Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 89 страниц)

В начале июня, ожидая вызова в суд со дня на день, и когда потеплело, я стал воплощаться в ангела реже, большей частью по ночам, и часто фланировал до утра. Пребывая в хорошем настроении, я мог взять да и задудеть в свои две свистульки с аксельбанта в каком-нибудь месте с хорошей акустикой типа: под аркой Главного штаба, во дворах Капеллы или в подземном переходе у Гостиного двора и посреди Дворцовой площади у Александровской колонны. Эффект от дудения в этих местах потрясающий.

Вам, наверное, будет интересно узнать, останавливала ли меня мелицыя. Меня в таком виде. Да, останавливала. Пару раз. Первый раз проверили паспорт без каких-либо заморочек, потому что мы с нарядом мелицыи встретились лицом. Во второй же раз я шёл, обгоняя наряд. И вот, мелецыанэры увидели мою спину с каской впереди себя, то есть я их обогнал. Я соглашусь, что вид у ангела сзади привлекательный: одна моя каска чего стоит. Но я же ничего не нарушал, чтобы меня останавливать. Ишь, выдумали: проверку документов! Итак, я обгоняю наряд мелицыи. Завидев меня такого, мелецыанэры в спину мне приказным тоном громко произносят:

– Уважаемый! Стойте!

На что я, поняв, что это, несомненно, обращаются ко мне, бросаю слова, повернув в сторону голову:

– Я не уважаемый!-я так ответил, потому что, по моему мнению, так обращаются только к тем, кого не уважают. Обращающиеся не уважают.

А мой шаг быстрее, чем у наряда мелицыи, поэтому я удаляюсь после своих слов от наряда всё дальше вперёд. Тогда менты обращаются ко мне, к моей спине, ещё громче и резче:

– Мужчина! Остановитесь!

– Я не мужчина! – парировал я, ведь какой же я мужчина, если я в данный момент ангел во плоти, то есть бесполый. И с женщинами сейчас я в постелях не общаюсь – ну какой же я тогда мужчина в данный период?! Ну, точно: ангел, а не мужчина!

Я ушёл вперёд от наряда ещё дальше. Поэтому менты вынуждены уже орать мне в спину:

– Гражданин! Стойте!

– Я не гражданин! – без задержки ответил я, считая себя выпавшим из общества. Ну какой же я гражданин, если на выборы я не хожу (не ездить же мне в Лен. область, где я прописался в какой-то деревне!), не работаю, налогов не плачу, в поликлиниках, в том числе зубных, не лечусь. Нет, я точно не гражданин!

И тогда, после третьего моего игнорирования приказа мелецыанэров мне остановиться, они бросились догонять меня, зашли чуть вперёд меня, развернулись и дружно схватили за руки: один мент за одну руку, другой-за другую.

– Что такое? – невозмутимо спрашиваю ментов я, захваченный ими с обеих сторон.

– Ваши документы! – произносят они.

– А в чём дело?! – вопрошая-недоумевая, я достаю из внутреннего кармана бушлата свой паспорт и передаю его ментам.

Они осмотрели мой документ, удостоверились в моей личности и отпустили меня без извинений за своё вмешательство в моё фланирование.

Я встречаюсь с Анатолием Холоденко. В разговоре с ним он предлагает мне устроиться на работу в Максимилиановскую больницу, расположенную недалеко от места моего обитания на Вознесенском проспекте (вспомню здесь, что в Максимилиановскую поликлинику я заходил очень часто, чтобы побриться или помыть ботинки в туалете). Устроиться дворником или санитаром. Я выражаю Анатолию скепсис относительно своего трудоустройства туда и на такую работу. Но я ему уступаю, ставя условие, что я пойду устраиваться на работу в костюме ангела (обещаю только на время снять и уложить в полиэтиленовый мешок каску и кепку с париком), а говорить за меня и обо мне пусть говорит он, Анатолий. Санитаром меня не взяли, потому что для работы на этой должности нужно заслужить доверие (в больнице были случаи, когда санитары воровали у больных вещи типа часов), а вот дворником меня согласны взять. Прямо с сего дня. То есть я могу приступить к работе после обеда. И у меня берут трудовую книжку, которая, действительно, особо своим содержанием не впечатляет: в ней отражены большие интервалы, когда я не работаю по трудовой, либо всё какие-то неквалифицированные работы. Итак, в отделе кадров больницы мне говорят, что я могу приступить к работе прямо сейчас. Но я голодный, и обедать мне не чем и не на что,-вынужден сознаться я. Тогда кадровицы (женщины в отделе кадров) дают мне пару пакетиков супа, заливаемого кипятком. Я иду к завхозу, который будет моим начальником. Он говорит, что к работе я могу приступить после обеденного перерыва, и мне на обед к двум пакетикам супа добавляет батон. Дав мне кипятка, чтобы я растворил супы в кастрюльке, которую мне дали на больничной кухне, он предлагает мне поесть во дворе больницы на скамейке. Супы были разных наименований, но я их засыпал вместе.

И вот я сижу на скамейке в больничном дворе с кастрюлькой и батоном в ангельском наряде в надетой после общения с завхозом кепке с париком и ем свой обед. Ко мне подсаживается парень приблизительно моего возраста и начинает восхищаться моим внешним видом, к чему я в общем-то привык:

– Супер! Приятного аппетита!

– Спасибо, – ответил я.

– Можно, я присяду рядом?

– Пожалуйста, – отвечаю я.

– Прикольно выглядишь!

– Я знаю.

– А чего ты здесь делаешь?

– Устроился сегодня на работу сюда.

– Кем, если не секрет?

– Дворником.

– А я друга пришёл навестить в больнице.

Я молчу и ем.

– А кто ты?

– Я – ангел! Не видно разве?

– Да нет, почему? Видно! А зовут тебя как, ангел? Меня Сергей.

– Алексей, – отвечаю я и прихлёбываю суп через край кастрюльки (ложки мне не дали).

Сергей достаёт сигареты и спрашивает меня, протягивая мне открытую пачку:

– Курить будешь, Лёха?

– Почему бы и нет! – и я беру из протянутой мне пачки одну сигарету.

Закурили-задымили. Я курю и молчу. Он тоже. Покурив, я отхлёбываю ещё супа через край кастрюльки. Сергей нарушает молчание:

– Нет, в самом деле, ангел, ты потрясающе выглядишь! Да ещё с кастрюлей!..

Ещё не закончилось время обеденного перерыва, как мимо меня проходящий завхоз говорит мне:

– Вообще-то знаешь что? Иди-ка ты сейчас домой, и приходи на работу завтра с утра.

Я встаю со скамейки, не дохлебав супа и не доев батона, и надеваю за спину каску.

– Каска! Ты меня добиваешь ею! Ха-ха-ха! – и отсмеявшись, Сергей добавляет: – Послушай, ангел, давай обменяемся номерами телефонов!

– ...? – я вопросительно посмотрел на Сергея, не успев спросить "Зачем?". Сергей опередил меня:

– Повеселимся там, пива там попьём.

– А мне весело и так, и пива я сам могу попить.

– Нет, ты меня не понимаешь, ангел! Ты такой классный, ангел, что я хочу быть с тобой знаком.

– У меня нет домашнего, – говорю я ему. – Вот мой мобильный: 8-960-VVV-VV-VV.

– А у меня нет мобильного, даю домашний: VVV-VV-VV.

Загоняя номер Сергея в память своей "Нокии", я подумал, что это несколько странно, что, когда даже у меня, бомжа, есть мобильник, не говоря про детей, у него его нет. Это в 2006-ом-то году! Даже подозрительно. Но вслух я никак не отреагировал на эту странность.

– Так, может, всё-таки по пивку, прежде чем разбежаться?-спросил Сергей.

– Нет, – отрезал я.

– Ну ладно, ангел! Если что, звони.

– Ну и ты, если что, – повторил я в духе Сергея – Пока!

– А ты куда сейчас пойдёшь? В какую сторону?

– Нет, я пойду один, куда бы я ни шёл, – ответил я, уже придумав эпатажный ход: я пойду в Александровский сад с кастрюлькой, буду из неё отхлёбывать через край суп, на вид бурду, и кормить булкой голубей. А спутников типа Сергея мне не нужно! Ведь он общением со мной будет только мешать мне эпатировать публику. – Пока!

И я ушёл с больничного двора на улицу один. Попрошу запомнить эту мою встречу с Сергеем: она будет иметь последствия. В Александровском саду, ставя кастрюльку на песок посреди центральной дорожки, я покормил голубей булкой, разбрасывая её то слева, то справа, и голуби перебегали-перелетали слева направо и обратно. Затем я пошёл на Набережную к себе наверх. Мне хотелось спать, так как вчера я очень поздно кормился, а сегодня рано встал. Поспав, я почитал "Парфюмера". Поздно вечером опять вышел кормиться в Александровский сад и окрестности. А утром следующего дня, когда мне надо было идти на работу, я проспал. Нет, я проснулся от звука будильника-мобильника, но спросонья всё-таки умудрился здраво подумать: "Ну какой я дворник? Я не хочу быть дворником! Скоро у меня и так всё изменится. Или благодаря суду, или через поездку в Германию, или через Книгу обо мне..." И я продолжил спать. Через пару дней я сообщил Анатолию Холоденко, что его идея стать мне дворником – плохая идея, и я не вышел на работу в больницу.

Числа девятого июня я встречаюсь с профессиональным фотографом Романом Волковым, с которым я познакомился в Коневском монастыре, и он проводит настоящую фотосессию со мной, воплотившимся ангелом. Роман! Я обращаюсь к тебе. Твои фотографии нужны для второго издания моей Книги: читающий Народ должен видеть меня, ангела «Морского крота» во всей красе! Скинь мне фотографии на мой электронный почтовый ящик: [email protected].

Ещё через день, числа десятого июня, мне звонит Александр Иванов. Тот, с кем я встретился в книжном магазине «Буквоед», и который навёл меня на знакомство с Анатолием Холоденко. По телефону Александр Иванов спрашивает меня, как я отнесусь к тому, чтобы меня поселить то ли в санаторий, то ли в дом отдыха, или в пансионат какой-то, устроив меня на должность опять-таки дворника – и там у меня будет готовая еда и свободное время, чтобы я писал свою Книгу – лишь бы писал и не тратил время зря. Я дал согласие, потому что Книгу, действительно, надо было писать.

Зная, что ко мне скоро приедет НТВ снимать про меня телепередачу, я сходил на своё последнее место работы – в ресторан на Невском к шеф-повару Андрею, первым высоко оценившему мой костюм «Морского крота». Я объяснил ему, что мне для телесъёмок нужна бутылка из-под дорогого алкоголя, чтобы она смотрелась в кадре ярким пятном на фоне моего в общем-то тёмного наряда. Так вот, хохотун-Андрей принёс мне не пустую бутылку из-под дорогого алкоголя, а почти полную: ядовито зелёного мятного голландского ликёра. я и мечтать не мог о лучшем подарке от Андрея.

А межу тем уже были во всю белые ночи. И любящий выпить и погулять народ использовал этот световой бонус – дополнительное светлое время по полной программе – до утра. До позднего утра. Ибо понять, где кончается ночь, и начинается утро, было невозможно. На Адмиралтейской набережной нашёл две недопитые бутылки вина. Одна из них – французское бордо, вторая – похожее на бордо испанское вино. В каждой из бутылок красного вина было много – по полбутылки. Отхлебнув и того, и другого, и сделав вывод, что вина очень похожи друг на друга, я долил испанское в бордо. Получилась одна полная бутылка красного вина. Меланж. Я подумал, что, найдись это вино чуть раньше, то мне бы не пришлось идти в ресторан за бутылкой к шеф-повару Андрею.

Далее в одну из моих прогулок ранним утром на Невском я прошу водителей поливочных машин, едущих по проезжей части, но брызгающих на тротуары, не сбавлять напора воды, чтобы меня не забрызгать: «Давайте, брызгайте, брызгайте!» – показываю я водителю поливочной машины руками. Мне полезно освежиться, умыть лицо и помыть запылённые ботинки в струях воды. А далее происходит моя встреча с девушкой, описанная мной в начале моей Книги. Я был в хорошем настроении, но ей тайну своего будущего и про Книгу говорить не стал: не было возможности-так бурно она отреагировала на явление ей ангела, меня, – да и зачем ей пудрить мозги? – так я решил, удаляясь от неё с Аничкова моста в сторону площади Восстания.

В другой раз ночью я нашёл «городской» батон без горбушки, а так почти целый, зачем-то насаженный на две длинные пластмассовые палочки от рекламных флажков (проткнут вдоль батона как эскимо на палочке), так что снизу можно было удобно держаться за две палочки как за ножку. А сверху, там, где не было горбушки, палочки торчали всего на 5 сантиметров. Так вот, я заложил между верхними кончиками палочек беломорину, то есть над батоном, а держался рукой под ним. И так курил, поднося батон к себе и удаляя от себя. А в левой руке в ту прогулку я носил бутылку с зелёным ликёром, поливал им сверху булку и ел её, пропитанную вкусом сладкой мяты. На Дворцовой площади люди меня спрашивали, вкусно ли? И я давал им попробовать эту мятную сладость. А потом я пришёл на Адмиралтейскую набережную, просто Набережную, к спуску к невской воде со львами у Дворцового моста, заметил там плавающую утку и стал кормить её этим «городским» батоном, политым сверху зелёным мятным ликёром. Прохожим казалось, что я кормлю утку этой зеленью, я же отщипывал кусочки булки не сверху и не с того бока, что обращён к прохожим, где на батоне была буйная ядовитая по цвету зелень, а с другого бока, невидимого прохожим, где батон был чист от ликёра.

Однажды в июне я днём поехал в костюме ангела на метро, в первый и последний раз, на «Академическую», чтобы забрать своё тряпьё из гаража на улице Софьи Ковалевской, где я жил в рабстве (не могу написать, что в добровольном). Мне было ценно не само тряпьё, а хороший чемодан, мягкий, красный, в клеточку, складывающийся, в котором тряпьё хранилось в гараже. Начальник гаража Зайцев выставил мне чемодан через порог, не пуская меня внутрь служебного помещения. А в сумке у меня были найденные накануне пассатижи. И по дороге к себе на Набережную я выхожу с чемоданом на «Площади Восстания», чтобы пройтись с ним по Невскому до Адмиралтейства. Чемодан у меня в левой руке. А правой я догадался держать пассатижами беломорину. Так я курил, поднося зажатую между губок пассатижей беломорину к губам. Кто-то из прохожих выкрикнул:

– Куда идёшь?

– На войну, – без задержки ответил я, вспомнив, как в армии носились с тревожными чемоданами офицеры во время сборов по тревоге.

Люди расступались, завидев меня такого с чемоданом и пассатижами с беломориной. Я понял, что для поддержания эпатажа по ходу моего движения до Адмиралтейства мне нужно постоянно курить таким образом, посредством пассатижей. Но "Беломор" в моей почти пустой пачке быстро закончился-при подходе к Литейному. Я уж было подумал, что не свернуть ли мне на него, чтобы купить сигарет, ведь больше я не выйду с чемоданом гулять на Невский. И только приняв решение свернуть, я нахожу перед собой прямо на тротуаре Невского проспекта пачку длинных, тонких, лёгких, дорогих, так называемых дамских, сигарет. Так что сворачивать с Невского, на котором на этом участке сигарет не продаётся, на Литейный мне не пришлось.

– Ну ты зажигаешь! – неслось мне вслед.

Ну, не Бог ли послал мне эти сигареты, чтобы я шёл прямо, никуда не сворачивая?!

Вечером 10 июня Матвей сообщает мне, что скоро дворники в ближайшей округе пойдут проверять чердаки и подвалы в связи с предстоящим на днях саммитом (встречей в верхах) в Петербурге в целях повышения безопасности и удаления нежелательных элементов.

– Так что, думай, – заключил он.

И я подумал. Заранее, то есть за несколько дней, я не хочу спускаться в квартиру тёти Надины. И мне ведь надо и вещи свои, в том числе лежанку, куда-то деть. А куда их класть у тёти Надины? Только в кладовку, которая мала и которой часто пользуются, да под лестницу (в квартире тёти Надины кухня находится на возвышении. Поэтому 11 июня я захожу к тёте Надине и открываю ей тайну, что я давно, вот уже 3 месяца, как живу в её доме на лестничной площадке выше последнего этажа. Тётя Надина не удивилась и отнеслась к моей новости спокойно. Для чего я ей открылся? Для того, чтобы через несколько дней, когда придёт дворник, у него на глазах взять все свои вещи и перебраться с вещами в квартиру на первом этаже – к тёте Надине, то есть как можно позже, чтобы уменьшить по времени нахождение моих вещей в квартире на Набережной.

А пока наступает 12 июня 2006 года. Вообще-то это день провозглашения Россией собственного суверенитета, который является выходным-праздничным. В этот день я кормился как обычно на Сенной и на Садовой (на Садовой там, где торгуют шавермой). Я был одет в пиджак, подаренный мне Ниной из церковной лавки на Московском вокзале. Но я же «Морской крот». А атрибутом крота, по-моему, являются тёмные очки. Поэтому на мне их много-трое, ведь, как говорится, Бог любит троицу: двое на нагрудном кармане пиджака, третьи – посреди груди вставлены дужкой в рубашку. И вот я возвращаюсь на Сенную, идя по Садовой от места торговли шавермой. Гляжу: на переполненной урне сверху аккуратно лежат ещё одни очки с раздвинутыми дужками. Везёт мне на находку тёмных очков! Я быстро понимаю, почему были выброшены эти, вернее, аккуратно водружены на кучу мусора: у них разболталось, то есть стало подвижным, одно стекло вследствие выпадения одного винтика. Но мне-то не нужно носить очки на носу – мне они нужны до кучи. Или не нужны, ведь у меня уже есть трое очков? Но пока я перевесил другие очки на нагрудный карман пиджака, и их там стало трое, а новую находку повесил на грудь за рубашку. Покружив по площади и наевшись, я двинул в сторону Набережной. Сейчас бы попить, – подумал я. И не успел я далеко отойти от Сенной, а именно, когда я только подходил к каналу Грибоедова, мне звонит Роман Герасимов и приглашает меня попить пива. Вот заботливый! И джинсы мне подарил, и к своей тёте на обед свозил, и на мой мобильный деньги положил, и ксерокопии моего иска в гражданский суд сделал – всё это он, Роман Михайлович Герасимов. А зовёт он меня пить пиво на Васильевский остров. Мы встречаемся с ним на углу пятой линии и Малого проспекта. Пиво Роман покупает на вынос в каком-то кабачке на вынос дорогое, которое я не пробовал, но оказавшееся хорошим. На мой вкус. Пить мы решили на улице на скамейке. Посидели-попили. Надоело сидеть, встали.

Мы с Романом, выпивающие, оба прилично одеты. А говорим мы с ним вот о чём. О самодержавии во главе со мной и о престолонаследии, ну и о будущей царице-императрице. Об этом я думал всё последе время. И мне необходимо было кому-либо умному выговориться. Роман Герасимов не спорил со мной и в основном соглашался с тем, что я говорю. Я сказал, что не знаю, про что будет мой первый указ как самодержца, но знаю, о чём будет мой первый закон – о престолонаследии. Согласно ему, мне, когда я умру, будет наследовать моя супруга-царица. При моей жизни она будет называться царицей. И только после моей смерти она станет императрицей, то есть повелительницей. Почему она, а не наши с ней дети? А потому, что какими бы подросшими или взрослыми ни были наши с ней дети, они всё равно ещё будут молоды и будут иметь меньше опыта в государственном управлении, чем моя спутница жизни, царица, которая будет всегда присутствовать при моём указо– и законотворчестве, при выработке моей государственной политики. Таким образом она проникнется моим духом, духом моего правления, как никто другой, будет лучшим продолжателем начатых мной дел.. А дети, уже подростки или взрослые, будут и при ней, уже ставшей императрицей, учиться управлять и проникаться духом, уже моим и её.

И в это время, когда мы с Романом говорим о таких абстрактных понятиях как самодержавие, престолонаследие, дух правления и о моей будущей царице-императрице, к нам, пьющим пиво, подходит пара конкретных девиц и предлагает нам с ними познакомиться. Ы!!! Видно, наш приличный вид и дорогое пиво в руках рекомендовали нас с хорошей стороны. Нам с Романом, обсуждавшим высокие материи, в этот момент стало смешно, и мы засмеялись. Знали бы девицы, от какого разговора они нас отвлекли! Я не знал семейного положения Романа, вроде бы какое-то кольцо было у него на руке. Скорее всего женат. Так что ему не нужно было это уличное знакомство. Мне тоже, и не только потому, что в моём случае, в тот вечер это было бесперспективно, но и потому, что я уже не мог мысленно изменить своей будущей царице-императрице, а подошедшие девицы хоть и были очень красивы, но на её роль претендовать не могли: разве может будущий Самодержец Всероссийский познакомиться с будущей царицей-императрицей при таких обстоятельствах как эти, когда я не могу точно определить, что во мне больше всего понравилось этим девицам: не дорогой ли сорт пива в наших с Романом руках? Да и первое, то есть то, что я безденежный бомж, нормальной девушке, если я ей признаюсь в этом, точно не понравится, до такой степени не понравится, что она, как только узнает об этом, сразу разорвёт со мной отношения. Мне было горько осознавать, что, вот: я и с девушкой нормальной познакомиться не могу, оттого и смех мой был ядовитый. Роман Герасимов тоже мгновенно оценил комичность ситуации, а потому засмеялся не позднее меня. То есть мы очень дружно засмеялись, что было девушкам, судя по их лицам, совсем непонятно. Всхохотнув (от глагола хохотать), мы с Романом ответили девицам вежливым отказом. Уж не знаю, за кого приняли нас эти красавицы. Может, за голубых? Ведь они же были очень хороши, эти девицы! А мы им взяли и отказали! Мы расстались с Романом, когда было ещё совсем светло, а иначе и быть не могло – время белых ночей. Я пошёл к себе на Набережную по пятой линии. Перешёл Большой проспект. Иду к набережной Лейтенанта Шмидта. В какой-то момент я заметил, что мне навстречу идёт мужик, идёт и улыбается мне широкой улыбкой. Я на всякий случай повернул голову налево-направо и назад. Ошибки быть не может – он улыбается мне. Может, он меня с кем-то перепутал? Думает, что я его знакомый? А тем временем мы всё сближаемся на встречных курсах. За несколько шагов до нашей с ним встречи мужик протягивает вперёд правую руку. На уровне груди, то есть горизонтально. Мне это кажется странным, типа: непонятно, чего он хочет? Но идиотская улыбка на его лице меня сбивала с толку. Чуть было не упёршись в меня правой рукой, при нашей встрече незнакомец взял вдруг да снял с моей груди висевшие на ней давеча найденные тёмные очки и нацепил их себе на нос. То есть я иду, думаю о том, что эти мои очки лишние для меня, ангела, потому что с ними будет явный перебор, и в это время находится человек, которому они оказались на столько нужнее, что он идёт на гоп-стоп. Да, это ограбление! С меня сняли тёмные очки, произнося с улыбкой:

– Ой, как много очков! Мне эти так нужны! Ну, как они смотрятся на мне? Ты ведь мне их подаришь?

– Нет, отдайте мне их! – отвечаю я, думая, что странный какой-то грабитель, который зарится на ломаные очки. Хотя чего тут странного? Он берёт то, что легко взять. Без спросу легко взять. С помощью обманчивой улыбки. А ведь у меня на шнурке на шее свисает на грудь моя "Нокиа", но для её отбора мужику потребовалось бы применить ко мне физическую силу-не сам же я добровольно склоню голову, чтобы он снял шнурок с висящим на нём моим мобильником.

– Тогда , давай, я тебе дам за очки 5 рублей, и будет считаться, что я их у тебя купил.

Для справочки: в то время столько стоила пачка "Беломора".

– Нет! Мало, – произнёс я, вдруг получив надежду на то, что передо мной не грабитель, а просто наглый тип, шутник, и мне удастся взять с него хотя бы денег взамен очков. А что, деньги мне нужны! Рублей триста с мужика можно содрать, коли он так хочет их заиметь законным способом, то есть посредством купли-продажи. – Триста!-произношу я.

– Много хочешь! Всё. Ладно, мне с тобой, вижу, не договориться! Иди дальше, пока не получил! Всё! Я сказал: свободен!

Угроза состоялась. Ну не буду же я с ним драться из-за найденных ломаных не нужных мне очков из мусорного ведра! Тем более я вскормлённый объедками точно не боец с этим мужиком, явно, мясоедом. Да и невредимым мне надо быть в ближайшее время , ведь телесъёмка не за горами. Думая так, я заключил: лучше мне следует проследить за этим мужиком и попытаться сдать его милиции, шанс встречи с которой был повышен, учитывая что сегодня у ментов "усиление" (увеличение количества ментов на улицах Города в связи с праздничным днём). Поэтому я пошёл вроде бы своей дорогой, но на самом деле я косился и наблюдал, куда идёт мой грабитель, а также выискивал глазами наряд милиции. И не успел грабитель скрыться из моего поля зрения, как в него, поле зрение, попадает милицейская машина "Жигули" (Странно, что "Жигули", ведь на дворе XXI век!). Я радуюсь, что имею возможность поставить точку серии грабежей моего грабителя (а я уверен, что его артистический ход с улыбкой натренирован, что я не первый пострадавший от этого грабителя). Я, ощущающий себя ангелом, и в форме ╧2, то есть в пиджаке и с кучей очков, понимаю, что только я, единственный, кто не постеснялся взять ломаные очки с урны, и которому они были в общем-то не нужны, могу наказать грабителя посредством приманки в виде этих ни на что не годных, кроме как быть приманкой, очков! То есть действительно ангел, слуга Господа Бога, инструмент в его руках, не сам наказывающий за зло, а по Его воле. И как слуга Господа, – думаю я, – я приложу усилия, чтобы посадить этого грабителя за очки.

Менты, задержав мужика-грабителя, сажают меня в "Жигули" рядом с ним. Что мне очень неприятно. Нас отвозят в отделение мелыцыи. Там я составляю заявление о грабеже, в котором оцениваю свои очки в 300 рублей. Я представить себе не мог, сколько стоили такие очки, когда были новые, а также с трудом оценил их в их нынешнем состоянии. Ну не в ноль же рублей мне их оценивать? Ведь тогда что? Получится, что горе-грабитель мне никакого материального вреда не нанёс. И ведь тогда его не посадят. Но это же неправильно! Поэтому я назвал цифру с потолка – 300 рублей.

Я ушёл из отделения мелицыи и вернулся к себе на Набережную. Утром меня будит телефонный звонок моей "Нокии". На связи мелицыя.

– Если вы хотите посадить своего грабителя, вам следует сейчас же явиться к нам в отделение. Иначе мы его отпустим.

Мне это кажется удивительным. Разве я не правильно составил заявление? А если бы я сейчас был на работе, тогда что? – тоже бросать работу и спешить к ментам? Да даже если я сплю, то что это за ерунда – поднимать меня, не выспавшегося, из-за грабителя с постели?! Но я же ангел! А это значит, что я хочу предотвратить новые грабежи этим грабителем. А менты грозятся его отпустить! Нет, я этого не допущу! Я являюсь в отделение мелицыи. До линии Васильевского острова с большим порядковым номером, где находилось ментовское отделение, пришлось идти пешком, что было неприятно, особенно после давешнего возвращения оттуда. Я пришёл, и мне сказали ждать приёма следователем в коридоре. Жду. Долго жду. Что за неуважение? Сами разбудили-позвали, а принимать не принимают? Наконец приняли. Меня то ли допрашивают, то ли составляют заново заявление с моих слов – сейчас точно не помню. Спросили, кто я, каким родом деятельности занимаюсь? Ну, не скажу же я, что я бомж! Сказал, что в данный период я свободный писатель. Пишу Книгу. Спрашивают: о чём пишу? Отвечаю: о себе, о Родине, о Боге. В общем, я писатель-патриот, – заключаю я. Менты "пробивают" меня по своей компьютерной базе. И вот что удивительное оказывается. Оказывается, что, если верить этой базе, то я в день, когда менты меня забрали с Большого Казачьего переулка, где я спал под лестницей, совершил мелкое хулиганство. Я заявляю этим ментам, что это неправда, что: да, действительно, меня в этот день задерживала мелицыя, но меня отпустили без привлечения к ответственности, что: это менты таким образом улучшают показатели своей работы. Но мне всё равно было неприятно, что эти менты указывают мне на якобы совершённое мной мелкое хулиганство, за которое меня якобы те менты задерживали: один гад напортачил в статистике и электронной базе, другие ему верят. Узнав от меня, что я писатель_патриот, менты мне предлагают:

– Если вы истинный патриот, то давайте мы вас внедрим к скинхедам. А то, знаете ли, наш прошлый агент был раскрыт и убит. Соглашайтесь! Если вы истинный патриот, то должны быть противником скинхедов.

– Нет, спасибо, за доверие, но я противник таких методов работы, – вежливо отказался я, а сам подумал: – мне нельзя рисковать своей жизнью, ведь моё предназначение в другом: занять президентское кресло, а затем трон, так что рисковать крупными интересами Родины ради мелких мне нельзя. Мой масштаб другой. Также мне пришла мысль, что ведь и жилплощадь я мог бы получить, согласись я работать провокатором на ментов. Так что вот от чего я отказался сейчас – от комнаты, или даже от квартиры. По выходе своём от следователя я в обезьяннике заметил моего горе-грабителя. При виде меня он уже не улыбался...

Часть вторая

* * * (Звёздочки ╧70)

На следующий день, 14 июня, я решил днём никуда не уходить, а дождаться обхода дворника (разведка донесла, а именно, Матвей, что именно сегодня дворник пойдёт проверять чердаки и подвалы). Погода в этот день была жаркая, поэтому я на своей лежанке на лестнице выше последнего этажа лежал в одних трусах. И вот я слышу топот и разговоры поднимающихся людей. В квартире на последнем этаже залаяла собака. И вот, кого же я вижу! Не одного дворника, а целую бригаду дворников, или вернее, дворничих, в оранжевых жилетах. Наверное, они их одели, чтобы всем было понятно, что они дворники и находятся при исполнении своих обязанностей. И вот я вижу, как при виде меня у дворничих меняются лица. Следует немая сцена, длящаяся недолго, но она была ярко выражена. Дворничихи, видно, от неожиданной встречи со мной на несколько мгновений потеряли дар речи. После паузы и первого восклицания: "А это ещё что такое?" последовали мат, который я не могу привести в своей Книге, и оскорбления в мой адрес: "Ишь! Разлёгся тут Ёпэрэсэтэ!.." Для меня было неприятной неожиданностью, что пришёл не один дворник, а целая бригада. Я думал, что смогу договориться с одним дворником. Но бригада мне не дала слова сказать. Дворничихи дружно принялись сгребать в охапку мои вещи и понесли их вниз. На помойку, – подумал я. Я схватил сумку типа армейской планшетки, в которой был мой паспорт, бушлат, джинсы и кроссовки. На всё остальное мне не хватило рук. Быстро влез в джинсы и кроссовки и устремился вниз за дворничихами, нёсшими охапками мои вещи на помойку. Мне не повезло, ибо мусорный контейнер с четырьмя люками сверху оказался абсолютно пустым. Поэтому мои вещи из рук дворничих полетели на самое дно контейнера. Среди вещей каска, тёмные очки, кепка с париком, портянки ботинки, бутылки. В общем, я утрачивал необходимые для телесъёмок вещи, входящие в мой совершенный ангельский наряд. Я подбегаю к контейнеру. Дворничихи пытаются меня ударить своими мётлами, замахиваясь. Мне удаётся увернуться, но моя попытка предотвратить выброс моих ценных вещей в контейнер оказывается безуспешной. Вещи продолжают лететь в контейнер. Поэтому я не раздумывая залезаю в него, чтобы достать брошенные в него ценные вещи. Но разъярённая дворничиха с ненавистью ко мне бросает мне в ноги какие-то доски, лежащие рядом с контейнером. Я еле успеваю отпрыгнуть в этом люке, а то бы точно остался без ног, ведь доски были тяжёлые и большие. Я вылезаю из контейнера с криками: "Милиция! Милиция! Вызовите милицию!", боясь, что меня эти бабищи забьют мётлами, а вещи закидают откуда-то взявшимся в большом количестве досками и прочим строительным мусором. Я кричу и кричу на весь переулок. А дворничихи продолжают закидывать мои вещи всякой всячиной, причём не молча, а громко матерясь, считая, что делают правое дело. Подчеркну, что я в это время в бушлате. Приезжает наряд милиции на УАЗике. Менты видят меня в бушлате с крестами-нашивками. Я объясняю ментам, что я бомж, но в данный момент дворничихи лишают меня моих ценных вещей, выкинув их в мусорный контейнер и забросав их из вредности строительным мусором. Я требую у милиции утихомирить этих разъярённых бабищ и позволить мне вытащить мои вещи из мусорного контейнера. Менты спрашивают меня кто я, что я, откуда я? Я отвечаю, что я бедный родственник жильцов на первом этаже этого дома. Менты захотели убедиться в этом, и мы звоним в квартиру тёти Надины. Открывает моя кузина Настя. Она подтверждает своё родство со мной. Я оставляю свой бушлат в квартире и мы с ментами удаляемся на улицу. Они приказывают мне садиться в их УАЗик сзади в отсек для задержанных.