Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 89 страниц)

– А я никуда не тороплюсь, – сказал молодой человек, оглянувшись на свою компанию, проверяя, видно, на какой стадии там у них веселье. – Мне с ними надоело. Так что, давай, расскажи!

– Я это делаю во имя Любви, – начал я. – К Женщине. Расположение которой хочу вернуть честным путём, никого не убивая, не грабя, которая даже называла меня Уголовным кодексом за то, что я дал ей понять, что выйду из затруднительного положения честным способом, не нарушив УК. Я чту УК.

– Как интересно! – вставил молодой человек, – я жду подробностей, время есть!

– Находясь в беде, я хочу остаться честным человеком. Иначе Она не примет меня и ничего не возьмёт у меня – такая Она порядочная. Я жду справедливости в суде, и в ожидании её я не пойду на несправедливость к другим, повторяю: я не пойду никого грабить, убивать, не хочу воровать. Я верю, что у меня всё будет хорошо. И в личной жизни и в общественной. А теперь по порядку...

И я начал подробный рассказ издалека, а молодой человек, прихлёбывая пиво из горла бутылки, которая ходила между нами по рукам, слушал. Его приятели (в весёлой компании были и девушки) окликнули его, но он от них отмахнулся, предпочитая дослушать мой рассказ до конца. Закончил я его словами:

– Понимаешь, Вова (мы успели во время моего рассказа представиться друг другу)! У меня в роду не было преступников, и я не хочу позорить свою фамилию и давать повод родственникам делать заключение, что я неудачник и дурак.

– Да уж!.. – произнёс Вова в конце моего рассказа. – Допивай ты, – и передал мне бутылку в руки. – Жаль, что у меня нет больше денег, всё потратили, гуляя, а так бы дал...

– В любом случае спасибо за пиво! – сказал я и пошёл из сквера прочь.

Я отошёл уже порядка 100 метров от сквера, как слышу позади себя, как зовут кого-то:

– Лё-ё-ха!

Не меня ли, – думаю я и оборачиваюсь. Ко мне бежит Вова.

– Стой! Подожди! – кричит он.

Я останавливаюсь. Он подбегает ко мне и протягивает на ладошке 14 рублей мелочью:

– Всё, что есть. Я сказал о тебе своим, и мы насобирали. Я знаю, что тебе эта мелочь пригодится.

Сказав это, Вова обнял меня руками. И, казалось, что он сейчас прослезится – настолько он расчувствовался.

– Держись, Лёха! У тебя всё получится! – и он стиснул меня руками покрепче и похлопал по спине...

Как-то в ноябре захотелось мне вечером посидеть на Московском вокзале в главном зале ожидания. На крайней, ближней к выходу из зала, скамейке сидит мужик, читающий газету. А рядом с ним на некотором расстоянии от него на скамейке лежат его тёплые перчатки. Мне бы такие!, а то скоро мои трикотажные мне не помогут, – думаю я и решаю попробовать завладеть этими тёплыми перчатками. Кстати, перчатки, которые были у меня, тонкие трикотажные, были мной найдены, как только я задумался об их приобретении. Теперь, я чувствовал, Бог посылает мне тёплые. Как говорил Наполеон, кто боится поражения, заранее проиграл. Я не боюсь и сажусь на расстоянии одного метра от мужика. Риск, конечно, был, но я незаметно от мужика, читающего газету, протянул руку, взял его перчатки и пошёл как ни в чём не бывало на выход из зала. Кто я? Вор? Но по-моему, грехом было бы отморозить мне руки, обидевшись на действительность и ничего не делая. Я знал, что мои руки дороже перчаток. А мужик без них не пропадёт, ведь его дела, конечно же, не так плохи.

Сижу я как-то уже в ноябре с вещами в Катькином садике: отдыхаю, потому что тяжело ходить с такой ношей как у меня. Ко мне на скамейку (а сижу я перед памятником Екатерине Второй, а не позади неё, ибо знающий человек не сядет позади неё: там собираются голубые, то есть педерасты, они же пидоры) подсаживается мужчина лет шестидесяти, тучноватый. Ну никак не заподозришь в нём пидора. Я сижу долго, никуда не торопясь. Когда и про него можно сказать, что он сидит долго, я обращаюсь к нему с просьбой дать мне 20 рублей на булку с кефиром как голодному бомжу. Он даёт мне 20 рублей и говорит, что в принципе я мог бы пожить у него. Правда, живёт он не в Петербурге, а в области, причём далековато. И сейчас он здесь убивает время в ожидании электрички с Балтийского вокзала.

– Запиши мой телефон, вдруг надумаешь приехать.

Я записываю, но только на крайний случай. И я ухожу...

Когда я был без денег, то я кланялся каждому гривеннику под ногами и складывал их в карман. А ведь уже было снежное время. И под окошками ларьков гривенники были в грязи. Кто же будет поднимать какой-то гривенник из грязи? Или даже не из грязи? Гривенник – это же нисколько! Но меня гривенник кормил. Так что я, когда их накопится много в кармане, доставал их, с разводами высохшей грязи на их поверхности, и тёр об лёд, отмывая. Поэтому правая рука, которой я подбирал их и тёр, была у меня постоянно грязной. Однажды я был на Новочеркасской площади под землёй и ходил по кругу от ларька к ларьку, если те торговые точки в подземном переходе можно назвать ларьками. За один круг под площадью я собирал где-то около рубля. Сколько же кругов я намотал на Новочеркасской! Я ходил по кругу порядка двух часов и насобирал себе на булку с кефиром.

В начале ноября чиновник Роман Герасимов, которому я звоню с Набережной, зайдя туда ненадолго, по телефону советует мне обратиться за помощью к церкви. Православной церкви. Якобы в монастырях – а именно уйти на какое-то время в монастырь советовал мне Роман Герасимов – найдётся для меня и крыша, и стол (жильё и еда). Категория людей, живущих и работающих-трудящихся в монастырях, называется трудники, но этого слова Роман Герасимов не упоминал, и конкретно как прийти в монастырь он меня не инструктировал, потому что не знал сам, но ему казалось, это было его искреннее убеждение, что мне сейчас самое лучшее место будет в монастыре. Я же так не считал, считая мой уход в монастырь лишь оттягиванием решения моих житейских проблем. А сколько можно оттягивать? Неделю, месяц, зиму, год? – я не знал и считал свой уход в монастырь крайним случаем. Но в церковь я сходил, и священник посоветовал мне обязательно прочесть Евангелие и брошюру Игнатия Брянчанинова «В помощь кающемуся» в целях подготовки к жизни в монастыре. Названные книги можно купить в этой же церкви, сказал священник. На моё замечание, что я совсем без денег, он ответил, что не верит, что я не могу заработать таких малых денег. Я не стал подходить к церковной лавке с православной литературой, так как у меня не было нисколько денег. Я вспомнил, что видел Новый Завет на Набережной у тёти Надины. Я пошёл туда и тётя Надина, приехавшая из Москвы, нашла мне его. И я стал читать Евангелие на Московском вокзале и на лестницах. А прочитав его, мне захотелось почитать и Ветхий Завет. И только я задумался, что хорошо было бы мне найти его, как тут же получил его. Свершилось просто чудо какое-то! Иду я и думаю о Ветхом Завете, смотрю: в телефонной будке на полочке под телефоном лежит какая-то толстая книга; подхожу, беру книгу в руки, а это оказывается Библия! И нахожу я её, кода идёт дождь, ночью. Прямо мистика какая-то!

Ноябрь. Я бреду поздним вечером с Петроградской стороны через Марсово поле на улицу Некрасова, чтобы заночевать там на лестнице. За плечами у меня рюкзак и в правой руке баул. Прохожу центр Марсова поля. В районе вечного огня стоит милицейский УАЗик. Я уже близок к краю поля, когда ко мне, нагруженному, подходит тип, приставляет мне к животу нож и спрашивает, что я несу в сумке и рюкзаке. Самое интересное, что он это делает в пределах видимости из УАЗика, которого он не замечает. Правая рука у меня занята баулом, так что я и не пытаюсь отбиться от приставленного ножа, а вдруг начинаю смеяться:

– Ха! Ха! Ха! Бомжа во мне не признал! Тёплые вещи, вот что у меня с собой. Бомжа грабят, как смешно!

Тип убрал от меня свой нож и высказался в том плане, что он своих не трогает. И ретировался в ночь.

Однажды, в ноябре, сидя на Московском вокзале в ожидании закрытия зала ожидания, то есть коротая время, я заметил молодого человека, сидящего тут же, почти рядом со мной. Я разгадал, что он никуда не едет и ему некуда идти. Я пожалел его. И подошёл к нему. В ответ на мои расспросы он подтвердил мою догадку. В это время я уже регулярно ходил спать на улицу Некрасова, где я узнал код на парадной двери от пьяной женщины. И в тот момент у меня даже были какие-то остатки от тысячи рублей, данных мне университетским однокурсником Эдиком Сипатовым. Я предложил молодому человеку заночевать там, где ночую сам, то есть на лестнице на улице Некрасова. Он согласился, и посидев на вокзале до без пятнадцати два, мы пошли «ко мне». Синего полиэтилена, расстеленного на полу на лестничной площадке, хватило в ширину для укладывания нас двоих. Выспавшись, на следующий день мы зашли на привокзальную почту, что на площади Восстания, так как застрявший в Петербурге без дела молодой человек ждал денежного перевода от родителей на обратный билет к себе домой. Выяснилось, что деньги пока не перевели. Тогда я накормил «гостя города» рулетом с маком под пиво. Куревом я также угостил «гостя». Поскольку ему было всё равно, где ждать перевода, сидя на вокзале или в движении, я предложил ему пройтись со мной по Невскому с целью зайти в Дом книги, в котором я так давно не был. Дело в том, что я, обременённый баулом и рюкзаком, не мог сам в одиночку зайти в книжный магазин с этими вещами – ведь не принято как-то у нас ходить с внушительным багажом по магазинам. Я доверил стеречь гостю свои вещи перед входом в книжный магазин, позволив ему сесть на рюкзак, а сам зашёл в него. Я и без тяжёлых больших вещей! Как же давно я не ходил не то, чтобы по магазинам, а вообще, налегке без больших сумок! Я гулял по магазину. А ещё это книжно-магазинное тепло внутри. Не только моей душе, но и телу было приятно пребывать в царстве книг. Ведь у меня были какие-то остатки от данной мне Эдиком Сипатовым тысячи рублей, и я чувствовал поэтому себя потенциальным покупателем – на какую-нибудь одну недорогую книжку мне хватило бы. Дело в том, что я испытывал потребность читать. И на вокзале, когда там кукую по вечерам, и на лестнице, где была вставлена лампочка на моём, чердачном, уровне. Я зашёл в отдел книг по истории, и обнаружил интересную мне новинку. Я бы её сразу же взял с полки и понёс в кассу, но поскольку в этот день я мог позволить себе лишь одну книгу, то я пошёл в отдел, в котором продавались приоритетные для покупки мной книги, а именно, в отдел книг для изучающих иностранные языки, где продавались словари, учебники, справочники и художественная литература на немецком языке. Когда я шёл в этот отдел, то моим желанием было не обнаружить ничего нового для себя, чтобы со спокойной душой купить книгу про Наполеона. Нет, я всё подряд про него не скупал, равно как и учебную литературу по немецкому языку покупал выборочно. Какого же было моё облегчение, когда новинок по языку, обязательных для покупки мной, не оказалось. У меня настроение сразу улучшилось. А в хорошем настроении – обычно от покупки очередной книги по немецкому языку-я любил, как-то приобрёл такую привычку, рекомендовать другим посетителям этого отдела, оказавшимся рядом со мной в тот момент, купить эту же книгу, что и я, объясняя полезность её для овладения немецким языком, и/или ещё другие стóящие на мой взгляд книги по языку, стоящие рядом. Для меня это занятие было как спорт: мне хотелось добиться как можно большего числа книг, которые решится купить с моей подачи осчастливленный моим вниманием покупатель. И часто покупатели принимали меня за продавца-консультанта этого отдела или учителя-доброхота. Но если вспомнить, то и раньше бывали случаи, когда я радовался отсутствию книжных новинок. Это когда я заходил на всякий случай, проходя мимо по Невскому без лишних денег на книгу. И как-то был случай, когда я зашёл без денег в этот отдел и заметил пенсионерку, вдумчиво рассматривающую книги по немецкому языку. Почему пенсионерка? Зачем ей на старости лет книги по немецкому? И смотрит она в пролистываемые ею книги с живым интересом. Мимо такой покупательницы я не мог пройти мимо и вступил с ней в диалог. Выяснилось, что это она для внучки выбирает книги, но какие ей нужны, а какие ещё рано покупать? – над этим как раз она сейчас и размышляет. Я помог пожилой женщине разобраться в книжном разнообразии: объяснил, какая книга для чего, какие стоит приобрести уже сейчас, а какие потом, но, если позволяют финансовые возможности, то тоже лучше сейчас, ибо потом, когда возникнет в них потребность, их может уже не быть в продаже. Видно, бабушка очень желала своей внучке успехов в овладении немецким языком, ибо выбрала она для покупки после моей рекомендации целых 6 книг. А взяв их с полок в руки и сложив стопкой, она меня спросила, а не учитель ли я немецкого языка? Я сказал, что нет, что я только изучающий этот язык, и что рекомендованные мной книги мне самому помогли. Тогда бабушка предложила:

– За вашу любезность, что вы помогли мне отобрать столько хороших книг, я хочу вас отблагодарить: выбирайте любую книгу из этого отдела – я оплачу и подарю вам!

Но в то моё посещение Дома книги ничего нового для меня в этом отделе не было, и поэтому я обошёлся без подарка.

Итак, на улице перед книжным магазином молодой "гость" сидит и сторожит мои вещи, а я иду в свой любимый отдел с целью убедиться, что ничего нового и интересного в нём не появилось, чтобы раскошелиться на книгу про Наполеона. Я убеждаюсь, что среди знакомых мне книг по немецкому языку интересных новинок нет. И мне становится хорошо. А ведь я в последнее время мало общаюсь с людьми, поэтому мне захотелось помочь выбрать словарь одному из посетителей отдела, тридцатилетнему мужчине в добротном пальто, а заодно и поупражняться в своём виде спорта – рекомендации ему других книг по немецкому языку. Возможно, что этот мужчина шёл только за одним большим словарём, но я убедил его приобрести целую стопку книг, штук 10, в том числе дорогие и очень толстые: я рекомендовал, а он тут же после рекомендации очередной книги клал её в стопку без лишних вопросов – настолько убедительными были мои аргументы в пользу покупки и этой книги, и следующей, и следующей... когда я закончил, поставив рекорд: мужчина собирался купить целых 10 книг, он спросил меня:

– Кто ты?

Я ему ответил, что не учитель, а кто– могу ему рассказать, если он не спешит, на улице, а то мне уже стало жарко, я вспотел, и мне хотелось на свежий воздух. Мы договорились, что я иду на выход и жду его снаружи, пока он не оплатит "свою библиотеку". Я вышел из магазина на Невский. Молодой человек, то есть "гость", стерегущий мои вещи признался, что за время моего отсутствия – целых 30 минут! – он успел замёрзнуть. Тогда я отпустил его погреться в книжный, сам же стал ждать мужчину в пальто с книгами. Раскошелился же он! – подумал я. Один DUDEN чего стоит (это толстенный словарь в картинках за 860 рублей)! Не успел я докурить, как вышел новоиспечённый обладатель DUDENа и попросил меня рассказать о себе. Я поведал ему свою историю, в том числе и о том, как и где я живу сейчас. Его моя история поразила. Он достаёт 500 рублей одной бумажкой и протягивает их мне:

– На, возьми – ты заработал. Это не подаяние.

Я взял деньги и предложил обладателю DUDENа оставить свои координаты, чтобы он засвидетельствовал в суде моё бомжевание. Он, оказавшийся Александром Ивановым, продиктовал телефоны и адрес и сказал:

– Это не всё. Вот запиши телефон моего знакомого. Когда ты позвонишь ему, он уже будет в курсе о нашей встрече с тобой: я тебя рекомендую ему на работу. Ты расскажешь ему без утайки о своём бедственном положении. И он поможет. Удачи!

И Александр Иванов ушёл, и ко мне подошёл "гость", уже вышедший из книжного магазина и ожидающий конца моего разговора с ним. Теперь у меня было 500 рублей плюс рублей 200 от Эдика Сипатова, так что я без колебания решился на покупку книги про Наполеона рублей так за 100-150 (сейчас точно не помню, за сколько).

Вот как за мою доброту, проявленную мной в отношении "гостя", меня отблагодарил Бог: он послал мне Александра Иванова. После того, как я проводил "гостя", получившего денежный перевод, на поезд вечером того дня я сидел как обычно на Московском вокзале в главном зале ожидания. И я разговорился-разоткровенничался с соседом по скамейке. Я ему открыл тайну, что я никуда не еду. Оказалось, что он также никуда не собирался ехать, а пришёл сюда в зал ожидания с целью найти спонсора на его выпивку. Я ему отказал. Но он не ушёл тут же, а сообщил, что знает место здесь недалеко, где мне могут предоставить ночлег за очень малые деньги – у его подруги. Сам этот человек, Миша, был лет шестидесяти, следовательно, и подруга его должна быть в летах, – подумал я. – У такого как Миша молодой подруги быть не может. Мы пришли в дом на Лиговском проспекте, недалеко от Московского вокзала, с открытой настежь дверью парадной. Поднимаемся по лестнице на этаж. И вместо того, чтобы позвонить в дверь квартиры, Миша постучал кулаком в стену дома по той же стороне, что и входная дверь в квартиру. Нам открыла дверь женщина пенсионного возраста. По ней было видно, что она любительница выпить – такое впечатление производило её лицо и одежда. Возраст же я предвидел правильно: на вид ей было 60 (хотя не разбирающийся в наших людях человек дал бы ей больше, но я сделал поправку на воздействие алкоголя на её лицо). Она приказала быть нам потише. Её звали Галина. А квартира, в которой я оказался, была коммунальной. И стучался Миша в стену, являющуюся и стеной комнаты Галины, для того, чтобы соседи по квартире не услышали, что к ней кто-то пришёл. Видно, публика к ней ходила всё такая, которая не нравилась соседям. Галина согласилась дать мне заночевать в её комнате всего за 50 рублей. Сама она спала в алькове этой комнаты, то есть как бы раздельно, за стенкой. Боясь соседей, чтобы я не ходил через весь коридор в туалет, Галина дала мне детский ночной горшок. Она угостила меня чаем. Я был рад возможности поспать на диване. В квартире! На следующий день я захожу на Набережную и звоню по данному Александром Ивановым телефону. Мне назначают время и место встречи. В промзоне у метро "Московские ворота" на пищевом производстве. Конкретней не хочу указывать. Почему? – будет ясно позже. И вот ещё на следующий день я с баулом и рюкзаком являюсь на это предприятие к хозяину фирмы Ивану Андреевичу. Он такой же молодой как и я, но выглядит солидней меня во сто крат. Я вкратце сообщаю о себе, кто я и что я, где и как живу. Как я узнаю позже, Иван Андреевич друг и партнёр по бизнесу Александра Иванова, и поэтому просьба одного из них другому взять меня на работу – лучшая рекомендация на свете. Меня, бомжа, готовы взять на пищевое производство, где я буду контактировать с продукцией – пищевой продукцией! – без санитарной книжки и медицинского осмотра! Ввиду последнего обстоятельства я и не указываю точного местонахождения этого пищевого производства и готового продукта фирмы Ивана Андреевича. Он, только познакомившись со мной, предлагает проплатить мне комнату для проживания, но я отказываюсь влезать в такие долги: за месяц 4 тысячи рублей умножить на 3 месяца, получается 12 тысяч рублей. Нет, столько занимать – это не для меня. Тогда Иван Андреевич предлагает мне приходить работать у него, как только я где-нибудь определюсь с жильём. Меня это приободряет. Ведь я имею в виду Галину с ночёвкой у неё за 50 рублей за одну ночь. Такие деньги у меня есть. И на аванс от Ивана Андреевича я рассчитываю. А график работы у работников его фирмы 2 через 2. То есть 2 рабочие смены по 12 часов днём 2 дня подряд, а затем после более длительного отдыха 2 ночные смены 2 ночи подряд также по 12 часов. Обычный такой график, мне знакомый. Осталось договориться с Галиной, чтобы она сдала мне угол с горшком на ночь по 50 рублей за ночёвку, что я и делаю. Я сказал Галине, что хотел бы иногда, не каждую ночь, снимать у неё угол на тех же условиях. Она согласилась. И тогда я 22 ноября являюсь на производство Ивана Андреевича и говорю, что готов приступить к работе у него, так как я "решил" жилищный вопрос. Он мне верит и предлагает завтра же выходить на работу. На работе я собирал картонные коробки и укладывал в них готовую продукцию руками. Руками!, поэтому не указываю конкретно, что за продукцию и где находилось предприятие, чтобы не подвести Ивана Андреевича, хозяина этого пищевого производства. Было очень хорошо для меня, что на работе кормили роскошными обедами бесплатно, и чаи с готовой продукцией распивали. После работы я в хорошем настроении захожу на Набережную с целью позвонить тому мужику, назовём его Василием, который живёт в Ленобласти и оставил мне номер своего телефона. Василий пригласил меня приехать завтра, что меня устраивает. А сегодня я иду к Галине ночевать за полтинник. Придя к ней и договорившись о сегодняшнем ночлеге, я вышел в магазин и нашёл 200 рублей. Как их потратить? – думаю я. И я решил, что мне, устроившемуся на работу и нашедшему, где ночевать, это надо отметить. Я покупаю бутылку молдавского красного вина и кусок сыра. Как раз на 200 рублей. Я возвращаюсь на квартиру к Галине и предлагаю ей вина. Она не отказывается, но ворчит, что я купил "не то". Я же хорошо поужинал сыром с вином. Лёг спать. Будильник у меня есть, так что я не боюсь проспать на работу. Но просыпаюсь я от вот какой неприятности. Меня целует беззубым ртом старуха Галина! Фу, как противно! Я ухожу от неё, понимая, что моё нежелание с ней целоваться ставит крест на ночёвках у неё. И я иду на работу. Отрабатываю вторую свою рабочую смену и еду к Василию. На железнодорожной станции, вроде бы "Сиверской", он меня встречает и мы едем на автобусе до деревни, где он живёт. Поняв, что к Галине я больше не приду ночевать, я сейчас понимаю, что каждый день или два через два из этой деревни до моей новой работы не поездишь: далековато-долговато. Дом у Василия был двухкомнатный, таким образом, он мне выделил гостиную комнату. Василий, работающий, а не пенсионер, накормил меня мясным ужином и сказал, что я могу залезать в его холодильник сам, когда захочу. На следующий день, когда мне никуда не надо было идти, то есть в свой выходной, я открыл холодильник и обалдел: как же любит себя одинокий Василий, что у него холодильник так ломится от еды, в том числе от мяса. А колбасы не было. Целый день я читал или смотрел телевизор, осознавая, что этот день у меня первый и последний такой, так как я больше к нему не приеду, ведь мне надо ходить на работу, а отсюда крайне неудобно. Смотрю я, стало быть, телевизор, лёжа на диване. Вдруг подходит Василий и хвать меня за моё детородное хозяйство!, приговаривая одно слово:

– Семечки! Се-е-емечки!..

Я его руку резко отстранил, сообразив, что он голубой! Не случайно же я встретил его в Катькином садике. Правда сидел он в другой части садика. После окончания просматриваемой мной тогда по телевизору серии про Есенина, Василий сказал, что тогда я могу съезжать с его дома, коли не хочу его ублажить-отблагодарить.

– Так и быть, можешь уехать от меня завтра утром, а не сейчас на ночь глядя. И запомни эту мою доброту!

Я запомнил, поэтому и привожу этот эпизод в Книге. Да и не обойтись мне без него! Почему? – будет ясно далее. Поэтому только из этого эпизода я не буду делать выводы.

Выхожу я на работу в ночную смену, а утром, отработав, иду в кабинет Ивана Андреевича и рассказываю, что имевшиеся у меня варианты ночёвок отпали. И он разрешает мне поселиться на предприятии! В большом помещении, используемом раньше как холодильник, и где теперь склад не согнутых коробок из гофрированного картона для продукции этого предприятия, я между пачками этих коробок устраиваю своё ложе. Я считаю, что благодаря доброте Ивана Андреевича я хорошо устроился: и есть, где поспать, и есть, что поесть, ибо я присоединялся обедать и чаёвничать с продукцией этого предприятия и в дневную смену и в ночную во все дни, а не только когда сам работаю. Более того, Иван Андреевич выдал мне 500 рублей в качестве аванса, чтобы я мог покупать, ещё что мне угодно или разъезжать по городу. И ведь это было исключением из заведённого на предприятии порядка: там не было заведено выдавать авансы!

Работа на предприятии Ивана Андреевича у меня была тяжёлая. Не буду описывать все выполняемые мной функции помимо сгибания коробок и укладывания в них готовой продукции, но суммарно выполняемую мной работу можно характеризовать как работу на износ (работника) или как бег со спринтерской скоростью на дальнюю дистанцию, то есть долго там работать, у Ивана Андреевича, могли только физически крепкие неудачники, которые не могли найти другую, человеческую работу. Возможно, поэтому Иван Андреевич и взял меня: хоть кто-то да работает на него хоть сколько-то времени.

А между тем на Набережную пришла бумага-отписка из Дзержинского районного суда. В Книге я не могу реконструировать по памяти ту бредовую – иначе не скажешь – формулировку, с которой меня отфутболили, то есть с которой мне отказали. Заявляю одно: суд в обращении со мной нарушил нормы материального и процессуального гражданского права. А ведь я так надеялся на этот суд! Ш-ш-шайсе!...

Отработав недели две у Ивана Андреевича я стал зашиваться, в смысле: хронически не успевать выполнять свои производственные задачи. Вернее, я не успевал с самого начала, как приступил к работе, но по началу моя медлительность объяснялась неопытностью, и начальство надеялось, что я со временем ускорюсь. Не вышло. Но Иван Андреевич не уволил меня! А придумал для меня новую должность, какой раньше у него на предприятии не было. Конечно, от разгрузки иногда тонн муки, расфасованной в 50-килограммовые мешки, меня не освободили, но в остальном Иван Андреевич очень чутко ко мне относился, с пониманием, можно даже сказать, что он меня жалел. И каждую неделю продолжал выдавать мне пятисотки.

Однажды в курилке зашёл разговор – короткий разговор, ибо курить во время конвейерной работы особо было некогда – о тяжести условий работы на данном предприятии, что так работать нельзя. Я же, умный. Вставил своё слово, что для этого и создаются профсоюзы, чтобы не позволять работодателю выжимать последние соки из наёмных работников, и что создать свой собственный профсоюз легко в два счёта, а создав, можно добиться нормальных, человеческих, условий работы. Кто-то из куривших в этот перекур выразил вслух опасение, что как бы не было хуже создателям и членам профсоюза. За себя я сказал, что не боюсь и готов помочь в создании профсоюза. А от работодателя лучше держать в тайне намерение собраться на учредительное собрание профсоюза. Но рабочие предприятия Ивана Андреевича были настолько зависимы от него, и боялись, что в случае увольнения их больше не возьмут на другую работу, и поэтому кто-то из них донёс на меня Ивану Андреевичу, что я баламучу рабочий народ на создание профсоюза на его предприятии. Он меня вызывает к себе в кабинет и в бешенстве мне кричит:

– Это моё предприятие! Не позволю! Это я кого? Змею пригрел на своей груди? Да как ты мог? Какое свинство с твоей стороны, этот профсоюз!

Я хотел было сострить, что вы, Иван Андреевич, мне друг, но истина дороже, но передумал, потому что тот уже вскочил со своего хозяйского-директорского места, и мне пришлось задуматься о самозащите. Но Иван Андреевич, надо отдать ему должное, сдержался.

Тут я на некоторое время прерву сцену в кабинете Ивана Андреевича, чтобы указать на то, что я за время работы у него сошёлся с рабочим его предприятия Олегом. И Олег решил мне помочь. У него был приятель, или старый друг, Сергей Васильев, живущий в Петергофе в 23-ем квартале. Правда, Олег с Сергеем давно не виделись. Так вот Олег, зная Сергея, предположил возможность поселения меня у этого Сергея за малые деньги. Я согласился, понимая, что продолжать жить на предприятии Ивана Андреевича, когда подворачивается возможность снять угол за полторы тысячи рублей, – это неправильно. Снять угол означает жить в той же комнате, что и Сергей Васильев. Я посчитал большой удачей, что нашёлся такой человек, кто приютит меня за такие скромные деньги. Ну и пусть, что в Петергофе! Всё ж таки в квартире! На момент моего прихода в кабинет Ивана Андреевича, вознегодовавшего от моих высказываний о лёгкости учреждения профсоюза на его предприятии, мне осталось всего только раздобыть 1.500 рублей и поехать вместе с Олегом после работы к Сергею Васильеву на электричке до Петергофа. Когда Иван Андреевич закончил выражение негодования или сделал паузу, я умудрился высказаться:

– Нет – так нет! Я это так, чисто теоретически. А мне самому это не надо. Не мне здесь работать. Вы уж простите меня, Иван Андреевич. Я очень ценю Вашу помощь мне. Я ведь собрался от Вас уходить! Всё! Вы меня выручили. Далее я сам.

– Что? Нашёл, где снять? И за сколько? Где? – спросил заинтересованно знающий о моих поисках жилья Иван Андреевич, обещавший оплатить его мне.

– Да, нашёл. В Петергофе. И мне надо всего полторы тысячи дать за месяц хозяину квартиры.

– Что? Так дёшево?

– Олег говорит: да. У его приятеля. Не комната, а только угол в комнате хозяина.

Иван Андреевич распорядился выдать мне 2 тысячи рублей. Через бухгалтерию, с моей распиской в получении, как и за все авансы.

– Удачи! – на прощание пожелал мне предприниматель. Эпизод с профсоюзом также не настраивает меня писать подлинное имя Ивана Андреевича – оно, конечно же, другое – и название его фирмы.

На следующий день вечером мы с Олегом поехали в Петергоф. Бесплатно. Меня комната устраивала – не в моей ситуации нос воротить. А насчёт хозяина было пока неясно, почему такой лоб нуждается в лишних полторы тысячи рублей и готов терпеть неудобство, моё подселение к нему в комнату. Я передал Сергею Васильеву 1.500 рублей за постой и выставил бутылку водки отметить своё новоселье. Выпили. Олег уехал. На следующий день я поехал на электричке (опять бесплатно) на работу к Эдику Сипатову, своему однокурснику. Он, юрист крупного пищевого комбината, замолвил за меня словечко, чтобы меня взяли в отдел логистики. И меня взяли. Моя работа требовала выхода как в дневные, так и в вечерние, и ночные смены, ибо машины загружались круглосуточно. Для меня, командующего погрузкой коробок с готовой продукцией грузчиками в фуры, имелась комнатка, где можно было спать в свободное от погрузки время.

Сергей Васильев, хозяин комнаты, оказался наркоманом. На мой взгляд, наркоманом с небольшим стажем, ибо обстановка в комнате ещё сохранялась. И телевизор был большой, приличный. Я понял, что он наркоман, по его просьбам ко мне выйти с кухни в комнату на непродолжительное время, чтобы я ему не мешал. Часто к нему приходили какие-то люди, и они все вместе просили меня выйти с кухни, или, наоборот из комнаты на кухню, когда их было много. При этом я часто видел в руках Сергея Васильева какую-то коробку типа автомобильной аптечки. Я понял, что он и его гости колются наркотиками. Однажды зашёл сосед по лестнице Андрей. Я у него взял зарядное устройство для найденного мной телефона Nokia. Андрей также наркоманил. Постепенно, с каждым последующим приходом, наркоманы становились со мной всё более бесцеремонными, их просьбы ко мне выйти становились всё грубее. Куда же я попал! В наркопритон! Звоню Олегу, но тот удивлён, узнав, что его друг Сергей Васильев стал наркоманом. Стало быть, это произошло недавно. Я 3 раза успел сходить из квартиры в Петергофе на пищевой комбинат в Петербурге. За электричку не платил. А по Питеру прошёл пешком немало. Работая на погрузке готовой продукции я, будучи голодный, ел блинчики с начинкой в не разогретом виде, со льдом! Не я это придумал, потреблять их сырыми, а работавшие под моим началом грузчики, все – сплошь маргиналы, были и выходцы из Средней Азии. В четвёртый свой выход на работу я пришёл туда с фингалом под глазом, который мне поставил сосед Сергея Васильева Андрей. Потратив мои полторы тысячи рублей, Сергей Васильев превратился из гостеприимного хозяина в животное, что ли, по отношению ко мне. Его гостям я тоже откровенно мешал своим присутствием в квартире-наркопритоне. Вот Андрей, раздражённый, и не сдержался. Я пытался вызвать милицию по телефону, чтобы она разогнала сборище наркоманов, но безрезультатно. Я еле-еле вынес из квартиры Сергея Васильева свои книги по немецкому, а сумка-баул и рюкзак с тёплыми вещами, одеялом и синим полиэтиленом так и остались в ней. Навсегда. Хорошо, – думаю я. – Я сам немедленно явлюсь в милицию и попрошу разогнать их уколотых наркоманов, показав им фингал, что они мне напечатали на лице, и факт нахождения моих вещей в этой квартире будет доказательством моего бомжевания, и, что фингал получен мной именно здесь. Моё зарегистрированное обращение в милицию послужит вместе с зарегистрированным фингалом дополнительным доказательством в суде моего бедственного положения. Правда, когда я смогу в очередной раз подать заявление в суд, я не знал. Знал одно – это мой выход. Цивилизованный выход, законный и единственный, из моего дикого положения.