Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 89 страниц)

А в это время на Невском уже висели призывы: "Надень карнавальный костюм и выйди на Невский!" В смысле: все на карнавал в День города. Я воспринял эти призывы, которых было так много на Невском, так, как будто они обращены в том числе и ко мне, даже как будто в первую очередь ко мне, лично ко мне. Я уже понял, что буду королём этого карнавального шествия по Невскому, посвященного Дню города. А день города будет, напомню, 27 мая.

За неделю до Дня города я нахожу две трубки-свистульки, красную и белую, какими пользуются футбольные фанаты. И мне сразу пришла в голову идея приспособить их в качестве висюлек на аксельбанте, который я сделаю из разноцветных верёвок. Верёвок – ручек от фирменных бумажных бутиковских мешков, которые я уже оторвал в задумках об аксельбанте. Так что подобрав трубки-свистульки, я уже был с необходимыми верёвками...

Также где-то за неделю до Дня города я обнаружил в продаже две книжные новинки. «Маленькую грамматику немецкого языка» от немецкого издательства «DUDEN» и Немецко-русский словарь среднего формата, если не сказать маленького. Словаря именно такого размера у меня ещё не было в моей коллекции словарей, так что он был бы прекрасным её дополнением. Если «Kleine Grammatik» от DUDENа я нашёл в дешёвом, в смысле продажи, месте: в Доме книги, то указанный словарь мне попался в магазине книжной сети «Буквоед», а именно, в самом большом магазине этой сети на Лиговском проспекте рядом с площадью Восстания. Каждая из этих книжек стоила больше сотни рублей (точной цены не помню). А денег у меня не было. Я было позвонил Роману Герасимову, и он согласился встретиться и передать мне нужные на покупку книг деньги, но не сегодня и не завтра – ему, типа, некогда сейчас, а чуть позже. На следующий день я захожу на Набережную (в тёти Надинину квартиру), чтобы помыться в ванне, побриться и взять кусачки и виденную мной в квартире медную проволоку, чтобы приделать ею аксельбант к бушлату, проткнув его проволокой насквозь. Тёти Надины и Насти не было дома, зато меня встретила Анка, старшая дочь тёти Надины, приехавшая из Москвы. Она меня накормила. В этот свой визит в квартиру тёти Надины я заметил резинку для волос, «буйно» покрытую кучей алых сердец. Как я понял, эту резинку носила на голове Анкина дочь Сашенька. Как только я увидел эту резинку с сердцами, я сразу же понял, что она будет в тему к моему мундиру ангела-воина Господня из спецназа «Морские кроты», если я надену её на руку в виде браслета, ведь Бог – это Любовь, а сердца – символы любви (Носила же Старая гвардия Наполеона в ушах золотые кольца-серьги!). Думая, на какую же руку мне надеть червовый браслет, я вспомнил о своих швейцарских часах, которые не ходят, имеют треснутое стекло, зато на них надпись «ARMY»-значит, часы я надену на левую, а браслет на правую руку. Анка разрешила забрать нужную мне резинку с пластмассовыми сердцами. И при моём уходе она дала мне апельсин и десятидолларовую банкноту, хотя я её о них не просил. Обменяв доллары на рубли, я в этот же вечер покупаю Кляйне грамматику от DUDENа в Доме книги и захожу в вышеуказанный магазин «Буквоед» за словарём. В торговом зале на стеллаже выставлено 2 экземпляра словаря. Один мне не нравится сразу: кривоватый он какой-то, так что понятно, почему он застоялся на стеллаже, такой кособокий. А второй экземпляр вроде бы ничего: ровненький. Мне уже известно с прошлого моего захода в этот магазин, что выставленные 2 экземпляра последние. А в этом книжном магазине, скажу я вам, принято вклеивать металлическую полоску внутрь книги, чтобы книги не были вынесены-украдены без оплаты на кассе. И вот что я заметил в ровном словаре. Эта полоска наклеена поверх слов, то есть в словаре нельзя прочесть слов! И догадаться о словах, как они пишутся, также нельзя: слова-то незнакомые! И я ощутил, что это плевок в адрес покупателя, в мой адрес, со стороны нерадивого работника магазина, наклеившего так криво полоску в словарь. Поймите меня: ну не могу я купить словарь с заклеенными словами, с плевком мне в душу посреди книги! А в кривобоком словаре полоска наклеена ровно по горизонтали под текстом! Меня это так взбесило, что я потребовал «Книгу жалоб». А магазин тот большой. В нём есть даже столики, где можно сесть почитать ещё не купленную книгу, выпить кофе. В этом зале со столиками проходят презентации книг, на которые приходят авторы, с которыми можно пообщаться, поговорить об их творчестве. Короче, я прошёл в этот зал и сел за свободный столик. А в это время шла какая-то презентация какой-то книжной новинки, и столики, которые находились ближе к «сцене», где стояли с микрофоном автор и ведущая, были заняты. И я, начав изливать свой гнев на страницах «Книги жалоб» за облом с покупкой словаря, задумываясь над формулировкой фразы, прислушался к тому, о чём говорят автор и публика. Оказалось, что в презентуемой книге у автора нашлось место и Богу. Меня это заинтересовало. Я забросил написание жалобы, излияния своего гнева. И вдруг в зал презентации заглядывает охранник магазина и грубым тоном обращается ко мне:

– Мужчина! Где "Книга жалоб"? До сих пор у вас?!

Мне очень не понравился ни его тон, ни обращение ко мне этим грубым тоном со словом "мужчина". Как будто он мысленно раздел меня и убедился, что я действительно мужчина. Надо сказать, что грубое обращение ко мне охранника было услышано всей сидящей в зале на презентации публикой, и все обратили взоры на меня с охранником. В подобной ситуации, когда все смотрят на меня, мысленно раздетого, я вынужден быстро "одеться", то есть ответить грубостью на грубость , то есть защититься грубостью, так сказать, отшить грубияна:

– Вы бы меня ещё ٧٧٧٧ назвали!-отшил, отбрыкнулся словесно я от охранника, намекая на его зрение, что он увидел во мне мужчину. А произнёс я это в тишине при устремлённых на нас с охранником десятков пар глаз. Возможно, кого-то и шокировало моё неожиданное употребление мата в своём выражении. А одет я был тогда в подаренный мне продавщицей церковной лавки на Московском вокзале великоватый, но великолепный, пиджак.

В процессе обсуждения книжной новинки, в которой одним из персонажей по воле автора книги был Иисус Христос, я услышал от некоторых участников обсуждения абсолютную ересь. Мне это было ясно, поскольку я недавно читал Евангелие и Закон Божий, и я не смог смолчать, и сам вставил слово, когда дискуссия приобрела теологический характер, выступив в защиту такого доброго человека, как Иисус Христос, и автора презентуемой книги, на которого производились нападки, что он неправильно понимает двойственную сущность Иисуса Христа. Да, в частности, высказывание ведущей презентацию показалось мне такой ересью, услышав которую, я не смог смолчать, и, запросив микрофон, высказался. Я досидел в зале до конца презентации, а после неё ко мне подходит молодой бородач и спрашивает меня, не пишу ли я сам?

– Как раз собираюсь засесть, – ответил я ему, – да всё не соберусь.

– О чём же будет Ваша книга?

– О себе.

– Я так и подумал...

– И о России вокруг меня, и о Боге.

– Тогда я готов Вам помочь. Не только написать, но и с продюсерами. У меня есть знакомые продюсеры, даже иностранные, в кино.

– Это мне очень интересно, – говорю я молодому бородачу в джинсах и пиджаке (теперь я к нему присмотрелся), как и я.

– Тогда вот Вам номер моего телефона: V-VVV-VVV-VV-VV. Меня зовут Александр Иванов; и моего знакомого Анатолия Холоденко: V-VVV-VVV-VV-VV. Как Вас зовут, и номер вашего телефона?

– Алексей Павлов. 8-960-VVV-VV-VV.

– Позвоните Анатолию, а я со своей стороны успею рассказать ему о нашей с Вами встрече.

Следующий день я начал с того, что приделал свисающий с правого плеча аксельбант со свистульками. Ну, всё, теперь, по-моему, к моему костюму ангела-воина Господня уже ничего не прибавишь. И ничего не убавишь,-подумал я,-настолько всё гармонично сложилось в единое целое– военный мундир ангела-воина Господня из спецподразделения "Морские кроты". Даже подаренный Анкой апельсин, если его держать в согнутой в локте руке перед собой, будет, оранжевый, весело контрастировать с тёмно-синим бушлатом. Решено, я пойду на карнавальное шествие в День города с апельсином в руке. Пусть все увидят, что Алексей Павлов, выпустивший Книгу про себя, действительно был. И даже находясь в беде, не вешал носа и юморил. И пусть читатель обратит внимание, что вещи, сложившиеся в единый военный костюм с аксессуарами , пришли ко мне подряд за относительно короткий срок, без лишних вещей (разве что шапочку-балаклавку не наденешь под кепку с париком), и даже на купленные мной сумку типа армейской планшетки и кресты-нашивки деньги я не заработал, а получил так. И маленькая немецкая грамматика, ещё одно рыжее пятно, торчащая из кармана на фоне тёмно-синего бушлата, – её я тоже купил на подаренные, а не заработанные, деньги.

В продолжение раскрытия идеи, что будет означать моя демонстрация самого себя, то есть парад, отмечу: воины, даже правые, на то и воины, что рано или поздно проливают или свою и/или вражескую кровь, или готовы пролить. Также и я, чувствуя свою незащищённость, предчувствую, что должно случиться пролитие крови: или моей (попытки уже были: и с ножом дважды: 1) у горла в гараже; и 2) когда я шёл по Марсову полю с вещами ночью; и когда курсанты хотели меня побить; и ещё были попытки, не вошедшие в Книгу, чтобы быть кратким) или моих врагов, желающих воспользоваться моей незащищённостью, а врагов у меня, как у бомжа, много, в том числе кажущиеся сами себе добропорядочными граждане вроде того с собакой, что произнёс-прорычал: "Ненавижу!" и приказал немедленно убираться с его лестницы в доме на Большом Казачьем, или на улице Восстания (не помню, писал ли я про случай на улице Восстания, но перелистывать назад мою рукопись или мой файл мне влом). То есть я себя действительно чувствовал, повторяю, воином на войне за своё выживание и в войне за победу Добра и Справедливости, то есть на стороне Бога против сил зла. И зло это-существующая государственная система, которая... Ну, вы сами знаете до чего нехороша.

В этот же день я звоню Анатолию Холоденко и предлагаю ему встретиться-пообщаться со мной. Сегодним же вечером. Он соглашается. На встречу я прихожу полностью при параде, то есть в полном костюме ангела-воина Господня из спецназа "Морские кроты", так что хорошо, что было не жарко. Мы встречаемся на улице и заходим в первый попавшийся дворик, чтобы присесть на скамейку. В начале я рассказываю смысл своего воплощения в ангела, затем свою историю, как я им стал. Анатолий, выслушав меня со взглядом восхищения мной произнёс:

– Замечательно! Идиот! Настоящий идиот нашего времени! Просто вылитый!

Я не знал, радоваться мне или нет сравнению меня с князем Львом Николаевичем Мышкиным. Я ведь всегда себя сравнивал с Родионом Романовичем Раскольниковым, не задумываясь о сходстве моём с идиотом Достоевского. Но то, что Анатолий Холоденко был близок к наименованию меня "Героем нашего времени", мне понравилось. Я согласился, что я герой. И герой своей Книги о нашем времени, и просто герой, что живу так , как живу и выживаю. В общем, я почувствовал себя Героем нашего времени. Анатолий Холоденко согласился, что мне надо писать Книгу о самом себе, только..:

– Только сейчас модны в книгах элементы фэнтези или фантастики. Например, вот. я поделюсь с тобой идеей. В Петербурге случилось наводнение. И как ты действуешь, когда вода разлилась в городе.

– Да, хорошая идея, – соглашаюсь я и без подготовки-раздумий, так сказать, экспромтом выдаю: – Только это не вода разлилась в Петербурге, а кровь...

– Вот это да! Как здорово! Продолжай!

– Это я первым пролил кровь... А далее... Надо подумать... кровь поднимается. В смысле: уровень крови в Неве. Потом кровь выходит из невских гранитных берегов. И статуи в Летнем саду не успевают скрыться под кровью с головой, как размягчаются, пропитываясь ею, этой чудесной, фантастической жидкостью, и обрушиваются вертикально вниз, в момент смыкая плещущуюся кровь над ушедшими под неё головами статуй... И так далее.

– Замечательно! Тебе непременно следует засесть писать!

– Но пока что это невозможно, я ведь бомжую.

– Так садись на скамейку в Александровском саду и пиши. Бумаги нет? Так я тебя снабжу. И ручку дам.

– Нет, дело не в этом. А в том, что у меня много времени уходит на поиск еды, а в остальное время я отдыхаю от этого поиска. То есть у меня нет времени сейчас на написание моей Книги. Но надеюсь, что скоро появится. А встретился я с вами сейчас, чтобы показать свой мундир ангела, пока не стало тепло, и я его не перестал надевать.

– Ладно. Будем думать о работе для тебя. А пока до свидания! Ещё увидимся.

Расставшись с Анатолием Холоденко, мужчиной лет сорока, я пошёл прогуляться на Невский, и на ходу додумывал историю с поднятием крови в Петербурге. Это не наводнение, – думал я, – так как это слово от слова вода. А как же тогда образовать слово от слова кровь? По-русски никак. Назову это действие по-немецки от слова Blut (нем.: кровь): die Blutung. Итак, блютунг. Первым пущу кровь я. Как это будет, я пока не знаю. Надо подумать. Или жизнь покажет. Одно знаю точно, – думаю я, – кровь будет пролита по справедливости и необходимости, как бы я ни хотел избежать этого. А далее пойдёт-поедет. Пролитая мной кровь стечёт-попадёт в Неву. И понесёт её вместе с течением воды. Но как так получится, что крови будет много, надо ещё подумать.

Верона

Дней за пару до Дня города я ночью не сплю. Теперь таких бессонных ночей у меня всё больше, и я просто гуляю. В костюме ангела. В эту ночь я подхожу к Вечному огню на Марсовом поле. Но уже не как прежде, в холодные времена, чтобы погреться, а так, по привычке, отдохнуть от ходьбы минут 5. Таких, гуляющих и останавливающихся у Вечного огня, бывает много не только днём, но и ночью. В эту ночь я здесь познакомился с молодым человеком Борисом из Москвы в сопровождении двух подруг, тоже москвичек.

И тут на площадку к Вечному огню приходит бездомная собака. По ней видно, что она сука-подросток, то есть уже не щенок, но ещё растёт. Я догадываюсь, зачем она пришла сюда. Не за тем, что её здесь угостят чем-нибудь, хотя и это весьма вероятно, а главное, чтобы её поласкали-погладили. Видно, как она, симпатяга, улыбается, получая порцию за порцией нежности от вновь подходящих к Вечному огню людей. И не уходит. А сидит или лежит как у себя дома в ожидании следующего человека, который не сможет устоять перед её юным очарованием и погладит её. Я тоже не смог сдержаться. И я, как опытный собачник, слегка потрепав собаку по холке и погладив по голове, сую ей указательный палец в ухо и верчу им там внутри, а затем даю его собаке понюхать. Она, как и следовало ожидать от настоящей собаки, начинает лизать этот мой палец.

– Молодец, Верона! – даю я имя этой молодой собаке в честь города влюблённых Ромео и Джульетты. – Верона, Веро-о-на, Вероночка, – повторяю я, продолжая её гладить (другие люди, конечно же, называют её по-другому, но мне захотелось обращаться к ней по имени, то есть по кличке, вот я и прозвал её так; почему? да потому что она была вороной, то есть чёрной, масти).

А Верона тем временем разлеглась передо мной, мне доверяя. Я начал гладить ей брюхо, и она перелегла с бока на спину, раскинув в стороны задние лапы.

– Бери её за задние лапы, – обращаюсь я к Борису, – сам берясь за передние. – И поднимай вместе со мной. Не резко.

Мы с Борисом подняли разомлевшую от ласк молодую суку над гранитом. Верона ни как не выражала протеста: не брыкалась и не подавала голоса.

– А теперь качай, – говорю-приказываю я Борису.

И мы принялись с ним раскачивать поднятую на полметра над землёй собаку. Вверх-вниз и взад и вперёд. Она была не против. А собака-то была не мелкая.

Нет, никогда прежде я с собаками не делал такого, но я догадался, что Вероне это понравится. Ну, Вы представили себе эту картину? В ночи при свете Вечного огня рядом с ним двое качают за лапы собаку. Вверх-вниз и взад и вперёд. Причём один из качающих экипирован ангелом-воином.

Накануне Дня города я делаю вывод, что мой апельсин, подаренный Анкой, со дня дарения как-то уменьшился в размерах, усох, и кожура у него стала более тёмной и жёсткой. И я иду на Некрасовский рынок за новым апельсином. А в кармане у меня всего 8 рублей белыми монетами. Наверное, на один апельсин этого хватит, – думаю я. Спрашиваю продавца-кавказца стоимость одного апельсина у него. Двенадцать. Я говорю, что у меня всего 8 рублей. И он соглашается отдать мне свой цитрус за столько. Теперь я готов к завтрашнему карнавальному шествию по Невскому проспекту. Пусть завтра все меня запомнят!

День рождения Города

27 мая 2006 года было субботой, поэтому карнавальное шествие по Невскому проспекту не переносилось с этого дня, дня Города, на ближайший выходной после этой даты. Я вышел на улицу в начищенных ботинках при полном параде, привязав к сумке типа планшетки бутылку с остатками бальзама "Поморье", который я растягивал специально до этого дня. Но теперь бальзама в бутылке было слишком мало, и поэтому я долил в неё чаю, который я попросил у жильцов последнего этажа, а именно у Матвея, сына хозяев квартиры Саши и Лены. Что ж, получилось похоже на полную бутылку бальзама. А в левой руке у меня апельсин. Я прошёл дворами капеллы и по Большой Конюшенной улице до Невского. Оказалось, что колонна шагающих или следующих на карнавальных машинах по середине Невского проспекта участников карнавального шествия отделена от зрителей-горожан цепью мелецыанэров, стоящих на границе тротуара и проезжей части проспекта. Перед цепью, то есть среди зрительской массы людей, я заметил несколько несчастных детей в карнавальных костюмах с родителями, которые последовали призыву надеть свой карнавальный костюм и выйти на Невский, призыву, бросавшемуся в глаза с неделю до карнавала, если не больше. И вот, их ожидания были обмануты. Мелицыя их не пускала присоединиться к праздничному шествию. И они, эти обманутые на празднике дети, были с расстроенными лицами, в которых кроме обиды читался вопрос: "Ну, как же так?!" Некоторые из этих детей в карнавальных костюмах, или даже просто нарядные с поролоновыми красными шариками-носами на резинке, плакали. А родители не могли их утешить. Ведь никто на них не смотрел, хотя они ожидали внимания к себе. Все отвернулись от них. Все стояли к ним и их родителям спиной, а лицом к проезжей части Невского, и смотрели на карнавальное шествие. Дети плакали, а рядом стоящие с ними смеялись. Детский плач на фоне смеха и веселья – у меня защемило сердце. И я испугался: неужели и мне не удастся сегодня пройтись среди участников карнавального шествия, неужели моей идее демонстрации самого себя, парада на Невском, на его проезжей части, не суждено сбыться? Но ведь это важно для моей Книги!

Я решил пойти в самый конец Невского, то есть в начало так называемого Староневского проспекта, к площади Александра Невского, предполагая там затесаться в ряды начинающих оттуда своё шествие по проезжей части Невского. И я пошёл туда. Только не по тротуару Невского, где пройти от большого количества смотрящего карнавальное шествие народа было не легко, а параллельно Невскому по соседним улицам.

Я вышел на Староневский не далеко от площади Александра Невского. Там было совсем редкое оцепление, то есть мелецыанэры стояли на значительном расстоянии друг от друга. Я прошёл ещё немного вперёд, и оцепление совсем кончилось, так как народа, стоящего на тротуарах плотной массой, там не было. И тогда я вышел на середину проезжей части Невского-Староневского. Там как раз было свободное от шествующих место между районными колоннами (шли районы города на карнавальном шествии последовательно один за другим). Я встал на некотором удалении от начинающих своё шествие представителей Фрунзенского района. Впереди их колонны прямо по сплошной разделительной полосе разметки Невского проспекта ехал каток, каие обычно ровняют асфальт. Мне подумалось, что если я вдруг споткнусь и упаду, то он, не успев остановиться, меня раздавит. Также в этот момент я вспомнил видеоклип Дэвида Боуи с песней "Ashes to Ashes", в котором David Bowie в белом костюме клоуна идёт перед бульдозером. Но я понял, что мне не место перед катком. Мне надо пройти вперёд по ходу движения карнавальной колонны до того места в ней, где идёт один из военных оркестров, играющий военные и праздничные марши. А карнавальная колонна, надо сказать, шла не всё время вперёд, а делала частые остановки. А я во время этих остановок колонны не останавливался, а продвигался вперёд по Невскому, и многие стоящие за милицейским оцеплением указывали на меня пальцами, обращая на меня внимание остальных. Все фотоаппараты и видеокамеры, я видел, стараются поймать меня объективом в кадр и заснять. Я же не останавливаюсь, а всё иду вперёд и иду. Наконец, дошёл. До оркестра Военно-космической академии – так, по-моему, называлось военное учебное заведение, от куда были курсанты-музыканты. Я пристроился в хвост к их оркестру. Я шёл позади оркестра, так что меня могли видеть и снимать на фото и видео люди с обеих сторон Невского проспекта. Я начал маршировать – я же в форме воина, ангела-воина. Воина Господня. Причём я чередовал при своём марше русский (прусский) шаг с английским (русский шаг требует при ходьбе маршем прямые ноги и сгибающиеся в локтях руки, тогда как английский – сгибающиеся в коленях ноги и прямые руки, прижатые к телу "по швам"). Если английский шаг в России выглядит нелепо и смешон сам по себе, то при марше русским шагом я изображал пьяного солдата, резко выкидывая вперёд и вверх ноги, шатаясь и махая руками. А апельсин я держал то в руке, то в зубах, причём я иногда специально разжимал зубы, и тогда апельсин падал на асфальт. А с асфальта, я делал вид, что мне трудно его подобрать будучи якобы пьяным: я нагибался и левой рукой хватал воздух левее апельсина, затем правой – правее, затем же я сводил руки посередине и таким образом подбирал апельсин. Всем вокруг было смешно видеть марширующего пьяного солдата, и я купался в море смеха, улыбок и восхищённых взглядов.

"Запоминайте же меня, запоминайте! Что вы видели меня на Невском. Ну же! – повторял я сам про себя. – Чтобы вы поверили в то, что уже было со мной, и что будет! Смейтесь, смейтесь! Но пролитие крови не за горами! Я этого не хочу, но это будет! Вопреки моей воле!", ведь солдат на параде думает о войне. И я думаю о своей войне за выживание...

С военным оркестром я миновал площадь Восстания и ступил на собственно Невский. Я, как и публика, обозревающая меня, был в восторге. Вместе с аккомпанирующим мне военным оркестром я смотрелся как видеоклип. Мне так казалось. И мелецыанэры из оцепления не пытались меня выдернуть из карнавальной колонны. Пока не пытались. Так я дошёл-домаршировал до улицы Рубинштейна. Только тут из оцепления ко мне подошёл мелецыонэр и потребовал покинуть карнавальную процессию. Я с ним спорить не стал и прошёл сквозь оцепление и плотно стоящих зрителей на тротуар. Пройдя по тротуару метров 15, я юркнул, нагнувшись, сквозь зрителей и оцепление опять к "своему" оркестру. Но меня тут же снова выцепили-препроводили на тротуар. Но почему так? Я же не портил карнавальной картины и не мешал карнавалу, а, наоборот, обогащал собой видеоряд, картину в глазах зрителей! Я чувствовал себя солью к блюду под названием "военно-духовой оркестр" и вообще королём этого карнавала. Итак, я чуть не дошёл до Аничкова моста. В карнавальной колонне не дошёл. Больше я попыток вернуться в карнавальную колонну не предпринимал – хватит, я получил, чего хотел: демонстрация всем моих намерений бороться со злом, воплотившись в воина Господня, состоялась, мой парад состоялся.

Вот я ступил на Аничков мост, и у первого коня с укротителем (скульптуры на мосту) ко мне обращается молодой мужчина:

– Дай с тобой сфотографироваться!

Просьба эта прозвучала на мой взгляд не очень вежливо. В других случаях просили вежливей, и то, чтобы просто меня сфотографировать, одного. Я представил, что этот человек потом будет всем показывать нашу с ним фотографию в своём фотоальбоме – а у меня нет ни дома, ни фотоальбома – и я решил проверить-разузнать степень его желания со мной сфоткаться, насколько оно серьёзно, это его желание. Если он ответит мне отрицательно, то, значит, совместная наша с ним фотография ему не очень то и нужна. Я таинственным, заговорщическим тоном тихо произношу:

– Котят ведь не дарят. Дай хоть сколько-нибудь!

У желавшего было со мной сфотографироваться лицо нахмурилось, и он отвечает мне:

– Ещё чего!

Значит, проверку он не прошёл. А ведь дай он мне чисто символический рубль, или даже 10 копеек, то я бы ему не отказал со мной сняться, а так:

– Тогда: нет! – отказал я ему, а он мне:

– Да пошёл ты!

Этот его посыл меня лишь подтвердил правильность принятого мной решения не фотографироваться с этим быдлом (только быдло в подобной ситуации способно так ответить на мой вежливый отказ).

После Аничкова моста я свернул направо на Караванную улицу и пошёл к себе на лестничную площадку на Набережной параллельно Невскому по Итальянской улице. Я решил, что меня такого разодетого-экипированного, ангела во плоти, непременно должна увидеть Она, то есть Елена Петровна. Но Она не хочет меня видеть. Значит, надо найти повод, чтобы заинтересовать её со мной пообщаться. Хоть минуточку. Итак, надо найти повод, по которому я к ней пришёл, и я придумал: снести ей найденные мной женские туфли, найденные мной в Александровском саду. Хорошие ведь туфли, и размер вроде бы Её. Как я добьюсь того, чтобы увидеть Её с целью передать туфли, я не знал, а только предполагал. Ведь если я позвоню в домофон на двери Её парадной, то Она не откроет. Значит, мне придётся проникнуть в парадную с кем-либо входящим или выходящим из неё, а там, на лестнице, дожидаться, когда Она откроет входную дверь своей коммунальной квартиры, чтобы покурить, выпуская дым на лестницу. Надо только, прежде чем идти к Ней, удостовериться, что Она дома. И я набираю на своей "Нокии" номер её домашнего телефона. Она подходит к нему, то есть берёт трубку, и говорит "Алё". Я же, ничего не отвечая, отключаю связь. Всё, я знаю, что Она дома, значит, я иду к ней с туфлями. А идти мне к Ней надо на Малый проспект Петроградской стороны. С Набережной – значит, по Дворцовому мосту на стрелку Васильевского острова и далее по Биржевому мосту на Петроградскую. Туфли я несу в руке в обычном чёрном полиэтиленовом мешке.

Вот я и на стрелке Васильевского острова. А там народ не пускают пройти по верху стрелки. Стоит мЕлиция в оцеплении, за которым идёт подготовка к какому-то праздничному концерту. Но узкой струйкой народ просачивается нижним путём, то есть через спуск к раздваивающейся в этом месте на рукава Неве. Через спуск с двумя гранитными шарами, место, так любимое невестами с женихами. Менты пропускают не всех, а только самых настойчивых в своём желании здесь пройти. Я тоже соврал, что я живу на Петроградке и возвращаюсь туда с карнавала. Меня пропустили, а кого-то нет-здесь мне помог мой карнавальный костюм. И вот, когда я оказался на самом "острие" стрелки, то есть на равном расстоянии между шарами, ко мне подходит очень красивая и очень молодая девушка-блондинка с фотоаппаратом спрашивает меня:

– Можно с Вами сфотографироваться? Я , Вы и моя подруга.

Я уже успел оценить девушкину красоту, ещё не успев пройти мимо неё, а тут: на тебе, она ко мне обращается с просьбой! А мой ответ ей уже был готов заранее, я решил повторить с ней тест, что я задал человеку на Аничковом мосту:

–Котят ведь не дарят! Дай хоть сколько-нибудь!

Девушка, не задумываясь, потянулась за деньгами, достала бумажную десятку и спросила меня:

– Этого хватит?

– Вполне достаточно, – ответил я.

Следует признаться, что на тот момент у меня не было практически нисколько денег, даже металлической мелочи, поэтому десяти рублям я очень обрадовался. И встал между девушками, чтобы нас троих сфотографировали. А над нами в воздухе на верёвках – воздушные надувные красные сердца, заправленные лёгким газом. А одета была эта обратившаяся ко мне девушка в белую короткую курточку, коротенькую же юбчонку, то есть блондинка в белом была сущий ангел. То есть я ангел, и она тоже ангел, только совсем другой, мирный. Мы сфотографировались, и я предложил девушкам погулять вместе, они ведь просто гуляли. Они согласились. Мы назвали друг другу наши имена. Девушку в белом зовут Вероника. А другую – я не помню как. Поскольку траты мной на девушек исключались ввиду отсутствия у меня денег да по причине наличия у меня, правда, призрачного, Елены Петровны – она была в моём сердце – я предложил девушкам, в основном девушке-ангелу Веронике (для меня было ясно, что эта юная красавица была инициатором их с подружкой вылазки на праздничное гуляние в день Города, вторая девушка была некрасива и не вызывала во мне никаких положительных эмоций; и эта вторая была, по-моему, взята Вероникой по причине её боязни идти гулять одной на столь массовое мероприятие как празднование дня Города, – я предложил девушкам после взаимного представления друг другу и сообщения, что я – ангел, пройти со мной туда, куда я шёл до встречи с ними, и спросил:

– Хотите, я заодно покажу вам, что такое настоящая любовь?

– Да, очень!

И мы пошли. На ходу я рассказал девушкам, что я писатель (не бомжом же мне представляться или бродягой!), пишущий Книгу, в которой я, действующее лицо, проливаю кровь, и далее:

– Эта кровь стекает в Неву, её несёт по волнам до спуска со сфинксами у Академии художеств. А там почти у самой воды, на уровне нижних ступеней, бронзовые грифоны. И вот, невские волны плещутся о лапы этих фантастических животных. И кровь с поверхности волн попадает на эти лапы. И происходит чудо: лапы, на которые попадает кровь, оживляются, то есть сами бронзовые грифоны оживают, потому что кровь оказывается живительной, магической жидкостью, и грифоны больше не могут стоять на месте. Но и улететь они не могут, потому что на спуске к Неве у Академии художеств не целые грифоны, а только передние их части: львиные передние лапы, орлиная голова и чья-то из них грудь. И они отскакивают-отпрыгивают по ступеням наверх на Университетскую набережную. И начинают клевать попавшихся им под клюв людей, скача на передних своих лапах. Стекающей в Неву крови на поверхности её волн всё больше. Вода под кровью начинает бушевать, и всплески волн становятся всё сильнее. И вот кровь с плещущихся о них волн попадает на лапы металлических львов, установленных на Адмиралтейской набережной у Дворцового моста. Со львами происходит то же самое, что и с грифонами. Они оживают и спрыгивают на Набережную со своих постаментов. И тоже начинают грызть насмерть попадающих им навстречу людей, кровь которых, уже нельзя сказать, что стекает в Неву, ибо Нева вышла из берегов, причём верхним слоем, разлившимся по Городу, является кровь. Кровь людей. И на месте Петербурга образуется море крови. Естественно, что скоро таким же образом оживает и Медный всадник, и змея под ним. Они также начинают убивать людей: змея душить кольцами и кусать ядовитыми зубами, конь Петра Первого всех топтать копытами, а сам Пётр Первый рубить всех мечом.