Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 89 страниц)

Так вот, после армии я стал ездить в Павловский парк по несколько раз в год: раз в сезон, а осенью – несколько раз. Полюбилась мне Павловская природа. По большей части ездил я один, но случалось, что и с кем-нибудь. В июне я ездил в Павловский парк, чтобы на природе читать-готовиться к экзаменационным сессиям. Подросла Уля, и её стали отпускать со мной прогуляться в Павловском парке. С ней я обязательно ездил в конце июня, когда на кустах акации появлялись стручки, из которых я делал свистульки, и мы с Улей свистели в них. Однажды в безлюдной части парка, когда я гулял один, добился того, что белка спустилась с ветки мне на руку, и так и сидела на ладони, щёлкая орешками.

Обязательно я ездил в Павловск, когда местные бабушки начинали торговать садовыми яблоками у вокзала, и я бродил по парку, жуя яблоки на ходу или присев где-нибудь в живописном месте на скамейку или пень. Посижу, покурю и пойду дальше. Причём каждый раз я старался ходить не так, как в предыдущий. В некоторые свои прогулки по Павловскому парку я стремился обойти весь парк, но не по кругу, а зигзагами, с обязательным посещением всех самых красочных его уголков, и тогда я ходил быстрой походкой – иначе не успеть пока светит солнце везде побывать; в другие же свои прогулки я никуда не спешил и, не стремясь обойти весь парк, мог медленно прогуливаться по одной дорожке в оба направления – сначала в одну сторону до конца, а потом, развернувшись, в другую. Когда я ходил быстро, я думал о парке, о том, чтоб везде успеть, когда же я медленно бродил, то мог думать о чём-нибудь своём или слушать радио через наушники или так. Не обязательно музыкальные радиостанции, а мог слушать и говорильню типа "Маяка" или "Эха Москвы". А среди музыкальных радиоканалов преобладало радио "Рокс", а начиная с2003 года – радио "Классика". Жаль, что сейчас эти радиостанции заглохли.

Кроме "акациевого" и "яблочного" посещений Павловского парка было обязательным для меня ещё "желудёвое", то есть в сезон падения желудей. Было что-то особенное в запахе парка, когда падали жёлуди. Я их собирал полные карманы, а затем разбрасывал в Петербурге на всякие разные газоны – вдруг прорастут.

И, конечно же, я много курил во время прогулок по Павловскому парку. Редко на ходу, в основном присаживаясь на такие скамейки, откуда открывался превосходный вид, но мог присесть и в абсолютно невидовóм месте, зато очень тихом и безлюдном. Присаживаясь, я мог достать взятый из дома бутерброд или купленный по дороге в Павловск пирожок и ел его, запивая взятым с собой чаем из термоса или лимонадом, – что может быть вкуснее такой еды на природе! И обязательно покурить тут же после.

Когда подросла Уля, то есть когда ей исполнилось 7 лет, я впервые пошёл в Павловский дворец на экскурсию. С ней. Мне и ей понравилось. Уютный такой дворец, оказалось. Жить можно...

Билеты для прохода в Павловский парк обычно (но не всегда) я не покупал, а выходя с Павловского вокзала шёл не прямо, то есть не через главный вход, где вход был по билетам, – а заворачивал налево и либо перелезал через парковую ограду, либо шёл ещё дальше до Тярлево, где через калитку был свободный вход в парк.

И за электричку я тоже платил не всегда. Контролёры по вагонам ходили не часто, да и размер штрафа меня не пугал: они брали в размере цены на билет до Павловска. Либо у меня и не было денег на билет, а в Павловск всё равно хотелось.

* * * (Звёздочки ╧35)

Учился я на юридическом факультете средне: были и пятёрки, и тройки, но количественно преобладали четвёрки. Да и по-другому я учиться не мог, в смысле, лучше. Ведь я не работал по юридическому профилю по уже названным причинам моего безденежья. Даже не собственно моего, а безденежья всей нашей семьи (без отца – он ушёл из дома, разведясь с матерью). И на фоне работающих уже по профилю одногруппников я, естественно, смотрелся не лучшим образом. Я никогда не пропускал занятий, так как хотел учиться. И хорошо учиться. Но курсовые работы я каждый год писал абсолютно тематически не связанными друг с другом. Я выбирал темы для них такие, которые мог осилить самостоятельно и без собственного юридического опыта, опираясь только на собственные теоретические знания да на общеизвестную юридическую практику. Каждый учебный год это были курсовые работы всё по разным не связанным друг с другом учебным дисциплинам. За курсовые я троек не получал, всё четвёрки да пятёрки. Таким образом я показывал своё умение работать с книгой (наконец-то я научился читать книги!). Но удовлетворения я от написанных работ не получал.

Будучи студентом на одном каком-то курсе я всё-таки поступил "по-студенчески", то есть как поступают при возможности многие студенты, если не все: я взял у своего товарища по учёбе "дневника" Андрея Цветкова его курсовую работу, набранную на компьютере, уже возвращённую ему с пятёркой, и напечатав титульный лист со своими именем и фамилией (печатал его всё тот же Андрей Цветков), сдал "свою" работу другому преподавателю. Номер прошёл: мне курсовая была засчитана. Правда, я за неё получил четвёрку – вот как по-разному оценивают одну и ту же работу разные преподаватели.

На втором курсе у нас был предмет "Римское право". Мы старались не пропускать по этому предмету лекций – так интересно преподавалось это древнее, но не потерявшее своей актуальности право. Все студенты старались на лекциях по римскому праву сесть поближе. Преподавателя было приятно слушать, и сам он выглядел всегда чрезвычайно приятно. Нам, студентам-вечерникам, казалось, что преподаватель римского права где-то днём успешно работает, и что преподавательская деятельность для него не основная. Но важная. Мы, его студенты, между собой в разговорах очень высоко оценивали его преподавательский талант. И для меня уже тогда, то есть в 1994 году было ясно, что этот человек, наш преподаватель римского права, "далеко пойдёт", то есть добьётся больших успехов в своей жизни. Я не ошибся в своих прогнозах относительно карьеры Дмитрия Анатольевича Медведева – так звали "римлянина". Он стал Президентом Российской Федерации. В 2008 году.

* * * (Звёздочки ╧36)

А на занятия по немецкому я вообще ходил как на праздник. Иностранный язык на юридическом факультете преподавался только два года, то есть на первом и втором курсах. В группе по немецкому языку я был вовсе не отстающим, а, наоборот, впереди идущим, если так можно выразиться. Тем, кто учится иностранному языку, необходимо было сдавать преподавателю "тысячи", то есть переводить тексты в несколько (сколько конкретно – не помню) тысяч слов на немецком языке. Тексты должны были быть юридической направленности, чтобы студенты запоминали юридические термины на немецком языке. Вообще-то, юридическими терминами изобиловали и упражнения по немецкому языку. Но для сдачи "тысяч" требовалось взяться за какую-нибудь немецкую юридическую книгу. Так вот, преподавательница немецкого языка настолько была уверена в моём знании немецкого юридического лексикона, что разрешила мне в качестве исключения переводить для сдачи "тысяч" любую понравившуюся мне книгу. Таковой оказалась "Вокруг игральных карт", описывающая историю их появления и технологию их производства, которую я купил ещё до армии, потому что мне понравились в ней цветные иллюстрации-разложенные колоды карт. Вообще-то, эта книга была каталóгом музея игральных карт, который находится в немецком городе Альтенбурге. Замечательная книга. Интересная такая.

По окончании второго курса я успешно сдал экзамен по немецкому языку на "отлично". Ставя мне эту оценку в мою зачётную книжку и расписываясь в ней, экзаменатор давал мне следующее напутствие:

– Молодой человек, ваша экзаменационная пятёрка по немецкому крепка, вы действительно знаете предмет на "отлично". Мы вам дали отличную языковую базу. Так что не забрасывайте изучение немецкого языка. Именно ваша будущая работа непременно должна быть связана с языком – он вам пригодится. Успехов вам в совершенствовании вашего немецкого!

Мне было приятно слышать такую оценку моего знания немецкого языка из уст экзаменатора, но она не была для меня неожиданной, ведь, как я уже писал, я сделал ставку на немецкий язык в своём желании добиться в жизни успеха. То есть экзаменатор не открывал для меня Америки, или, применительно ко случаю со мной, – Германии.

То есть я закончил в университете с немецким языком в 1995 году. И продолжил заниматься самоподготовкой. Через год, то есть в 1996 году, на Чемпионате на этот раз Европы немцы снова завоевали золото, став чемпионами, как бы подтверждая мою правоту в моей ставке на Германию как на нашего экономического партнёра. А в году так 97-ом, когда стало известно, что в 2006 году Чемпионат мира по футболу пройдёт в Германии, я загибая пальцы считал, сколько лет пройдёт с момента окончания мной университета. И тогда я решил, что к этому Чемпионату я уж точно состоюсь, то есть добьюсь успехов на юридическом поприще и в изучении немецкого языка, так что я точно окунусь в атмосферу Чемпионата. Точно.

Уже упомянутую книгу "Вокруг игральных карт" я купил случайно в магазине "Книги социалистических стран" на Невском на стипендию от Макаровки. Покупая её, я и не думал, что когда-нибудь смогу её прочесть. Мне просто понравились иллюстрации в ней. Начав учиться в "Холодильнике" и изучать в нём немецкий язык, я потихоньку взялся за перевод этой чудо-книги. Поскольку в девяностых к нам в страну хлынули невиданным прежде потоком зарубежные товары, то не удивительно, что я как заядлый картёжник, принялся скупать увиденные мной в продаже карты, ведь поскольку я играл в них довольно часто, то новая купленная колода быстро устаревала, так как я находил в продаже ещё какую-нибудь новую колоду карт, и мне хотелось поиграть очередной новинкой.

Я уже писал, что в этот период я не имел собственного кошелька и отдавал почти всю зарплату матери. Именно почти. За вычетом денег на пиво (пил я немного), сигареты и на очередную новинку-игральные карты.

А играл я по возвращении из армии с моряком (он им стал) Сергеем Петровым между его многомесячными рейсами, то есть где-то несколько раз в год после каждого его рейса и иногда ещё несколько раз, если его сидение на берегу между рейсами затягивалось. Ко мне поиграть он приходил редко, в основном, я к нему. Играли мы моими картами, то есть я их приносил с собой, и обязательно на материи, чтобы карты было удобнее брать со стола руками, то есть я кроме карт брал с собой кусок обивочной (для обивки мебели) зелёной с рисунком ткани, который я носил в сложенном виде в зелёной же папке (карты также клал в папку). Если мы играли чаще, чем я приобретал очередную новую колоду карт (и тогда мы "обновляли" её), то я старался приносить на очередную игру с ним другие карты, а не те же, которыми мы играли в прошлый раз. Но были среди моих игральных карт и особо приятные для игры, и мы играли такими картами чаще, чем другими. Приятные для игры карты – это означает, что их не просто приятно держать в руках и лицезреть изображения на них, а ещё вот что: отдельные карты отличаются свойством лёгкости их запоминания, что важно при игре в Rommé (Rummy) (именно в эту игру я играл со школьных лет, и когда я в этой книге писал и буду писать дальше, что я играл в карты, то мной подразумевается именно Rommé). Например, как легко запомнить валета, его масть, если он, к примеру, одет в ярко-оранжевый жилет – значит: он пиковый, или же Александр Сергеевич Пушкин – не просто валет, а именно, опять-таки, пиковый, ведь это же легко запомнить, что Пушкин – пиковый валет; или так же легко запомнить масть дамы со снопом (пучком колосьев), дамы с летающей стрекозой возле её уха, или короля с зонтиком, или валета с пивной кружкой. За такие удачные, то есть удобные карты мне не жалко было отдавать и по десять, и по больше долларов (нет, я конечно, платил в магазинах рублями, но в эквиваленте в долларах это были и такие дорогие колоды карт. Дорогие в сравнении с родными отечественными картами или с китайскими).

Играли мы с Сергеем Петровым обычно либо до последних поездов метро (то есть чтобы мне успеть на последний поезд), либо всю ночь напролёт, предварительно затариваясь морем пива и чем-нибудь к нему.

После окончания Макаровки Сергей Петров довольно быстро приобрёл сначала однокомнатную квартиру в Купчино, а приблизительно году в 2000-ом переехал в двухкомнатную недалеко от Московского парка Победы. Жена Сергея Петрова Татьяна (женился он по окончании Макаровки в середине 90-ых) дружелюбно относилась к нашим с Сергеем посиделках за карточным столом. За игрой в карты мы сидели не в тишине, а преимущественно под музыку преимущественно "Åквариума", и непринуждённо болтали, – игра Rommé такая, что позволяет не уходить в игру совсем, а ещё и болтать. В разговорах с Сергеем под игру с пивом мы затрагивали различные темы, то есть говорили обо всём, в том числе Сергей рассказывал о своих успехах в карьере, я же пока учился, то есть до сих пор всё учился и учился, и мне о себе особо рассказывать было нечего. Но это нисколько не смущало нас обоих: нас захватывала игра и совместное потребление пива. Нам с Сергеем было приятно общество друг друга, таким образом, мы были приятелями. Но не друзьями. Мы оба осознавали это "но", и оно нас тоже не смущало.

Кроме достижений в решении квартирного вопроса, скажу о Сергее Петрове, что он рано "встал на колёса", то есть обзавёлся автомобилем. Сначала это была подержанная иномарка, потом появится новая "девятка", потом машин станет две – вторая для жены Тани, по-моему, тоже "девятка", но это, по-моему, будет уже в 2000-ых годах.

Таким образом, между мной, "вечным студентом", и Сергеем Петровым, успешным моряком, была очень большая разница в социальном статусе, но она не мешала нам общаться.

С годами Сергей Петров физически окреп, посещая, наверное, фитнесс-залы, "качаясь" и потребляя препараты для накачивания своего бывшего прежде щуплым тела. Но, всё равно, внешний вид моряка Петрова по-прежнему оставался несуразным.

Намного реже, чем с Петровым, я играл в карты с Сергеем Лабрадоровым, моим одноклассником по 479-ой школе. Я с ним в школе не дружил. Научил я его играть в Rommé, когда мы уже окончили школу. До армии он работал в кинотеатре "Титан" на Невском – крутил кино, то есть киномехаником. Пока шёл кинофильм, мы с ним играли в карты наверху позади зрительного зала в аппаратной, откуда показывают фильмы, а если быть совсем точным, то в соседней с аппаратной комнате, в которой стоял диван, кресло и журнальный столик.

Когда я пришёл с армии, Сергей Лабрадоров уже не работал в "Титане", а учился в институте киноинженеров (как-то так назывался его институт). Теперь я стал приходить к нему домой, чтобы поиграть в карты. У Сергея есть брат Виктор Лабрадоров, на пару лет младше Сергея, так я и его приобщил к игре в Rommé. Братья Лабрадоровы жили вместе с воспитавшей их бабушкой в трёхкомнатной коммуналке и занимали две комнаты, из которых одна была Сергея как старшего брата. Сергей и Виктор Лабрадоровы не были мне друзьями. Мы, как и с Петровым, были приятелями, то есть нам приятно было посидеть вместе за игрой в карты. Оба брата не курили, да и пива потребляли в незначительном количестве, так что с ними я чаще распивал чаи.

* * * (Звёздочки ╧37)

Ульяна, или Уля, росла. С самого раннего её возраста Полина и моя мама доверяли мне с ней гулять. В большой коляске мы с ней гуляли по Таврическому саду, расположенному относительно недалеко от нашего дома на Сапёрном. Когда Уля подросла и стала ездить сидя в складной коляске, я с ней гулял не только в Таврике, но и в Летнем саду, расположенном также недалеко, только в другую сторону от дома. Мне нравилось гулять с Улей, и было не скучно с ней. Она родилась красивой девочкой, вся в родителей и бабушку Элю, то есть мою маму, и своей красотой привлекала внимание многих взрослых: они улыбались-умилялись её ангельской красотой, выделяя её из множества гуляющих в саду детей, то есть она была привлекательной. Блондинкой. Гулял я с Улей-красатулей по выходным, отдыхая от собачей работы. Да, да, все работы, на которых я работал, по-другому назвать нельзя.

В выходные дни, то есть когда я не учился и не работал, я читал Ульяне детские книжки, а где-то в её возрасте трёх с половиной лет я начал учить её буквам, то есть читать-писать. Я учил Улю в форме игры, так что ей было не скучно учиться, и она сама меня постоянно просила позаниматься– поиграть-порисовать с ней. Ей нравилось наблюдать как я что-нибудь рисую. Мной была заведена толстая тетрадь, в которой я на каждом развороте страниц рисовал фломастером одну печатную букву в двух начертаниях: прописную и строчную, и предметы на эту букву. К каждому предмету мной подписывалось его название печатными буквами. Тетрадь заполнялась мной не по алфавиту, а по частотности употребления той или иной буквы в словах. Конечно же, первыми буквами, которым я обучил свою племянницу Ульяну, были буквы "А" и "М", складывающиеся в слово "мама". На букву "М" я нарисовал женскую фигуру в белом халате, в очках и со шприцом в руках – для Ули сразу из рисунка было ясно, что это изображена её мама. Другие предметы я также старался рисовать не вообще, а конкретно, то есть когда я рисовал, например, шапку, то я рисовал именно её шапку, или, если шкаф – то мой шкаф. Поскольку у меня в комнате на стенах было много плакатов и фотографий БГ, то она знала, кто такой Борис Гребенщиков, и поэтому на страницу с буквой "Б" мной была вклеена его фотография и сделана подпись "Боря". А на букву "Р" была нарисована рубашка, из рукава которой торчала рука, а в руке зажатая в кулаке рыба, причём рыба была как будто вытащена из реки-река голубой лентой вьётся на этой картине. Особого труда потребовалось мне для заполнения разворота тетради с буквой "Е". Я старательно перерисовывал енота с полосатым пушистым хвостом из детского иллюстрированного атласа, но одного его по сравнению с другими страницами тетради, где на каждую букву было нарисовано по несколько предметов, – было мало. Тогда я открыл упомянутую книгу-каталóг "Вокруг игральных карт" на странице, где были представлены карты, на рисунках которых были представители различных групп населения средневекового немецкого общества, и на одной карте был нарисован человек в высокой остроконечной шапке с крестом спереди неё (это митра) и с длинным посохом с завитком на верхнем конце, одним словом-это епископ. Мне пришлось сначала объяснить Уле, что люди в таких шапках и с такими посохами очень добрые, и их называют епископами. Это слово "епископ" Уля легко запомнила. Но два рисунка на букву "Е" – это всё равно мало. Поэтому, когда попалась шоколадка, на обёртке которой была изображена царица-императрица Екатерина Вторая, то её портрет был вырезан и вклеен в тетрадь на букву "Е" самой Улей.

А ещё был второй способ изучения букв в виде игры. Это когда я или Уля становились в позу, например, ноги вместе, а руки в стороны – это буква "Т"; ноги вместе, а рука упёрта в бок – это буква "Р"; а буква "Н" показывается со шваброй в вытянутой в сторону руке. Почти весь алфавит можно показать одним телом или при помощи всяких предметов. Неудивительно поэтому, что Уля очень рано научилась читать и писать задолго до школы.

А когда Уля научилась читать ещё до школы, я научил её играть в карты. В Rommé. А то ей так интересны были мои карты, выложенные как натюрморт в моём "злом" секретере на полках за стеклом.

В куклы Уля также успевала играть. По телевизору однажды я смотрел передачу, в которой говорилось, что многие девочки-первоклассницы, уже начав учиться в школе, не наигрались ещё в куклы и берут их с собой в школу. Я для себя решил, что такого с Улей не будет, то есть я постараюсь, чтобы она наигралась до школы, а в школе бы она была прилежной ученицей. Нет, конечно, не только я дарил ей кукол, и, кстати, первая кукла Барби была куплена не мной, а Ульяниной крёстной, но можно сказать, что я способствовал тому, чтобы Уля пресытилась игрой в куклы ещё до школы. Также Уля успела наиграться моими солдатиками, которых был целый мешок, и которых так не любила убирать после Улиной игры бабушка Эля. Автомат у Ули также был, и дорогущий стреляющий пистонами револьвер опять-таки был. К этому револьверу я сшил из кожзаменителя кобуру как у ковбоев, и Уля, когда ходила гулять в джинсах, любила брать его с собой в Таврический сад.

О Таврическом саде. Он уютный и удобный для прогулок с детьми: в нём есть детские площадки и много скамеек. Как-то так получалось, что когда Уля приходила на детскую площадку, то она становилась заводилой, то есть другие дети, в том числе и мальчики, и дети старше Ули, начинали вертеться вокруг неё, и всем хотелось именно с ней играть. То есть Уля была очень общительная девочка и не такая как я и Полина в её возрасте. Я радовался за неё этому обстоятельству.

Иногда я брал с собой на прогулку с Улей в Таврик описанную выше зелёную папку с материей и игральными картами, и мы располагались поиграть на какой-нибудь скамейке.

А ещё с краю Таврического сада расположена застеклённая оранжерея. Внутри неё круглый год зеленели растения, в том числе экзотические, и многие из них предназначались для продажи. Конечно, не в каждую прогулку с Улей мы заходили в оранжерею. Но, точно, что по несколько раз в месяц. И я, и Полина, и бабушка Эля любили посещать с Улей это место. У Полины в комнате на окне где-то с 1990 года на подоконнике росла чайная роза, целый куст, и цвела она круглый год. Чуть позже на окне появится аккуратненький кустик очень миниатюрной розы, которая называется то ли японская, то ли китайская. А с1993 года на окне у Полины будет расти апельсиновое дерево, ровесник Ули. У Полины в комнате было два окна, и подоконники были широченные, и поэтому было ещё свободное место на них. Так вот, по просьбе Ули в оранжерее нами покупались ещё растения: всякие там фикусы, агавы, бересклеты... всё растения-детки, то есть ещё не выросшие, а потому дешёвые.

Ещё об Ульяне. Дома она играла не в комнате, а в игровом уголке. Это действительно был угол. На повороте коридора, который, как я уже писал, делал поворот на девяносто градусов, в углу стояла уже упомянутая нижняя часть от буфета. Так вот, внутри этого предмета мебели был дом для её кукол с игрушечной мебелью. Я провёл подсветку внутрь, чтобы Уле было светлее играть. А рядом в коридоре стояла бывшая когда-то моей тахта, на ней вдоль стены располагались мягкие игрушки всех размеров, в том числе большой слон и маленький Микки Маус. Находящимся на кухне в конце коридора бабушке Эле или Полине было удобно контролировать играющую на повороте коридора Ульяну. А бабушке Лизе не было доверия присматривать за правнучкой Улей, но сидеть на тахте во время игр Ули в куклы она сидела. Или же она просила написать Улю что-нибудь на бумаге, когда та выучила буквы.

В цирк я с Улей ходил. Дважды. Сестра с ней также ходила. В зоологический музей тоже я водил свою племянницу. И в зоопарк.

Бабушка Эля (моя мать) поскольку не работала, то ложилась спать очень поздно. Она смотрела допоздна телевизор, стоявший на кухне. Поэтому она поздно вставала. Поэтому и внучка Уля много смотрела телевизор по вечерам. Вместе с бабушкой. И тоже поздно вставала. Особенно Уле нравился сериал-экшн про "Никитý", девушку-суперагента. И приходя в Таврический сад на детскую площадку Уля так и говорила находящимся на ней детям:

– Называйте меня Никитóй.

Женитьба, но не Хохцайт моей жизни

Про то, как и когда я встретился со своей первой женщиной, как бы интересно это ни было кому-либо из моих читателей, я писать не буду, так как моя Книга не ПРО ЭТО, и не типа "Окон" или "Спида-инфо".

Осенью 1994 года я познакомился со своей будущей женой Людой. Ей было всего 18 лет. Мне же на момент знакомства с ней было 23, и, познакомившись с ней, мне захотелось ею обладать: такой она казалась мне интересной и привлекательной. Но её воспитание не позволяло ей отдаться мне: она была девственницей и собиралась ею оставаться до замужества. Кто такая Люда, что она из себя представляет-не хочу писать об этом, потому что это неважно (неважно для целей написания мной этой Книги и неважно для развития её сюжета), ведь после года знакомства с ней мы прожили в законном браке всего-то семь месяцев. Инициатором развода был я, так как я понял, что мы друг друга не любим, что наш брак – это какое-то недоразумение, основанное на моей физической тяге к Людиному телу, без каких-либо определённых перспектив. А до свадьбы она мне отказывала, чего не прочь была бы сделать со мной в официальном браке. В общем, Люда перестала мне нравиться и возбуждать-удовлетворять меня, как будто она и не жена мне вовсе. По началу я было ввёл её в свой дом на Сапёрном, но слишком не ужились под одной крышей мои Мама, сестра с племянницей-малышкой с одной стороны барьера и Люда по другую сторону. И мне было трудно защитить свою молодую жену от нападок моих родных женщин. А ведь во многом я соглашался с ними, что Люда была не права. В таком случае наш с Людой переезд к ней на квартиру, где она жила со своей мамой и ветхой бабушкой был неизбежен. Но разве мне это могло понравиться: кругом одни старухи (Люда – поздний ребёнок у матери, рождённый в целях удержать в семье её мужа, моряка загранплавания с океанского лайнера), поэтому кругом пахнет лекарствами, и поэтому атмосферу в квартире моей жены Люды можно назвать лекарственно-старушечьей. Ну разве мог я это выдержать долго?, да с учётом постоянной долбёжки-причитаний моей Мамы: "На кого ты нас покинул? (Уйдя к Люде я сделал попытку прекратить оказывать денежную поддержку матери, выжившей Люду из нашей квартиры, где, казалось бы, нашлось места всем) Тебе, что, она дороже родной матери?.."

В том-то и дело, что дороже она мне не стала. И даже равной, если вообще можно сравнивать эти 2 направления любви: к Маме и к другой женщине. Истинных причин своего предложения расторгнуть брак я Люде не объяснял – я пожалел её и её самолюбие. Я инициировал следующий разговор с ней:

– Пропиши меня к себе, – говорю я ей по телефону.

– Ещё чего!!– отвечает она мне.

– Ну, раз так ты мне отвечаешь, значит, ты меня не любишь и не мыслишь наше совместное будущее на всю жизнь. А раз так, то давай разведёмся.

– Давай, – согласилась Люда, не задумываясь, и даже как-то весело, как будто сама уже об этом думала...

За период общения с Людой, отмечу, что мы с ней, конечно же, ходили вместе на "Åквариум" и ездили в Павловский парк...

Опишу интересный момент, как я дарил Люде цветы, когда приходил к ней домой в период своего ухаживания за ней. Напомню, что моя сестра в это время работала акушеркой в родильном доме. А по старому обычаю принято одаривать повивальных бабок на счастье новорождённого малыша. Так вот, Полина чуть ли не с каждого дежурства приносила шоколад (так что в детстве Ульяна наелась шоколада), а иногда и цветы. Роскошные такие букеты. Полина сама мне как-то предложила взять да и отнести подаренные цветы Люде – пусть очаровывается цветами и мной вместе с ними, а то зря только простоят эти цветы у нас дома и завянут, – а тут хоть какая-то польза от них...

Следует отметить, что именно Люда приобщила меня к прослушиванию конферанса Дмитрия Нагиева на радио "Модерн", и именно у неё я впервые смог оценить звук японской радиотехники, о которой только слыхал, что она супер-пупер. Магнитофон с FM-радиошкалой "Sharp" – давний заморский подарок её папы: его качественный стереозвук был для меня открытием. И как потряс меня! (А ведь уже до этого я был активным слушателем песен с FM-приёмника, маленького такого, карманно-переносного "Панасоника", через маленькие наушники-капельки.)

Весной 1996 года я развёлся с Людой. Забрав у неё из квартиры "на память" ненужную её семье полутораспальную кровать, так ничего и не успев купить во время супружества что-либо в её дом, как, впрочем, и в свой (ведь наши квартиры были обставлены).

Эпидерсия

Как-то в середине 90-ых я вечером возвращался с занятий в университете домой на трамвае. Трамвай ехал по Садовой улице и подъезжал к Невскому. В вагоне пассажиров было мало. И тут я замечаю, что какой-то мужик, нестарый, улыбается мне какой-то виноватой улыбкой, подмигивая глазом, и кивает головой в бок, показывая кивком в сторону. А ведь с этой стороны от трамвая за домами находится Катькин сад – место сборища голубых, то есть педерастов. На остановке пидор выходит из трамвая и, смотря с улицы в его окно, продолжает улыбаться и подмигивать до тех пор, пока двери не закрылись, и трамвай не поехал дальше...

* * * (Звёздочки ╧38)

По плану, утверждённому много лет назад, наш дом на Сапёрном переулке постройки 1912 года должен был пойти в 1995 году на капитальный ремонт (откуда-то отец прознал эту закрытую информацию). Вот он и наступил, этот 95-ый год. А может быть, это я про 94-ый год. А денег у государства для производства запланированного капремонта не оказалось – время было такое, безденежное. И наш дом не расселяли. Поставили строительные леса и обновили-покрасили наружные стены. Да лестницу привели в порядок: побелили-покрасили стены. И всё. Сделали, что называется, косметический ремонт. Вместо капитального. А перекрытия между этажами нашего дома состоят из железных балок с уложенными на них досками. В 1912 году уже не клали деревянных балок как в доходных домах второй половины XIX века, и которые сплошь были уже капитально отремонтированы ещё в советское время, то есть в которых деревянные балки были заменены на железные.

* * * (Звёздочки ╧39)

Наступил 1997 год. Поскольку мои мать и сестра были читающие, то "Легенды Невского проспекта" Михаила Веллера не прошли мимо меня стороной. Спасибо надо сказать Полининой подруге и бывшей её однокласснице Свете (кстати, Улиной крёстной), которая постоянно давала почитать много книг Полине. Веллер меня, вполне естественно, заинтересовал, и я прочёл ещё один сборник его рассказов под названием "Хочу в Париж" (по названию одного из рассказов, вошедших в сборник). К чему я упоминаю Веллера? А к тому, что за всё десятилетие, то есть за девяностые, я не прочту больше ни одной художественной книжки. Или "Легенды..." нельзя отнести к художественной литературе? Потому что там описываются имевшие место быть истории. Жанр баек. А "Хочу в Париж", что это? В любом случае, слог хорош... (более поздняя приписка автора: Нет, это всё же художественная литература. Сам-то я какие книги пишу!)