Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 89 страниц)

А ещё был второй способ изучения букв в виде игры. Это когда я или Уля становились в позу, например, ноги вместе, а руки в стороны – это буква "Т"; ноги вместе, а рука упёрта в бок – это буква "Р"; а буква "Н" показывается со шваброй в вытянутой в сторону руке. Почти весь алфавит можно показать одним телом или при помощи всяких предметов. Неудивительно поэтому, что Уля очень рано научилась читать и писать задолго до школы.

А когда Уля научилась читать ещё до школы, я научил её играть в карты. В Rommé. А то ей так интересны были мои карты, выложенные как натюрморт в моём "злом" секретере на полках за стеклом.

В куклы Уля также успевала играть. По телевизору однажды я смотрел передачу, в которой говорилось, что многие девочки-первоклассницы, уже начав учиться в школе, не наигрались ещё в куклы и берут их с собой в школу. Я для себя решил, что такого с Улей не будет, то есть я постараюсь, чтобы она наигралась до школы, а в школе бы она была прилежной ученицей. Нет, конечно, не только я дарил ей кукол, и, кстати, первая кукла Барби была куплена не мной, а Ульяниной крёстной, но можно сказать, что я способствовал тому, чтобы Уля пресытилась игрой в куклы ещё до школы. Также Уля успела наиграться моими солдатиками, которых был целый мешок, и которых так не любила убирать после Улиной игры бабушка Эля. Автомат у Ули также был, и дорогущий стреляющий пистонами револьвер опять-таки был. К этому револьверу я сшил из кожзаменителя кобуру как у ковбоев, и Уля, когда ходила гулять в джинсах, любила брать его с собой в Таврический сад.

О Таврическом саде. Он уютный и удобный для прогулок с детьми: в нём есть детские площадки и много скамеек. Как-то так получалось, что когда Уля приходила на детскую площадку, то она становилась заводилой, то есть другие дети, в том числе и мальчики, и дети старше Ули, начинали вертеться вокруг неё, и всем хотелось именно с ней играть. То есть Уля была очень общительная девочка и не такая как я и Полина в её возрасте. Я радовался за неё этому обстоятельству.

Иногда я брал с собой на прогулку с Улей в Таврик описанную выше зелёную папку с материей и игральными картами, и мы располагались поиграть на какой-нибудь скамейке.

А ещё с краю Таврического сада расположена застеклённая оранжерея. Внутри неё круглый год зеленели растения, в том числе экзотические, и многие из них предназначались для продажи. Конечно, не в каждую прогулку с Улей мы заходили в оранжерею. Но, точно, что по несколько раз в месяц. И я, и Полина, и бабушка Эля любили посещать с Улей это место. У Полины в комнате на окне где-то с 1990 года на подоконнике росла чайная роза, целый куст, и цвела она круглый год. Чуть позже на окне появится аккуратненький кустик очень миниатюрной розы, которая называется то ли японская, то ли китайская. А с1993 года на окне у Полины будет расти апельсиновое дерево, ровесник Ули. У Полины в комнате было два окна, и подоконники были широченные, и поэтому было ещё свободное место на них. Так вот, по просьбе Ули в оранжерее нами покупались ещё растения: всякие там фикусы, агавы, бересклеты... всё растения-детки, то есть ещё не выросшие, а потому дешёвые.

Ещё об Ульяне. Дома она играла не в комнате, а в игровом уголке. Это действительно был угол. На повороте коридора, который, как я уже писал, делал поворот на девяносто градусов, в углу стояла уже упомянутая нижняя часть от буфета. Так вот, внутри этого предмета мебели был дом для её кукол с игрушечной мебелью. Я провёл подсветку внутрь, чтобы Уле было светлее играть. А рядом в коридоре стояла бывшая когда-то моей тахта, на ней вдоль стены располагались мягкие игрушки всех размеров, в том числе большой слон и маленький Микки Маус. Находящимся на кухне в конце коридора бабушке Эле или Полине было удобно контролировать играющую на повороте коридора Ульяну. А бабушке Лизе не было доверия присматривать за правнучкой Улей, но сидеть на тахте во время игр Ули в куклы она сидела. Или же она просила написать Улю что-нибудь на бумаге, когда та выучила буквы.

В цирк я с Улей ходил. Дважды. Сестра с ней также ходила. В зоологический музей тоже я водил свою племянницу. И в зоопарк.

Бабушка Эля (моя мать) поскольку не работала, то ложилась спать очень поздно. Она смотрела допоздна телевизор, стоявший на кухне. Поэтому она поздно вставала. Поэтому и внучка Уля много смотрела телевизор по вечерам. Вместе с бабушкой. И тоже поздно вставала. Особенно Уле нравился сериал-экшн про "Никитý", девушку-суперагента. И приходя в Таврический сад на детскую площадку Уля так и говорила находящимся на ней детям:

– Называйте меня Никитóй.

Женитьба, но не Хохцайт моей жизни

Про то, как и когда я встретился со своей первой женщиной, как бы интересно это ни было кому-либо из моих читателей, я писать не буду, так как моя Книга не ПРО ЭТО, и не типа "Окон" или "Спида-инфо".

Осенью 1994 года я познакомился со своей будущей женой Людой. Ей было всего 18 лет. Мне же на момент знакомства с ней было 23, и, познакомившись с ней, мне захотелось ею обладать: такой она казалась мне интересной и привлекательной. Но её воспитание не позволяло ей отдаться мне: она была девственницей и собиралась ею оставаться до замужества. Кто такая Люда, что она из себя представляет-не хочу писать об этом, потому что это неважно (неважно для целей написания мной этой Книги и неважно для развития её сюжета), ведь после года знакомства с ней мы прожили в законном браке всего-то семь месяцев. Инициатором развода был я, так как я понял, что мы друг друга не любим, что наш брак – это какое-то недоразумение, основанное на моей физической тяге к Людиному телу, без каких-либо определённых перспектив. А до свадьбы она мне отказывала, чего не прочь была бы сделать со мной в официальном браке. В общем, Люда перестала мне нравиться и возбуждать-удовлетворять меня, как будто она и не жена мне вовсе. По началу я было ввёл её в свой дом на Сапёрном, но слишком не ужились под одной крышей мои Мама, сестра с племянницей-малышкой с одной стороны барьера и Люда по другую сторону. И мне было трудно защитить свою молодую жену от нападок моих родных женщин. А ведь во многом я соглашался с ними, что Люда была не права. В таком случае наш с Людой переезд к ней на квартиру, где она жила со своей мамой и ветхой бабушкой был неизбежен. Но разве мне это могло понравиться: кругом одни старухи (Люда – поздний ребёнок у матери, рождённый в целях удержать в семье её мужа, моряка загранплавания с океанского лайнера), поэтому кругом пахнет лекарствами, и поэтому атмосферу в квартире моей жены Люды можно назвать лекарственно-старушечьей. Ну разве мог я это выдержать долго?, да с учётом постоянной долбёжки-причитаний моей Мамы: "На кого ты нас покинул? (Уйдя к Люде я сделал попытку прекратить оказывать денежную поддержку матери, выжившей Люду из нашей квартиры, где, казалось бы, нашлось места всем) Тебе, что, она дороже родной матери?.."

В том-то и дело, что дороже она мне не стала. И даже равной, если вообще можно сравнивать эти 2 направления любви: к Маме и к другой женщине. Истинных причин своего предложения расторгнуть брак я Люде не объяснял – я пожалел её и её самолюбие. Я инициировал следующий разговор с ней:

– Пропиши меня к себе, – говорю я ей по телефону.

– Ещё чего!!– отвечает она мне.

– Ну, раз так ты мне отвечаешь, значит, ты меня не любишь и не мыслишь наше совместное будущее на всю жизнь. А раз так, то давай разведёмся.

– Давай, – согласилась Люда, не задумываясь, и даже как-то весело, как будто сама уже об этом думала...

За период общения с Людой, отмечу, что мы с ней, конечно же, ходили вместе на "Åквариум" и ездили в Павловский парк...

Опишу интересный момент, как я дарил Люде цветы, когда приходил к ней домой в период своего ухаживания за ней. Напомню, что моя сестра в это время работала акушеркой в родильном доме. А по старому обычаю принято одаривать повивальных бабок на счастье новорождённого малыша. Так вот, Полина чуть ли не с каждого дежурства приносила шоколад (так что в детстве Ульяна наелась шоколада), а иногда и цветы. Роскошные такие букеты. Полина сама мне как-то предложила взять да и отнести подаренные цветы Люде – пусть очаровывается цветами и мной вместе с ними, а то зря только простоят эти цветы у нас дома и завянут, – а тут хоть какая-то польза от них...

Следует отметить, что именно Люда приобщила меня к прослушиванию конферанса Дмитрия Нагиева на радио "Модерн", и именно у неё я впервые смог оценить звук японской радиотехники, о которой только слыхал, что она супер-пупер. Магнитофон с FM-радиошкалой "Sharp" – давний заморский подарок её папы: его качественный стереозвук был для меня открытием. И как потряс меня! (А ведь уже до этого я был активным слушателем песен с FM-приёмника, маленького такого, карманно-переносного "Панасоника", через маленькие наушники-капельки.)

Весной 1996 года я развёлся с Людой. Забрав у неё из квартиры "на память" ненужную её семье полутораспальную кровать, так ничего и не успев купить во время супружества что-либо в её дом, как, впрочем, и в свой (ведь наши квартиры были обставлены).

Эпидерсия

Как-то в середине 90-ых я вечером возвращался с занятий в университете домой на трамвае. Трамвай ехал по Садовой улице и подъезжал к Невскому. В вагоне пассажиров было мало. И тут я замечаю, что какой-то мужик, нестарый, улыбается мне какой-то виноватой улыбкой, подмигивая глазом, и кивает головой в бок, показывая кивком в сторону. А ведь с этой стороны от трамвая за домами находится Катькин сад – место сборища голубых, то есть педерастов. На остановке пидор выходит из трамвая и, смотря с улицы в его окно, продолжает улыбаться и подмигивать до тех пор, пока двери не закрылись, и трамвай не поехал дальше...

* * * (Звёздочки ╧38)

По плану, утверждённому много лет назад, наш дом на Сапёрном переулке постройки 1912 года должен был пойти в 1995 году на капитальный ремонт (откуда-то отец прознал эту закрытую информацию). Вот он и наступил, этот 95-ый год. А может быть, это я про 94-ый год. А денег у государства для производства запланированного капремонта не оказалось – время было такое, безденежное. И наш дом не расселяли. Поставили строительные леса и обновили-покрасили наружные стены. Да лестницу привели в порядок: побелили-покрасили стены. И всё. Сделали, что называется, косметический ремонт. Вместо капитального. А перекрытия между этажами нашего дома состоят из железных балок с уложенными на них досками. В 1912 году уже не клали деревянных балок как в доходных домах второй половины XIX века, и которые сплошь были уже капитально отремонтированы ещё в советское время, то есть в которых деревянные балки были заменены на железные.

* * * (Звёздочки ╧39)

Наступил 1997 год. Поскольку мои мать и сестра были читающие, то "Легенды Невского проспекта" Михаила Веллера не прошли мимо меня стороной. Спасибо надо сказать Полининой подруге и бывшей её однокласснице Свете (кстати, Улиной крёстной), которая постоянно давала почитать много книг Полине. Веллер меня, вполне естественно, заинтересовал, и я прочёл ещё один сборник его рассказов под названием "Хочу в Париж" (по названию одного из рассказов, вошедших в сборник). К чему я упоминаю Веллера? А к тому, что за всё десятилетие, то есть за девяностые, я не прочту больше ни одной художественной книжки. Или "Легенды..." нельзя отнести к художественной литературе? Потому что там описываются имевшие место быть истории. Жанр баек. А "Хочу в Париж", что это? В любом случае, слог хорош... (более поздняя приписка автора: Нет, это всё же художественная литература. Сам-то я какие книги пишу!)

Весна 1997 года. Умирает бабушка Лиза. В её платяном «ждановском» шкафу, разбирая вещи, мы находим кучу старых, то есть советских, денег. Теперь они просто бумажки. Наверное, бабушка Лиза откладывала эти деньги себе на похороны.

После бабушкиной смерти освободилась её комната. Мебель из её комнаты распределяется по другим комнатам нашей квартиры. Жить в этой комнате некому, и я использую эту 16,5-метровую пустую комнату в качестве курилки, то есть курительной комнаты, поставив там старый телевизор, кресло, стол и несколько пепельниц. Как курилкой этой комнатой пользуюсь только я (мать курит либо на кухне, либо у себя в спальне, а Полина тогда ещё дома не курила, так как курила очень мало).

Теперь, когда бабушка Лиза умерла, встал вопрос о размене нашей пятикомнатной квартиры на Сапёрном. Напомню, что нас прописано пятеро в квартире: мои родители, сестра Полина, племянница Ульяна и я. Причём мой отец в последнее время в квартире не проживает. Нам всем ясно, что в результате будущего размена отец должен, наконец-то, обзавестись собственной жилплощадью, и я с Полиной должны разъехаться, а моя мама должна будет съехать жить либо со мной, либо с Полиной. С кем именно из нас – пока не загадывали. Ведь, живя отдельно или только с матерью, Полине с Улей легче будет найти мужчину-кормильца, то есть мужа для Полины, соответственно, и мне, живущему отдельно или только с матерью, легче будет решиться на новую женитьбу, да и для потенциальных своих невест я буду более привлекательным.

В 1997 году за нашу пятикомнатную 137-метровую квартиру на Сапёрном однажды предложили две отличные двухкомнатные квартиры. Здесь следует сказать о ситуации на рынке жилой недвижимости в Санкт-Петербурге в это время. Строили нового жилья тогда недостаточно. Со времён развала СССР мало строили. А люди потихоньку стали обзаводиться деньжатами. И им, естественно, хотелось жить лучше, то есть в том числе и в лучших условиях (по сравнению с прежними временами). Так что спрос на жильё в это время значительно превышал предложение. В том числе и на старые квартиры в центре города. Можно даже сказать не "в том числе", а "особенно" в центре в старых квартирах. Квартиры в центре брали все подряд, лишь бы в центре, и даже не очень важно, был или не был капитальный ремонт в доме. Лишь бы в центре. А если квартира к тому же большая по площади, то вообще замечательно.

Так вот, нам предложили две отличные двушки за нашу квартиру. Но отец, живший в это время у какой-то женщины, не дал согласия на этот вариант размена. Уточню, что, конечно же, когда я пишу размен, то эта операция проводится как купля-продажа жилплощади. То есть квартиры, участвующие в размене – приватизированы и имеют рыночную цену. Таким образом, люди, хозяева этих двушек, зная им цену, соглашались отдать их нам в обмен на нашу квартиру, то есть они так хотели жить в нашей квартире, настолько она им понравилась и устраивала их. А мы бы могли оставить одну хорошую двушку для матери, Полины и Ули, а другую хорошую двушку тут же (одновременно, то есть не заселяясь) разменять на две однокомнатные квартиры в хрущёвских домах: одну для отца, а другую для меня. Таким образом, отказываясь от этого варианта обмена, отец отказывался от перспективы получить однокомнатную квартиру-хрущёвку. Он считал, что следует подождать ещё какое-то время, и тогда за нашу квартиру будут давать ещё больше, типа, это закон рынка недвижимости. Напомню, что в этот момент на дворе стоял декабрь 1997 года.

Поскольку осенью этого года я месяца два сидел без работы, то сестре приходилось туго: слишком большая нагрузка на её маленькую зарплату, то есть слишком много едаков. А почему я так долго не устраивался – а потому, что по окончании предыдущей неквалифицированной работы я пытался найти работу по юридическому профилю, ведь я учился на тот момент уже всё-таки на пятом курсе. Но прошли те времена, когда брали на работу юристом студентов-недоучек, и мне пришлось опять устроиться на неквалифицированную работу. Какую, не хочу упоминать не только потому, что мне трудно вспомнить, а и потому, что это не имеет значения, ведь разнорабочий или подсобный рабочий – это не профессия.

Хорошо хоть, что у меня в это время была женщина. Подробностей про неё опять не пишу, потому что моя Книга не ПРО ЭТО, и не типа "Окон" или "Спид-инфо", как я уже писал. Так вот, когда я "зависал" у этой женщины, она хоть кормила меня, и это хорошо. Но дома всё-таки я кормился чаще. И следует признаться, что питался я в это время как-то безвитаминно, и по этой причине (как я понял позже) у меня загнили дёсны...

* * * (Звёздочки ╧40)

Итак, в конце 1997 – начале 1998 года я не был для семьи кормильцем, и поэтому в это время как-то само собой внутри нашей семьи решилось, что мать в результате нашего разъезда поедет с Полиной (и Улей, естественно), а не со мной. Я же, согласно прогнозам отца, получу однокомнатную квартиру. Но нужна ли она мне? Приблизительно в это время я как-то по телевизору узнаю, что в Германии высшее образование бесплатное. Как для своих, то есть немцев, так и для иностранцев. Только там стипендий не платят и бесплатных студенческих общежитий не предоставляют. Услышав эту информацию, я тут же решаю, что я обязательно должен получить в качестве второго высшего образования экономическое образование в Германии после получения диплома юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, то есть я тут же решаю, что это именно то, что мне нужно для реализации моего плана достижения в жизни успеха через участие в процессах экономического сотрудничества между Россией и Германией. И я сам для себя решил, что я не хочу оказаться в однокомнатной квартире и, устроившись на работу юристом в какую-нибудь несолидную организацию или вообще не устроившись по юридической специальности, всю жизнь прожить в ней. В это время я уже знал ситуацию на рынке труда с юристами, что их готовят слишком много, и что мне без опыта трудно будет сейчас устроиться, то есть я осознал, что я ошибся в своих расчётах, но осознал также, что нельзя допускать, чтобы мои годы учёбы в университете прошли зря (я и так много лет потратил зря в Макаровке, "Холодильнике", армии), то есть нельзя разбазаривать мои накопленные знания. Итого, для меня согласиться на житьё в однокомнатной квартире означает отказ от будущего. Но я же чувствую в себе силы и способности. И я решаю на свою долю от продажи-размена нашей пятикомнатной квартиры взять самую что ни на есть дешёвую комнату (лишь бы была) плюс доплату. И на эти деньги-доплату организовать себе житьё-бытьё в Германии на первых порах, когда приступлю к учёбе там. Зато получив экономическое образование в Германии, приплюсованное к родному юридическому, я смог бы устроиться без проблем в солидную организацию на топ-менеджерские должности. И не обязательно в Петербурге, а весьма вероятно, что в куда более денежном месте. И к чему тогда держаться за однокомнатную квартиру? Так я рассуждал. И считал для себя поездку на учёбу в Германию делом решённым. Но пока о своём решении я никому не говорил – рано ещё.

В Таврическом саду относительно недавно среди берёз поставлен белый памятник Сергею Есенину. Он сидит. Однажды в декабре 1997 года, когда стояла хорошая погода и снег лепился, мы пошли с Улей в Таврик к памятнику. Я взял из дома коробку красок гуашь и широкие кисточки. И рядом с белым каменным Есениным слепил из снега почти такого же большого снежного Есенина, точь-в-точь как памятник. И раскрасил его красками. Жёлтой краской волосы, голубой – глаза и полоски на его брюках, красной – нос и кленовый лист в руке, а галстук-бабочку в разноцветный горошек. После того, как я слепил Есенина, подморозило, и поэтому Есенин простоял довольно долгое время. Его было видно издалека, и ни у кого не поднималась рука его разрушить.

* * * (Звёздочки ╧41)

Май 1998 года. Я ходил к зубному врачу в бесплатную, то есть районную, поликлинику по поводу в очередной раз загнившей десны. Хирург делает мне надрез на ней и выпускает гной наружу. Конечно же, эта операция делается под действием местного наркоза или анестезии – не знаю, в чём разница, потому что не врач. Когда всё сделано, врач говорит мне, чтоб я сразу домой не уходил, а посидел в коридоре на диванчике. И вот я сижу, и со мной начинается трясучка: меня начинает всего трясти, как будто кто-то дёргает меня за невидимые ниточки, привязанные к моим рукам и ногам. Врач, выйдя из кабинета в коридор, замечает меня, трясущегося, и забирает меня вновь в кабинет, где укладывает меня на топчанчике. Я не могу спокойно лежать и дрыгаюсь, как живая рыба на разогретой сковородке...

Июнь 1998 года. Чемпионат мира по футболу во Франции. Я смотрю его весь по цветному телевизору в комнате-курилке. Уля от нечего делать подсаживается ко мне и, заинтересовавшись, смотрит со мной всю игру Англия-Аргентина. Почему-то она выбрала аргентинцев и болеет за них всю игру. То есть сидит со мной почти два часа! Это в её-то 5 лет! И игру Аргентина-Ямайка 5:0, про которую будет сложена хорошая песня в стиле ямайкского регги, я смотрел в прямом эфире. А работаю я в это время на лесопилке. Пилю. А с зарплатой обманули. Задержка. До августа. Ох уж эти обманщики-предприниматели!..

* * * (Звёздочки ╧42)

Летом 1998 года я снова ходил к зубному врачу в ту же районную, поликлинику. И снова по поводу загнившей десны. Состояние полости моего рта было такое, что когда я открыл рот, и хирург заглянул внутрь, то он пошутил:

– Ещё не умер?!

Чёрный такой врачебный юмор. Типа, состояние моей челюсти ужасное настолько, что несовместимо с жизнью...

А вообще, я так часто ходил к зубным хирургам, что встретившись случайно на улице, мы друг с другом здоровались как знакомые люди.

* * * (Звёздочки ╧43)

Я много куда пытался устроиться на работу весной-летом 1998 года. На "умную" работу меня не брали, потому что я был без опыта работы, или потому что я изучал немецкий, а не английский язык, или потому что я был компьютерно-безграмотен (моя школьная пора пришлась на докомпьютерную эру, и предыдущие работы были все сплошь "тупые", и, таким образом, не связанные с компьютерами, а в университете изучение компьютерной грамоты ещё не было введено в качестве обязательного предмета), а возможно ещё и потому меня не брали, что я не впечатлял своих потенциальных работодателей своим внешним видом, ведь, как известно, встречают по одёжке, а с одеждой представительного вида у меня была проблема – ну никак мне не удавалось отложить и скопить деньги на костюм: всё отдавал матери, то есть всё уходило на еду и на квартплату со светом и телефоном...

А на "тупые" работы мне невозможно было устроиться, потому что либо не находились совместимые по времени с учёбой по вечерам, либо по причине отсутствия у меня должной физической формы (а откуда ей взяться, если я со школьных лет не доедал, и особенно в последнее время), либо из разговоров со мной на собеседованиях работодателям становилось ясно, что я временная "птичка", и "улечу", то есть уволюсь как только получу университетский диплом, а какому работодателю понравится, что работник не склонен работать годами на его предприятии? (нет, я не сознавался, что я временная "птичка" – меня выдавала моя русская речь, то, как именно я говорю по-русски; также работодателей пугала моя учёность, то есть то обстоятельство, что меня не проведёшь и на шею мне не сядешь – я ведь этого не допущу, как думали они, и уволюсь. Я же хотел работать (деньги-то очень нужны), и понял, что работодателям "тупых" работ лучше не говорить о своей учёбе в университете, тогда они не будут меня бояться. А ещё я не мог устроиться на многие "тупые" работы, потому что по закону требовалось пройти сначала медкомиссию на определение моей профпригодности, а за эту медкомиссию требовалось платить. И для получения санкнижки для многих работ требовались время для прохождения медкомиссии и деньги на оплату её работы. А где денег-то взять, если я на нуле? Глупость какая-то с этими медкомиссиями и санкнижками. И занять денег-то негде, ведь меняя школы, вузы и "тупые" работы, я друзьями, способными поддержать рублём в трудную минуту, не обзавёлся, и с родственниками-Павловыми мы не контактировали уже много лет. По причинам описанных трудностей в поисках работы я согласен был практически на любую работу, даже малооплачиваемую, лишь бы взяли, а то больше сидеть без работы и без денег смерти подобно.

ДСК ╧3. То есть домостроительный комбинат в Автово. На нём задержка выплаты зарплаты всего на месяц. То есть мне надо всего-то проработать-продержаться не месяц до зарплаты, а два. То есть жить на Полинину зарплату это время. Меня согласны взять на работу арматурщиком. Но опять-таки я должен пройти медкомиссию. Отец, не живя на Сапёрном, иногда звонит и интересуется, как идут дела. Узнав, что мы дошли до крайности по причине невозможности мне устроиться на работу и о ДСК ╧3 с медкомиссией для него, мой отец выделяет мне необходимые деньги на её прохождение мной. И я прохожу эту комиссию.

С начала августа 1998 года я взят на работу с испытательным сроком в два месяца. 19 августа 1998 года в стране происходит дефолт, но нашей семьи он особо не касается, потому что у нас нет денег. Проходят два месяца испытательного срока, и поскольку я трудился на совесть, то руководство ДСК не может не принять меня на работу. По закону, наверное, и потому что им действительно нужен арматурщик, ведь заказ построить дом несмотря на дефолт никто не отменял. Со мной заключается трудовой договор сроком на один год. Мне говорят, что это практика ДСК в последнее время такая заключать договора только на год. А через год со мной либо продлят договор, либо нет. Пока что мне всё равно: главное, что я сейчас работаю.

Я стал получать зарплату что-то чуть более пяти тысяч рублей (напомню: это сразу после дефолта). И я рад, что получаю столько. Теперь снова настала пора мне "тянуть" на себе нашу семью, то есть я по-прежнему отдаю всю зарплату матери.

В чём же заключалась моя работа арматурщиком 3 разряда на ДСК ╧3 в Автово? Арматура – это железные прутья внутри бетона. Поэтому он и называется железобетон. Прутья эти между собой сварены (или сплетены проволокой) и образуют решётку – каркас внутри бетона, чтобы железобетонная плита не развалилась под воздействием нагрузки. Так вот, моя работа заключалась в нарезке специальным резаком арматурных палок определённой длины, той, каких размеров должна быть будущая железобетонная плита, внутри которой они будут находиться. Очень длинные прутья-заготовки лежали как макароны, и часто требовалось прикладывать усилие-надрыв, чтобы выдернуть очередные несколько арматурин из их массы, ведь арматура лежала с захлёстыванием концов одних прутьев на другие. Эта часть работы сравнима с рывком штангиста. А работали арматурщики попарно. Поэтому требовалась слаженность работы, так называемое чувство локтя напарника, чтобы выдёргивать пучок арматуры двоим в разных местах одновременно – иначе он не выдёргивается. И ещё. Существовала опасность, что при выдёргивании пучка арматура вдруг покажет нóров – её концы неожиданно выскочат и могут ударить арматурщика, так что требовалась небывалая концентрация внимания – готовность отскочить от строптивой арматуры. Вторая часть моей работы арматурщиком – это непосредственно резка арматуры. Или рубка. Пучок арматуры упирается в упор, установленный от резака на требуемом заданием расстоянии, и направляется рукой в зону резания (рубки). Здесь надо быть внимательным, чтобы не подставить пальцы под резак или не прищемить их; только и думай, что о пальцах, а они так и просятся под резак. Целую рабочую смену думать о пальцах и о хлёстких концах арматуры, то есть о собственной безопасности! – это не менее тяжело, чем тягание-выдёргивание прутьев. Всю рабочую смену у меня под носом висела капелька пота: смахивать её бесполезно – всё равно она набегает вновь. Работал я то с одним напарником-азербайджанцем, то с другим. И этот второй был "пофигистом", то есть он не думал ни о собственной безопасности, ни о моей. С ним мне было особенно тяжело работать, так как приходилось думать-предусматривать каждое его движение для собственной безопасности. Можно даже сказать, что с этим "пофигистом" невозможно было работать вместе. Но мне приходилось. Иначе нельзя. Ведь у меня есть мать, сестра и племянница, и их надо кормить. На мои замечания начальству арматурного цеха, что так работать нельзя, начальство мне отвечало, что коли назвался груздем, то полезай в короб, то есть или иди и работай с этим напарником, или увольняйся.

А вставал по утрам я на эту работу ни свет, ни заря аж в полшестого утра. Хорошо хоть, что мне не надо было делать пересадку в метро, и оно ещё малолюдное в шесть часов, так что можно в метро легко найти сидячее место и подремать. На работе надо было быть к семи утра. Зато в три часа дня уже свободен.

* * * (Звёздочки ╧44)

В сентябре 1998 года я пошёл учиться на шестой курс. Какой шестой курс?, спросят некоторые. Поясняю. На вечернем отделении юридического факультета учатся четыре раза в неделю (ПН, ВТ, ЧТ, ПТ) с 19.00 до 21.30, то есть меньше, чем на дневном, и поэтому, чтобы преподать все юридические дисциплины, требуется не пять лет, как учат на дневном отделении, а пять с половиной, то есть шестой курс короткий: есть только зимняя сессия, после сдачи экзаменов в которую студенты-вечерники пишут всю весну дипломную работу.

Итак, я с сентября 1998 года стал совмещать работу арматурщиком с учёбой в университете. В обеденный перерыв быстро перекусив взятыми из дома бутербродами (на столовую у меня не было денег, и я ел прямо в раздевалке), я забирался на верх шкафчиков, которые стояли рядами глухими сторонами друг к другу, то есть по ширине моё лежачее место составляло две глубины шкафчиков, и спал полчаса, отключаясь. А забирался я наверх с помощью приставной лестницы, которую я сделал из арматуры сам: нарезал-нарубил и сварил её точечной сваркой, всё сам. Мытьё в душе по окончании рабочей смены обязательно при такой работе. Так что в три часа дня я уходил с ДСК взбодрённый-освежённый душем. Придя с работы домой я успевал поспать полтора часа и в 6 часов вечера, то есть за час до занятий, я выходил из дома в университет на занятия, после которых возвращался домой в одиннадцатом часу вечера. При таком режиме работы-учёбы почитать учебную литературу мне удавалось только по выходным, а книги для написания дипломной работы взять было некогда. Таким образом, её написание я "задвинул" до весны, то есть до той поры, когда у меня уже не будет занятий по вечерам в университете.

Декабрь. Вот стою я в коридоре перед кафедрой гражданского права и читаю вывешенные на стенде темы дипломных работ. Прочитал весь список. Какую выбрать? Вот лёгкие темы. Нет, это не для меня. Я ведь ещё не работаю по юридическому профилю и не имею юридического стажа-опыта. Так что, спроси меня мой будущий потенциальный работодатель о моей специализации (а на юридическом факультете она равнозначна теме выбранной дипломной работы), то мне и блеснуть будет нечем. Не скажешь ведь ему, что выбирал тему полегче, лишь бы написать дипломную работу. Это Эдик Сипатов (мой однокурсник), уже работающий юристом, может позволить себе написать диплом-отписку: ему ведь не надо никуда устраиваться на работу – он и так уже работает им уже сколько лет. Он выбрал совсем неактуальную тему вообще по истории права. Нет, у меня положение совсем не такое, как у Эдика. О! вот интересные темы по коммерческому праву, выбрав одну из которых, можно надеяться на получение работы (коммерческое право как производное от гражданского объединено с ним одной кафедрой). Я выбрал одну (столько лет прошло, что не помню абсолютно про что). Прочитал рядом указанную фамилию научного руководителя дипломных работ по этой теме: Босфоров. Босфоров так Босфоров. Наверное, он где-то ещё работает помимо университета, являясь специалистом по данной теме. Я так подумал. И зашёл на кафедру, чтобы там отметили, какую тему дипломной работы я выбрал. Нет, сложности предстоящей работы я не боялся: я ведь умею писать курсовые и научился работать с книгой. Да, да, я уверенно заявляю, что теперь я умею работать с книгой, научился. А недостающую юридическую практику по теме дипломной работы я возьму у научного руководителя. Думал я. Ведь он, как специалист по данной теме, обладает практическим опытом, и как назначенный кафедрой научный руководитель должен, просто обязан, поделиться со мной своим знанием.