Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 89 страниц)

8 октября, в воскресенье, я захожу в квартиру тёти Надины специально за военным билетом. Заодно моюсь в ванне, бреюсь, ем. Тёти Надины по-прежнему нет. Кормит меня Настя. И тут мне приходит в голову идея позвонить с городского телефона, что стоит в квартире, тому самому Сергею, с которым я обменялся номерами телефонов во дворе Максимилиановской больницы. Он ведь в течение лета и сентября несколько раз мне названивал на мой мобильный, да только я не мог подойти: был в дурдомах, и с мобильного не хотел звонить на его городской телефон. Тут же я подумал, что, возможно, у Сергея найдётся свободная для меня жилплощадь недели на две. Так что, прежде чем идти в Лавру, мне стоит ему позвонить, раз уж он названивал мне, и, следовательно, желал меня видеть. Интересно также мне, зачем именно? Просто попить пива, как он предлагал мне во дворе Максимилиановской больницы, или же зачем-то другим? Тут надо указать на фактор, способствующий моему обращению к Сергею за помощью. Лежа на лестнице, я застудил правый бок: у меня отваливалась правая рука, и болело справа в груди и под лопаткой. Так что я больше не хотел спать на лестничной площадке. Не мог там спать по состоянию здоровья. Я звоню. К телефону подходит женщина. Наверное, мать Сергея:

– Алё!

– Здравствуйте! Сергея можно?

– А кто его спрашивает?

– Ангел, – представился я так, как захотел, а потом добавил: – Алёша, ангел.

– Сейчас я узнаю.

– Да, ангел, привет! – подошёл к телефону Сергей.

– Привет, Сергей! Ты мне всё лето названивал. Чего хотел?

– Да так. Пообщаться. Встретиться. Попить пива, например.

– А как ты отнесёшься к тому, что я к тебе приеду и поживу у тебя недели две? Мне очень надо! Я в беде.

– Ну, если очень надо, то приезжай хоть сейчас!

И мы с Сергеем договариваемся, что он через час встречает меня на станции метро "Новочеркасская" у схода с эскалаторов на выходе.

Поступок

До

Я поднимаюсь на эскалаторе метро и с трудом узнаю Сергея, так сильно он изменился в худшую сторону с момента нашей с ним встречи в июне во дворе Максимилиановской больницы: лицо у него опухло, и глаза заплыли. И одет он был по-осеннему в какую-то неприличную куртку, прямо скажем, гопницкую. Так что у меня промелькнуло в голове: "Ещё не поздно якобы не заметить его и пройти мимо, ведь его внешний вид, вид лица и одежды, пугает-с таким не то, что каши не сваришь, а жди беды". Но боль в правой половине тела толкнула меня в сторону Сергея.

– Сергей? – не очень уверенно спрашиваю я.

– Чего, не узнал?

– Да нет...

– Ну, привет тогда!

– И ты здравствуй! – поздоровался я, а сам подумал, что и цвет лица у Сергея какой-то неживой, так что моё пожелание ему здоровья будет не лишним. Пьёт, наверное, много, – заключил я.

И мы прошли пешком до его дома. Две трамвайные остановки до многоквартирного дома ╧12 по Новочеркасскому проспекту. Я приехал к Сергею не в бушлате, а в подаренной Алексеем Виноградовым кожаной куртке, джинсах, подаренных мне Романом Герасимовым и тех кроссовках, уже старых, рваных, о которых писал, что их купил для походов в казино, и в которые успел влезть при встрече с дворниками 14 июня на лестничной площадке дома на Набережной. При мне была чёрная сумка от ангельского костюма с привязанным гвардейской ленточкой к её лямке штопором. В сумке паспорт, ключ от чердака дома на Набережной, зарядное устройство к мобильнику, зубная щётка, маникюрные ножницы, к сумке привязан зонтик.

На лифте доехали до восьмого этажа. Вход в квартиру – это железная дверь, установленная в дополнение к типовой двери, скрытой за ней. В металлической двери глазок (про дверь пишу, потому что это важно, в дальнейшем будет важно).

Войдя в квартиру (открывал ключом сам Сергей) и сняв в коридоре обувь, Сергей указал мне на дверь в комнату (я заметил, что эта дверь без ручки):

– Проходи!

Я прошёл. Я понял, что это жилая комната Сергея.

–Здесь я живу. Тебе предлагаю жить со мной в этой комнате. Других комнат нет (во второй живёт моя мать). Так что, если тебе очень надо, то ты согласишься спать со мной на одном, во этом, диване – я не против потесниться.

Меня это не устраивало, лечь спать с каким-то мужиком на одном разложенном диване. Но меня бы устроило спать в широком кресле, о чём я сказал хозяину комнаты:

–Я буду по ночам спать в кресле, а когда днём тебя не будет дома, то я буду спать на диване.

– Как хочешь, – был мне Сергеев ответ, а затем вопрос: – Есть будешь?

Я отказался, давеча хорошо поужинав на Набережной у Насти. И Сергей стал смотреть телевизор. Я тоже. Потом мне надоело его смотреть, но мне больше ничего не оставалось делать как это делать сидя в кресле. А Сергей всё смотрит и смотрит, бросив в рекламную паузу фразу:

– Как у тебя дела, расскажешь завтра.

Часа в два ночи я выключаю телевизор, заметив, что Сергей уснул за его просмотром. А там было с чего уснуть, глядя на экран: показывали всё какую-то ерунду, по мне, так смотреть было нечего. Я вспомнил Толика с Малого проспекта Васильевского острова. Так у того было хоть место на полу и подстилка в комнате. Здесь же в комнате на полу было расположиться негде. И мне пришлось спать сидя. Правый бок и рука болели. В дополнение к неудобству спать сидя это было препятствием для крепкого беспробудного сна. Отосплюсь днём на диване, – думал я, – когда Сергей уйдёт на работу или по делам.

Но настал понедельник, и Сергей никуда из дома не пошёл. С утра шёл дождь, и поэтому и мне не хотелось вылезать на улицу. И я решил сегодня никуда не ходить, тем более, что Сергей напоил меня чаем и накормил бутербродами. За чаем, который нельзя назвать утренним, так как мы проснулись около полудня, Сергей говорил:

– Как видишь, я живу скромно. С матерью. И книжек не читаю... Я ведь лежал в дурке, то есть психбольнице. У меня диагноз: изменение личности. И инвалидность есть. Живу как дурак на пенсию. Я скоро её получу. Тринадцатого числа. А сейчас денег нет. Даже на пиво. Так что сейчас я спокойный. Изменение личности происходит, когда я выпью. Вон, видел: дверь в комнате новая и без ручки. Это я старую дверь разбил, когда пьяный был. А ручку всё поставить не могу. А в коридоре электросчётчик разбит! Это я, пьяный, в одного кренделя молоток запустил, да промазал – попал в счётчик. И в туалете я дверь разбил... Но ты не бойся! Я тебя, ангел, не трону – ты мне нравишься!

Как понимать последнее заявление Сергея, я не знал. Уж не голубой ли мой новый знакомый, хозяин комнаты? Я отгоняю эти мысли.

– А теперь, ангел, расскажи ты о себе, и что привело тебя ко мне?

И я рассказал никуда не спешащему Сергею всё по порядку, и своё прошлое, и свой план в самом ближайшем будущем уехать отдыхать в Германию, и о заболевшем правом боку и руке, побудившим меня напроситься к Сергею на постой. Одно я не рассказал ему, что у меня есть 500 рублей, так как понял, что Сергей непременно начнёт вымогать их у меня на выпивку или на еду. А я решил в этот период растягивать эти 500 рублей, что у меня были, как можно дольше, желательно числа до девятнадцатого, ведь Дима по телефону обещал подкинуть деньжат на автобус до Хельсинки в районе этого числа для получения мной визы в финском консульстве.

– Ну, тогда живи до отъезда у меня, – сказал по окончании моего рассказа Сергей и добавил: – Я верю, что у тебя в будущем всё будет хорошо, и ты мне ещё сможешь помочь.

Поскольку я не раскрыл Сергею тайны, что у меня есть 500 рублей, то вечером понедельника он меня угостил каким-то ужином, заметив, что я целый день ничего не ел.

Телевизор, работающий до глубокой ночи, показывающий всё какую-то галиматью, стал моим врагом. Но высказывать своё недовольство им я не стал. Не в моём положении – на птичьих правах – командовать работой телевизора.

Во вторник я проснулся в кресле от включённого телевизора. Дождя не было, и я решил пойти на Сенную, чтобы покормиться. Ну и прогуляться, ибо голова от моего врага – телевизора уже опухла. Вечером я вернулся с Сенной (ходил туда-обратно пешком, 500 рублей не трогал). И только вечером вторника я встретился в квартире с матерью Сергея. Мы с ней всего лишь поздоровались в коридоре, когда я проходил в комнату Сергея. Сергей, открывавший мне дверь в квартиру, вошёл за мной в комнату почти сразу и сказал, что его мать хотела хотя бы взглянуть на мой паспорт. На глазах у Сергея я достал паспорт из своей чёрной сумки и вышел в коридор, где и передал его его матери, после чего демонстративно ушёл обратно в комнату, давая возможность матери Сергея поизучать мой паспорт, переписать с него мои данные, или же вернуть его мне без этого действия, переписи. То есть я умышленно не стал стоять у неё над душой, ибо не хотел видеть, что она будет делать. Так что для меня осталось тайной, запомнила ли она мою фамилию, выписала ли её вместе с именем и отчеством, или же попросила мой паспорт только ради соблюдения формальностей. Своим действием я хотел показать матери Сергея своё безразличие к процедуре проверки моего паспорта. Очень быстро Сергей вернулся в комнату с моим паспортом и отдал его мне. И я его засунул в свою сумку опять-таки на глазах Сергея. Про то, как я беру – кладу на место свой паспорт, это я специально заостряю. Во вторник вечером угощаться ужином я не стал – поел на Сенной.

В среду целый день было дождливо и пасмурно. И я никуда на улицу не ходил. Днём спал на диване, так как Сергей куда-то надолго уходил из квартиры. Принимаю ванну. Вечером от ужина не отказываюсь.

Четверг. 12 октября 2006 года. часов в 11 я просыпаюсь от включённого телевизора в кресле и замечаю, что небо-то светлое, то есть дождя вроде бы как не предвидется. И я решил поехать туда, куда привык ездить – в Павловск. В Павловский парк. Ведь в этом году я ещё туда не ездил – был в дурдомах. Если читатель-избиратель забыл, то я напомню, что годом раньше я ездил в Павловский парк с бомжовским баулом, который прятал в папоротнике, и на который клал на всякий случай записку с просьбой не трогать вещи бомжа. Теперь же я поехал налегке. Купив себе поесть на станции "Купчино", наконец разменяв свои полтысячи рублей. Ничто во мне не выдавало бомжа, когда я в этот раз гулял в парке. Когда я в следующий раз ещё погуляю здесь? – думал в эту прогулку я. – Наверное, не скоро. Забегая вперёд, отмечу, что это будет моя последняя прогулка в Павловском парке до написания этих строк в декабре 2010 года. и сколько ещё пройдёт времени до следующей моей прогулки там в будущем – я не знаю. И во время моей последней прогулки я мысленно прощался с моим любимым парком. В общем, я нагулялся в нём до усталости. А нагулявшись, на последней скамейке перед выходом из парка нашёл литр пива в полторалитровой бутылке. Чего-либо выпить в тот момент, не обязательно алкоголя, было очень актуально. Так что я сэкономил на бутылке пива, которую собирался сейчас покупать по выходе из парка на вокзале, словно Богу была угодна моя экономия денег.

Я вернулся в квартиру Сергея часов в 9 вечера. Уставший. От ужина отказываюсь. Ибо я боюсь быть нахлебником. Мне бы просто дожить до 19 октября. А уж с полученной финской визой я смогу попроситься у Насти дожить до отъезда в квартире на Набережной.

Часов в 10 вечера Сергей мне говорит:

– Вот 30 рублей. В 111 квартире нашего дома по этой цене продают маленькие флаконы с разбавленным водой спиртом. Я сам не могу пойти туда с деньгами за флаконом, потому что я уже брал там в долг и без отдачи долга мне больше не продадут. Тебя же там не знают. И тебе продадут.

Как бы мне ни хотелось не ходить никуда ни за каким спиртом, я понял, что я не в том положении, чтобы отказывать хозяину комнаты, в которой я находился, в такой просьбе. Я понял, что передо мной вспыльчивый человек, ломающий двери и метающий молотки, если что ему не по душе, псих, так что я боялся, что, если я откажу ему в просьбе сходить за спиртом, то он меня выставит из своей комнаты за металлическую дверь квартиры, или даже не поленится проводить меня до двери парадной и выставит на улицу, чего мне очень не хотелось. Во-первых, потому что я очень устал – особенно устали ноги-после давешней прогулки в Павловском парке, во-вторых, потому что на улице пошёл дождь, и мне никуда не хотелось идти в такую погоду. И я посчитал за мéньшую для себя неприятность своё присутствие при распитии спирта Сергеем, чем сейчас же пойти вон.

– Я пойду с тобой и подожду тебя у парадной, где находится 111-ая квартира, – заявил Сергей.

И я подумал, брать ли мне с собой свою сумку с паспортом, которая стояла в комнате на полу у стены, или не брать? Ведь Сергей подумает, что я ему не доверяю, если я решу её взять с собой, и он может обидеться, типа: он-то мне доверяет, поселив меня у себя и даже уходя из квартиры, оставляя меня в ней одного. А я вдруг выкажу ему своё недоверие. Он так и выгнать меня может тогда! Сергей разгадал мои мысли, когда я кинул взгляд на свою сумку:

– Оставь сумку здесь, с нами ничего не случится: мы быстро сходим туда-обратно. Или ты мне не доверяешь? – и он пристально посмотрел на меня, побудив меня ответить:

– Нет, доверяю.

– Ну, тогда пошли!

На улице, повторяю, шёл дождь. Я быстро купил у старушки из 111-ой квартиры спирта. Спустился на улицу, передал купленный флакон (0,25 литра) Сергею, и он тут же отхлебнул из него пару глотков. Мы возвращаемся в парадную Сергея. Едем на лифте до восьмого этажа. Выходим из лифта, который останавливается на лестничной площадке на полэтажа выше восьмого. Спускаемся. На один лестничный пролёт. И тут Сергей вдруг садится на ступеньку лестницы:

– Знаешь, ангел, я домой не спешу, – сказал Сергей и отхлебнул ещё разбавленного спирта. – Я решил ночевать здесь, на лестнице. Если же ты хочешь, чтобы я всё-таки пошёл домой вместе с тобой, то вставай передо мной на колени и проси меня об этом.

И Сергей развалился на лестнице, облокотившись свободной от флакона рукой на более высокую ступеньку, чем та, на которой он уселся. Я сначала было подумал, что Сергей так шутит. Но прошла минута, а он всё лежит на лестнице, прошли 5 минут – он по-прежнему не встаёт.

– Я не спешу! Становись на колени передо мной и просись в квартиру, – и Сергей снова отхлёбывает из флакона.

Только по прошествии пяти минут я стал думать, как же мне быть? Я сразу вспомнил, что в квартире ╧172 за железной дверью осталась моя сумка с паспортом. Сергей угадал, о чём я вспомнил:

– А твоя сумочка-то с паспортом у ме-е-ня-я! До-о-ма! И если ты не выполнишь мою просьбу и уйдёшь сейчас, то я выброшу твой паспорт к чёртовой матери. Нет! Я сожгу его! – и он ухмыляется, захлёбывая спиртом.

И я думаю: сохранить лицо и уйти, значит, потерять паспорт. Сохранить паспорт, значит, потерять лицо. А чести у меня нет! Нет и не было от рождения! Так что её я не потеряю, встав на колени. Но нет, надо подождать: может, этому гаду надоест валяться на лестнице. Сергей снова угадывает:

– И не надейся! Я не встану до утра. Так что можешь ложиться на ступеньки тоже! Ну что тебе стоит? Никто же не увидит! Соглашайся! Ну же! Ну!

Я мнусь на лестнице стоя. Думаю, что если я в столь поздний час – а уже шёл одиннадцатый вечера – позвоню в звонок соседних квартир и попрошу вызвать милицию, то злодей-Сергей улизнёт в свою квартиру и сделает что-нибудь нехорошее с моим паспортом. И сорвётся мой план уехать после 19 октября в Германию! Но нет, этого я не могу допустить! Я сделаю, что просит гад. Но сначала покурю для храбрости перед этим действием. Я пока что не царь, а скорее, блаженный, так что это действие, унижение, мне даже к лицу, оно прекрасно дополняет серию отвратительных пертурбаций, происшедших со мной. Но нет, встав на колени, я не унижусь, а стану ближе к Богу, то есть наоборот, возвышусь, – думаю я в тот момент и сейчас. Это Бог посылает мне очередное испытание. Но я не могу сказать, что я его с честью вынесу: у меня нет чести, как я уже написал!

С такими мыслями я встал на колени и сказал Сергею:

– Что, доволен? Пойдём же теперь домой!

– Ну, так и быть! – и он встал и пошёл вперёд меня открывать дверь своей квартиры. Войдя в свою комнату, он сразу же включил телевизор. Я же сел в кресло с мыслью: – Больше я так унижаться не хочу и не буду. Это вредно для моей нервной системы. Когда я в следующий раз буду покидать эту квартиру, то я её покину навсегда. Но раз уж я с таким трудом, с таким внутренним эмоциональным напряжением, вошёл в эту квартиру сейчас, унижаясь, то я постараюсь её покинуть как можно позже, стараясь усидеть в ней как можно дольше. Только если Сергей начнёт меня выгонять с помощью рукоприкладства или метания в меня молотков, вот, только тогда я покину его квартиру. Навсегда. Додумавшись до этого, я постарался переключить своё внимание на телевизор, чтобы не думать больше об унижении, выкинуть его из головы. На время. До воспоминания о нём в своей Книге, в которой, я решил, я не буду утаивать этого унижения, а выставлю за него счёт государству. Виновнику моего столь бедственного положения. И я ушёл с головой в телевизор, как будто ничего не произошло.

Допив флакон, Сергей также принялся вникать в происходящее на телеэкране. Где-то в час ночи мне показалось, что Сергей заснул, и я выключил телевизор. Но я не рассчитал крепости Сергеева сна – он прснулся и говорит мне, лёжа на диване:

– Ангел! Иди-ка лучше сюда и по моги мне раздеться! Помоги мне снять штаны. И вообще, хватит тебе сидеть в кресле, иди и ложись рядом со мной! Или ты боишься, что я голубой? Да, я голубой! По вашему: пидор. Но ты меня не бойся! Ты вот лучше оцени мою доброту: тебя никто не приютил, ни родственники, ни родная мать, а только пидор, да к тому же псих!.. ты нужен мне! Иди же ко мне и расплатись со мной за мою доброту! Ведь за всё в этом мире нужно платить. Иди ко мне и ложись рядом – никто не увидит, как никто не видел твоего стояния на коленях. Ты никому не нужен сейчас, только мне! Ну хватит там сидеть и молчать, как будто я со стенкой разговариваю!

– Нет – ответил резко я.

– Да ладно, не ломайся!

– Нет!

– Тогда чего же ты здесь сидишь, и после моих слов не встал с кресла, чтобы уйти?

– Тебе не понять, – ответил я.

– Или ты ждёшь приглашения пойти вон? Иди вон, коли не хочешь лечь со мной! Вон – я сказал!

Я молчу. В темноте я не вижу выражения лица пидораса, приказывающего мне покинуть его жилище:

– Вон! – орёт он посреди ночи во всё горло,-во-о-н!!!

Наверное, от этого его жуткого ора в ночной тишине проснулась его мать, а может быть, и соседи. Но я упрям, я не поддаюсь на его этот ор– приказ мне уйти.

– Нет!

В ответ на моё "Нет!" Сергей снова заорал как псих – а он и есть псих, так что ему простительно, – чтобы я убирался вон.

Убедившись, что меня ором не проймёшь, Сергей угомонился и заснул.

Пятница. 13-ое

Проснулись поздно. Сергей начал извиняться за своё поведение прошедшей ночью:

– Ангел, ну, ты меня извини. Я больше так не буду! Так что можешь оставаться и дальше у меня. А то, что я гей – это, действительно, правда, и по пьяни я не шутил с тобой – это и было моё изменение личности.

В ответ я лишь промолчал. Сергей пошёл получать пенсию. Оставшись один в квартире, я с удовольствием перелёг на диван – разогнуться, а то устал корчиться-сгибаться в кресле. Которое стало в последнее время казаться мне таким неудобным. В квартире я был, действительно, один: мать Сергея, по его словам, уехала на дачу. Комнату свою она закрыла на ключ. Ложась спать на диван, я осознавал, что, может быть, я это делаю в последний раз перед предстоящим не сегодня, так завтра уходом от Сергея на улицу. Ведь сегодня я голод постараюсь перетерпеть, и, если Сергей не будет вновь до меня домогаться, то покину его квартиру завтра и пойду проситься дожить до числа 20-21-го, то есть до своего отъезда в Германию, на Набережную к Насте. Если же сегодня, в день выдачи пенсии, Сергей начнёт предлагать мне выпить с ним, то я откажусь, ибо мне мало удовольствия, да и опасно, пить с такими, как он, психами и пидорасами. Терпеть пьяного Сергея сегодня вечером – вот к чему я приготовился, ложась на его диван доспать, ведь сегодня был пасмурный день, и мне хотелось и его пересидеть-убить в квартире у Сергея...

И вот я просыпаюсь от шума в комнате. Домой вернулся Сергей с каким-то Кириллом, вроде бы бывшим одноклассником Сергея. Они принялись пить пиво, включив телевизор. А я лежу на диване и не встаю. Мне чего-то захотелось показать Сергею, что я его не боюсь. И я подумал, что пока хозяин комнаты с гостем пьют сидя, я могу ещё какое-то время полежать на диване, типа, я не с ними. Кирилл, видимо, зная о голубизне Сергея, кивнул в мою сторону со словами:

– Он, что, тоже?

– Нет, но скоро будет! – заявил Сергей, смеясь и посмотрев на меня с улыбкой, и вдруг положив свою руку мне на пах. И сжав моё детородное хозяйство. Ответить на это оплеухой правой рукой я не мог, потому что она была у меня как не своя и болела. И вообще, начинать драться с Сергеем из-за этой провокации я решил, что не стоит, ведь шансов у меня с отвисшей правой рукой против здорового него не было никаких, да к тому же Сергей псих, и он может отреагировать запуском в меня бутылкой или молотком, или ещё зарежет – всего можно ожидать от психа. Да к тому же мне неизвестно, кто этот Кирилл, просящий в долг у Сергея какие-то 50 рублей: тоже пидор или нет. Если пидор, то лучше мне не огрызаться, а то, вызвав гнев у обоих, я рискую быть изнасилованным ими обоими.

Итак, я промолчал в ответ на сжатие моих секс-причиндалов. Но это не значит, что я постараюсь ЭТО забыть. Нет, напротив, я понял, что мне надо поскорей покинуть этот дом, чтобы не поддаться на новые провокации гомосексуального, педерастического, характера. И я подумал, что теперь, когда уже ясно, что я точно уезжаю на днях в Германию, меня, определившегося с отъездом, – теперь меня примет у себя и даст дожить до 19 октября моя родная мать. А телефон в комнате у Сергея вот какой. С базой, к которой трубка не соединена проводом, то есть трубку можно унести из комнаты на кухню. Что я и делаю. Звоню матери. Во время моего звонка Кирилл вдруг уходит из квартиры. И слава Богу! – думаю я. Итак, я звоню. Говорю, что это Алёша.

– Чего звонишь? – грубо спрашивает мать.

– Мама (выдавливаю из себя это слово)! Я скоро, наконец-таки, уезжаю в Германию.

– А мне-то что? Езжай, куда хочешь.

– Да, я уезжаю после 19 октября.

– А мне ты зачем это сообщаешь?

– Мне бы пожить у вас до отъезда! Слышите? Мне надо как-то дожить.

– Это твои проблемы. Ко мне не суйся!

– А к кому как не к вам? Всего-то до 19-го числа!

– Ты что, не понял меня? Мне всё равно, – и моя мать повесила трубку.

Я решаю пока не уходить на улицу, а выждать, чтобы моя мать смогла обдумать моё предложение пожить у неё до отъезда. Пусть, думаю, созвонится с Полиной. Может быть, мать не может разрешить мне пожить у неё без согласия моей сестры? Да не может быть, а точно! Так что пусть поговорят, а я подожду. Не ехать же мне к матери без разрешения пожить мне у неё! А то зря только съезжу – прокатаю деньги. Которых у меня мало – 400 рублей. И на Набережную проситься раньше, чем попробую к матери нельзя: сначала надо к матери – она роднее.

Пока жду, – думаю я. – оденусь. И я одеваю в комнате кожаную куртку, беру свою сумку. В коридоре одеваю кроссовки и ухожу ждать на кухню. Сергей спрашивает меня:

– И куда ты, ангел, собрался?

– На улицу, – отвечаю я.

– А я тебя не отпущу! Я тебе не окрою железную дверь! Ломай! Если сможешь! – и на лице Сергея засветилась идиотская улыбка. А глаза – так вообще стали какими-то дьявольскими-бешеными. – Мы с тобой договоримся, и ты уступишь мне, ляжешь со мной! Не бойся, это не больно! И никто не узнает! Ты просто отплатишь мне таким образом за своё проживание здесь. Давай, я тебе для храбрости налью. Хочешь – пива, хочешь – спирта (я сегодня ещё купил там).

– Нет, этого не будет!.. И вообще, дай мне позвонить! – и я принялся нажимать кнопки, набирать номер телефона матери, на трубке телефона.

– Ну ладно, звони! Но учти, что тебе близости со мной не избежать! Я тебя не выпущу, и мы договоримся!

Я звоню матери:

– Мама! Ну как, надумали меня взять к себе или к Полине?

– Да кому ты здесь нужен!? Хватит названивать!

– Ну вы поймите, что вам надо помочь мне в последний раз, и я уеду.

– Иди к Надинке! – так в своём совете назвала моя мать тётю Надину.

– Нет, я хочу к вам! Вы с Полиной всё-таки моя мама и сестра!

– У тебя нет матери! Я тебе уже заявляла это. А у меня нет сына! Так что гуляй, Вася! Или как там тебя, дядя!

– Я Алёша – ваш сын, – говорю я и кладу трубку.

– Ну что, Ангел, поговорил? Я всё слышал. Вот моё мнение: тебе срочно надо стать нашим, то есть геем. И у тебя всё будет хорошо. Голубое сообщество, к которому я принадлежу, тебе поможет! Я это знаю.

– Да ты что, с ума сошёл?!

– Да, причём давно. И ты это знаешь. И это и есть моё изменение личности. Когда я выпью, то я вот такой. И чего мне тебя стесняться?

От такой откровенности со мной Сергея я и не знал, как ему возразить получше. Вот что я придумал:

– Побойся Бога! несчастный!

– Ха!.. – был ответ Сергея на моё упоминание Бога. – Ха-ха-ха!

Я демонстративно сидел в верхней одежде и кроссовках, всем своим видом давая пидору понять, что со мной этот номер не пройдёт, и я жду, когда он откроет мне дверь. А он всё не открывал. От нечего делать я звоню с кухни в третий раз своей матери:

– Алё! Мама! Если бы вы знали, где я сейчас нахожусь! У пидора! Который хочет меня отпидóрить. Мне здесь очень плохо. Он меня не выпускает на улицу, спрятав ключ от железной двери. Я не знаю, чем закончится наше с ним противостояние. Но знай, что я тебя люблю. Даже такую, какая ты есть у меня. И я прощаю.

– Всё сказал?

– Да.

И моя мать повесила трубку.

– Ах вот ты как называешь меня! – вышел из комнаты Сергей. – Я к тебе ласково и гостеприимно, а ты не хочешь повернуться ко мне жопой! Хоть разок! Знай. Что я тебя не выпущу, и нам лучше договориться, и сделать ЭТО полюбовно.

Я понял, что мне остаётся только ждать, когда Сергей смилостивится меня отпустить, поэтому я прошёл в комнату со включённым телевизором и снял куртку. А то мне стало уже жарко в ней, ведь уже топили в доме. На табуретке, выполняющей функцию прикроватного столика, стояла бутылка водки с водкой или спиртом. Я сел в кресло и начал смотреть телевизор, Сергей начал пить:

– Будешь? Прими для храбрости! – предложил мне он.

– Нет уж, спасибо, – ответил я.

– Зря отказываешься! Так было бы легче.

Не желая смотреть, как пьёт пидорок, Сергей, я снова ушёл на кухню. Сел на табуретку. Минут через 5 на кухню приходит Сергей с бутылкой водки или спирта в руках:

– Выпей!.. Ну давай же, соглашайся на то, чтобы я тебя... это... чтобы я тебе сделал ЭТО.

– Нет, – был мой ответ пидорасу и я ушёл опять в комнату.

Сергей следом за мной. Сразу ко мне он не подходит, а заинтересовался каким-то сюжетом по телевизору. По окончании телесюжета он опять начал домогаться меня. На этот раз он присел на корточки передо мной, сидящим в кресле, и похлопал, и погладил меня по коленке всё с теми же словами: "Ну давай же!", "Соглашайся!", "Раздевайся", "Выпей".

Я не выдержал и снова ушёл на кухню. Но телефонной трубки, оставленной мной там, я не обнаружил. А ведь я уже хотел было позвонить в милицию. Моё такое желание, видимо, Сергей предвидел, и поэтому унёс трубку с кухни. Тогда я открыл окно на кухне и закричал: "Милиция! Вызовите милицию! А в ответ тишина. После паузы я снова кричу тоже самое. На этот раз ответом мне был отвратительный смех. Я кричу ещё раз. А в ответ откуда-то донеслось:

– Да заткнись ты там!

Я вошёл в комнату, надеясь взять из своей сумки мобильный телефон и позвонить в милицию. Но сумки на привычном месте на полу не было.

– Я спрятал твою сумку! Так что с мобильного ты не позвонишь. А искать свою сумку и рыться в моих вещах я тебе не позволю: только через мой труп! Ну-ка, попробуй, убей меня! Возьми нож и убей меня.

Я понял, что Сергей только того и ждёт, чтобы я не сдержался и ввязался с ним в драку или же схватился за нож. И тогда он сможет обороняться от меня. В результате он меня покалечит или убьёт. Но нет! Этого я не допущу! Со мной Бог! Боже, что же мне делать? – взываю я к Всевышнему. – Спокойно, только без паники. Боже не дай мне совершить ошибки! – далее я прочитал про себя "Отче наш". Так я помолился.

На всякий случай я посмотрел, где на кухне лежат ножи. На какой случай? – Если мне придётся защищаться. Но остроконечных ножей я не нашёл. Странная какая-то кухня! – подумал я. – Неужто мать прячет ножи от сына?! Я обнаружил только тупоконечный да тесак, уж не знаю, для чего он, ведь я совсем далёк от кухонного хозяйства, но которым можно только рубануть по голове. Но я же не хочу убивать Сергея! Даже несмотря на всё, что было. Ведь это же будет нарушением Божественной заповеди: "Не убивай". Да, наброситься сейчас на Сергея с тесаком нельзя, ведь он ещё не насилует меня, – так я размышляю, – а где эта граница, когда я пойму, что мне можно схватиться за тесак, мне подскажет Бог! Боже, ты свидетель, я не хочу его убивать. Пусть живёт с миром. Но если пойдёт на меня войной, то дай мне силы и мужества вынести это испытание! Да, ангел, – говорю я сам себе. – С нами Бог! Эммануил!

После молитвы мне стало как-то спокойнее, типа: Бог не допустит ЭТОГО в отношении меня.

Я вернулся в комнату в боевом расположении духа и уселся смотреть телевизор. Сергей тоже его смотрел и попивал спирта (теперь я уже знаю, что там у него в бутылке спирт). По телевизору показывали американцев из США.

– Не люблю америкосов! – таков был Сергеев комментарий телесюжета. Далее показывают евреев из Израиля.

– Н-н-ненавижу жидов! – воскликнул Сергей вторично.

Интересно, – думаю я, – чем именно они ему насолили, что он их так не любит? После этого телесюжета Сергей встаёт с дивана, подходит ко мне , хлопает меня по плечу, и, опершись на моё плечо, склоняется ко мне лицом, а с губ его стекают слюни. Я боюсь, как бы его слюни-нюни не оборвались и не капнули мне на джинсы, и я отклоняюсь корпусом назад, чтобы Сергей снял с меня свою руку. Но рукой я не дотрагиваюсь до его руки во избежание борьбы: вдруг он напряжёт руку, а я буду продолжать её сталкивать со своего плеча. Руку он положил мне левую на моё правое плечо. Когда пидор убрал свою руку и опять присел передо мной на корточки, смотря мне в лицо, то я встал, и он упал на свой зад на пол. Я прошёл мимо него на кухню, стал прыгать во всю на кафельном полу и стучать по стене сначала кухни, а потом коридора – смежным стенам с соседними квартирами – крышкой от кастрюли, надеясь, что таким образом я вызову соседей на площадку перед дверями квартир ╧╧171, 172, 173. На площадку вышла соседка из одной из этих нечётных квартир, той квартиры, что окнами на Новочеркасский проспект, а не во двор.