Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 89 страниц)

* * * (Звёздочки ╧22)

Приступив к учёбе в "Холодильнике" я призадумался, хорошо ли или плохо, что мне светит выучить немецкий язык. Ответ пришёл в ноябре 1989 года, то есть почти сразу после начала изучения немецкого. В Берлине пала одноимённая стена, и в Германии начались объединительные процессы. В смысле: ГДР плюс ФРГ в обозримой перспективе должно было дать единую воссоединённую ФРГ. Об этом я узнавал из новостных передач по телевидению. Их снова будет 80 миллионов (в смысле: немцев, как перед Великой Отечественной войной)! Значит, у нас снова будет великий сосед (Польшу по традиции с екатерининских времён в расчёт не принимаем и как бы не видим её). Поскольку в школе историю я более-менее слушал с интересом и в тетради по истории любил рисовать иллюстрации по теме урока, то выражение "Drang nach Osten!" (по-немецки: "Натиск на Восток!") я знал и понимал его исторический смысл, даже рисовал бегущего вооруженного немца в противогазе, кричащего этот лозунг. Так вот, я своим умом дошёл, что следует готовиться к этому "дрангу", если не военному, то экономическому, это точно. И я понял, что в новых исторических реалиях мой немецкий язык будет востребован на Родине – немцы к нам придут сами, и кто-то же должен будет с нашей стороны знать язык если не врага, то экономического партнёра. Так вот, я понял, что этим кто-то буду и я. Таким образом, я осознал необходимость знать немецкий язык. Не для зачётной книжки, а для себя.

Теперь несколько слов о группе нулевичков, в которую я попал по немецкому языку. Я был единственным русским в этом группе. Остальные всё выходцы с Кавказа. Дело в том, что "Холодильник" как место учёбы был притягателен для них: они ведь торговцы на рынках, и в магазинах, и директора овощных баз. И "Холодильный институт" – это их профиль. Ведь знать холодильное оборудование им как раз нужно, и вообще пищевое оборудование. И конкурс на вступительных экзаменах небольшой, а значит, и учёба не такая уж и сложная, и взятки, наверное (не могу точно утверждать), не такие уж и большие при поступлении и во время учёбы. А советский инженер, специалист с высшим образованием, должен знать хотя бы какой-либо один западноевропейский язык (это, по-моему, бесспорно). А ведь у многих кавказцев на их малой родине в школе не было такового языка как учебного предмета. Кроме родного они в большинстве своём изучали лишь русский язык. Вот поэтому их всех и определяли в группу изучающих иностранный язык с нуля. Но они были на занятиях бестолковыми слушателями. И говорили преподавателю немецкого языка, типа, следующее:

– Ну что Вы, Марь-Иванна, к нам так строго... Ну представьте, что Вам будут на неродном китайском японский объяснять. Вы нам про падежи немецкого языка в сравнении с падежами русского. Это для нас трудно постижимо.

И стабильно пропускали занятия по немецкому. И дарили преподавателю-немке шоколадки, лишь бы она поставила тройку по языку за урок или потом за зачёт.

В такой ситуации немка ориентировалась в изложении нового материала урока только на меня, сознательного, и не пропускающего ни одного занятия по немецкому. Типа, если понял-усвоил я, то и остальные, если бы ходили регулярно, то также должны бы были всё понять. Таким образом, можно сказать, что на начальном этапе изучения мной немецкого языка у меня был как бы личный преподаватель. К тому же бесплатный! Ясное дело, что немецкий язык у меня пошёл. Пошёл легко. И без перенапряжения. С осознанием его необходимости для меня. Я быстро полюбил этот предмет-немецкий язык, и полюбил сам немецкий язык. А то я думал, что я-неспособный к языкам. А тут на тебе, у меня всё получается по немецкому. Я на занятиях получал удовлетворение. Что может быть лучше, когда учёба в радость! Я ходил на занятия по немецкому как на праздник. И если у меня назрел какой-либо вопрос по языку, я не стеснялся его задать и либо сразу же получал на него развёрнутый ответ, либо слышал следующее:

– Не забегай вперёд, потерпи, Алёша, немного. Всему своё время. И я с нетерпением ждал это время, то есть следующих занятий по немецкому.

А по остальным предметам я учился хорошо, только химия вызывала у меня большие трудности. Мне трудно было постичь логику химических соединений и процессов.

Сдал я экзамены по окончании первого курса без проблем, лишь по химии испытал трудности. Я заготовил кучу шпаргалок. И во время экзамена я выложил их внутрь стола, за которым я сидел и готовился к ответу на экзаменационный билет. Но экзаменатор-химик заметил мои шпоры. Стол оказался с дырой, и все они вывалились в неё на пол. Но экзаменатор не выгнал меня с экзамена, а предложил мне продолжить готовиться к сдаче экзамена без шпаргалок. И я получил трояк, которому я был несказанно рад.

* * * (Звёздочки ╧23)

Летом 1990 года мне запомнился Чемпионат мира по футболу в Италии. Наша сборная быстро вылетела, и передо мной встал вопрос, за кого болеть? Много было хороших команд, но я выбрал сборную команду Германии – страны изучаемого мной языка. И вот немцы стали подряд добиваться успехов: у всех выигрывать. Мне понравилось болеть за всегда побеждающую команду, к тому же играющую красиво. Немцы своей игрой как будто доказывали мою правоту, мою ставку на изучение немецкого языка, что он мне пригодится в будущем, доказывали спортивную мощь своей страны, демонстрировали потенциал новой единой Германии. Немцы оправдали мои возложенные на них надежды и выиграли Чемпионат, став чемпионами. Это был мой первый чемпионат, который я смотрел по телевизору сознательно, полностью, а не урывками краем глаза, и такая вдруг удача – моя команда выиграла. Я очень радовался победе Германии, как будто победила моя родная команда, а не какая-то другая. Победа сборной Германии буквально окрылила меня в дальнейшем изучении мной немецкого языка.

А ещё весной – в начале лета 1990 года я внимательно следил по новостям за объединительным процессом в Германии – за переговорами по формуле два плюс четыре. Договорятся – не договорятся, и на каких условиях, – всё это вызывало у меня такой же живой интерес, как и боление за сборную Германии по футболу, как будто моё личное будущее зависело от результатов этих событий. Ведь я связывал свою карьеру с Германией.

* * * (Звёздочки ╧24)

После первого курса обучения в "Холодильнике" летом я никуда из города выезжать не собирался, ни с родителями, которым до меня не было дела, ни сам в одиночку. Таких вот, как я, собирающихся летние каникулы провести в Ленинграде, институт приглашал посидеть-поработать в приёмной комиссии вуза: выдавать чистые бланки заявлений о приёме в вуз абитуриентам, проверять правильность их заполнения ими. За работу предлагали выплатить смехотворную сумму, но это не главное. Главное, что предлагалось за работу в приёмной комиссии – это бесплатная поездка в Польшу. Я прельстился этим предложением. И отработал в приёмной комиссии положенный срок.

Снова Ладога

В августе 1990 года я с матерью поехал по приглашению дяди Саши на острова. Нам повезло – Вахасари был не занят. Впервые в жизни я выбрался куда-то с матерью! Я был рад этому обстоятельству. Народу в этот сезон на острове было немного. Была тётя Надина со своим новым мужем Мишей Владимировым и их ребёнком, то есть моим кузеном, Тимофеем, которого я увидел впервые. Тимофею было года три, и он уже был в очках. Он был по-детски капризным мальчиком. Тётя Надина всё время пасла его. По "Грюндигу" в новостях передавали о воздушных налётах иракских ВВС на Кувейт. А однажды поздно вечером мы с Витей крутили волны на "Грюндиге" и наткнулись на какой-то французской волне на передачу про группу "Кино", в которой песни Виктора Цоя разбавлялись голосом ведущего-конферансье на французском языке. Передача была длинная, звучало много хороших песен "Кино" громко на всю Ладогу (лишь по возвращении с острова в Ленинград я понял, к чему была эта роскошная радиопередача: Виктор Цой разбился на машине).

Михаил Владимиров отличался тяжёлым характером: однажды он не досчитался одной сигареты в своей пачке "Арктики" и обвинил в воровстве мою мать. Был скандал. Мать отвечала, что ей даром не нужно чужих сигарет, тем более от Владимирова (в Ленинграде в это время с сигаретами были проблемы).

А ещё однажды мы с Витей гребли в лодке, возвращаясь с рыбалки на наш остров. На всякий случай за корму была выброшена блесна. Так вот, на эту "дорожку" мы вытащили щурёнка, зацепившегося за крючок блесны хвостом. Бывает же такое!

Мы с Витей уже были большими, и нам чаще стали доверять управление катерами. А кошка, которую взял на остров дядя Саша, прославилась тем, что она, охотница, таскала свою добычу-мышей прямо в дяди Сашину постель.

Это была моя третья и последняя вылазка на острова. Далее наступят сложные времена, и традиция проводить вторую половину лета на Ладоге заглохнет.

* * * (Звёздочки ╧25)

В сентябре 1990 года сдохла Майра. Прожив 14 лет с собакой, наша семья стала собачниками, то есть мы не могли больше представить нашу дальнейшую жизнь без собаки. Но было ясно одно: новая собака должна быть принципиально другой, чтобы не напоминать старую.

3 октября 1990 года произошло объединение Германии.

Польша

На второй курс "Холодильника" я перешёл и продолжил учиться. Но с книгами я по-прежнему не дружил. И вот посреди учебного года, и не в каникулы, а в конце октября 1990 года мне сообщили о поездке в Польшу. Поедет группа студентов под эгидой комсомола. Называться это будет студенческим обменом. Типа: дружба. Нашего "Холодильника" с польским вузом близкого профиля. Организаторы поездки студенты-старшекурсники объяснили мне, что, хотя поездка и бесплатная, в смысле: проезд поездом я не оплачиваю, равно как и проживание в польском студенческом общежитии, с собой надо брать как можно больше денег и товаров ширпотреба, пользующихся спросом на городских блошиных рынках Польши. Я мог взять только свою студенческую стипендию 40 рублей. А из товаров я купил всего то ничего: электроплитку и десяток шоколадок. Меня предупредили, что в Польше нас никто кормить не будет, так что я должен всё рассчитать сам, и взять хотя бы на первое время пищевых продуктов для себя в целях экономии денег там. Следуя этому совету, я взял с собой картошки, хлеба, сухарей и даже варёные яйца. Студенты-старшекурсники везли борохла намного больше: неподъёмные большие сумки и телевизоры в коробках. Обычно на границе таможенники отметали лишний груз, превышающий допустимый лимит, но только не в нашем случае – у нас ведь не просто поездка челноков, а студенческий обмен, типа: дружба.

Польское студенческое общежитие в городке Щедлицы под Варшавой, куда мы приехали, меня поразило. Кровати в номерах низкие без ножек, подушки огромных размеров, туалет общий, а не раздельный по буквам М и Ж, и в нём чисто, душевые с умывальниками также общие, причём в душевых кабинках не было дверей, а были только полиэтиленовые занавески. В общем, всё не как в наших студенческих общагах (один раз я был в общежитии "холодильного" института на улице Ленсовета на вечеринке. Меня поразило множество презервативов, разбросанных под окнами общаги).

На вырученные от продажи электроплитки и шоколадок деньги в Варшаве я купил китайский десятидолларовый аудиоплеер-мыльницу и два набора итальянских пластмассовых солдатиков: немецкую пехоту времён второй Мировой войны и Старую гвардию Наполеона. Вообще, меня поразил универмаг в центре Варшавы разнообразием всех групп товаров. А от отдела игрушек в нём у меня был шок. Я ходил по отделу как по музею. Я и представить себе не мог, что может быть такое разнообразие игрушек. Особенно меня привлекла секция пластмассовых солдатиков: любой возможный военный конфликт мировой истории был представлен в секции армиями противоборствующих сторон. Были даже войска NATO и стран-участниц Варшавского договора. Отвлекаясь от темы отмечу, что позже, когда в нашей стране также будет изобилие солдатиков в продаже, такого виденного мной в Варшаве разнообразия у нас нигде не будет, даже в специализированных отделах магазинов. А пока я ходил по отделу игрушек как по Кунсткамере.

В Польше выяснилось, что взятых мной денег недостаточно для нормального человеческого питания. Продукты, взятые с собой из дома, я ел экономно. И можно сказать, что я голодал. Дурацкая ситуация: почувствовать себя голодным и одиноким, без денег в чужой стране, где никому до тебя нет дела. Если бы я знал, что будет в Польше всё таким образом, то я бы ни за что не поехал туда. В мелком городишке Щедлицы делать было нечего и не было ничего интересного, так что я тратил скудные запасы польских злотых на поездки на электричке до Варшавы, где и бродил голодный. Жаба душила платить за пользование уличными туалетами, но делать было нечего, приходилось платить. А иначе как? Не то, что в родном Ленинграде, где в центре полно дворов и подворотен. В Варшаве совсем другая застройка – за угол не сходишь. И в электричке бесплатно не проедешь.

А ещё меня поразила инфляция в Польше. Куча нулей на бумажных деньгах. И в местах, где расплачиваются наличными, на земле разбросаны мелкие монеты, которые никто не подбирает. А сдачу при покупке, например, железнодорожных билетов, всё равно дают мелочью.

Стадионы, заполненные мелкими торговцами – это не наше изобретение, в Варшаве я видел такое использование спортивных объектов раньше, чем у нас. И вообще, я словно попал в машину времени и оказался в будущем. В будущем России. Я осознавал, что то, что я вижу в Польше, скоро будет привычной картиной на Родине, что нас ждут такие же экономические процессы...

Столики с продаваемыми аудиокассетами располагались в Варшаве на таком расстоянии друг от друга, чтобы не мешать зазывающим магнитофонам крутить хиты продаж. Там, где затихал звук от одного магнитофона, сразу же нарастал звук от следующего. Магнитофоны на этих столиках были дублями, то есть двухкассетные, так что пока играет одна дека, другая перематывает хит на начало. Этот же самый хит. Обычно на кассетах самая привлекательная мелодия-песня именно в начале кассеты. Так что гулял я по Варшаве голодный, но под музыку. Всякую разную. А однажды вся Варшава жила под одну и ту же мелодию. Видно, во все точки продаж одновременно поступили одни и те же кассеты с записью Эннио Морриконе. Красивая мелодия со скрипочкой – первая композиция на кассете. Я тогда ещё не знал и ещё не скоро узнаю, что она называется Chi Mai. И вот, гуляя целый день по Варшаве, я целый день слышал эту одну и ту же красивую мелодию. Романтично. Люди, вылезая из общественного транспорта и заслышав звуки скрипки, останавливались у столиков, откуда звучала музыка, и, постояв-послушав немного, покупали эту новинку. Покупали почти все останавливающиеся. Один я, без денег даже на кассету, не приобрёл этой записи. Романтика под Морриконе продолжалась два дня, когда казалось, как будто его мелодия зацепилась за "зуб Сталина" и кружится вокруг него как грампластинка ("зуб Сталина" – это сталинская высотка в центре Варшавы как в Москве), затем снова в музыке со всех столов начался разнобой.

* * * (Звёздочки ╧26)

Вернулся я из Польши похудевшим перед ноябрьскими праздниками. Сразу после них случилось следующее. К дяде Саше на улице прибился щенок неизвестной породы, но точно породистый, так как беспородному вряд ли бы стали купировать хвост. Щенок был настолько маленький, что для таких не шилось шлеек, охватывающих шею и грудь, и, видно поэтому, он гулял с прежними хозяевами без поводка и отбился от них. Но ему, маленькому, хватило ума (или это на самом деле сработал инстинкт самосохранения) пристать к людям, ибо ему на улице было холодно и он замерзал, будучи гладкошёрстным-короткошёрстным. Дядя Саша взял его, малышку, на руки и принёс к себе домой. А вспомнив, что у нас недавно сдохла Майра, привёз щенка к нам на Сапёрный. Нам он сразу понравился. Щенок оказался девочкой, и уж точно не походил на предыдущую нашу собаку. На стене в родительской спальне висел портрет Моны Лизы, купленная когда-то мной репродукция, и мне в голову сразу пришло имя, которое подошло бы щенку: Мона. За её взгляд и улыбку-она улыбалась (собаки ведь умеют улыбаться). Хочу отметить, что сдохни Майра на месяц-полтора-два позже, то мы бы уже не обзавелись новой собакой: идея взять щенка заглохла бы, ибо содержание собаки – ответственное дело: её ведь кормить надо, а с декабря 1990 года всё в Ленинграде станет по талонам, дающимся на людей, а не на собак. Так что Моне повезло, что она нашлась в ноябре, а не декабре 1990 года, и что она – маленькая собачка. По щенку было видно, что он сильно не вырастит, так как Монины лапы были тоненькими, не как у щенков собак крупных пород, у которых (у щенков) лапы крепкие. Моне повезёт прожить в нашей семье долгую жизнь – она сдохнет аж в 2006 году. А порода Моны долгие годы не будет установлена. Только в середине девяностых, когда в продаже появятся толстенные энциклопедии пород собак, мной будет установлена её порода – манчестерский терьер, или просто Манчестер, очень редкая у нас в стране порода, не то, что в Англии.

* * * (Звёздочки ╧27)

За время моего отсутствия в "Холодильном" институте из-за поездки в Польшу лекторы продвинулись в изложении материала дальше. Есть такой сложный предмет сопромат. Я всего-то пропустил по нему пару лекций, но мне казалось, что я отстал на целую вечность. А тут ещё задали какое-то задание на дом по этому предмету. Я растерялся, не зная, что делать. В учебнике как-то всё непонятно написано, и слишком много надо было прочесть, а о таком способе получения знаний как ходить на консультации к преподавателю я как-то и не догадывался – не научили, не говорили, что такое возможно. Короче, я был в полной растерянности.

В декабре 1990 года в Ленинграде всё стало по талонам, даже колбаса. Так вот, мне не думалось об учёбе, а думалось о колбасе. Мать готовила на всю семью, и я не чувствовал себя в праве попросить добавки. Да её и не было. Да и своё положение в семье, будучи уже большой, я осознавал. Так что, я считал себя лишённым всякого морального права требовать чего-то для себя. А мать относилась ко мне, типа: покормила – свободен.

Сестра Полина уже окончила школу и пошла учиться так же как и я не в Горный, а по уму. По уму оказалось в медицинском училище, и училась она на акушерку. Им, учащимся, выдавали иностранную гуманитарную помощь – коробку с разными продуктами несколько раз. Одна коробка – рацион продуктов натовского солдата на сутки.

В это время отношения между моими родителями совсем остыли. Нет, скандалов не было, но чувствовался холод. Между ними. Всё правильно: второй ребёнок, то есть Полина, вырос, теперь можно и разводиться им.

Что делать? Мне в этой сложившейся ситуации. Что делать? Что делать? Напряжённо работал мой мозг. И вот он придумал следующее: сбежать из дома. Но куда? Не просто же на улицу. Долго над этим я не думал. Ответ пришёл почти сразу: в армию. Да, пусть родители кормят только мою сестру Полину, а я это сложное голодное время пережду-пересижу в армии, там то, наверное, не голодают, всё-таки же это армия. И не боюсь я теперь, что могут послать в горячие точки. Пусть будет горячо там – от холода дома, холода во взаимоотношениях родителей, противно. Авось не убьют, не всех же убивают, большинство ведь возвращается домой живыми. И я чувствовал, что в стране идут разрушительные процессы, становится всё хуже и хуже. Так, может быть, за время моего отсутствия дома, то есть пока я в армии, кризис пройдёт низшую точку, и начнётся подъём. Подъём разваливающейся сейчас страны. То есть следует переждать, пока всё "устаканится" само собой. Чувство, что что-то должно произойти со страной меня охватило и пугало. Пугало больше, чем армия.

Справедливости ради следует отметить, что такой фактор страха перед армией как дедовщина меня не пугал. Я просто не знал об этом явлении. По телевизору об этом тогда ещё не говорилось, и друзей-приятелей, отслуживших в армии, у меня не было. Так что об армии у меня в голове сложилось несколько идиллистическое представление.

А о каких точках я мыслил, что они горячие? Не задолго до этого произошли события в Фергане, а теперь громыхало в Карабахе. И теперь я осознал виденное мной в Кузнечном летом 1982 года – траурную процессию через весь посёлок с гробом погибшего в Афганистане нашего воина-интернационалиста.

Ничего не говоря родителям, я пришёл в деканат своего факультета "Холодильного" института и забрал свои документы, не объяснив причины. После этого я пошёл в военкомат и сказал, что хочу в армию, что теперь у меня нет никакой отсрочки (ведь пока я учился в вузе, меня брать в армию не должны были). После прохождения мной медкомиссии мне сообщили, что я должен явиться в военкомат для отправки в армию 20 декабря 1990 года. Рано утром.

Забрав документы из "Холодильника", я не сообщил об этом родителям. И о своей отправке в армию через месяц я также родителям не сказал. Не хотел, чтобы они меня целый месяц "пилили". А чтобы они ни о чём не догадались, я каждый день по утрам уходил из дома и возвращался, как будто приходя с занятий в институте. Делать мне было нечего, а гулять по улицам было холодно и без особых денег не интересно и скучно. Я брал из дома дипломат с какой-нибудь интересной книгой и просто сидел и читал в зале ожидания на Московском вокзале, который находился относительно не далеко от моего дома. Я не мог себе купить на вокзале даже мороженое, потому что вся моя стипендия была оставлена в Польше.

Только накануне своей отправки в армию 19 декабря в 6 часов вечера я сообщил матери, что я завтра утром ухожу в армию. Времени "пилить" меня уже не осталось, как я и рассчитывал, осталось время только достойно проводить меня в армию, то есть накрыть стол. За этот стол с курицей и скромной выпивкой был приглашён только дядя Саша кроме присутствовавших родителей и сестры. Мне было приятно быть в центре внимания семьи и от того, что за столом царила тёплая атмосфера, по которой я так соскучился. А то ведь даже мой день рождения в этом 1990 году совсем не отмечался, то есть не было накрыто никакого стола.

Я этот день отметил лишь покупкой самому себе маленького подарка – аудиокассеты немецкой группы электронной музыки "KRAFTWERK". И традиционно никого не приглашал к себе отметить свой день рождения. Зато отец отметил, приведя к себе в гости Игоря (сына дяди Саши, то есть моего великовозрастного двоюродного брата) и засев с ним за шахматы. Мне было противно быть дома в этот момент, и я пошёл гулять, и купил упомянутый "KRAFTWERK" для хоть какого-то утешения себе для души.

* * * (Звёздочки ╧28)

Перед началом следующей главы про армию упомяну, что начиная с 1989 года я на концерты "Åквариума" ходил дважды в год. А в 1989 и 1990 годах дважды ходил на "Популярную механику" Сергея Курёхина в концертный зал "Октябрьский". Стипендия мне позволяла покупать билеты на них.

В 1989 году я топтался перед кассами "Октябрьского", и ко мне подошёл какой-то мужик. Переминаясь с ноги на ногу он предложил мне билет за 5 рублей на Курёхина, сказав, что у них на работе распространялись билеты, сам он взял на всякий случай 2 билета, но пары себе на этот концерт он не нашёл. Так мне повезло. Я от себя самого не ожидал, что мне так понравится звучание одинокого деревянного рояля без сопровождения. А с сопровождением других музыкальных инструментов вообще было super.

А в 1990 году я ходил на "Åквариум" с Сергеем Петровым. А на следующий день я подошёл на всякий случай к "Октябрьскому". Программа предыдущего дня была сильная, и я рассчитывал попытать счастья – попасть на концерт второй день подряд. Мне повезло. Ко мне, ни к кому не пристающему с вопросом "Нет ли лишнего билета?" сам подошёл молодой человек с билетом:

– Хочешь на "Åквариум"?

– Да, – ответил я.

– Пойдём со мной, у меня есть лишний билет.

– А сколько с меня?

– Нисколько. У меня в концертном зале работает бабушка, и она так достала два билета. Мне идти не с кем. Я сам за билеты не платил, поэтому и с тебя денег не возьму.

Сравнивая два концерта (Борис Гребенщиков и его "Åквариум" традиционно давали по два концерта) можно отметить разницу между ними.

Армия

Глава про мою службу в армии не готова. Возможно, что она будет написана ко второму изданию моей Книги.

Обмолвлюсь лишь тем, что скажу, что в армию ко мне приезжали дважды. Один раз родители с дядей Сашей на его "Волге" в первый год моей службы, а второй раз – одна мама на втором (служил я два года). В первый визит ко мне мне привезли немецкие словари и мою тетрадь по немецкому языку, которую я вёл, учась в "Холодильнике", благо, приехали ко мне на машине. А самоучитель немецкого языка нашёлся в казарме. Так что, занятия по языку я продолжал и в армии. Грамматику я совершенствовал, а мой словарный запас рос.

* * * (Звёздочки ╧29)

В сентябре 1992 года я приезжал из армии домой в краткосрочный отпуск. Меня отпустили на свадьбу моей сестры Полины. Праздновали дома, благо, пятикомнатная квартира площадью 137 квадратных метров на Сапёрном позволяла.

Приехав домой, я позвонил Сергею Петрову, макаровцу-аквариумисту; я хотел с ним увидеться и поиграть в карты. Позвонив, я не застал его дома, к телефону подошла его мама, ей я и сообщил о том, что я в Ленинграде. В день свадьбы сестры Петров был по делам в центре города недалеко от моего дома и зашёл ко мне без предупреждения (вот были времена, когда не было мобильных телефонов!). И попал, что называется, с корабля на бал. Такое совпадение: попасть на свадьбу! Я был рад, что в его лице нашёл себе собутыльника. А то ведь гости-всё незнакомые мне люди, приятели-друзья моей сестры да родственники жениха, и с ними мне пить было совсем неинтересно. А тут, на тебе, интерес появился и у меня. Главным алкоголем на свадьбе был разведённый спирт "ROYAL", что вполне естественно, если учесть, что свадьба происходила в 1992 году. Так вот, я напился до потери памяти, и даже разбил люстру. Сам я этого не помню, но мне рассказывали потом. Пить и закусывать по-взрослому я тогда ещё не научился и напился как свинья. Петров с моей матерью раздевали меня, чтобы уложить спать.

* * * (Звёздочки ╧30)

18 ноября 1992 года я вернулся из армии, так что самое сложное время распада СССР мне в армии удалось пересидеть-переждать.

Мать мне сообщила, что пока я был в армии, Вика Сергеева, дочь отцовского друга Олега Сергеева, вышла замуж за шведа и уехала туда, а Лена Иванова, дочь отцовского друга Володи Иванова, стала валютной проституткой. Эти сообщения мне было больно слышать. А ведь такие хорошие были девочки...

Университет

Ещё в армии я решил по возвращении из неё не восстанавливаться в "Холодильнике", куда я поступал "лишь бы не в армию", а пойти учиться, куда душе будет угодно. 12 июня 1992 года Россия объявила свою независимость, СССР распался. Я дошёл своим умом, что в новой России должны будут обновиться все законы. И я понял, что если в случае с Макаровкой я не успел пойти учиться на несколько лет, так сказать, не успел на пароход, то, если я пойду учиться на юриста, то буду в первых рядах овладевших новыми законами, разобравшимся в них. И буду вне конкуренции с юристами старой закалки с опытом работы в юриспруденции в прежних условиях Советского Союза, типа, я буду лучше них знать новые законы и лучше разбираться в них, а их прежний опыт уже больше не будет востребован. Но буду востребован я.

А куда пойти учиться на юриста? Естественно, что в Санкт-Петербургский государственный университет. Других мест, находясь в армии, я не знал. Да, по-моему, их тогда ещё в городе и не имелось. Таким образом, отмечу, что я выбрал себе место будущей учёбы не потому, что учиться на юриста модно (про моду я, находясь в армии, не слыхал, да она, по-моему, ещё не зародилась, – это потом, чуть позже, все ринутся учиться на юристов, и на них будут учить чуть ли не везде, и расплодятся всевозможные негосударственные вузы, в том числе университеты, бывшие институты),-а по расчёту. Рассчитал-прикинул свои перспективы я сам. Без посторонней помощи.

Повторюсь, что вернулся я из армии 18 ноября 1992 года, то есть можно сказать, что я "пересидел" распад СССР в армии, чего я и хотел, пойдя служить.

Первым делом по возвращении из армии я направился в университет "на разведку". Узнал, что с начала декабря при университете начинают работать шестимесячные подготовительные курсы. Они бесплатные и называются "подготовительным отделением" (ПО). Чтобы быть зачисленным на ПО, необходимо было пройти собеседование. Я успешно его прошёл, ответив на вопрос по истории и выполнив упражнение по русскому языку. Эти вопрос и упражнение выбирались мной как на экзаменах из разложенных на столе билетов. Так что, будь я полностью "деревянным", то не прошёл бы этого испытания. Результат собеседования – установление моей перспективности в подготовке к вступительным экзаменам в университет.

На ПО преподавалось четыре предмета, те, что вынесены на вступительные экзамены на юридический факультет: русский язык, литература, история России, иностранный язык. Меня приятно удивило, что посещающим занятия ПО выплачивается стипендия как студентам. И вообще, посещающие ПО считаются как бы студентами нулевого курса (иногородним даже предоставлялось место в студенческом общежитии). А раньше ПО называлось рабфаком-рабочим факультетом...

В декабре 1992 года сходил на "Åквариум". А начиная с 1993 года я буду ходить на него дважды в год, как писал уже ранее. Иногда и больше. Вплоть до знаменитого юбилейного концерта во Дворце спорта "Юбилейный" в 1997 году.

* * * (Звёздочки ╧31)

Бабушка Тоня к моему возвращению из армии совсем выжила из ума. Что поделаешь? – старость не радость! Её, немощную, переселили жить с Набережной к дяде Саше на проспект Обуховской обороны. Дядя Саша к этому времени жил с тётей Люсей уже без Серёжи (Серёжа, женившись, съехал) в своей четырёхкомнатной квартире. Отец рассказывал, что за бабушкой Тоней нужен глаз да глаз, а то, чего доброго, спалит квартиру, взорвав её долго идущим газом на кухне при долго по беспамятству не зажигающейся спичке. Зато водку бабушка Тоня хлестала только так (дядя Саша сам пил и её угощал). Дядя Саша с тётей Люсей к этому времени уже оба были на пенсии, но дома без дела они не сидели, а дежурили в гараже (многоуровневый такой, кооперативный), в котором дядя Саша был с момента его постройки председателем.

Однажды в декабре 1992 года отец привёл к нам на Сапёрный без предупреждения бабушку Тоню и сказал, что теперь она будет жить у нас, что он как сын должен позаботиться о свое престарелой матери. Но в нашей квартире на Сапёрном не было отдельного помещения для проживания бабушки Тони. Вышел скандал, на одной стороне которого был один отец, а на другой – моя мать, Полина и я. Ни я, ни сестра не хотели, чтобы отец подселил к кому-либо из нас бабушку, а мать не хотела, чтобы бабушка обосновалась в так называемой гостиной – проходной комнате в спальню родителей, которая по сути в последнее время была лишь материнской спальней (отец в последнее время практически не ночевал дома, а если и спал, то в гостиной комнате). Скандал происходил в коридоре, естественно, на повышенных тонах. А Полине, вышедшей из комнаты, чтобы вставить своё веское слово, вдруг стало плохо: она была беременной, и, по-видимому, у неё из-за скандала перевернулся в животе ребёнок. Отцу ничего не оставалось, как забрать свою мать и отвезти её обратно к дяде Саше.