Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 89 страниц)

А ведь была ещё и Набережная как вариант дальнейшего пребывания бабушки Тони. Но там обосновались тётя Надина и её дети Настя и Тимофей, а может быть, и муж тёти Надины Михаил Владимиров (где ж ему ещё быть?). В общем, выжили-вытеснили бабушку Тоню с её дома на Набережной. Типа, как же, ведь надо же жить на Набережной семейству тёти Надины. И мой отец по привычке думал в первую очередь об удобстве проживания своей сестры Надины с её детьми, нежели о своих собственных жене и детях.

А ведь была ещё тётя Мила. Проработав всю жизнь на одном предприятии она получила в конце восьмидесятых однокомнатную квартиру на Новочеркасском проспекте. Эта квартира с большой прихожей. Прихожая с окном настолько большая, что в ней помещалась тахта. Всю жизнь прожив на Набережной со своей матерью Антониной Александровной (бабушкой Тоней) она, незамужняя, наконец-то, зажила одна. На старости лет. Почему-то дети бабушки Тони не рассматривали как вариант размещение их состарившейся матери у тёти Милы. А, вообще-то, не почему-то, а по вполне конкретной причине: у тёти Милы было нарушение сна: она плохо спала и вообще была какая-то нервная женщина, возможно, из-за отсутствия у неё своих детей.

Спустя короткое время в том же декабре 1992 года отец пришёл домой и начал, что называется, "качать права". Я вынужден был заступиться за мать, желая снискать её расположение (подробностей своего самого раннего детства я тогда ещё не знал и считал свою мать несчастной из-за отсутствия к ней любви отца, – я чувствовал, что именно так обстоят дела). Качал права отец на повышенных тонах, и я решился "заткнуть" его с помощью рукоприкладства. Это решение далось мне не легко – поднять руку на отца. Я был в смятении и замешательстве от необходимости выбора куда ударить его, ведь я не хотел причинять ему вреда в виде синяков или выбитых зубов, да и вообще хотел, чтобы мой удар по возможности был бы как можно менее унизительным для отца, то есть я не хотел обидеть его, а хотел лишь прекратить его словесные нападки на мать. Исходя из приведённого объяснения я ударил отца по уху, сбоку наотмашь, будучи потрясённым от этого своего поступка.

Отец был потрясён не менее меня случившемся. Он поспешно ретировался из дома, потрясённый-уязвлённый. Удивительное дело, я не помню, конкретно чего желая-требуя качал права мой отец, в общих чертах выясняя с матерью "кто в доме хозяин", – да, только в самых общих чертах: "кто в доме хозяин"-я помню этот инцидент, но мне хорошо запомнились мои чувства в той ситуации, когда я "рубил гордиев узел", утверждая маму в качестве единоличной хозяйки дома и главы семьи.

Как и в случае, когда отец привёл к нам домой немощную бабушку Тоню, я ощущал себя защитником своей матери и домашнего тепла и уюта. При холодном отношении ко мне матери я таким образом, повторяюсь, желал, чтобы она стала относиться ко мне чуточку теплее, ведь мне ТАК не хватало её тепла! А в холодных отношениях родителей друг с другом своим поступком я только расставил точки над "i", внеся ясность в их ледяные отношения. Образно говоря, лёд стал прозрачным. Также в свою оплеуху я вложил чувство досады за то, что мне пришлось бежать из дома – в армию, и за то, что в армии мною выяснилось, что я физически недоразвит по сравнению со своими сослуживцами по причине недоедания, в особенности мяса, – в этом я обвинял именно отца как кормильца семьи, то есть как плохого кормильца. В общем, как ни крути, а мой удар отца со всех сторон был закономерен и логичен. В своё оправдание могу лишь сказать, что я после этого поступка плохо себя чувствовал. Всё! Хватит о грустном. Пока хватит.

* * * (Звёздочки ╧32)

Посещая занятия ПО я не обнаружил отставания по немецкому языку от других посещающих, то есть я выглядел как окончивший школу-десятилетку, что меня радовало и обнадёживало.

А по литературе мне за полгода пришлось прочесть всю школьную программу, ведь, как я писал, в школе я читать не успевал. Читать русскую литературу в уже недетском возрасте мне понравилось и было интересно, тем более все литературные произведения комментировались преподавателем на занятиях ПО.

По российской истории нас муштровали. Мы, посещающие ПО, должны были вызубрить кучу дат исторических событий, не обязательно крупных. Преподавателем истории устраивались контрольные по датам. Он диктовал исторические события, а мы должны были без запинки записывать их даты. Некогда было повернуть голову и подсмотреть ответ, то есть правильную дату, у соседа по столу: если кто-то поворачивал её, то преподаватель ускорял перечисление исторических событий, так что списать не удавалось никому. Преподаватель-историк утверждал, что устраивает такие контрольные работы по датам в наших же, то есть посещающих ПО, интересах, что даже если к экзаменам мы забудем две трети дат, то оставшейся одной трети нам хватит для восстановления не только фактов исторических событий, но и их дат.

Про занятия по русскому языку мне особо сказать нечего. Занятия как занятия. Как школьные занятия. Как говорится, повторение – мать учения.

* * * (Звёздочки ╧33)

В феврале 1993 года моя сестра Полина родила дочь Ульяну. Таким образом для меня выяснилось, что на своей свадьбе с Андреем Погодиным Полина уже была беременной. То есть мне стало ясно, что Андрей Погодин, обрюхатив мою сестру и заключив после этого с ней брак, поступил с ней порядочно.

Полине пришлось делать кесарево сечение, потому что её ребёнок во чреве запутался в пуповине – она обвила его шею, наверное, во время семейного скандала по поводу проживания у нас дома немощной бабушки Тони, когда ребёнок перевернулся в Полинином животе.

Полинин муж Андрей Погодин после рождения Ульяны повёл себя как-то странно: он стал много пить, пропадая из дома (жили молодожёны с Улей у него на какой-то Красноармейской), и не давать денег на ребёнка. То есть до свадьбы и до рождения ребёнка он как-то сдерживался пить или делал это как-то незаметно для Полины, а после рождения Ульяны просто распоясался. Ему были сделаны замечания-предупреждения Полиной. После третьего, так называемого "китайского", предупреждения, что деньги в семью следует приносить, и не последовавшего исправления мужа, Полина потребовала от Андрея развода. Но после последовавшего развода Андрей Погодин стал уклоняться от выплаты алиментов.

Мой отец, то есть для Ульяны дедушка, предложил Полине отдать её дочь в детский дом, то есть отказаться от ребёнка, типа, не на что содержать-воспитывать ребёнка. Высказывания отца по этому поводу мне передала моя мать. Я встретил это сообщение эмоционально. Что так нельзя! И этому не бывать. Что мы вместе "поднимем" ребёнка. Мы – это мной имеются в виду: Полина, я и наша мать.

Но это я забегаю вперёд. Сначала я всё-таки в 1993 году поступил в университет. Санкт-Петербургский государственный. А пошёл я учиться на вечернее отделение юридического факультета, так как теперь я осознавал, что я уже вырос и сидеть на шее у родителей мне невозможно. То есть я решил днём работать, а по вечерам учиться.

Окончив подготовительное отделение, я не боялся вступительных экзаменов в университет, даже экзамена по иностранному языку. Накануне этого экзамена я даже водку пил, чтобы просто выспаться перед экзаменом, а не мандражировать. Пил я не дома, а на работе (тогда я временно работал сторожем в большом гараже; пил с механиками). А вообще не бояться этих экзаменов мне помогала льгота для поступающих в вузы после армии, а именно: достаточно было лишь бы сдать экзамены, то есть лишь бы не на двойку. А получить пару после посещения ПО просто не реально – трояк всяко тебе обеспечен. В мою бытность льгота при поступлении в университете сохранилась только на вечернем отделении, а на дневном её уже не было. Но, главное, что на вечернем она сохранилась.

Так вот, развелись Полина и Андрей скорее всего когда я уже поступил в университет и стал учиться и работать. Кем я только не работал в период обучения в университете. Но это всё был неквалифицированный труд. Работал я и грузчиком, и охранником. Но охранник-это громко сказано. Сторож – вот это определение более подходит к моей должности. Учась на младших курсах я и не очень то пытался устроиться работать по юридическому профилю. В первой половине девяностых, постаравшись, в принципе, можно было найти должность юриста в какой-нибудь организации и студенту-недоучке. В период, когда фирмы множились как грибы, брали на работу юристом и студентов. Им, правда, мало платили, потому что они были ещё недипломированными. Вот поэтому-то меня работа юристом не устраивала: я должен был приносить как можно больше денег в семью – помогать матери и сестре. Году так в 1994 мои родители наконец-то официально оформили развод. Моя мать осталась без мужниной материальной поддержки. В это время институт ВИТР разваливался и машинистка-надомница ему уже не была нужна. И в начавшийся век компьютеров моей матери-машинистке нельзя было устроиться по специальности. Было решено, что пусть моя мать сидит с внучкой Ульяной, а моя сестра Полина, Ульянина мать, пусть как можно больше работает акушеркой, то есть на полторы ставки, а то, может быть, и на две. Но что такое даже полторы-две акушерские ставки? Всё равно это мизер. Моей матери предпенсионного возраста (напомню: она 1948 года рождения) в сложное время девяностых вообще никуда нельзя было устроиться, ведь уровень безработицы тогда зашкаливал, и таких, как она, никуда не брали, тем более, если учесть помимо её возраста её состояние здоровья: женские возрастные болезни давали себя знать. Так что даже работа каким-либо дворником была не для неё. Но ведь с Ульяной, болезненным ребёнком, всё равно надо было кому-то сидеть: детский сад или сначала ясли-это не для болезненной Ули. А Андрей Погодин алименты выплачивал не регулярно и по минимуму, так как сумма алиментов вычислялась-высчитывалась из официальной его зарплаты, а она либо была смешно нереально маленькой, либо вообще отсутствовала, так как он официально числился безработным. В общем, мне претендовать на юридическую работу с малой зарплатой в силу вышеизложенных причин не представлялось возможным. Да, конечно, хорошо было бы, ещё учась, накапливать собственный юридический опыт, но в моей ситуации было не до опыта, а было лишь бы выжить нашей семье сейчас. Поэтому я в этот период не имел даже собственного кошелька – всю зарплату отдавал сидевшей на моей шее матери, оставив себе сущую мелочь на курево и на пиво (а пил и курил я тогда мало). Мать ходила по магазинам и готовила еду на всю семью. Хождение по магазинам занимало много времени, так как она ходила с малолетней Ульяной (не одну же её оставлять дома! – бабушка Лиза не в счёт: она жила-выживала на пенсию самостоятельно и вела отдельное хозяйство от нашего) и покупала продукты не в одном магазине сразу, а бродила по магазинам всей ближайшей округи в поисках продуктов где что подешевле, так что хлеб покупался в одном магазине, масло – в другом, что-то другое – в третьем и так далее. То есть экономился при хождении по магазинам каждый рубль. Копейка рубль бережёт – это про мамины хождения по продуктовым магазинам. Только в девяностых копейки не имели хождения – слишком мелок был рубль.

Ещё несколько слов про бабушку Лизу. С самого момента, когда мы съехались с ней на Сапёрный переулок, мы не объединялись с ней в ведении домашнего хозяйства, то есть она жила сама по себе, а мы сами по себе. И в наши комнаты она не заходила почти никогда. Как и многие пенсионеры, которым было трудно прожить лишь на одну пенсию, она подрабатывала на Некрасовском рынке, перебирая овощи, отделяя гнилые от хороших.

А бабушка Тоня где-то в это время, то есть году так в 1994, умерла.

* * * (Звёздочки ╧34)

Ещё в 1990 году осенью я дважды выезжал с мамой в Павловск. В парк. Один раз-в ещё тёплое время, в так называемую золотую осень. В другой – когда листья с деревьев уже опали. В золотоосеннюю поездку нам повстречался на дорожке ёжик. Про белок и говорить нечего, так как встретить в Павловском парке белку и дать ей орешек – не велика заслуга (орехи продаются в самом парке старушками специально для белок). Также мы с мамой повстречали в ту первую поездку мою троюродную сестру Машу (внучку бабушки-Тониной сестры тёти Сони) – мир тесен! В позднеосеннюю поездку мы кормили лесных птичек с рук – они, голодные, садились прямо на наши ладони и клевали семечки. Удивительное дело, ёжика мы встретили в очень людном месте парка. А птичек кормили в глухом. В Новой Сильвии. Это такой район Павловского парка.

Так вот, после армии я стал ездить в Павловский парк по несколько раз в год: раз в сезон, а осенью – несколько раз. Полюбилась мне Павловская природа. По большей части ездил я один, но случалось, что и с кем-нибудь. В июне я ездил в Павловский парк, чтобы на природе читать-готовиться к экзаменационным сессиям. Подросла Уля, и её стали отпускать со мной прогуляться в Павловском парке. С ней я обязательно ездил в конце июня, когда на кустах акации появлялись стручки, из которых я делал свистульки, и мы с Улей свистели в них. Однажды в безлюдной части парка, когда я гулял один, добился того, что белка спустилась с ветки мне на руку, и так и сидела на ладони, щёлкая орешками.

Обязательно я ездил в Павловск, когда местные бабушки начинали торговать садовыми яблоками у вокзала, и я бродил по парку, жуя яблоки на ходу или присев где-нибудь в живописном месте на скамейку или пень. Посижу, покурю и пойду дальше. Причём каждый раз я старался ходить не так, как в предыдущий. В некоторые свои прогулки по Павловскому парку я стремился обойти весь парк, но не по кругу, а зигзагами, с обязательным посещением всех самых красочных его уголков, и тогда я ходил быстрой походкой – иначе не успеть пока светит солнце везде побывать; в другие же свои прогулки я никуда не спешил и, не стремясь обойти весь парк, мог медленно прогуливаться по одной дорожке в оба направления – сначала в одну сторону до конца, а потом, развернувшись, в другую. Когда я ходил быстро, я думал о парке, о том, чтоб везде успеть, когда же я медленно бродил, то мог думать о чём-нибудь своём или слушать радио через наушники или так. Не обязательно музыкальные радиостанции, а мог слушать и говорильню типа "Маяка" или "Эха Москвы". А среди музыкальных радиоканалов преобладало радио "Рокс", а начиная с2003 года – радио "Классика". Жаль, что сейчас эти радиостанции заглохли.

Кроме "акациевого" и "яблочного" посещений Павловского парка было обязательным для меня ещё "желудёвое", то есть в сезон падения желудей. Было что-то особенное в запахе парка, когда падали жёлуди. Я их собирал полные карманы, а затем разбрасывал в Петербурге на всякие разные газоны – вдруг прорастут.

И, конечно же, я много курил во время прогулок по Павловскому парку. Редко на ходу, в основном присаживаясь на такие скамейки, откуда открывался превосходный вид, но мог присесть и в абсолютно невидовóм месте, зато очень тихом и безлюдном. Присаживаясь, я мог достать взятый из дома бутерброд или купленный по дороге в Павловск пирожок и ел его, запивая взятым с собой чаем из термоса или лимонадом, – что может быть вкуснее такой еды на природе! И обязательно покурить тут же после.

Когда подросла Уля, то есть когда ей исполнилось 7 лет, я впервые пошёл в Павловский дворец на экскурсию. С ней. Мне и ей понравилось. Уютный такой дворец, оказалось. Жить можно...

Билеты для прохода в Павловский парк обычно (но не всегда) я не покупал, а выходя с Павловского вокзала шёл не прямо, то есть не через главный вход, где вход был по билетам, – а заворачивал налево и либо перелезал через парковую ограду, либо шёл ещё дальше до Тярлево, где через калитку был свободный вход в парк.

И за электричку я тоже платил не всегда. Контролёры по вагонам ходили не часто, да и размер штрафа меня не пугал: они брали в размере цены на билет до Павловска. Либо у меня и не было денег на билет, а в Павловск всё равно хотелось.

* * * (Звёздочки ╧35)

Учился я на юридическом факультете средне: были и пятёрки, и тройки, но количественно преобладали четвёрки. Да и по-другому я учиться не мог, в смысле, лучше. Ведь я не работал по юридическому профилю по уже названным причинам моего безденежья. Даже не собственно моего, а безденежья всей нашей семьи (без отца – он ушёл из дома, разведясь с матерью). И на фоне работающих уже по профилю одногруппников я, естественно, смотрелся не лучшим образом. Я никогда не пропускал занятий, так как хотел учиться. И хорошо учиться. Но курсовые работы я каждый год писал абсолютно тематически не связанными друг с другом. Я выбирал темы для них такие, которые мог осилить самостоятельно и без собственного юридического опыта, опираясь только на собственные теоретические знания да на общеизвестную юридическую практику. Каждый учебный год это были курсовые работы всё по разным не связанным друг с другом учебным дисциплинам. За курсовые я троек не получал, всё четвёрки да пятёрки. Таким образом я показывал своё умение работать с книгой (наконец-то я научился читать книги!). Но удовлетворения я от написанных работ не получал.

Будучи студентом на одном каком-то курсе я всё-таки поступил "по-студенчески", то есть как поступают при возможности многие студенты, если не все: я взял у своего товарища по учёбе "дневника" Андрея Цветкова его курсовую работу, набранную на компьютере, уже возвращённую ему с пятёркой, и напечатав титульный лист со своими именем и фамилией (печатал его всё тот же Андрей Цветков), сдал "свою" работу другому преподавателю. Номер прошёл: мне курсовая была засчитана. Правда, я за неё получил четвёрку – вот как по-разному оценивают одну и ту же работу разные преподаватели.

На втором курсе у нас был предмет "Римское право". Мы старались не пропускать по этому предмету лекций – так интересно преподавалось это древнее, но не потерявшее своей актуальности право. Все студенты старались на лекциях по римскому праву сесть поближе. Преподавателя было приятно слушать, и сам он выглядел всегда чрезвычайно приятно. Нам, студентам-вечерникам, казалось, что преподаватель римского права где-то днём успешно работает, и что преподавательская деятельность для него не основная. Но важная. Мы, его студенты, между собой в разговорах очень высоко оценивали его преподавательский талант. И для меня уже тогда, то есть в 1994 году было ясно, что этот человек, наш преподаватель римского права, "далеко пойдёт", то есть добьётся больших успехов в своей жизни. Я не ошибся в своих прогнозах относительно карьеры Дмитрия Анатольевича Медведева – так звали "римлянина". Он стал Президентом Российской Федерации. В 2008 году.

* * * (Звёздочки ╧36)

А на занятия по немецкому я вообще ходил как на праздник. Иностранный язык на юридическом факультете преподавался только два года, то есть на первом и втором курсах. В группе по немецкому языку я был вовсе не отстающим, а, наоборот, впереди идущим, если так можно выразиться. Тем, кто учится иностранному языку, необходимо было сдавать преподавателю "тысячи", то есть переводить тексты в несколько (сколько конкретно – не помню) тысяч слов на немецком языке. Тексты должны были быть юридической направленности, чтобы студенты запоминали юридические термины на немецком языке. Вообще-то, юридическими терминами изобиловали и упражнения по немецкому языку. Но для сдачи "тысяч" требовалось взяться за какую-нибудь немецкую юридическую книгу. Так вот, преподавательница немецкого языка настолько была уверена в моём знании немецкого юридического лексикона, что разрешила мне в качестве исключения переводить для сдачи "тысяч" любую понравившуюся мне книгу. Таковой оказалась "Вокруг игральных карт", описывающая историю их появления и технологию их производства, которую я купил ещё до армии, потому что мне понравились в ней цветные иллюстрации-разложенные колоды карт. Вообще-то, эта книга была каталóгом музея игральных карт, который находится в немецком городе Альтенбурге. Замечательная книга. Интересная такая.

По окончании второго курса я успешно сдал экзамен по немецкому языку на "отлично". Ставя мне эту оценку в мою зачётную книжку и расписываясь в ней, экзаменатор давал мне следующее напутствие:

– Молодой человек, ваша экзаменационная пятёрка по немецкому крепка, вы действительно знаете предмет на "отлично". Мы вам дали отличную языковую базу. Так что не забрасывайте изучение немецкого языка. Именно ваша будущая работа непременно должна быть связана с языком – он вам пригодится. Успехов вам в совершенствовании вашего немецкого!

Мне было приятно слышать такую оценку моего знания немецкого языка из уст экзаменатора, но она не была для меня неожиданной, ведь, как я уже писал, я сделал ставку на немецкий язык в своём желании добиться в жизни успеха. То есть экзаменатор не открывал для меня Америки, или, применительно ко случаю со мной, – Германии.

То есть я закончил в университете с немецким языком в 1995 году. И продолжил заниматься самоподготовкой. Через год, то есть в 1996 году, на Чемпионате на этот раз Европы немцы снова завоевали золото, став чемпионами, как бы подтверждая мою правоту в моей ставке на Германию как на нашего экономического партнёра. А в году так 97-ом, когда стало известно, что в 2006 году Чемпионат мира по футболу пройдёт в Германии, я загибая пальцы считал, сколько лет пройдёт с момента окончания мной университета. И тогда я решил, что к этому Чемпионату я уж точно состоюсь, то есть добьюсь успехов на юридическом поприще и в изучении немецкого языка, так что я точно окунусь в атмосферу Чемпионата. Точно.

Уже упомянутую книгу "Вокруг игральных карт" я купил случайно в магазине "Книги социалистических стран" на Невском на стипендию от Макаровки. Покупая её, я и не думал, что когда-нибудь смогу её прочесть. Мне просто понравились иллюстрации в ней. Начав учиться в "Холодильнике" и изучать в нём немецкий язык, я потихоньку взялся за перевод этой чудо-книги. Поскольку в девяностых к нам в страну хлынули невиданным прежде потоком зарубежные товары, то не удивительно, что я как заядлый картёжник, принялся скупать увиденные мной в продаже карты, ведь поскольку я играл в них довольно часто, то новая купленная колода быстро устаревала, так как я находил в продаже ещё какую-нибудь новую колоду карт, и мне хотелось поиграть очередной новинкой.

Я уже писал, что в этот период я не имел собственного кошелька и отдавал почти всю зарплату матери. Именно почти. За вычетом денег на пиво (пил я немного), сигареты и на очередную новинку-игральные карты.

А играл я по возвращении из армии с моряком (он им стал) Сергеем Петровым между его многомесячными рейсами, то есть где-то несколько раз в год после каждого его рейса и иногда ещё несколько раз, если его сидение на берегу между рейсами затягивалось. Ко мне поиграть он приходил редко, в основном, я к нему. Играли мы моими картами, то есть я их приносил с собой, и обязательно на материи, чтобы карты было удобнее брать со стола руками, то есть я кроме карт брал с собой кусок обивочной (для обивки мебели) зелёной с рисунком ткани, который я носил в сложенном виде в зелёной же папке (карты также клал в папку). Если мы играли чаще, чем я приобретал очередную новую колоду карт (и тогда мы "обновляли" её), то я старался приносить на очередную игру с ним другие карты, а не те же, которыми мы играли в прошлый раз. Но были среди моих игральных карт и особо приятные для игры, и мы играли такими картами чаще, чем другими. Приятные для игры карты – это означает, что их не просто приятно держать в руках и лицезреть изображения на них, а ещё вот что: отдельные карты отличаются свойством лёгкости их запоминания, что важно при игре в Rommé (Rummy) (именно в эту игру я играл со школьных лет, и когда я в этой книге писал и буду писать дальше, что я играл в карты, то мной подразумевается именно Rommé). Например, как легко запомнить валета, его масть, если он, к примеру, одет в ярко-оранжевый жилет – значит: он пиковый, или же Александр Сергеевич Пушкин – не просто валет, а именно, опять-таки, пиковый, ведь это же легко запомнить, что Пушкин – пиковый валет; или так же легко запомнить масть дамы со снопом (пучком колосьев), дамы с летающей стрекозой возле её уха, или короля с зонтиком, или валета с пивной кружкой. За такие удачные, то есть удобные карты мне не жалко было отдавать и по десять, и по больше долларов (нет, я конечно, платил в магазинах рублями, но в эквиваленте в долларах это были и такие дорогие колоды карт. Дорогие в сравнении с родными отечественными картами или с китайскими).

Играли мы с Сергеем Петровым обычно либо до последних поездов метро (то есть чтобы мне успеть на последний поезд), либо всю ночь напролёт, предварительно затариваясь морем пива и чем-нибудь к нему.

После окончания Макаровки Сергей Петров довольно быстро приобрёл сначала однокомнатную квартиру в Купчино, а приблизительно году в 2000-ом переехал в двухкомнатную недалеко от Московского парка Победы. Жена Сергея Петрова Татьяна (женился он по окончании Макаровки в середине 90-ых) дружелюбно относилась к нашим с Сергеем посиделках за карточным столом. За игрой в карты мы сидели не в тишине, а преимущественно под музыку преимущественно "Åквариума", и непринуждённо болтали, – игра Rommé такая, что позволяет не уходить в игру совсем, а ещё и болтать. В разговорах с Сергеем под игру с пивом мы затрагивали различные темы, то есть говорили обо всём, в том числе Сергей рассказывал о своих успехах в карьере, я же пока учился, то есть до сих пор всё учился и учился, и мне о себе особо рассказывать было нечего. Но это нисколько не смущало нас обоих: нас захватывала игра и совместное потребление пива. Нам с Сергеем было приятно общество друг друга, таким образом, мы были приятелями. Но не друзьями. Мы оба осознавали это "но", и оно нас тоже не смущало.

Кроме достижений в решении квартирного вопроса, скажу о Сергее Петрове, что он рано "встал на колёса", то есть обзавёлся автомобилем. Сначала это была подержанная иномарка, потом появится новая "девятка", потом машин станет две – вторая для жены Тани, по-моему, тоже "девятка", но это, по-моему, будет уже в 2000-ых годах.

Таким образом, между мной, "вечным студентом", и Сергеем Петровым, успешным моряком, была очень большая разница в социальном статусе, но она не мешала нам общаться.

С годами Сергей Петров физически окреп, посещая, наверное, фитнесс-залы, "качаясь" и потребляя препараты для накачивания своего бывшего прежде щуплым тела. Но, всё равно, внешний вид моряка Петрова по-прежнему оставался несуразным.

Намного реже, чем с Петровым, я играл в карты с Сергеем Лабрадоровым, моим одноклассником по 479-ой школе. Я с ним в школе не дружил. Научил я его играть в Rommé, когда мы уже окончили школу. До армии он работал в кинотеатре "Титан" на Невском – крутил кино, то есть киномехаником. Пока шёл кинофильм, мы с ним играли в карты наверху позади зрительного зала в аппаратной, откуда показывают фильмы, а если быть совсем точным, то в соседней с аппаратной комнате, в которой стоял диван, кресло и журнальный столик.

Когда я пришёл с армии, Сергей Лабрадоров уже не работал в "Титане", а учился в институте киноинженеров (как-то так назывался его институт). Теперь я стал приходить к нему домой, чтобы поиграть в карты. У Сергея есть брат Виктор Лабрадоров, на пару лет младше Сергея, так я и его приобщил к игре в Rommé. Братья Лабрадоровы жили вместе с воспитавшей их бабушкой в трёхкомнатной коммуналке и занимали две комнаты, из которых одна была Сергея как старшего брата. Сергей и Виктор Лабрадоровы не были мне друзьями. Мы, как и с Петровым, были приятелями, то есть нам приятно было посидеть вместе за игрой в карты. Оба брата не курили, да и пива потребляли в незначительном количестве, так что с ними я чаще распивал чаи.

* * * (Звёздочки ╧37)

Ульяна, или Уля, росла. С самого раннего её возраста Полина и моя мама доверяли мне с ней гулять. В большой коляске мы с ней гуляли по Таврическому саду, расположенному относительно недалеко от нашего дома на Сапёрном. Когда Уля подросла и стала ездить сидя в складной коляске, я с ней гулял не только в Таврике, но и в Летнем саду, расположенном также недалеко, только в другую сторону от дома. Мне нравилось гулять с Улей, и было не скучно с ней. Она родилась красивой девочкой, вся в родителей и бабушку Элю, то есть мою маму, и своей красотой привлекала внимание многих взрослых: они улыбались-умилялись её ангельской красотой, выделяя её из множества гуляющих в саду детей, то есть она была привлекательной. Блондинкой. Гулял я с Улей-красатулей по выходным, отдыхая от собачей работы. Да, да, все работы, на которых я работал, по-другому назвать нельзя.

В выходные дни, то есть когда я не учился и не работал, я читал Ульяне детские книжки, а где-то в её возрасте трёх с половиной лет я начал учить её буквам, то есть читать-писать. Я учил Улю в форме игры, так что ей было не скучно учиться, и она сама меня постоянно просила позаниматься– поиграть-порисовать с ней. Ей нравилось наблюдать как я что-нибудь рисую. Мной была заведена толстая тетрадь, в которой я на каждом развороте страниц рисовал фломастером одну печатную букву в двух начертаниях: прописную и строчную, и предметы на эту букву. К каждому предмету мной подписывалось его название печатными буквами. Тетрадь заполнялась мной не по алфавиту, а по частотности употребления той или иной буквы в словах. Конечно же, первыми буквами, которым я обучил свою племянницу Ульяну, были буквы "А" и "М", складывающиеся в слово "мама". На букву "М" я нарисовал женскую фигуру в белом халате, в очках и со шприцом в руках – для Ули сразу из рисунка было ясно, что это изображена её мама. Другие предметы я также старался рисовать не вообще, а конкретно, то есть когда я рисовал, например, шапку, то я рисовал именно её шапку, или, если шкаф – то мой шкаф. Поскольку у меня в комнате на стенах было много плакатов и фотографий БГ, то она знала, кто такой Борис Гребенщиков, и поэтому на страницу с буквой "Б" мной была вклеена его фотография и сделана подпись "Боря". А на букву "Р" была нарисована рубашка, из рукава которой торчала рука, а в руке зажатая в кулаке рыба, причём рыба была как будто вытащена из реки-река голубой лентой вьётся на этой картине. Особого труда потребовалось мне для заполнения разворота тетради с буквой "Е". Я старательно перерисовывал енота с полосатым пушистым хвостом из детского иллюстрированного атласа, но одного его по сравнению с другими страницами тетради, где на каждую букву было нарисовано по несколько предметов, – было мало. Тогда я открыл упомянутую книгу-каталóг "Вокруг игральных карт" на странице, где были представлены карты, на рисунках которых были представители различных групп населения средневекового немецкого общества, и на одной карте был нарисован человек в высокой остроконечной шапке с крестом спереди неё (это митра) и с длинным посохом с завитком на верхнем конце, одним словом-это епископ. Мне пришлось сначала объяснить Уле, что люди в таких шапках и с такими посохами очень добрые, и их называют епископами. Это слово "епископ" Уля легко запомнила. Но два рисунка на букву "Е" – это всё равно мало. Поэтому, когда попалась шоколадка, на обёртке которой была изображена царица-императрица Екатерина Вторая, то её портрет был вырезан и вклеен в тетрадь на букву "Е" самой Улей.