановну, передан ли прокурору файл с моей Книгой, я не стал. А точнее, не успел, потому что Анна Ивановна добавила:

– Готовьтесь, Вы снова попадёте на "принудку" (прим.: то есть на принудительное лечение, куда по решению суда за преступления отправляют психов и дураков вместо тюрьмы и зон-лагерей, то есть в эту же психбольницу на отделение для принудчиков, где я уже был – это 1-ое и 7-ое отделения).

За выходные я осознал, что, раз у меня теперь не будет Интернет-модема до самой выписки из дурдома, то Ульяне, которая собирается навестить меня в дурдоме в августе, не следует покупать мне современного ноутбука (зачем он мне теперь нужен?). И о своём отказе от покупки ноутбука я должен сообщить ей по телефону в понедельник.

Наступил понедельник. Сегодня был банный день. Пока я был в душе, старшая медсестра произвела шмон (то есть обыск-выемку) моей прикроватной тумбочки. Она изъяла зажигалку, канцелярский (für Basteln) ножик, которым мы разрезали сухие вафельные торты, 3 пластмассовые ложки и отнесла в раздатку-мойку-буфет 2 вафельных торта и коробку сахара.

А чай нам на 8 отделении не разрешают официально пить, потому что некоторые психи и дураки любят есть спитый чай (листья и пакетики), то есть чаинки, запивая или разбавляя их сырой водой. А это, говорят врачи, вредно. А ведь на других отделениях этой больницы есть организованное чаепитие после тихого часа, при котором следят, чтобы психи и дураки сдавали спитые чайные пакетики. Дают на других отделениях по 2-3 пакетика в день. Вспомню здесь, что на Арсеналке на 11 отделении, где я начал в 2009 году писать эту Книгу, в каждой палате был свой электрочайник, и выдавали по 7-10 пакетиков в день. Пей – не хочу. Так что там никто спитый чай не жрал. Были только любители засыпаться сухим чаем и запить его водой. Засыпаются чаем на всех отделениях, где он имеет хождение. Так что же, всем остальным страдать и не пить нормального чаю из-за нескольких психов и дураков? Вот поэтому у меня забрали и 3 пластмассовые чайные ложки.

Числа 9-го пристал ко мне псих-дурак Иван Орлов. Он хотел от меня, чтобы я поменял ему свои наручные дешёвые китайские часы, купленные мне тётей Надиной. Иван-дурак пришёл ко мне в палату и сел напротив меня на соседнюю койку.

– Давай поменяемся. Я тебя помнить буду. Знаешь, как мне нужны часы? А ты себе новые закажешь. У тёти или в магазине. А мне нравятся именно твои. Очень. Ну давай меняться!

– Ни за что! И не думай об этом. Мне не важно, будешь ты помнить меня или нет. А для меня – это память о моей тёте. И что я ей скажу, когда она увидит меня без часов или с другими часами?