Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 87 (всего у книги 89 страниц)

А это, 8-ое, отделение ДПБ, на котором содержаться только ожидающие очереди в интернаты, – особое отделение, на нём, говорят, я смогу пользоваться телефоном и Интернетом для продвижения своей Книги. Я печатаю эти строки 25 августа 2013 года, когда я на 7-ом отделении ещё ожидаю поступления из Гатчинского суда постановления о моей выписке. На следующий день после суда мне неожиданно для меня сделали укол. Я спросил моего врача Сан Саныча, зачем мне укол? Он мне ответил, что отменять лечение (а я принимал в последнее время 2 вида таблеток) надо не резко, а плавно, для чего одна из таблеток заменена мне на 2 раза в месяц производимые уколы. Так что сейчас я не знаю, а гадаю, верить ли мне словам Сан Саныча, произнесённым им на суде, о том, что лечение мне будет производиться и на другом отделении в ожидании интерната, или не верить, поскольку не только мной, но и всеми другими психами-дураками подмечено, что врачам-психиатрам верить нельзя: они любят потянуть с оглашением неприятной для пациентов правды, чтобы пациенты свыклись с возможностью неприятных для них решений врачей.

Только 30 августа из Гатчинского суда пришло в больницу постановление об окончании принудительного лечения меня и о направлении меня в ПНИ (психоневрологический интернат). Это постановление меня неприятно удивило. Ведь в нём указывался мой диагноз, но не тот, который я знал, и о котором мой врач Сан Саныч говорил на суде!, а новый диагноз: приступообразная параноидная шизофрения! Я спрашиваю врача, кем и когда был изменён мой диагноз, который, по моему мнению, стал более тяжёлым, на что Сан Саныч ответил мне, что это секрет, который он не может мне выдать.

– ??? !!!

– Это секретная информация! – только и повторял мой врач на мои вопросы-негодования.

В этот же день меня перевели на 12 отделение. А не на 8-ое! Типа, на 8-ом отделении нет свободных мест, а с принудки я выписан, и далее оставлять меня на 7-ом принудительном отделении нельзя.

Моё пребывание на 12-ом отделении ДПБ

Слава Богу!, здесь на 12 отделении мне разрешили пользоваться компьютером и Интернетом. То есть я могу теперь связаться с заинтересованными в издании моей Книги лицами через Интернет. Наконец-то! 20 сентября тётя Надина привезла мне интернетный модем. И не сегодня, так завтра я выйду в Интернет. Следует упомянуть, что заведующий 12 отделением строго мне сказал, что в своей Книге я не имею права называть своими именами не только никого из медпесонала больницы, но и вообще никого из людей, типа, с моей стороны будет нарушение закона, если я его ослушаюсь его. А именно, мной будет разглашена их личная жизнь. Поэтому мне пришлось переименовывать некоторых персонажей моей Книги, а именно, врачей. Хотя я с этим не согласен, ведь я в своей Книге предаю огласке не их личную жизнь, а их служебную деятельность. Разве нельзя тем же корреспондентам-репортёрам-журналистам освещать деятельность тех или иных людей?

На 12-ом отделении на меня подействовали прописанные ещё Сан Санычем на 7-ом отделении таблетки и уколы. Я чуть не сдох. Вот какое лечение он прописал мне, кому уже отменено принудительное лечение! А мой лечащий врач, он же заведующий 12-ым отделением, Николай Николаевич, отменив мне частично предыдущие препараты и добавив новые, моё самочувствие мне не то, чтобы облегчил, а вызвал во мне новые неприятные ощущения. Как же я страдал! А он, по-моему, и не знал, от какой именно таблетки или укола мне так плохо. И он начал экспериментировать со мной, меняя принимаемые мной лекарства на другие. И каждый раз, когда мне было совсем уже невмоготу принимать даваемые мне таблетки, я стремился попасть к Николаю Николаевичу в кабинет на приём, чтобы рассказать о своём состоянии-самочувствии. Что было невозможно сделать с первой попытки: надо было сначала все уши прожужжать медсёстрам в течении нескольких дней, а то и недели, чтобы Николай Николаевич соизволил таки вызвать меня к себе в кабинет. Вот такой уж он был занятой! Или делал вид, что занят. А обходы больных на отделении он вообще не совершал! А когда мне удавалось прорваться к нему в кабинет, он разговаривал со мной как с дураком, и мне казалось, что он сам дурак, сошёл с ума на своей работе от общения с психами и дураками. Он словесно угнетал меня, возвышая себя, заставляя с ним соглашаться во всём и не спорить. Однажды я сказал медсёстрам, когда уже совсем себя плохо чувствовал, а врач меня всё не приглашал к себе, хотя я хотел с ним встретиться поговорить о моём лечении и самочувствии, что я уже готов объявить голодовку, лишь бы Николай Николаевич вызвал меня к себе!

А ещё на 12-ом отделении вот что было плохо. Отделение почти не проветривается. В палатах окна вообще не открывают, даже когда воздух испорчен, а в коридоре лишь иногда. И курить выдают по расписанию всего 5 сигарет в день! А ведь будь у меня своё жильё, я бы всего этого не претерпевал! За что меня так мучили на 12-ом отделении, человека, уже выписанного с "принудки"! И гуляет 12-ое отделение раз-два в месяц, а то и ни разу!

В моём желании связаться с книжными издательствами по Интернету пока я потерпел фиаско. Я совершил ошибку, увлёкшись интернет-перепиской с одним-единственным издательством. Оно захотело издать мою Книгу, для чего я должен был заполнить и написать на их сайте много чего, чего я не смог сделать, по той причине, что какая-то кнопка на их сайте, которую я кликал (нажимал), не работала, а общаться со мной минуя сайт напрямую посредством электронной почты это издательство не захотело. Типа, это не их стиль работы с авторами книг. Но я не теряю надежды выпустить свою Книгу в свет!

Через 7 месяцев моего пребывания на 12-ом отделении 25 марта 2014 года меня переводят на 8-ое отделение, которое будет, я надеюсь, моим последним отделением в Дружносельской психиатрической больницей перед моей отправкой в психоневрологический интернат. Сколько мне его ещё ждать, я не знаю!

Моё пребывание на 8-ом отделении ДПБ

Сразу по моём переводе на 8-ое отделение, то есть на следующий день, меня вызвала к себе в кабинет (ординаторскую) мой новый лечащий врач Анна Ивановна Ласточкина. Она мне сразу понравилась. Она меня внимательно слушала, не перебивая. Задавала умные и логичные вопросы. Она заинтересовалась моей Книгой и обещала её прочесть в ближайшее время, что меня очень обрадовало. Впервые такое понимание и внимание ко мне со стороны лечащих врачей!

А на следующий день у меня состоялась очередная, до этого проводимая раз в год, медико-социальная экспертиза (МСЭ). Повела на неё меня просто врачиха 12-го отделения, с которой я совсем о жизни не общался, и которая, таким образом, меня совсем не знала, что у меня в душе и за душой, а не заведующий Николай Николаевич. Видно, ему было абсолютно на меня наплевать, на мою дальнейшую судьбу. А ведь эта очередная МСЭ должна была стать для меня последней, потому что мне сказали, что мне хотят больше не продлевать инвалидность на год, типа, хватит меня вызывать-дёргать, а сделать инвалидность бессрочной. На МСЭ за столом сидели знакомые мне по прошлым МСЭ женщины, целых 3, они меня узнали:

– А! Это бывший студент-юрист из университета! Помним, помним.

Вопросов эти женщины-члены МСЭ мне больше не задавали.

– Ну что, оформляем бессрочную?-обратились они к приведшей меня на МСЭ врачихе.

– Да, уж пора, – согласилась она.

– Всё! Можете идти, – обратились ко мне члены МСЭ. А врачиха осталась в зале, где проходила МСЭ ещё на какое-то время. Что она там ещё добавила про меня, я не знаю.

Через несколько дней Анна Ивановна сообщила, что уже прочла мою Книгу, и что она согласна со мной в том, как я поступил с пидорасом. Она объявила меня своим другом и принесла мне из дома свою электронную книгу, чтобы я не скучал. Она поняла, что я чахну-скучаю без чтения, а на её электронной книге оказалось много интересных для меня произведений. Кое-что она рекомендовала для прочтения (я её попросил порекомендовать мне). А ещё через неделю она купила мне сама такую же электронную книгу как и у неё и отдала мне свою микрокарту SD с записанными на ней произведениями, книгами для ума и сердца. Вот какой чуткой и внимательной ко мне оказалась Анна Ивановна! Мало того, она организовала мне поездки на больничных машинах в ближайший «крупный» населённый пункт-в Сиверский, где мне за мои деньги, то есть платно, сделают мой рот: поставят коронки и челюсти! (Деньги на зубы у меня отложились с моей пенсии.)

Однажды я возвращаюсь из Сиверского от стоматолога, и меня сразу же зовёт к себе в кабинет-ординаторскую Анна Ивановна:

– Алёша! Неси свою электронную книгу. Я хочу тебе перекачать ещё несколько хороших книг.

Я ухожу в свою палату и возвращаюсь в ординаторскую с электронной книгой. Анна Ивановна начинает копировать на неё новые книги. Я сижу напротив неё и жду. Вдруг на столе моего врача звонит телефон. Анна Ивановна берёт трубку, а из трубки я хорошо слышу-узнаю голос тёти Надины! Такое совпадение! Они разговаривают, и тут Анна Ивановна говорит улыбаясь:

– А Вы знаете, кто сейчас сидит в кабинете напротив меня? Алёша!-и передаёт мне трубку.

После взаимного приветствия тётя Надина мне говорит, что всё заказанное мной в разговоре с ней по мобильному телефону она уже готова нести на почту, чтобы отправить мне посылку. И тут я вспоминаю, что я как всегда заказывал сало (мясом-то в больнице не кормят!):

– Тётя Надина! Выложите сало! Когда придёт Ваша посылка, мне больше нечем будет отгрызать корочки с него! – это было главное, что мне сейчас нужно было сказать моей тёте. Я передал трубку обратно Анне Ивановне, и что я слышу!:

– Надежда Викентьевна! У Алёши компьютер в очень плохом состоянии, в нём не только программы надо налаживать, но и "железо" менять: в его нетбуке USB-порты шире USB-штекеров, так что придётся вскрывать компьютер и менять их, и я считаю нецелесообразным сдавать его в сервис. Лучше ему купить новый компьютер. Не могли бы Вы ему прислать денег?

Тётя Надина спросила:

– Сколько? Хватит ли 15 тысяч рублей?

– А Вы не могли бы прислать Алёше 20 тысяч?

Тётя Надина ответила типа: "Ну, если надо столько, то пришлю 20".

Вот такая у меня тётя! А ведь для неё это совсем не маленькие деньги. Она же пенсионерка! Сам бы я и не смел подумать просить у неё таких денег. Вообще никаких денег. Она ведь мне и так шлёт посылки, купила радиоприёмник, mp3-флешку, телефоны (два, потому что у одного сломался аккумулятор от редкого использования), двое наушников (тоже ломаются), несколько микрокарт SD, флешку (флеш-накопитель), четверо джинсов (потому что всегда было не ясно, когда меня выпишут, и они понадобятся; а я в больнице всё толстел и толстел, и не влезал в купленные ею джинсы, хотя тётя Надина меня обмеряла, когда приезжала ко мне на свидания с большими продуктовыми передачами. Но вот, в четвёртые джинсы, наконец, я влез, и они мне понадобились ещё до моей выписки из больницы и отправки в интернат, чтобы ездить в Сиверский в платную стоматологию. Но теперь я замечаю, что попав на 8-ое отделение, я начал худеть! Так что, возможно, скоро влезу в третьи штаны.)

Также в телефонном разговоре Анна Ивановна сказала тёте Надине, что отпустит меня с ней в Петербург в недельный отпуск, когда та заедет за мной в больницу в середине лета (Раньше тётя не сможет вырваться ко мне, потому что сейчас она в Москве у своей дочери Анки занимается внучкой Александрой, Анкиной дочерью, которую водит в школу; а в первой половине лета тётя Надина объединит всех своих трёх внуков, двое из которых в Петербурге, и куда-нибудь уедет отдыхать с ними).

В середине апреля пришли бумаги из медико-социальной экспертизы (МСЭ). Согласно им мне была присвоена бессрочно вторая нерабочая группа инвалидности, причём я признан дееспособным. Как же это плохо для меня – нерабочая группа! Это означает, что я не смогу устроиться на нормальную работу! За что? За что? За что же мне такое наказание?! За боязнь экспертов медико-социальной экспертизы (МСЭ) принять ответственное решение. Неужели всю оставшуюся жизнь мне придётся провести в каком-то интернате без работы! Разве это справедливо? Это же нарушение моего конституционного права на труд! Неужели из-за этого запрета на работу я не смогу зарабатывать деньги и не смогу завести семью! Разве это справедливо! Разве это справедливо! Разве это справедливо! Как же так!

Сволочи

14 мая 2014 года подъём на отделении состоялся, как обычно, без пятнадцати 7 с открытия окон в палатах для проветривания, хотя официально он в 7.00. В помещение с раковинами для умывания я пошёл не сразу после подъёма, а в 7.03, но умывальник оказался уже закрытым. Я попросил санитарку открыть мне его, на что она мне сказала, что мне надо было раньше идти мыться, что она уже его намяла (полы). На самом деле мыл пол пациент. То есть для пересменки, так как медсёстры и санитары с санитарками заступают на суточную смену в 8.00.

– Ещё только семь часов! И мне необходимо умыться! – повторял я, настаивая на открытии санитаркой умывальника для меня.

Она открыла. Я быстренько ополоснул лицо. И вышел из умывальника. И слышу себе в спину громкое недовольное "Сволочи!" со стороны санитарки. Вот такое отношение к пациентам дурдома со стороны некоторых из персонала. Они нас за людей не считают!.. А в 7.33 я вижу уже переодетую и идущую по коридору отделения на выход с работы эту санитарку с сумочкой. Уже отработала!

Нет, медсёстры и санитары вообще-то приходят и уходят вовремя, в 8, но и они на работе любят отдыхать, загоняя пациентов в кровати спать на тихий час до 16.00 по возможности пораньше, то есть раньше половины второго. Но вчера обед состоялся рано, и всех уложили по кроватям без пяти час! Этим я хочу сказать, что персонал любит побольше отдохнуть от больных и не работать, а смотреть телевизор, гонять чаи или тоже поспать днём побольше...

Отбой, то есть отход ко сну на 8-ом отделении производился в 21.15-21.30. В июне-июле шёл чемпионат мира по футболу в Бразилии. Все игры группового этапа, которые начинались в 8 часов вечера по московскому времени мы на отделении смотрели. А полуночные игры группового этапа – нет. А на стадии плейофф, то есть игры на выбывание проигравших команд, мы, то есть пара-тройка пациентов и 2 санитара, а то и медсестра, смотрели по разрешению этой ответственной за смену медсестры все игры, даже полуночные. 8 июля в 24.00 должна состояться суперполуфинальная игра между сборными Германии и Бразилии. Санитары, естественно, собирались её смотреть. Остальной персонал, что работал в ту смену, тоже был не против того, что футбол посмотрят 2-3 пациента. Надо заметить, что персонал спать на ночь ложился в двух холлах с телевизорами на противоположных концах отделения на диванчиках, приставляя скамейки из столовой. Санитарка, что обозвала меня сволочью, должна была спать в противоположном крыле от того телевизора, по которому санитары собирались смотреть футбол. И когда она узнала, что два пациента, в том числе я, собираемся присоединиться к просмотру к санитарам, она стала подходить к этим санитарам, другим санитаркам и ответственной за смену медсестре со словами:

– Ишь ты, чего захотели! Здесь им не санаторий. Запретите им смотреть! Они будут мешать нам спать.

Слава Богу, ответственное решение в нашу пользу принимала ответственная за смену медсестра. Она пришла ко мне в палату и успокоила меня словами:

– Вы пойдёте смотреть футбол. Главная здесь сегодня я.

Вот какая сволочь та санитарка. А зовут эту сволочь Ирина Борисовна.

А игра между Германией и Бразилией была настоящей феерией. Закончилась она фантастично со счётом 7:1 в пользу Германии. Как бы я кусал локти, если бы пропустил эту игру, и узнал о её фееричности из спортивных новостей!

Я расстроен

Прошли годы с начала написания мной этой Книги. Теперь я пользуюсь Интернетом. На 8-ом отделении можно. Зашёл В Контакте на страницу Даши Мельниковой и узнал, что мной время упущено: она уже повзрослела и вышла замуж. Я расстроен. Сколько же времени я потерял! Но жизнь продолжается. А из Книги я обращение к Даше убирать не буду. Ведь оно отражало мой настрой в тот момент, момент написания тех строк... Значит, царицей будет другая молодая красавица. Если я не успею жениться до воцарения, то став царём я вынужден буду провести конкурс красоты среди девушек, где в жюри буду один лишь я...

Последствия моего курения

Курить серьёзно я начал в армии, ибо служил я в городе и сигарет хватало. И после службы в ней курить хватало. И в тюрьме хватало, ибо сначала в изолятор временного содержания примчались с передачкой с едой и большим количеством пачек "Беломора", который я очень любил, Мама с Полиной (встретиться-пообщаться не дали), а затем в тюрьму один раз приезжала Полина (опять без свидания со мной), привезя кружку, миску, электрокипятильник и "Беломор", а затем начался продолжающийся до сих пор период навещаний меня тётей Надиной с огромными передачками, в том числе и с сигаретами, и "Беломором". Это сейчас вам, читатели, это кажется естественным, ведь вы уже прочитали почти всю мою Книгу. Но тогда для меня это было приятной неожиданностью, такая её поддержка. Она бросилась меня поддерживать, как будто я был её родным сыном.

Как только я оказался в первом своём дурдоме, на "Арсеналке", меня принялись столь интенсивно закалывать, что у меня пропала охота курить. Но от нечего делать я выкуривал 10 сигарет, выдаваемых на сутки, лишь бы убить время в скучной маленькой камере на 3 койки. Я выпускал дым изо рта и смотрел на него от нечего делать. В этой камере я провёл 3 недели. А потом перевели на обычное большое отделение, на котором сначала посадили в изолятор тоже где-то на 3 недели, тоже скучнейшее помещение, и где мне продолжало не хотеться курить от длительного действия уколов, которые мне делали ещё на первом отделении, мучая меня ими так, что не только боль, но и невозможность совершить свободное движение рукой, чтобы накрыться одеялом мешали мне существовать. Да, в этот период я не жил, а существовал, ибо жизнью это было нельзя назвать: я был овощем. На этом большом отделении выдавали по пачке сигарет на день. И наливали дважды в день по кружке кипятка с одним пакетиком чая. А мой лечащий врач меня не хотел слушать и говорил мне, что это: моя болезнь – моё непонимание своей вины, то есть я псих-дурак до тех пор, пока не осознаю случившегося со мной. Сам этот врач был по телосложению шкаф, а потому увлекался боксом. И мышление у него было тупое, примитивное, чисто боксёрское. Но в августе 2007 года его посетило сознание, что мне будет лучше на другом отделении, маленьком, где нет тесноты в палатах, и все вынуждены работать: либо в так называемых лечебных мастерских шить на швейных машинках мешочки для денег по заказу банка за сущие копейки, либо работать на отделении, то есть что-нибудь мыть, полы или посуду. А, надо сказать, что я один раз по уговорам этого врача ходил на швейку и на его отделении. Но мне не повезло со швейной машинкой (все хорошие были заняты), у меня абсолютно ничего не вышло с мешочками, и я вообще сделал вывод, что трудиться как раб я не намерен, ибо я не раб! И он меня переводит на рабочее отделение. Чтоб работал. Но перейдя на другое, рабочее, отделение (под номером 11), я на швейку не захотел идти, а вакансий на мытьё помещений или посуды на 11-ом отделении не было. И меня спустя 3 недели перевели обратно на первое отделение. А по бытовым условиям оказалось, что эти два отделения – день и ночь: на первом и палаты небольшие, и туалет не в палатах, и прогулочный дворик просто замечательный, и персонал относится к пациентам так, что лишь бы психи и дураки работали, то есть более чутко. В общем, оказавшись снова на первом отделении, я стал очень сожалеть, что не смог удержаться на 11-ом. И как вообще я мог работать, если даже круговые движения электробритвой по щеке я не мог сделать! Меня брили. И наказывали за грехи соседей по палате (расшифровывать это утверждение, чтобы не увеличивать объём Книги, не буду; в фильме по моей Книге, может быть, это будет показано).

В январе 2008 года меня снова переводят на 11-ое отделение. Я уже почти отошёл от уколов, и мне повезло: через месяц моего пребывания на 11-ом отделении открылась вакансия на мытьё полов в 41-метровом коридоре отделения, который я буду мыть 2-3 раза в день до 2011 года, до своего перевода в Дружносельскую психиатрическую больницу. И Книгу я смогу здесь писать! Я начну её писать только 20 апреля 2009 года – раньше начать не мог.

С курением на 11-ом отделении было нормально до конца 2009 года. Давали по пачке на день. А с чаем вообще началась лафа! Очень быстро по моём переводе туда стали давать по 5, а затем по 7 пакетиков чая (моего же чая, который мы выписывали в магазине, как и сигареты с другими продуктами).

Когда мы, пациенты гуляли во дворе, то к нашему отделению присоединялось соседнее, 12-ое. И на прогулке я на вопрос, как дела, ответил кому-то из психов и дураков того отделения, что я пишу Книгу. Они меня попросили почитать им вслух. Я почитал. Во время чтения лица психов изображали внимание и сочувствие мне. А после чтения один из психов попросил меня выручить его сигареткой. Ну, как не выручить своего слушателя?! Я дал. Сигарету. На следующий день я снова им читал по своей тетрадке. Теперь другой псих с 12-го отделения стрельнул у меня курить. Я дал. И с тех пор психи 12-го отделения стали такими приветливыми со мной. Завидев меня в начале прогулки, они с улыбками здоровались со мной. И я понял, чтό на самом деле им от меня нужно: мои сигареты. Они готовы какое-то время меня послушать, лишь бы стрельнуть у меня сигарету после чтения. Ведь на их 12-ом отделении выдавали уже давно по полпачки сигарет на сутки в связи с начавшейся кампанией по борьбе с курением. А у нас продолжали ещё выдавать по целой. И я прекратил давать слушателям-стрелкам. И их интерес к моей Книге сразу пропал! Они, проходя мимо меня, теперь становились угрюмыми, с их лиц пропадали улыбки, и они не здоровались больше со мной.

Но и до нашего отделения докатилась волна борьбы с курением. Урезали и нам до полпачки на сутки. Я выходил из положения вот как. У меня в комнатке, где хранились наши продукты и сигареты, помимо закупаемых нами в обрез сигарет (лишних на месяц не закупали) всегда были дополнительные сигареты, которые мне привозила тётя Надина. И мне тайно выдавал их работающий на выдаче продуктов пациент. И мне всегда хватало. Что помогало мне работать над Книгой, а не думать о своём желании покурить и где достать. Здесь следует заметить, что для других пациентов руководством больницы был придуман способ стимуляции более активного посещения мастерской по шитью мешочков для денег: всё те же сигареты! Вернее, дополнительные, выдаваемые поштучно на каждый ежечасный перекур-перерыв в работе трудящихся в мастерской рабов. А как их ещё назвать, если они работают не за деньги, а за дополнительные, самые дешёвые, сигареты, приобретаемые работодателем? Прям, как Гитлер говорил, что рабам нужны сигареты!

А потом, уже в 2010 году сократили выдачу сигарет до пачки на 3 дня. Тяни, как хочешь. Мне было чуть легче, потому что я часто получал втихаря дополнительные пачки. Но не каждый день же это было! А другим их неоткуда было взять. Да и не стал бы раздатчик сигарет с каждым связываться.

И был на 11-ом отделении больной бурят по имени Бато. Ходил он на швейку, следовательно имел дополнительные сигареты, которые сам не скуривал. И так сложилось, что я его иногда угощал просто так понемногу шоколадными конфетами (много угощать не мог, потому что много заказывать нельзя: всего 1 килограмм на месяц), потому что этому Бато самому нельзя было выписывать сладкое. Может, диабет у него был? А по одной-две конфетки иногда ему можно – так он мне сам говорил. Ну, я и давал. А со временем он стал сам подходить ко мне и спрашивать конфеты. Я давал. Со временем это стало происходить всё чаще. И в какой-то день я отказал этому Бато-сладкоежке. Он мне только и нашёлся что сказать, как: "Ну и ты больше от меня сигарет не получишь!" А мне и не надо! Бато очень обиделся на меня. Ругался-матерился. А он был в курсе моей Книги. И однажды услышал он тот фрагмент, в котором я вспоминаю, как в 1987 году началась перестройка (эпизод про мою учёбу в Макаровке). Он говорит:

– Павлов-дурак! Перестройка началась в 1985 году. Все это знают.

А я возражаю:

– Нет, не все!

– Ну, ты дурак! Повторяю тебе, перестройка началась в 1985 году.

Естественно, что мне было неприятно слышать оскорбления от этой жирной свиньи неблагодарной. И чтоб он заткнулся, я пригрозил ему готовностью своей поспорить с ним на пачку сигарет, что он не прав, а прав я. Я думал, что Бато испугается моей настойчивости. Но он, упрямый баран, с радостью согласился на спор. Я-то предполагал, что никому из нас не удастся выиграть, потому что мы не смогли бы представить друг другу никаких доказательств своей правоты. Так мы, вроде казалось, и разошлись. А спустя какое-то время, когда мы с Бато вместе оказались случайно перед молодым врачом, он спросил врача:

– А в каком году началась перестройка? Вы не помните, Владимир Геннадьевич?

– В 1985-ом, – ответил В. Г.

– Понял, Павлов? Ты проиграл. С тебя пачка.

Понимая, что молодой врач сам не помнит, как происходило всё на самом деле, а знает историю из учебника, и то, плохо, я сказал буряту, у которого при улыбке вообще глаз не было видно, что слова молодого врача для меня не доказательство.

– И вообще, вы оба путаете приход в 1985-ом году Горбачёва к власти с объявлением им в 1987-ом году перестройки, – было моим ответом обоим.

Бато объявил меня пидарасом, раз я не держу слова и не отдаю ему пачку сигарет за проигрыш ему в споре. Это самое обидное среди уголовников обзывание, за которое принято в их среде сразу отвечать битьём морды или молчаливо соглашаться с этим обзыванием-обвинением. Но я не дал ему в морду, потому что я не уголовник, и не живу по уголовным понятиям, да и не хотел я попадать на неминуемые уколы за драку! Поэтому я ему ответил:

– Сам ты пидор!

Бато тоже меня не ударил. Но после этого случая он стал всем рассказывать, что я пидарас, раз я не держу слова. Я пожаловался врачу Владимиру Геннадьевичу, но тот развёл демагогию и не наказывал Бато. Ни после первого моего обращения, ни после второго. А после третьей моей жалобы, этот врач сделал укол на пидору Бато, а мне! И я 3 дня был в отключке. Типа, чтобы я успокоился, был сделан мне этот укол.

А потом однажды, когда я мыл коридор во время тихого часа, из палаты, где обитал Бато, хором раздаётся: "Император – пидор!", как раз в тот момент, когда я мыл пол возле его палаты. Он настраивал против меня дураков и психов. Я пошёл к Владимиру Геннадьевичу и снова пожаловался ему, на что врач снова развёл демагогию:

– А с чего ты взял, что это про тебя? Может быть, они имели в виду другого императора.

А ведь многие на отделении меня знали как императора. Так и называли меня между собой и в разговоре со мной.

Однажды в туалете, в котором и курили, сидел Бато с сигаретой. Я захожу в туалет и слышу:

– Император – пидор!

Я очень быстро соображаю, что мой ответ ему тем же оскорблением не произведёт на толстокожего борова Бато никакого эффекта, и поэтому я, стоя у унитаза, быстро сообразил сказать следующее:

– Все буряты – пидорасы!

Бато, как только услышал такое, вскочил с места, бросил сигарету и в коридоре закричал, бежа к врачу (на бегу кричал):

– Павлов оскорбил моё национальное чувство! Павлов оскорбил моё национальное чувство! – и скрылся в кабинете врача.

А мне ничего не было! Меня Владимир Геннадьевич даже не вызывал. Фамилия у этого Бато – Балданов. Знай, бурятский народ, своего героя!..

После моего переезда в 2011 году в Дружносельскую психиатрическую больницу в ней я опять стал получать по пачке сигарет в день. А потом полпачки. А когда оказался на 12-ом отделении, то всего 5 сигарет в день! Но слава Богу, теперь снова по пачке. И продолжаю писать Книгу на 8-ом отделении в ожидании интерната.

А когда я был на первом отделении Дружносельской психбольницы, то однажды в курилке я рассказал сидевшему рядом со мной Владу Хейлику свой сон, и он посоветовал мне их записывать, чтобы он их читал сам. Я стал записывать сны в тетрадь, а в выделенные часы работы на компьютерах я их набирал на купленном мной на этом отделении нетбуке (скопились деньги на покупку). Такова история появления моего произведения "SÜR СНЫ".

Запоздалое постановление

В июле 2014 году из газеты узнаю новость, что Правительством Российской Федерации принято Постановление о предоставлении грантов (существенной материальной поддержки) студентам, решившим обучаться в иностранных вузах. Эх! Было бы такое постановление раньше, не пришлось бы мне продавать свою комнату, не оказался бы я на постое у пидораса, не грохнул бы его, не попал бы в дурдом, а был бы успешным человеком сегодня! И, наверное, смог бы помочь выжить своей Маме.

Облом отпуска в августе 2014 года

После моего знакомства с заведующей 8 отделением Анной Ивановной она сразу мне сказала, что отпустит меня в так называемый реабилитационный отпуск, если за мной заедут тётя Надина или уже выросшая (21 год) моя племянница Ульяна, для отдыха-прогулок в Петербурге на 7 дней (больше не положено), а если понадобится ещё, то и ещё отпустит, когда мне будет нужно, и когда за мной смогут заехать мои родственники (одного отпускать не положено). Этот разговор с Анной Ивановной был в марте. Я передал его содержание своей тёте. Тётя Надина весной ко мне выбираться не планировала, и пообещала заехать за мной в начале августа. Я сообщил Ульяне, что меня в начале августе должна забрать тётя, и я буду гостить у неё, на что Ульяна убедила меня ехать к ней. Она живёт вместе со своим женихом в отдельной двухкомнатной квартире и готова меня не только принять, но и помочь мне купить (сделать правильный выбор) нового ноутбука, обучить многому, чего я не умею пока делать на компьютере. В общем, однозначно, мне надо ехать именно к ней. Раньше августа я к ней ехать не хотел, так как желал в августе навестить тётю Надину на Набережной. Уля пообещала заехать за мной 1 августа. Анна Ивановна дала своё согласие на мой отпуск. В ожидании отпуска я не скучал в дурдоме, а занимался своей Книгой.

Накануне, то есть 31 июля, во время тихого часа, когда я сидел за компьютером, ко мне в палату заходит Анна Ивановна и говорит:

– Хочу Вас огорчить. Я была у начмеда (прим.: это заместитель главного врача дурдома) насчёт Вашего отпуска. Он почитал Ваше дело, заявил, что ему всё ясно, то есть что у Вас настоящая 105-ая статья (прим.: то есть убийство). Вы социально опасны. Но Вы знаете, что я так не считаю. И он поэтому не может Вас отпустить в отпуск.