Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 89 страниц)

Вот с такими оговорками, то есть можно сказать, что только в принципе, меня устраивал поиск женщины на данном этапе моей жизни. Но эти размышления были лишь теоретическими, потому что в момент теоретизирования рядом со мной не было представительниц этого прекрасного женского пола, увидев которую по зову природы я забыл бы всю свою теорию и захотел бы быть с той, которую увижу рядом.

3 сентября я иду провожать Диму с Леной. Их автобус отправляется в Германию прямо от немецкого консульства. Денег на руках у Димы было в обрез, поэтому пару компакт-дисков с компьютерными программами я покупаю ему на свои (ведь где же там в Германии найти такие дешёвые, потому что пиратские, диски?). Подвозил от гаража Диму с Леной и их вещами его знакомый на машине. Вот смотрю я на отъезжающий автобус и думаю, что когда-то и я так уеду. Придёт ли кто меня провожать? Димин знакомый согласился довезти меня до гаража обратно. Так вот, именно он по дороге на улицу Софьи Ковалевской (именно там находился трёхэтажный дом ╧13А с подземным гаражом) снова озвучил с точностью эту фразу-совет:

– Нашёл бы ты какую-нибудь бабу!

Слова совета и их порядок были абсолютно теми же, что и высказанные накануне приятелем начальника гаража Зайцева. Мне было крайне неприятно слышать этот досужий совет второй день подряд, как будто человек наш измельчал, или это только меня окружает всё какая-то мелочь? Неужто большинство представителей мужского пола сегодня придерживаются этого правила – жить лишь бы с кем из фемин? А как же великие дела и любовь красавицы в качестве награды победителю?! Где они, созидатели земли Русской? Да, выросло целое поколение мужиков, которым не за что отдаваться красавицам. Мужчины не творят великих дел, и красавицы их не выбирают, и мужчины превращаются в мужиков, или же сразу из мальчиков в мужики, а мужику нужна баба. А не женщина. Какая нормальная женщина пойдёт с мужиком? Поэтому так много одиноких женщин, что свободных мужчин вокруг мало. А мужской пол без великих дел остаётся мужиками. А время сейчас нормальное, как всегда, и не надо серчать, что время сейчас не для появления героев! Герои ушли в подполье. Они ждут своего часа. И так же как одинокие женщины живут одни, не размениваясь на баб. Волна философствования нахлынула на меня не вдруг, а вызвана этим вполне конкретным "Нашёл-бы-ты-какую-нибудь-бабу!" Но завяжем с философией. Обратимся далее к фактам моей жизни, если не сказать, что жизнь проходит мимо меня стороной, пока я сижу в подполье, жаждя вырваться на свободу, чтобы созидать, или служить высшему идеалу. Любви. Равно Богу. Но о Боге я тогда ещё не сильно думал, в отличие от более поздних времён и теперешних. Но обо всём по порядку.

Рабство

Следующий день после отъезда Димы в Германию был суббота, 4 сентября. Начальник гаража Зайцев утром пришёл в гараж и сказал мне, что я сегодня свободен и могу идти погулять. У меня было хорошее настроение. От того, что нашлась хоть такая крыша, и я не оказался совсем на улице под открытым небом. Погода стояла хорошая, и я решил выбраться туда, куда давно хотел сходить, да всё некогда было (работал с немцем). Ещё живя у тёти Сони и варя как-то утром на кухне кашу, я услышал из радиоточки, которые продолжают слушать скорее всего только пенсионеры, об исторической выставке в Манеже, названной "Павел Первый". По радио была целая передача о нём и о выставке, посвящённой ему. И вот в свой первый день новой жизни, когда как гора с плеч исчезла нависшая было надо мной угроза бомжевания под открытым небом – так что было от чего быть настроению прекрасным – я отправился на эту выставку, предварительно решив прогуляться по Невскому, от площади Восстания до Адмиралтейства, ибо я никуда не спешил. Вечером после выставки я решил заехать в Купчино к тёте Соне за своими вещами, чтобы перевезти их в складном чемодане в гараж на Академку. На углу с Литейным я свернул направо и зашёл в филиал Дома книги. Там за 180 рублей купил книгу "Наполеон" поверхностного содержания, зато с прекрасными иллюстрациями на глянцевой бумаге финской печати. Или за 280. Что тоже реально для этой книги. Чемодан в сложенном виде и книгу в Манеже я сдал на хранение в гардероб. Билет на выставку стоил всего 50 рублей. И вот я на самой выставке. Ух ты! Количество экспонатов, принадлежащих эпохе бедного Павла, впечатляло. Кроме картин на выставке были представлены и исторические предметы, каким-либо образом относящиеся к Павлу Петровичу. На большом экране постоянно крутили документальные фильмы про него, его дворцы и замки и про Павловский парк. Я сел и посмотрел их, в том числе про мой любимый парк. И вдруг во время просмотра я обратил внимание на Неё. Трудно было не обратить, ведь Она вся светилась. И одежда на Ней была вся белая: белые брюки, блузка, жилетка, кроссовки. По ней было видно, что Она уверена в себе – и это меня привлекает. И я больше не мог сосредоточиться на документальном фильме. На таком интересном для меня фильме (слава Богу, что именно про Павловский парк я уже просмотрел!). Она пришла на выставку не одна, а с сыном, похожим на Неё пятнадцатилетним мальчиком. Я глаз не мог от Неё отвести – настолько прекрасной Она была. И навевала разные нескромные мысли на свой счёт. Я ничего не мог с собой поделать: я пожирал Её, смотрящую на экран, глазами и думал о том, как бы я хотел быть с Ней вместе, любить Её и быть любимым Ею, нежить Её и быть объектом Её нежности. Но ведь Она гораздо старше меня! Но в мыслях о Ней меня это обстоятельство нисколько не смущало. Равно как и то, что у Неё уже есть сын (а как же иначе в Её-то возрасте!). Но мной читалось – да, да, именно читалось: я читал, глядя на Неё – что она одинокая, независимая ни от кого Женщина. И прочитав это, мне захотелось предпринять попытку лишить Её одиночества. И себя тоже. А как же теория? Глядя на Неё, я на время забыл о ней. Я понял, что мне необходимо использовать шанс познакомиться с ТАКОЙ Женщиной. Сын с Ней не смотрел фильмы, а пошёл гулять по выставке, а потом исчез. Как я потом узнаю от Неё, Она отпустила его домой. А сама Она после просмотра фильмов (я из-за Неё сидел перед экраном по второму кругу) принялась рассматривать экспонаты. С каким же видимым интересом Она склонялась над стеклянными витринами с ними! И того, что я давно иду за Ней, то любуясь Ею, то делая вид, что заинтересованно рассматриваю что-то рядом с Ней в надежде улучить момент, что в очередной выставочной секции, отделённой перегородками, мы останемся одни, без других людей, и я смогу, не засмущав Её, разговориться-познакомиться с Ней. Но как я Её отвлеку от осмотра экспонатов? Она ведь ТАК погружается в их осмотр! Я ведь Ей помешаю, и Она будет недовольна мной. Заставить Её, склонённую над витриной, разогнуться для общения со мной я долго не решаюсь. И я уже начинаю волноваться, что за весь Её осмотр выставки я не успею улучить момент для завязки знакомства с Ней. Бывает, что я склоняюсь плечом к плечу над той же витриной, так близко от Неё, что надеюсь на то, что Она посмотрит на меня, вторгающегося в Её личное пространство. И это происходит несколько раз, но Она по-прежнему никого рядом с собой не замечает – так глубоко погрузилась она в рассматривание экспонатов и чтение табличек к ним. А их так много! Неужели она дерзнула прочесть все подписи к экспонатам? Я начинаю Ей завидовать, что Она сейчас может удовлетворять свой исторический интерес к Павлу Первому. В отличие от меня, которому тоже всё на выставке так интересно, но я не могу больше быть внимательным к экспонатам, ведь Она рядом. И она может ускользнуть от меня. Но, наконец, мне везёт. Я нахожу момент, чтобы выразить Ей восхищение Её обликом. В какой форме я выражаюсь, я не буду писать. Не из-за стеснения за банальность или пошлость, или тривиальную откровенность, а потому что эти слова, что я Ей подарил, уже подарены мною Ей, и теперь они принадлежат Её памяти обо мне. Как Она мне признается позже, мои слова Её тронули, Ей никто ТАК не говорил. А для меня это был экспромт, на который меня вдохновила Она сама.

– Что ты делаешь? – говорил я сам себе и отвечал:

– Ничего не поделаешь – хочу Её!

– Но ты же не в состоянии сейчас позволить себе такую роскошную Женщину. Она же знает себе цену. Немалую. Как ты будешь с Ней? И когда?

– Не знаю как, но хочу быть всегда. Я знаю одно, что Её не купишь: не хватит миллионов и бриллиантов, поэтому Ей можно понравиться только таким, какой есть, и не пытаться быть лучше. И я ведь неплохой, не правда ли, Алёша?

– Да. А как же совет "Нашёл-бы-ты-какую-нибудь-бабу!"?

– Это не про Неё. Не про нас. Я хочу настоящей Любви с Ней. И только с Ней. Сейчас хочу. Ну и что, что Ей уже за сорок!

А это было видно...

...Я сказал Ей комплимент, и Она, мельком осмотрев меня, спросила:

– А дальше что мы будем с Вами делать?

Казалось бы дурацкий вопрос не поставил меня в тупик, ибо я знал, чего хочу:

– Мы поедем с Вами в Павловск гулять по парку, – выразил я вслух то, чего хотел. – Эта наша прогулка с Вами будет как бы продолжением этой выставки.

Она не сочла нужным отвечать мне на моё приглашение, равно как и на комплимент, и снова согнулась над витриной, чтобы продолжить то, ради чего Она сюда и пришла – осматривать экспонаты. Больше я не пристраивался делать это рядом с Ней, а пошёл осматривать выставку впереди Неё, но не подробно всё читая-осматривая, а косясь всё время на Неё и любуясь Ею издали. Тут мне попалась картина, на которой было изображено проведение любимого Павлом Первым мероприятия – военный парад, на котором солдаты выстроились и маршировали линиями побатальонно. Из-за своего интереса к военной истории я знал, почему они делают это именно таким способом, и я решил рассказать об этом Ей, будучи уверен, что у меня это получится интересно для Неё, Женщины. Я дождался, когда Она подойдёт к этой картине с изображением военного парада, и когда Она принялась рассматривать её, я открыл рот и начал выдавать экскурс-комментарий к изображённой на ней сцене. Я был краток. Я произнёс всего несколько предложений. Но я успел заметить, что Ей интересна выдаваемая мной информация: она слушала меня внимательно, не перебивая. Закончив говорить, я отдалился опять по ходу Её движения по выставке. У другой картины я снова проделал тоже самое и снова отошёл. Был и третий раз подобного моего действия. Далее я понял, что мне пора уходить с выставки, чтобы опередить Её на выходе. Жаль, конечно, что я так толком и не осмотрел выставку, но упускать шанс познакомиться с Женщиной в белом я не мог, тем более у меня на руках был "джокер", взятый мной из гардероба вместе с чемоданом – книга с картинками "Наполеон". Раз Она интересуется Павлом Первым (коли пришла на эту выставку, значит, это так), то наверняка Ей будет интересен и Наполеон.

Покурив я дождался Её выхода. Я подошёл к Ней и протянул Ей свою новую глянцевую книгу.

– Смотрите, какая книга у меня есть. Сегодня только купил.

Прочитав название книги, Она взяла её в руки.

– Возьмите её себе. А когда прочитаете, то вернёте. Позвоните мне, и мы встретимся и поедем гулять в Павловск. В парк.

Она принялась листать оказавшуюся в Её руках книгу. Желание её прочитать и рассмотреть превосходные иллюстрации взяло вверх.

– Хорошо. Я с удовольствием возьму Вашу книгу. Не знаю насчёт прогулки в парке, но книгу, конечно же, я верну. Но звонить я Вам не хочу. Позвоните сами. Вот Вам мои домашний и рабочие телефоны, – и она продиктовала их номера.

– Как же Вас зовут? Меня Алексей.

– Елена Петровна Ковалёва.

– Приятно. Очень. Познакомиться. Я надеюсь, к следующим выходным Вы осилите мою книгу, и Вы захотите погулять в Павловске.

– Насчёт Павловска не обещаю.

– И не надо. Но я буду надеяться. Там так хорошо, а с Вами будет ещё лучше!

– Хорошо. До свидания, Алексей. Я пошла.

– До свидания, Елена Петровна, – по имени я не мог Её назвать: слишком мало мы с Ней знакомы, если вообще уже можно говорить, что мы знакомы, да и Её возраст заставлял выражать моё почтение обращением к Ней по имени-отчеству.

В воскресенье была моя первая суточная рабочая смена в гараже. Было бы громко сказано называть меня охранником. Сторож. Это точно. А ещё можно было назвать меня привратником, потому что главной моей функцией будет встречать и провожать машины, чтобы при автоматически (с дистанционного пульта у водителя) поднятых воротах никто посторонний в них не зашёл. Из помещения, где я должен был дежурить, вела дверь в гараж, и мне должен был быть слышен шум электромотора поднимающихся ворот. Если я не уверен, что услышу его, например, по причине своего сонного состояния, то могу поставить ворота на сигнализацию, и тогда при их автоматическом открытии водителем с помощью пульта зазвенит громкий звонок, который мог бы и мёртвого разбудить. Подчёркиваю, это была главная моя задача – встречать и провожать машины стоя в гараже недалеко от ворот над спуском в подвал-гараж. Мест для машин в гараже было всего 20. из машин хозяев только одна была японской. Остальные – сплошь немецкие, в том числе один шестисотый «Мерседес» с табличкой под стеклом «Администрация Президента». Кроме машин жильцов дома, имеющих постоянные места в гараже, в нём на ночь в проходе и на свободных этой ночью местах по договорённости с Зайцевым ставились машины нескольких жильцов соседних домов. За постой «левых» машин Зайцев клал деньги себе в карман. Эти «левые» машины оставлялись в гараже на ночь с открытыми водительскими стёклами или даже с ключами от них, чтобы их можно было перекатить с одного места на другое, чтобы они не мешали машинам хозяев дома и гаража. Как выяснилось, Зайцев жил в соседнем доме и мог вечером в любой момент быстро прийти в гараж и разрулить ситуацию с машинами, так что та площадь гаража, которая могла быть заставлена машинами, была ими заставлена. Обычно ночью лишних машин было 3-4. Как-то на первой неделе моей работы в гараже Зайцев попросил меня помочь ему помыть одну из хозяйских машин. После работы он сразу выдал мне 70 рублей. А ведь машина была не то, чтобы грязная. Я подумал, что скоро испортится погода и машины будут возвращаться в гараж грязными чаще, следовательно, мой дополнительный к обещанным мне двум тысячам будет весомей, чем у Димы. Напомню, Дима мне говорил, что с мытьём машин у него выходило 3 тысячи точно.

В пятницу звоню Елене Петровне. Она сообщает, что готова отдать мне обратно мою книгу. А насчёт поездки в Павловск пока не известно. Договорились, что я перезвоню в субботу. Я звоню в субботу. Женщина готова отдать мне книгу в воскресенье. А насчёт поездки в Павловск она отвечает, что на первую половину воскресного дня у неё наметился поход по делам в банк. Я был настойчив в своём желании погулять с Еленой Петровной в Павловском парке, и предложил Ей сделать это после банка. Она не согласилась и не отказалась, но оставила мне надежду на совместную прогулку, сказав, что будет видно по погоде. Мне оставалось молиться, чтобы завтра погода не подкачала, хотя бы не было дождя.

На час дня субботы 11 сентября у нас с Женщиной было назначено свидание. Встретились. Произошёл возврат книги. Елена Петровна выражает сомнение в разумности поездки в Павловск, ведь Ей ещё надо зайти в банк. Я сопровождаю Её туда. Там Она справляется быстро. Настало время решать, ехать или не ехать нам сейчас в Павловск. На часах полвторого. Небо серое, солнца нет. Один бы я при таких исходных ни за что бы в Павловск не поехал. Но не упускать же Женщину, ведь тогда у нас не будет повода встретиться как сейчас. Другого раза может не быть! Она найдёт кучу причин, по которым Ей некогда. И поэтому я не стал предлагать перенести поездку в Павловск, а предложил всё-таки поехать. И случилось чудо: Она согласилась.

На Павловском вокзале мной были куплены традиционные для моих прогулок в это время яблоки. В парк входили через центральный вход, так что за билеты мы платили. Наверное, платили каждый за себя, равно как и за железнодорожные билеты до Павловска аж с самого Витебского вокзала. Редкий случай, чтобы я платил за железную дорогу, и ещё более редкий-за вход, ведь я обычно заходил в парк со стороны Тярлево, где вход бесплатный.

– Куда пойдём?-спросила Она.

– Парк большой. Я предлагаю провести Вас по памяти тем маршрутом, как я однажды уже гулял. У меня в памяти осталась прогулка с матерью. В моей голове встают яркие картины тех мест, где мы с ней проходили. Я часто вспоминаю ту первую и предпоследнюю свою прогулку с ней, ведь всё пережитое в юные годы человеку кажется прекрасным. Правда, погода тогда была солнечная, но сейчас есть Вы, Елена Петровна, и солнца не надо – с Вами и так светло.

– Ну, ведите.

И мы пошли. Разговаривали друг с другом только на Вы. Я-то, понятно: из уважения к Её возрасту, Она же, наверное, для соблюдения между нами дистанции. Но, как выяснилось, нас сближала Alma mater: мы оба учились в Санкт-Петербургском государственном университете на юридическом факультете. Она его закончила и работала теперь юристом на кондитерской фабрике. О себе я не говорил, что я простой сторож. Я рассказал Ей о своём недавнем участии в строительстве завода. Отчёта о том, о чём мы ещё вели непринуждённую беседу во время прогулки, я предоставлять не буду. Для дальнейшего повествования важно отметить, что я в разговоре с Еленой Петровной упомянул о своей любви к классической музыке и о привычке дарить подписанные оригинальные открытки, оригинально подписанные.Про открытки я вспомнил, вспомнив про Маргариту, убитую прямо на работе в магазине. Приходя в магазин что-нибудь купить, при расплате у кассы я ей вместе с деньгами клал какую-нибудь открытку с написанными словами, которые я не мог произнести на весь магазин в связи с многолюдностью. С ней я так и не успел погулять в Павловском парке... Были и другие случаи, когда я дарил оригинальные открытки, когда хотелось купить открытку из-за того, что она такая привлекательная-оригинальная – в последнее время таких открыток появилось много – а купив и полюбовавшись произведением полиграфии, мне всегда хотелось подписать и подарить его кому-либо обычно это были девушки).

За руку во время прогулки я взял Елену Петровну всего тройку раз, чтобы помочь Ей перешагнуть канаву, лужу, и чтобы Она не упала с закружившейся головой с центрального пня, на который я посоветовал Ей забраться и посмотреть на небо в кругу берёз в центре района парка под названием Белая берёза. Да, да, представьте себе, мы добрались во время прогулки до столь удалённого уголка парка! Я сам всегда, когда доходил до этого места парка, становился на этот берёзовый пень, поднимал свой взгляд в участок неба, окружённый берёзами и стоял так, пока не потеряю равновесия с закружившейся головой. Это был своего рода аттракцион для меня – встать на этот пень и посмотреть на небо. Причём я почему-то вспоминал князя Андрея, смотревшего на небо. Также я смотрел задумавшись на одиночные дубы с раскидистыми ветвями. Под моим любимым дубом мы также пройдём с Еленой Петровной. Но что пересказывать, как мы гуляли с Ней? Хорошо мы гуляли, и говорили друг другу, что хорошо, что мы всё-таки выбрались сюда. Нагулявшись, в ожидании электрички на вокзале мы пили пиво. Я платил. Она уже не возражала. И как здорово, что Елена Петровна была не против выпивки вместе со мной. А то предыдущая моя женщина, Ольга, попрекала меня всякий раз, когда я при ней это делал, пил пиво. Сколько я от той выслушал! Что я мужжжик, такой же, как и все мужжжики, и т. п. Но хватит о предыдущей, когда у меня есть уже эта Женщина, Елена Петровна. Я пишу есть, потому что в моих мыслях она уже была у меня. Осталось прожить сколько-то в ожидании этого. Именно в ожидании, потому что фактически без денег сейчас я не мог Ей ничего предложить ещё из культурных мероприятий в ближайшее время. Я думал, что Ей запомнится, как нам хорошо гулялось вместе, и надеялся, что эта память стимулирует нашу новую встречу когда-нибудь в будущем. Когда именно, я не знал, потому что не мог планировать, когда же я буду платёжеспособен для похода в кино или кафе. Ведь я устроился в гараж всего на 2 тысячи в месяц. В лучшем случае с мытьём машин будет трёшка. Так что статью трат на женщин я не мог предусмотреть в своём более чем скромном бюджете. И налёт грусти присутствовал в моём самовыражении на прогулке. Мою грусть, наверное, заметила и Елена Петровна. Непонятную Ей грусть. Но как я Ей мог объяснить, что я грущу по перспективе наших с Ней отношений? Даже если это свидание с Ней будет единственным, я был Ей благодарен за то, что Она выгуляла меня, оживив во мне воспоминание о той прогулке моей с матерью, и позволила ещё полюбоваться Ею и помечтать о бытии с Ней. Мой взгляд отдыхал глядя на Неё. Так что солнце на этой прогулке с Еленой Петровной было лишним – для меня солнышком была Она. Как идеальный образ Женщины-Матери. Моей Женщины и моей Матери. Два образа слились в один. Но обо всём этом я Ей, естественно, не говорил, как и о туманности перспективы наших с Ней отношений.

Я провожаю Елену Петровну до Её станции метро. Это "Чкаловская". Только на эскалаторе, поднимающем нас наверх, я делаю следующий шаг, направленный на наше с Ней сближение: я кладу свою руку поверх Её, которую Она в свою очередь положила на движущуюся чёрную резиновую поручень эскалатора, тем самым показывая Ей, что мне от Неё нужна Она сама. И Она не одёргивает руку. И мы смотрим друг другу в глаза и молчим (я поднимался на эскалаторе спиной вперёд, лицом к Ней). Этот мой поступок выглядел особенно контрастно по отношению ко всему моему поведению во время прогулки. Но он был необходим. Для дальнейшего нашего сближения, о котором я мог только мечтать. У станции метро мы расстались, то есть до дома я Елену Петровну провожать не стал. Она посчитала это лишним. Ну и ладно! Главное, чтобы Она, поняв смысл моего прикладывания ладонью к Её руке, запомнила мою куртуазную дерзость, запомнила меня, ведь неизвестно, когда мы ещё с Ней встретимся и по какому поводу. Ах, как жаль, что, возможно, это будет не скоро! Или никогда. Мысль о никогда я гоню прочь, но она не покидает меня.

И я продолжаю работать в гараже, живя в нём. Или жить, работая. Заезжаю в Купчино к матери за моим телевизором, чтобы поставить его в закутке гаража. Сообщаю матери, что сейчас уехать в Германию на учёбу не получилось, но что теперь точно уеду весной следующего (2005) года, на что она мне говорит:

– Не хочу больше слышать это слово от тебя – "Германия"! Понял? И вообще, ты никуда не уедешь! Это говорю тебе я, твоя мать!

– Но поймите меня, мне отступать некуда, отступаться от своего плана нельзя, я ведь ничего не верну иначе. Всё будет у меня хорошо, мама! – а что мне оставалось отвечать матери?, и мне оставалось верить самому в то, что у меня всё будет хорошо, чтобы и она поверила.

А вообще, материнский скепсис ранил меня, не прибавляя мне душевных сил. Так что свидание с матерью было по атмосфере мрачным, тяжёлым. А чего стоят её упрёки, что у неё пенсия маленькая, на которую ей невозможно прожить, а я ей не помогаю – вот какой я сын после этого? Хорошо ей, что хоть Полина есть!..

Идут сентябрьские дни один за другим. Я в гараже. Работаю и живу. Живу и работаю. Выяснилось, что начальник гаража Зайцев – хам, каких свет не видывал. Этот мужик чуть ли не каждый день беспричинно повторял, что таких бездельников, как я и Дима Блюменталь, следовало бы посадить на баржу и утопить её посреди Финского залива. А вот с него, Зайцева, надо всем брать пример: какой он отличный семьянин и труженик. Кроме начальства над гаражом, где обосновался я, Зайцев успевал дежурить ещё на одной автостоянке, а также был внештатным могильщиком на кладбище, благо здоровья ему, похожему на медведя здоровяку, было не занимать. Каким-то он был тупым, этот непонятливый Зайцев, что все так не могут устроиться в жизни, как он. А он продолжал каждый день ставить себя в пример: – смотрите, какой он хороший. В общем, противно было смотреть и слушать, ведь всё это говорилось им в крайне грубой форме с матом. Посидеть-поболтать-поматериться к Зайцеву в гараж приходили его дружки, обитатели соседних домов. Кто за деньгами в долг, которых у Зайцева был целый набитый кошелёк-лопатник, кто просто так приходил к Зайцеву, и перед всеми ими Зайцев выставлял меня дураком и бездельником, каких свет не видывал, зато он, Зайцев... и пошло, и поехало: очередной рассказ Зайцева о том, где снова он умудрился урвать денег. А машины мыть он привлекал меня на помощь себе очень редко – всего лишь где-то раз в неделю, платя за помыв по 70 рублей за машину. Сколько он с помытой машины брал себе, мне неизвестно...

А про Елену Петровну я как будто забыл, ведь я ничего более не мог Ей предложить после прогулки в Павловске. Но телефон гаража я Ей всё-таки дал во время прогулки (только я не говорил Ей, что это телефон гаража). И вот он зазвонил 22 сентября, в среду вечером. Звонит Она и спрашивает, не желаю ли я составить Ей компанию на концерте в консерватории, куда Ей рекомендовали завтра пойти послушать, типа: хороший такой будет концерт, а я Ей говорил, что люблю классическую музыку, следовательно, кому Ей предлагать с Ней пойти, как не мне.

Поступившее от Неё предложение поставило меня в неловкое положение, ведь я был не готов сейчас к покупке билетов на это мероприятие (ведь не по 100 же рублей будут билеты, – думал я) и к сопутствующим свидание денежным тратам на цветы и т.д., и мне было действительно неловко признаваться Ей в своей полной неплатёжеспособности сейчас и в ближайшее время. На что Она мне заявляет, что это не беда – Она сама купит билеты. Ну, раз так, то мне от свидания не увернуть. А в душе я был рад, что снова увижу Её, что снова какое-то время побуду с Ней, что Она не забыла обо мне. Я соглашаюсь на посещение концерта в консерватории.

– Ну, раз так, раз мы завтра увидимся, то подпишите мне открытку на память, Вы же, Алексей, любите это делать, завтра я буду ждать её от Вас.

– Хорошо, с превеликим удовольствием, – ответил я Ей.

Получив моё согласие, Она пояснила, что о завтрашнем концерте в консерватории Она узнала случайно: по дороге с работы домой присев на скамейку съесть мороженое услышала рекомендацию концерта от случайной соседки по скамейке, на которой Она сидела, что эта соседка пойдёт на него.

Вечером в среду, когда мне звонила Елена Петровна, я находился на дежурстве в гараже. Следовательно, завтра, 23 сентября, в четверг, я свободен. Утром я съездил на Невский с целью выбрать подходящую открытку, ведь где, как не там, самый большой выбор открыток? Да и в ближайшей округе, следует признаться, я ещё не разведал, где можно найти их приличное разнообразие. То есть я хочу сказать, что ради одной открытки я специально ездил на метро на Невский. Не ради какой-то там одной открытки, а ради открытки для Неё.

Купив открытку, я не мучился муками творчества при её подписании. Слова лились из меня рекой. И скажу откровенно, открытка вышла откровенной по содержанию. Что конкретно я написал, я-то помню, но эти слова уже подарены Ей, и поэтому, так же как и в случае с моим обращением к Ней на выставке "Павел Первый", я считаю себя не вправе их разбазаривать, посвящая публику в то, что тронуло (моё обращение к Ней на выставке) и тронет (эта открытка) душу конкретной Женщины – Елены Петровны Ковалёвой. Но о том, как тронет открытка – по порядку. Повторяю, она была очень личной и откровенной по содержанию, и я, подписывая её, презюмировал Елену Петровну как исключительно умную Женщину, которая поймёт её, то есть меня, правильно и отреагирует на прочитанный текст адекватно. Пиша то, что я писал, я осознавал, что получив такую откровенную открытку, от прочитавшей её женщины можно ожидать любой реакции: от столбняка до бурной, то есть пощёчины, ругани или разворота на 180 градусов, но мне сразу пришла идея, как я буду вручать свой перл Елене Петровне: во время прослушивания концерта в зрительном зале консерватории – и она не сможет моментально бурно отреагировать, стесняясь нарушить тишину в зрительном зале.

Вечером мы встретились у входа в консерваторию. Успеваем покурить на улице прежде чем войти внутрь.

– Ну как, Алексей, подписали открытку?

– Да, – отвечаю я.

– Так что же Вы не дарите её мне?

– Сейчас не время. Позже.

Входим в консерваторию. Мы в фойе.

– Ну давайте же вручайте Вашу открытку. Мне не терпится прочитать, что же Вы мне написали!

– Нет. Я вручу Вам её позже.

– А вон та женщина, которая рекомендовала мне сходить на этот концерт, – и Она указывает мне на... мою бывшую тёщу! Надо же, такое совпадение: случайной женщиной на скамейке оказалась мать моей бывшей жены. И Елена Петровна слегка улыбается ей и кивает головой. Я же, которого моя бывшая тёща уже заметила как пришедшего с Женщиной, после встречи с бывшей тёщей глазами, быстро отвожу их в сторону и шепчу Елене Петровне:

– Я её знаю. Давайте поскорее пройдём в концертный зал, не останавливаясь у этой женщины.

Мне почему-то стало жутко неловко от того, что моя бывшая тёща увидела меня с другой женщиной, и от совпадения рекомендовавшей этот концерт женщины со скамейки с моей бывшей тёщей. И чтó я ей скажу кроме "здравствуйте", я не представлял.

Вот мы и уселись в зрительном зале.

– Вручайте же Вашу открытку наконец, пока не начался концерт!

– Пусть начинается. Успею вручить.

И концерт начался. Мы стали молча его слушать сидя рядом. Я иногда слегка косился на Неё, на профиль Её спокойного лица, и тоже отдыхал. Да, да, мой взгляд на Неё не был напряжённым, а был спокойным, как бы отдыхающим на Ней.

В концерте объявили антракт. Мы с Еленой Петровной вышли куда-то покурить, по-моему, даже на улицу. Она повторяет свою просьбу вручить Ей наконец открытку. Я против, говорю: "Успею".

И вот началось второе отделение концерта. Минут через 10 после его начала я тихо протягиваю Ей открытку и оборачиваюсь лицом на сцену. Она начинает читать. Я поворачиваюсь лицом к Ней и вижу, как у Неё по мере прочтения открытки меняется выражение лица. А рояль на сцене продолжает играть Рахманинова. А Её глаза всё лезут на лоб, расширяясь и становясь квадратными. А я смотрю на Неё, читающую. И вот Она дочитала. И обращает на меня свой взгляд. Описать словами который мне очень трудно. Как и выражение всего лица. Тут и недоумение, и гнев, и принятие написанного. Да, Она приняла написанное. А не встала посреди музыкальной игры и не вышла из зала. Не дав мне пощёчины. Она продолжила слушать концерт, повернувшись лицом к сцене с роялем, с какой-то иногда проскальзывающей улыбкой. Но иногда поворачивала голову в мою сторону, и мы снова встречались взглядом. В Её глазах стоял вопрос: "Вы это серьёзно?". И я отвечал Ей так же глазами, медленно их закрывая: "Да". А рояль на сцене уже сменился игрой квартета музыкальных инструментов. Но я уже к происходящему на сцене относился не слишком внимательно. Ну, да, звучит какая-то музыка в ушах. Но главное, не то, что я слышу, а что я вижу. Кого. Её. "Проглотившую", то есть принявшую моё послание Ей.