Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 89 страниц)

К моим достижениям в апреле следует отнести знакомства с двумя Нинами. Одна, уличная торговка хот-догами, наливала мне кипятку (а чайные пакетики я брал на Набережной). Другая была продавщицей в церковной лавке на Московском вокзале. И тоже Нина. Так вот, эта вторая Нина также всегда наливала мне чаю, когда я заходил на Московский вокзал, чтобы зарядить свой мобильный телефон, а однажды она принесла мне из дома пиджак, чуть великоватый мне, в другой раз, в начале мая, банки различных консервов.

Во второй половине апреля со своей зарплаты в ресторане я покупаю несколько икон и за 100 рублей, и дешевле, понимая, что заплаченные за них деньги, в принципе, не решают мою проблему с поиском еды. Повторяю, покупку икон я рассматривал как своеобразную подготовку к отъезду в Бундес вместо или после суда. Ведь с каким я поеду туда багажом? Да ни с каким! И где я там возьму иконы, в протестантско-католической стране?! Часть из приобретённых мной весной того тгода икон я отнёс на первый этаж, в квартиру тёти Надины, а некоторые оставил для молитвы на лестничной площадке.

Никогда прежде я не ходил на праздничную Пасхальную службу и крестный ход, всё как-то спал. Теперь же с радостью побывал на ней и совершил крестный ход. Было это в соборе Спасо-Нерукотворного образа на Конюшенной площади, самом ближнем от Набережной храме. Я покупал десятирублёвые свечи. Третью свечу я принёс на лестничную площадку и зажёг её той Пасхальной ночью перед иконостасом. И мне было хорошо тогда на лестнице при вырываемых светом свечи из темноты иконостасе и иконах Божией Матери "Достойно Есть" и святого Максима Грека. Да, я праздновал – у меня было прекрасное праздничное настроение. И я не чувствовал себя одиноким – я был с Богом.

Ещё пару раз в апреле я посещаю юридическую консультацию. Там мне готового искового заявления не дают, а отделываются советами, как его составить. Я ещё раз убедился, что и осеннее моё заявление в Дзержинский районный суд было правильным. Я встречаюсь с чиновником Романом Герасимовым, и он делает мне копии моего искового заявления.

Что было у меня ещё в апреле? Я нашёл в Александровском саду полиэтиленовый мешок с кроссовками моего размера и зарядным устройством, подходящим к моей "Нокии". В другой раз в том же саду в полиэтиленовом мешке я нашёл дорогие приличные мужские ботинки своего размера и красивые женские туфли. Наверное, люди "догонялись" в саду после ресторана, и, напившись, забыли про сменную обувь, в которую переобувались в ресторане. Зарядку я занёс к тёте Надине в квартиру на Набережной, а обувь оставлю у себя на лестничной площадке.

А с жильцами последнего этажа я налажу добрососедские отношения. Они иногда будут угощать меня чаем. А с сыном хозяев квартиры на последнем этаже Матвеем мы будем по вечерам иногда вместе выгуливать его собаку, американского бульдога. И ещё с Матвеем мы будем совершать пробежки-вот мне найденные кроссовки и пригодились!

Ещё в апреле я познакомился с продавцом блинов в будке на улице Восстания Стасом. Я нашёл в урне при будке недоеденный блин, съел его и обратился к Стасу:

– Ты видел, что я доел блин? После его утвердительного ответа я рассказал, как я докатился до лазания по урнам и о своей надежде на справедливый суд. Он дал мне свой адрес и номер телефона и согласился подтвердить в суде, что видел меня, доедающего блин, а сейчас угостил меня сладким чаем с лимоном. С тех пор он всегда будет наливать мне такой чай, когда я буду проходить мимо его будки с блинами.

Кто-то может сделать умозаключение, что я неплохо устроился. Нет, мне надо было значительную часть времени думать о еде, искать её, и поэтому, устав от этого занятия, я с радостью перевоплощался в ангела-воина Гсподня, спецназовца "Морского крота", и просто гулял, то есть негатив от лазания по урнам и побирания по скамейкам я компенсировал позитивом от получения улыбок и смеха в свой адрес, от получения внимания к своей персоне.

Икона "Яко мы с тобою"

В Михайловском манеже состоялась православная выставка-продажа. Дело было после Пасхи. Билет на эту благотворительную выставку стоил 50 рублей. А я был без денег. Но хотел посетить эту выставку очень. На контроле, где все посетители входят, предъявляя билеты, я честно признался, что я без денег, но очень хочу на выставку. Ну не могу я дать на благотворительность полтинник, в смысле: заплатить за входной билет! И меня пропускают. И вот я на выставке увидел одну икону Божией Матери, которую захотел приобрести. А стоит она 100 рублей. Но таких денег у меня нет. Есть всего десять рублей. И на них я покупаю ту же икону, только размером с кредитную карточку и на бумаге, а не как сторублёвая – на дереве. Выставка будет работать ещё 4 дня, и я решил обязательно найти в ближайшее время эти какие-то 100 рублей и купить эту большую икону. Что значит большую? Она размером 13 на 16 сантиметров и называется "Яко мы с тобой". А был это день пятница, когда открылась выставка. Вечером этого дня я решил сходить пешком на Пискарёвку к отцу и попросить 100 рублей, и сказать ему, что мне от него ничего больше не нужно кроме этих ста рублей на икону. Да, я надеялся, что он в такой-то сумме мне не откажет. Я иду по набережной Невы до Литейного моста, по пути мне на гранитном парапете набережной попадается полкоробки недопитого персикового сока. И я догадываюсь не пить из-под отвинченной крышки, а отрезать угол коробки острым выдвижным лезвием, канцелярским ножом, находящимся при мне и купленном для изготовления картонного иконостаса. С этого дня я всё время буду допивать соки, отрезая уголок. По пути у Финляндского вокзала помог пенсионерке выкарабкаться с поклажей из маршрутного такси, и она произнесла:

– Что бы я без тебя делала! Ангел ты мой! Тебя мне Бог послал!

И мне приятно было это слышать.

Дошёл до Пискарёвки. Ни отца, ни его жены Татьяны не оказалось дома. Я предполагаю, что они либо где-нибудь культурно отдыхают, типа: в гостях, кино или на даче. Прождав до позднего вечера, я возвращаюсь в центр города. В крайнем случае зайду на Набережную и прямо спрошу сто рублей. Думаю, не откажут.

В эту ночь я не иду в Александровский сад кормиться, устав от похода на Пискарёвку. Поэтому наследующий день я вышел на поиски еды рано. Днём. А раз днём, то не в Александовский сад, а на Сенную – там недоедают выпечку и на Садовую – там недоедают шаверму. После кружения по Сенной и около урны у ларька, где делают шаверму, которую часто недоедают и бросают в эту урну, то есть немного перекусив, я направился по Садовой на Невский. И вот я заглядываю подряд в каждую урну на Садовой. Что я там хотел найти? Ещё что-нибудь съедобное, ведь я ещё не наелся. Но нахожу я портмоне. Денег, естественно, в нём нет. Зато есть куча банковских карточек, то есть кредиток, фотография жены с ребёнком на фоне виноградников, членский билет какого-то французского общества и технический паспорт на машину. Я представил себе этого несчастного иностранца, оставшегося в чужой стране не только без денег, но и без документов. И без банковских карточек! И я сразу смекнул, что вот она, возможность оказаться мне с деньгами, по крайней мере с сотней рублей: мне надо только отнести находку во французское консульство и потребовать вознаграждение за мою заботу о несчастном французе. Потребовать вознаграждение у консульских работников, а они смогут взыскать выданную мне сумму с осчастливленного возвращением документов и кредиток французского гражданина, – думаю я. – Ведь если я скажу, что залез в урну, потому что хотел есть, то это обстоятельство, мой голод, расположит сотрудников французского консульства проявить по отношению ко мне человечность – возблагодарить меня.

После выходных с утра иду во французское консульство на реке Мойке. Народ стоит на набережной в очереди, чтобы войти внутрь консульства. Это перед одной дверью очередь, скорее всего за визами. А во вторую дверь рядом никто не стоит. Я соображаю, что мне нужно именно сюда. Рядом с дверью звонок. Звоню. Спрашивают по-русски: "Кто там?" Отвечаю:

– Я нашёл документы и банковские кредитки французского гражданина. Хочу их передать вам.

– Входите!

И в двери стукнул дистанционно открывающийся замок. Вхожу. Слева за большущим стеклом, какие я видел в дежурных частях милиции, сидит жандарм (У него на форменном свитере надпись "Жандармерия"). Я подхожу к этому окну, в котором есть маленькое окошко для разговора с жандармом с углублением для передачи ему документов под окошком, как в обменных пунктах.

– Передавайте мне, что вы принесли, – говорит жандарм.

Я кладу портмоне со всем его содержимым внутри него в углубление под окошком. Жандарм передвигает портмоне к себе, рассматривает документы и банковские карточки и в конце-концов произносит:

– Мерси, – а затем по-русски: – вот вам лист, напишите на нём, кто вы, ваш домашний адрес, и где вы нашли эти вещи.

– Я бездомный, – объясняю я жандарму через окно. И безработный. И денег у меня нет. Я хотел есть и залез в урну в поисках еды.

– Я плохо понимаю по-русски. Напишите, что я вам говорил.

Я пишу на листке, что я БОМЖ, живу на лестничной площадке дома ╧٧ на Адмиралтейской набережной, нашёл портмоне на Садовой улице. И передаю написанное жандарму через углубление под окошком.

– Мерси. Можете идти.

– Мерси – и это всё?! Я рассчитывал на вознаграждение. Полагаю, что 10 евро вы смело можете мне дать, а потом взыскать с хозяина портмоне.

– Нет. Я не понимаю вас. Я плохо понимаю по-русски,-отнекивается жандарм.

– Чего тут непонятного?! – возмущаюсь я. – Я есть хотел, залезая в урну, и надеялся в ней найти что-нибудь поесть. Если бы не я, не такой, как я, голодный, то документы с кредитками не нашлись! Понимаете вы?

– Нет, не понимаю.

– Хорошо, – и я пошёл на уступки, погрустневший от того, что обламывается моя идея с денежным вознаграждением, и не меньшую же сумму мне надо было запрашивать?!: – с вас бутылка коньяка или французского вина, – предложил я, полагая, что французский алкоголь есть во французском консульстве, и заполучив бутылку в качестве вознаграждения за принесённое в консульство портмоне с содержимым, я смогу эту бутылку перепродать подешевле, лишь бы заполучить 100 рублей.

– У меня нет, – ответил мне французский жандарм.

Да, – подумал я, – не везёт мне. А вслух произнёс:

– Возможно, у вас нет целой бутылки для меня. Ну так хотя бы налейте рюмку коньяка из нецелой. Я так давно не пил коньяка!

– Я вас не понимаю.

– Либертэ, эгалитэ, фратерните! А сейчас понимаешь меня! Вив ль Эмперэр!

– Сейчас понимаю. Но я не сторонник Наполеона. У нас сейчас республика.

– Это не важно, сторонник вы Наполеона или нет. Это я так – к слову. Важно меня как-нибудь отблагодарить, не зря же я к вам шёл сюда! В надежде, что вы окажетесь порядочными людьми...

В этот момент из какой-то внутренней двери, ведущей вглубь консульства, выходит второй жандарм и спрашивает первого по-французски, наверное, о том, что здесь происходит? Первый за стеклом отвечает второму, подошедшему к нему, наверное, что ему не удаётся меня вежливо выпроводить из консульства после передачи мной портмоне их гражданина. Второй что-то говорит первому, поглядывая на меня, и я принимаю важную позу. Второй жандарм уходит в недра консульства и возвращается почти сразу с бутылкой:

– Возьмите, пожалуйста. Это вам. Спасибо за то, что вы принесли находку нам. Мерси. До свидания!

Я беру бутылку и покидаю консульство. Сразу по выходе из консульства я остановился на берегу реки Мойки и разглядываю-читаю бутылочную этикетку. Бальзам "Поморье" Архангельского производства! Надо, – думаю, – зайти в магазин и посмотреть, сколько стоит подобная продукция. На Конюшенной площади захожу в магазин. Естественно, что именно этого бальзама в продаже нет, так как он архангельский, но есть петербургские по цене 140 рублей. То, что цена у них больше сотни рублей, меня радует: значит, у меня есть перспектива сбыть свою бутылку с рук со скидкой, то есть ровно за 100.

Иду к Михайловскому манежу. Думаю, кому бы предложить мою бутылку архангельского бальзама "Поморье". С бокового фасада манежа стоянка машин. Смотрю, стоит микроавтобус с водителем за рулём. Дай, думаю, предложу ему бутылку. Обращаюсь к нему:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! – слышу в ответ.

– У меня к вам вот какое дело. Я имею бутылку бальзама "Поморье" архангельского производства. В магазине аналогичный бальзам петербургского розлива стоит 140 рублей. Купите у меня мою бутылку за 100 рублей, а то я был на этой выставке и увидел в продаже одну икону, которая столько стоит, а денег у меня нет на неё, а я ТАК хочу эту икону купить!

Договорил я, и не успел дождаться, что мне скажет водитель, к которому я обращался, как из глубины микроавтобуса показалось лицо в платке немолодой женщины и протянута ко мне её рука со сторублёвой бумажкой:

– На, возьми, милый, – передаёт она мне деньги.

Я их беру и протягиваю ей бутылку перед грудью водителя. Она же мне:

– Нет, не надо. Ты икону купи, и выпей сам эту бутылку.

Мне только и осталось сказать ей "Спасибо".

Иду на контроль билетов, где все заходят на выставку, и говорю контролёрам, показывая сто рублей:

– Я уже был на выставке и приглядел себе икону за 100 рублей. У меня больше нет денег, чтобы купить входной билет. Пустите меня так за иконой!

И меня пропустили на выставку, где я приобрёл-таки себе эту икону.

А второе название купленной мной иконы "Приезерная". Мне оно не понятно, вернее, я его забыл. И отнёс я эту икону в квартиру тёти Надины.

Ы-Ы

Конец апреля. Я как обычно поздним вечером кормлюсь в Александровском саду. Уже давно стало темно. Пора домой, то есть к себе наверх. Поднимаюсь туда к себе, что не легко по такой крутой лестнице, и так высоко. Ну вот я и поднялся! Ставлю на пол полиэтиленовый мешок с подобранным мной в саду недопитым пивом и плюхаюсь на свою лежанку, состоящую из разложенных курток поверх картона и фанеры, в свою очередь лежащих на куске синего полиэтилена, о добыче которого я уже писал. И вдруг я чувствую запах Scheisse вокруг. Как говорится, не тронь шайсе, оно и не воняет. Короче, я вляпался в это шайсе. Хорошо хоть, что только одеждой, а не оголёнными участками тела, то есть не руками или ещё чем. Не постеснялся же кто-то сделать большое грязное дело прямо на мои куртки, на мою лежанку, как будто не видят, что здесь обитает человек! Но что мне теперь надо срочно делать, ведь это шайсе и на мне, и размазанное мной вокруг меня?! И оно воняет. Я принимаю решение выбросить всю свою загаженную подстилку, то есть куртки, и рубашку с себя. Снятый мной только что бушлат оказался также в шайсе. И джинсы на мне. Но выкинуть эти свои носильные вещи я не мог. Что же я буду тогда носить? Значит, надо стирать их. Но не понесу же я вещи, вымазанные шайсе в квартиру тёти Надины! Там меня не поймут, что мне надо отстирать это шайсе. В их ванне, что ли? Где моются люди. Но как же мне быть? Стирать-то надо. А на часах первый час ночи, если не час. Но я вынужден позвонить в квартиру на последнем этаже. Я извиняюсь перед хозяйкой квартиры Леной за столь поздний звонок и объясняю ситуацию, в которую я вляпался. Лена даёт мне стиральный порошок и жидкое мыло. Хорошо хоть, что у меня на лестничной площадке нашлись вторые джинсы, подарок Романа Герасимова, и у меня было, во что переодеться. И я пошёл стирать на Неву. На Адмиралтейскую набережную, там, где у спуска к Неве стоят две большие гранитные рюмки, то есть напротив выхода из Александровского сада. У этого же спуска, поскольку он широкий, пришвартованы прогулочные речные трамвайчики. И вот я стираю. А на набережной уже собирается народ в ожидании разводки мостов. И некоторые люди указывают на меня пальцем и говорят друг другу:

– Смотри, чем он там занимается!? Стирает! В самом деле стирает!

– И правда, стирает.

Только представьте, мои читатели, меня, стирающего в ночи при свете уличных фонарей на берегу Невы свою одежду. Я стираю и думаю, что кто-то не постеснялся сделать это перед иконами, висящими у меня наверху на стенах. И не побоялся Божией кары за такое изощрённое злодеяние... Стираю дальше. Тру свои вещи о ступеньку спуска к Неве, погружённую слегка в воду. Полощу джинсы в Неве, держа их за штанину. А бушлат я повесил на каменный выступ сбоку от спуска. Стекать. И с него в три ручья стекает вода. А людей всё больше на набережной. Но я продолжаю свою работу, как будто я один, и вокруг меня никого нет. Вот я заканчиваю. Надо вытереть руки. И я их вытираю бумажными белыми салфетками, взятыми мной из макдональдского пакета, каких много в округе оставлено на скамейках или в урнах при них. А вытерев их, я выпускаю салфетки из рук, и они, белые, летят по ветру из света во тьму ночи, светясь в ней. Рядом же нет урн. И буду я думать о чистоте города, когда кто-то испортил её на моей лестничной площадке!

30-300

В начале мая, проснувшись, я решил пойти на Пушкинскую улицу в булочную, путь к которой не близкий от Набережной, зато там продавались рулеты с маком и лимоном за 12 рублей 40 копеек. Такие же рулеты можно было купить мне и ближе от Набережной, и дешевле на рубль. Но в этих ближних магазинах эти рулеты были в целлофановой вакуумной упаковке, вследствие чего без тонкой хрустящей корочки. А на Пушкинской они продавались без упаковки, то есть немного полежавшими на воздухе с образованием этой самой корочки. Мне она, эта корочка, очень нравилась, и поэтому мне не лень было ходить далеко и не жалко платить лишний рубль. В этот отличный майский день – а был уже полдень – я вышел с Набережной с 11 рублями с копейками, надеясь по пути на Сенной площади найти рубль-полтора, пройдясь по ней по кругу. За круг или два я бы нашёл недостающую мелочь и пошёл бы дальше на Пушкинскую. Выйдя на Сенную, я зашёл в часовню, расположенную на месте взорванного Успенского собора, то есть рядом со станцией метро "Сенная площадь". И в этой часовне я заметил в продаже небольшую икону Спасителя за 30 рублей. Я сразу же захотел её купить, но денег-то у меня всего 11 рублей с копейками. Причём все 11 рублей тоже не рублями, а мелочью (Хорошо, что в той булочной принимали мелочь не ворча, а даже приветствуя её, так как у них все цены были не округлённые до рублей, а с копейками, и им мелочь всегда была нужна для выдачи сдачи). Я поинтересовался и узнал, что икона на витрине под стеклом – последняя. Я понял, что мне надо немедленно заняться поиском недостающих 18 рублей с копейками. А ведь такая сумма – вполне реальная, чтобы найти её за день! И я решаю посвятить этот прекрасный майский день поиску денег на икону – не идти же за такими деньгами на Набережную к тёте Надине! Она-то даст, но я не хочу туда специально заходить за деньгами – хватит того, что я каждую неделю захожу туда мыться в ванне. И я стал накручивать круги по Сенной площади, вокруг неё. Когда мне это надоело, я зашёл в расположенный рядом на Садовой улице магазин "Диета". Там под кассами и прилавками я также всегда находил мелочь. Потом снова вокруг Сенной. Потом снова в "Диету". Потом снова на Сенную. Там по ходу дела доел объедки выпечки. Аппетит только разыгрался. Пошёл по Садовой. Там у перекрёстка перед "Гостиным" ларёк-шаверма. Доедаю выброшенную в урну шаверму (её часто не доедают, ту часть в бумаге, за которую держат руками, чтобы их не испачкать). Иду обратно на Сенную. А после решил сходить на Московский вокзал. Иду по Невскому. Если вижу тележку, с которой торгуют мороженым или хот-догами, то я специально прохожу мимо неё на расстоянии полутора метров, заглядывая под неё, ведь под ней часто можно найти оброненные покупателями белые деньги, в смысле: рублёвые, а не копеечные. А на Московском вокзале у меня уже разработан маршрут, чтобы обойти все возможные места, где могут быть на земле оброненные деньги, и не повториться при обходе, не пройти лишний раз мимо одного и того же места. Делаю круг, или сложную петлю, по Московскому вокзалу. Подзарядил немного телефон, раз уж зашёл на вокзал. В кассовом зале ╧2 у окна. Но это так, чтобы дать мозгу отдохнуть от постоянного сканирования под ногами. И чтобы ещё накидали мелочь на землю. Всего минут 15 стою-заряжаю. И далее снова круг, или сложную петлю. Сколько я насобирал, я не считаю, но чувствую, что пока что маловато. Пора снова на Сенную, где намереваюсь добрать недостающую мелочь. По пути попадается Кузнечный рынок. На нём также подбираю мелочь. Здесь преобладают белые деньги под ногами у прилавков. Но под взглядами торговцев, южных людей, мне здесь собирать мелочь неприятно. После Кузнечного рынка, где много набрал, решаю ещё раз сходить на Московский вокзал, чтобы добрать там необходимую мелочь и уже не возвращаться на Сенную, а пойти сразу же на Набережную отдыхать (на лестничную площадку) – всё равно я сегодня уже купить икону не успеваю. И вот я останавливаюсь посчитать и узнать, сколько же мне осталось найти денег. А остановка эта произошла у музея Арктики на улице Марата. Прямо перед входом в музей. А мелочь я собирал в правый карман джинсов. И вот я теперь достаю монетки, одну за другой, из этого кармана и перекладываю в нагрудный карман рубашки, считая их. Процесс этот занимает какое-то время. И вот я заканчиваю считать. У меня оказалось 29 рублей. Ну, думаю, на сегодня хватит: завтра утром рубль-то насобираю на Сенной без проблем. И только я так подумал, опускаю свой взгляд на асфальт перед собой. О, Господи! Лежат сотенные бумажки. Прямо передо мной! Поднимаю – их оказывается три. Вот как меня отблагодарил Бог за моё занятие, за посвящение этого дня поиску денег на икону Спасителя! Замечу, что 300 рублей я ещё ни разу не находил – было только трижды по 200. И я решаю с этих денег купить себе бутылку пива и рулет с маком, а все оставшиеся деньги потратить на иконы. И на следующий день я их покупаю, разные, и по 100 рублей и дешевле, и много маленьких 20-рублёвых. И я решаю сделать из многих из них ещё один иконостас. Для чего? Для дома, который, я надеялся, у меня рано или поздно будет свой. Ведь первый иконостас, составленный из бумажных икон-открыток, наклеенных скотчем на дно коробки из-под обуви, хотя и смотрелся очень замечательно, и был удобен для молитв, всё-таки был как бы походным, неосновательным. И я решил сделать такой, какой бы вписался в красный угол моего будущего жилья, которое, я верил, у меня снова появится и будет хорошим. А с иконостасом в углу ещё лучше, ведь я уже не мыслил своей будущей квартиры и без отдельных икон, и без иконостаса как взаимно вяжущихся друг с другом по стилю икон и соединённых вместе, что я считал нужным после прочтения купленной как-то за 15 рублей в церкви брошюры "Как устроить домашний иконостас". Я наклеиваю иконы на деревянной основе на золотую крышку коробки опять-таки из-под обуви, взятую во дворе обувного магазина у его чёрного входа, и оставляю склеенный иконостас на лестничной площадке, и не вошедшие в иконостас иконы также храню там у себя в коробочке, а так называемую большую аналойную икону Господа Вседержителя прикрепляю как-то, как уже не помню, к стене на моей лестничной площадке. Украдут, не украдут?, если заметят, – задаюсь я вопросом. Но разве тот, кто молится перед иконами, способен их украсть? Нет, отнести склеенный иконостас (клеил я прямо на лестничной площадке) и иконы на первый этаж в квартиру тёти Надины у меня не хватает сил – они мне нужны здесь: с ними мне так здесь хорошо! Почти уютно.

* * * (Звёздочки ╧69)

На Главпочтамте, который находится недалеко от моего места обитания на лестничной площадке, широкие столы, поэтому я в конце апреля – начале мая хожу на Главпочтамт, чтобы написать за столом новое исковое заявление в суд. На этот раз я решил подавать его в Октябрьский районный суд, так как живу я на лестнице в бывшем Октябрьском районе города. После Первомая, но до Праздника Победы, я иду с написанным исковым заявлением и его копией, сделанной Романом Герасимовым, в Октябрьский районный суд. Меня принимает секретарша судьи и отказывается брать у меня моё исковое заявление, потому что в нём сумма морального вреда (материальный по сравнению с ним не существен) прописана только в долларах эС-Ша-А. 5 миллионов долларов – в такую сумму я оценил моральный вред, причинённый мне, за всё то, что я перенёс, и что уже известно читателю. В заявлении я сделал приписку, что не вижу смысла переводить эту сумму в рубли. Я настаиваю на своём, и секретарша скрывается за дверью, и я слышу, что судья даёт распоряжение секретарше принять у меня моё исковое заявление. Но зарегистрировать его секретарша не собирается, произнося всего лишь:

– Всё, ваше заявление принято!

Ну как тут заставить её работать?! Я ухожу без регистрационной записи в журнале о приёме моего искового заявления, не желая спорить с этим червяком, самой мелкой госслужащей – секретаршей суда. И я начинаю ждать из суда приглашения на рассмотрение моего дела.

А с наступлением тёплых и всё более длинных дней мне становится всё сытнее. Днём я уже хожу в подаренном пиджаке. На Сенной площади появляются забегаловки под зонтами и тентами, где можно откушать за столиком на открытом воздухе. Несколько раз мне удаётся подкараулить момент, когда посетители наедятся, не доев всё до конца, и уйдут, а уборщицы со стола не успеют всё унести – и я шустро подсаживаюсь за освободившийся столик с объедками и опустошаю тарелку до конца. Всё – нет объедков: я доел! Но такие сцены будут не частыми, так как уборщицы в забегаловках свою работу знают, и я часто обламываюсь, не успев сесть за столик раньше прихода уборщиц. Зато на скамейках и в урнах в Александровском саду и в сквере перед гостиницей «Астория» остатков еды и питья так много, что я стал всё чаще наедаться досыта. Плюс надежда на суд, и у меня настроение повышается.

Однажды в мае под вечер я в бушлате, но не в костюме ангела-воина, совершаю круг по скверу у гостиницы "Астория", приглядываясь к скамейкам. В этот период я, осознавая себя ангелом, уже при дневном свете не лазаю по урнам, поэтому, если не заметить, что я подчищаю какую-либо скамейку сквера, то можно подумать, что я просто медленно иду по скверу, никуда не опаздывая. Так, наверное, и подумал следователь или опер, или ещё какая ищейка, и обратился ко мне с просьбой пройти с ним, если я не спешу, здесь рядом: во двор городской прокуратуры, и выполнить свой гражданский долг, а именно, побыть понятым при обыске какого-то задержанного. Мне, как и осенью, польстило, что меня принимают за добропорядочного гражданина, хотя я им и не являлся, а был бомжом. Второй раз за полгода просят меня побыть понятым! Что-то часто, мне так кажется. Неужто мой внешний вид располагал их обратиться именно ко мне из толпы?!

8 мая я нахожу на асфальте георгиевскую ленточку, какие выдают перед Праздником Победы много где, но не знамо мне.

Также в мае я на скамейке нахожу забытый распивавшими в Александровском саду штопор. На кольце на нём выбита надпись: "Made in GDR". И я придумываю примотать георгиевской лентой, символизирующей Победу в Войне, Великой отечественной, штопор к лямке своей сумки-планшетки и за крепить ленточку булавкой. Теперь штопор у меня на груди, если я надену сумку лямкой через голову. Я же на войне! На выживание. На собственное выживание. И я верю, что победа будет за мной. Ведь моё дело правое. Со мной Бог. И поэтому цвета ленточки, носящей имя пострадавшего за Веру святого великомученика Георгия Победоносца, считаю что мне подходят, это мои цвета. И в этом нет нисколько кощунства над великой Победой над фашистами. Я это знаю.

Также в мае я в Александровском саду нахожу серёжки. Не из драгоценного метала, а из... Затрудняюсь сказать, какого. Серёжки сложные по составу. Они состоят из трёх элементов, соединённых между собой в одну цепочку. Средний элемент – орёл с распростёртыми крыльями имеет маленькие колечки на голове и под лапами, чтобы за них присоединить крайние элементы – сердце и ромб. Сердца и ромбы я выброшу, а вот орлов, символов Бога, я решу пришить за колечки на воротник бушлата в места, где на форме крепят эмблемы. А где взять иголку с ниткой? Можно зайти за ними на первый этаж к тёте Надине. Но не хочу: я там недавно был. Тогда я решаюсь зайти в ремонтируемую таджикскими гастарбайтерами квартиру на третьем этаже по этой же лестнице и спрашиваю у них иголку с ниткой. А они уже знают, что я живу наверху на лестничной площадке. Поэтому, когда я пришёл к ним с просьбой об иголке с ниткой, они гостеприимно просят меня к столу разделить с ними трапезу. Я не отказываюсь. Меня хорошо кормят. А на следующий день, когда я поздно вечером возвращаюсь с обхода по Александровскому саду и скверу перед гостиницей "Астория", я прямо ахнул: пропали иконы с моей лестничной площадки. И иконостас из маленьких деревянных икон, наклеенных на золочёную крышку от обувной картонной коробки, и самодельная икона святого Максима Грека в киоте, и очень большая икона Божией Матери "Достойно есть", наклеенная на оргалит, и иконы в коробочке. Типа: ну что можно у меня, бомжа, украсть? Конечно же, иконы! Больше нечего! Или нет, надо посмотреть, на месте ли дорогие чёрные ботинки, найденные вместе с женскими туфлями в Александровском саду. Ну, правильно: ботинок тоже нет! А женские туфли оставили.

Внимание! Я объявляю розыск пропавших у меня иконостаса и икон. Полагаю, что такие вещи, как иконы, украдены не для того, чтобы их где-то спрятать. Я уверен, что они где-то выставлены, у того, кто не знает, откуда они, что они краденые. Верните их! В церковь или мне лично. Возможности связаться со мной я укажу в конце этой Книги. Если пропавшую самодельную икону святого Максима Грека я уже подробно описывал, то об иконостасе напишу ещё вот что. Золочёная картонная крышка от обувной коробки вытянутая по форме. На ней выделяются 3 крупные иконы: Спасителя (по-моему, Спас Нерукотворный) и с фигурами в полный рост святых Ксении Петербургской и Алексея – Человека Божьего по краям. Эти 3 иконы выполнены в одном стиле и в одинаковых нарисованных рамках. Над святой Ксенией и святым Алексеем мелкие иконы святых составляют диесусный ряд. Внизу по центру есть икона Спаса Эммануила. Указавшему на местонахождение этих украденных у меня икон или принёсшему их мне или в церковь я назначаю вознаграждение. Какое-не обижу. Из каких средств – читай в конце этой Книги. А иконостас с бумажными иконами, наклеенными на дно жёлтой обувной коробки оставили мне, и сейчас он при мне: висит на стене, но где, я раньше времени не хочу писать – успею.