Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 89 страниц)

Дима попросил меня сложить фишки в стеки, чтобы легко было подсчитать, сколько у меня всего. Его фишки уже стояли в стеках.

– На сегодня хватит, – заключил он. – Двигай стеки на середину стола и проси кэш. Я исполнил Димино приказание. Крупье отсчитал мне фишки с указанием на них их стоимости, то есть кэш, на сумму 735 рублей. В свою очередь Дима обменял цвет на кэш. Он получил 520 рублей: пятисотрублёвую фишку и четыре по 5. Эти четыре "пятака" Дима попросил оставить крупье на чай, а забрал только пятисотку. Я было подумал, что Дима ничего не выиграл, ведь он в начале игры покупал фишек на 500 рублей.

– Пойдём на диван, – сказал мне Дима слегка улыбаясь, так что по нему не понятно было, что он проиграл. – Давай свои фишки.

Мы сели. Я отдал Диме свой кэш – 735 рублей.

– В начале у тебя было цвета на 500 рублей. Значит, ты выиграл играя по системе 235 рублей. И у меня было сначала цвета на 500 рублей, а теперь...-Дима достал из кармана джинсов две фишки кэша по 500 рублей и присовокупил к третьей, только что полученной им от крупье.-как видишь, 1500 рублей. Итого я выиграл 1000 рублей.

Предвидя мой вопрос Дима опередил меня:

– Ко мне ведь во время игры переходил весь мой цвет, он, кстати, называется джин-тоник – это я тебе на будущее: чтоб знал, как называется этот цвет; а цвет по 5 рублей – это 10 стеков по 100 рублей каждый, итого 1000 рублей за весь цвет. Ты не заметил, как я приобретаю пятисотрублёвый кэш, потому что ты был увлечён своей игрой и коньяком. Но я-то следил, как у тебя прибавляются фишки, и как ты пару раз сыграл на последнем ходу прогрессии. И как ты не терял времени и потягивал коньяк – я тоже видел. Молодец, не растерялся и не стеснялся. Так и надо. Так что, не сомневаюсь, что тебе понравилось.

Мне не терпелось перебить Диму и спросить его, как, насколько удачная была сегодня игра, но он сам начал:

– Тебе сегодня повезло так себе: 235 рублей за два с половиной часа при игре по системе – это неплохо: и ты ни разу не прогорел. А мне сегодня повезло очень здорово. Я решил остановиться, решив, что для твоего первого раза будет достаточно. – Дима замолчал и, составив на картонке со статистикой игры пропорцию, подсчитал обещанные мне 20 процентов от суммы нашего совместного выигрыша, то есть от 1235 рублей:

– Ты заработал 250 рублей (это я округлил). Предвижу твой вопрос насчёт чаевых, что я дал. Так принято. Во время игры после крупного выигрыша, и после игры, если ты выиграл. И даже если проиграл, можно дать, если тебе возвращают какое-то количество фишек на некруглую сумму: мелочь отдай – округли свой кэш. А вообще, им, то есть крупье, неизвестно, выиграл ты или проиграл, ведь, как ты заметил, наверное, крупье часто сменяются, и ты в процессе игры иногда выигрыш берёшь кэшем, так что количество фишек на столе ещё не показатель: может, у тебя полные карманы кэша. Так что, давать или не давать – дело личное и добровольное. Ну ладно, идём в кассу обналичивать кэш.

Обналичив, Дима отсчитал мне 250 рублей. После мы вышли на улицу и, закурив, остановились на остановке общественного транспорта, в ожидании которого Дима говорил:

– Сегодня было много народу, потому что вечер субботы. Всегда так в такое время. Много народу, и поэтому много ставят и долго выплачивают, так что игра идёт медленно. По будням не так: и народу меньше, и крутят чаще. Ты это на будущее учти, если захочешь пойти сам. Это я хожу по любым дням недели, потому что для меня главное – это поиграть, а в целях попить-закусить лучше ходить именно в выходные: игра идёт не спеша и ставки можно делать не торопясь, потягивая коньяк.

– А ты, всего пару раз заказал себе пиво, – заметил я.

– Три. Один раз ты не заметил... А смотри, как интересно мы с тобой сегодня поиграли: я нисколько не нажился на тебе, на том, что привлёк тебя к игре-ты получил столько, сколько заработал сам, даже чуточку больше... Ну ладно, моя маршрутка. Я поехал. Пока. Созвонимся.

Я остался один в ожидании трамвая или автобуса. Мне было хорошо. Я закурил "Беломор" – так стало ещё лучше. Когда приехал домой, мать меня спросила как маленького:

– Где был?

Я не стал отвечать.

– Всё ясно, – сказала мать и спросила: – Ужинать будешь?

Я согласился и поев отправился в комнату-курилку смотреть телевизор как ни в чём не бывало будучи в хорошем настроении. И от выигранных денег, и от выпитого коньяка, и от съеденных фруктов. Нет, пока я не готов ходить самостоятельно в казино. Но придёт и моё время. Думал я. А с Димой сходить ещё раз следует. И не один раз.

Но в феврале больше ходить не пришлось. Диме в выходные было некогда, а по будням я физически не мог: не было физических сил после работы-арматурки – настолько изнуряла меня эта работа, что я валился спать придя с неё домой.

Настал март. Дима пригласил меня в выходной приехать поиграть в карты. Я приехал и во время игры спросил, когда мы в следующий раз пойдём в казино.

– Сейчас я на мели. Когда будут деньги, я обязательно позову тебя.

Меня такой ответ удивил, поскольку я уверился, что Дима не испытывает никогда финансовых затруднений играя в казино и не только в них. Значит, он проигрался, подумал я, ведь он предупреждал меня, что везёт не всегда. Но вслух я не озвучил свою догадку, типа: зачем лишний раз травмировать его душу. И в продолжение игры в карты мне в голову пришёл вопрос: а на что будет жить Дима? Или он собирается устраиваться на работу? Дима разгадал ход моих мыслей и произнёс:

– Как-нибудь проживу. Мне скоро родители обещали прислать денег из Германии.

– У них что, много денег?

– Нет, они живут на государственные немецкие пенсии, которые совсем небольшие, но и этих пенсий им больше, чем хватает, им ведь, старикам, уже больше ничего не нужно. И они меня, их единственного сына, любимого, поддерживают в трудную минуту. А я ведь не стремлюсь обарахляться-обживаться здесь – зачем мне всё? ведь я собираюсь уезжать туда. Так что мне работать здесь не зачем. Не зачем мне работать, если я могу позволить себе жить играя при таких родителях как мои.

Живут же люди, подумал я, но без зависти.

– Хочешь кофейного ликёра? я сам приготовил, – вдруг спросил меня Дима.

– Попробовать не откажусь, – ответил я, никогда не пробовавший такого напитка.

Дима разлил ликёр по чашкам (рюмок у его не было) и произнёс:

– Спирт ЛИВИЗовский: у меня есть канал. Я готовлю такой ликёр и продаю такой спирт. Тебе случайно не надо? Отдам по 15 рублей за литр, а ты себе возьми – это же дёшево, и на своей работе на ДСК предложи мужикам: по 30 рублей за литр у тебя его с руками оторвут.

Хорошая идея – лишний рубль не помешает. А мои мужики на арматурке действительно любят спирт попить и не только по окончании рабочей смены, но и во время её. И я пил с ними, чтобы не отделяться от коллектива. В бытовке прямо в цехе.

Так что в марте-апреле 1999 года я возил на ДСК несколько раз спирт канистрами по 5 литров и пластиковыми бутылками. Через проходную я проходил без проблем. Точнее: через постоянно приоткрытые ворота. Сбывал я спирт не только за деньги. Дело в том, что администрация ДСК преподнесла каждому рабочему комбината в качестве подарка длинную куртку с капюшоном цвета зелёного хаки. Как я выяснил – это были куртки парашютистов NATO, а именно бельгийские. Через какой бартер эти куртки оказались на ДСК, можно только гадать. Кто-то надел куртку в качестве рабочей одежды, кто-то оставил для рыбалки, леса и т.п., а кому-то она была не нужна. Так вот, я у последних выменял 4 куртки на 5 литров спирта каждому. Одну я оставил себе, одну отдал Диме, а 2 остальные отнёс в магазин "Солдат удачи", где продавалась военная экипировка западных стран, на комиссию. Я выручил по 800 рублей за каждую, на которые в том числе приобрёл игральные карты за 600 рублей и альбом с отдельными листами для него, в которых можно разместить часть моей коллекции: разложить валетов, дам, королей, тузов и джокеров в 4 ряда по мастям на каждом развороте альбома. Сам тёмно-зелёный альбом стоил больше 400 рублей, отдельно продаваемый футляр для него 100 рублей, и листов с прозрачными кармашками по 12 рублей мной было куплено несколько десятков. Но ведь я был истинный коллекционер и любил свою коллекцию! – так как я мог не купить такой альбом с листами? Тем более деньги, на которые они были куплены, были легко добытые, без пота. Вот такой подарок я сделал себе на день рождения в апреле, который как обычно никак не праздновался у нас в семье. К слову скажу, что у нас в семье обычно обязательно праздновались лишь два праздника: Новый год и день рождения Ули, а остальные нерегулярно. Нет, мной, конечно, была куплена пара бутылок пива мне и матери, но разве это можно засчитать за празднование – вот уж действительно: просто отметили.

Именно в мой день рождения 19 апреля 1999 года за пивом сидя на кухне я признался матери, что у меня нет сил написать дипломную работу. Просто нет сил.

– Да я уже догадывалась об этом. Но только не спрашивала. Я же помню, как ты в прошлые годы писал курсовые...

– Но ты пойми меня, мама.

– Ладно. Но ты сходи в университет и поговори с преподавателем. Проконсультируйся. Сейчас. Чтобы написать дипломную работу в следующем году.

Я пообещал, что сделаю это. Но после дня рождения я как-то вдруг стал совсем плохо чувствовать себя: совсем не находил в себе сил собраться поехать в библиотеку на юридический факультет. Я связывал это своё состояние с накопившейся усталостью от работы-арматурки. И к концу месяца у меня загнила на этот раз нижняя челюсть в невиданных прежде масштабах. Я пошёл всё в ту же районную стоматологическую поликлинику, где мне раньше просто делали надрезы на десне и выпускали гной наружу и иногда заодно удаляли зуб с загнившим корнем. Но в этот раз стоматолог-хирург Нуримáн Мухтарович Ризаев сказал мне, что не хочет лишать меня, молодого, сразу трёх нижних передних зубов, то есть он пожалел меня (он так и сказал, что ему меня жалко), но что требуется немедленно настоящая операция на моей нижней челюсти, которую он готов провести бесплатно, но после которой мне потребуется пить антибиотики, которые стоят 800 рублей за все. Недавно у меня был аванс, но что такое аванс, разве это деньги? Мне пришлось обратиться к родственникам-Павловым за помощью деньгами. Они дали (кто конкретно, уже не помню). А ведь за все девяностые я, можно сказать, и не общался с ними. Видел их всех на похоронах бабушки Тони; дядю Сашу приглашал на свою свадьбу; да к тёте Миле приезжал пару раз: один раз с женой, другой раз с Улей.

Итак, я достал быстро деньги. В назначенный день перед майскими праздниками я пришёл в стоматологическую поликлинику и меня в операционной положили на стол. Доктор Ризаев оперировал меня один. В операционной, комнате небольших размеров со столом посередине, кроме хирурга была одна медсестра, которая подавала Ризаеву необходимый инструмент и выполняла его просьбы. Глаза мне прикрыли тряпкой. Ризаев сделал мне много анестезирующих уколов в нижнюю челюсть. Потом, наверное, им был произведён надрез десны по центру нижней челюсти. Потом Ризаев маленьким диском-пилой распилил три центральных нижних зуба на две половины. Верхние половины зубов он оставил в десне, а нижние, то есть корни, он удалил. Потом Ризаев стал абразивным камнем стачивать загнившую кость нижней челюсти. После операции я оглядел операционную комнату: она вся была в красную крапинку – наверное, капли крови разлетались во время шлифования с абразивного камня. После операции у меня под нижними зубами была дыра, в которую пролез бы палец, она будет медленно зарастать-сужаться. После операции я был очень слаб, ведь я ничего не мог есть своей раскуроченной челюстью, и заливал в рот только жидкую манную кашу да бульон. Поэтому не зря мне дали больничный лист на две недели – освободили от работы. Мать и Полина никак не комментировали, от чего могла у меня загнить челюсть.

Следующая глава

* * * (Звёздочки ╧48)

Пора обозначить начало следующего периода моей жизни и соответственно ему начать новую главу, которую я не знаю, как и назвать. Пусть будет просто: следующая глава. Ведь продолжать повествование в главе под названием "Университет" будет ошибкой: всё – кончилась моя учёба в нём. И пусть воспоминание об операции на моей нижней челюсти будет её достойным завершением. И следующую, то есть эту, главу следует начать с какого-нибудь если не яркого события, которое завершало предыдущую главу (ведь кровавая операция – это яркое событие), то следует начать со значимого. Таким событием будет день рождения моей сестры Полины 13 мая.

Я только оклемался после перенесённой операции. И в этом 1999 году мы, можно сказать, что праздновали Полинин день рождения, так как были праздничная еда и бутылка шампанского на столе. Праздновали вечером на кухне. Гостей никого не было. Поев-попив сестра начала жаловаться нам, то есть матери, а заодно и мне, на жизнь, что она устала так работать как работала (напомню: она работала акушеркой), и что, может быть, нашей матери всё-таки следует куда-нибудь устроиться на работу.

– Ну куда я пойду? Кому я нужна? Да и где я смогу? – отвечала вопросами мать на упрёки Полины.

– Да, Полина, ты что, в самом деле, говоришь? Разве ты не знаешь, что мама уже не может работать? Одна надежда у неё на нас с тобой, – стал я защищать-оправдывать мать. – Думаешь, мне на арматурке легко? Да я из-за этой работы диплом не написал! Но я вкалывал на работе, потому что думал о матери да о вас с Улей тоже!

Полина заплакала и продолжила:

– Но что мне делать? Я больше не могу так жить: сил нету, – и после паузы: – Мне ничего не остаётся как пойти на панель.

– Полина! Ну что ты говоришь, как можно? – с укоризной в голосе выразилась мать.

– Нет, я пойду, – утирая слёзы повышенным тоном заявила Полина, – прямо сейчас!

Мать не знала, что ответить на такое заявление дочери, уже вставшей из-за стола. Я, конечно же, верил Полине, что ей приходилось очень тяжело на работе, ведь она брала дополнительные смены, чтобы хоть на сколько-нибудь больше принести домой денег, особенно в последнее время после дефолта, ведь я сам работал на износ, и мне, конечно же, было жаль её. Но мне одновременно было жаль и нашу маму, осознающую свою немощность и обременительность для нас, её детей; а также я представил, как больно и обидно слышать маме заявление Полины о её решении сейчас же отправиться на панель, и я представил, каково матери быть обвинённой, то есть быть причиной тяжкого положения Полины.

Я же в душе оправдывал маму, считая, что Полина сама виновата в своём тяжёлом положении матери-одиночки: что загуляла в сомнительной компании и забеременела от оказавшегося алкоголиком Андрея Погодина, не способного даже на выплату алиментов. Виноватя в этом деле саму Полину и оправдывая маму, я всё-таки оговорюсь в защиту Полины и в упрёк маме, что Полининым воспитанием мама, видно, плохо занималась. Такие мысли моментально появились в моей голове в этой ситуации. Также я подумал, что, шла бы Полина на панель, только молча, не ставя ни мать, ни меня в известность, а то получается, что она как будто ищет у нас оправдания, тем самым перекладывая на нас с матерью ответственность за этот её шаг; а также получается, что она заранее обвиняет мать в этом.

Мне захотелось защитить маму от Полины (я чувствовал, что, как сын, должен прийти на помощь матери в данной ситуации), а также захотелось удержать отчаявшуюся сестру от ухода её на панель (я чувствовал, что, как брат, должен ТАК поступить, как поступлю), и я чувствовал, что должен что-то сделать, как-то отреагировать, и я поступил ТАК: ударил её по щеке, типа: опомнись, Полина! этот твой шаг настолько неправильный, что я решаюсь поднять руку на тебя". Я ударил не кулаком, а, хотев ударить ладонью, ударил лишь кончиками пальцев – настолько я боялся сделать ей больно и перестраховался в выборе дистанции, с которой производил удар, ударил я без размаха. Так получилось, что я чирканул ногтём ей по щеке, то есть поцарапал. До небольшой крови. Сестра, зарёванная и с раскрасневшимся лицом, ушла из кухни, говоря мне из коридора громко:

– Я тебе этого никогда не прощу, что ты ударил меня!

Полина собралась и ушла из дома. Пока нам с матерью было не известно куда. Как выяснится позже-к своей однокласснице и Улиной крёстной Свете. Ночевала ли Полина после своего дня рождения дома, я не помню: я долго ещё не ложился спать, и мама тоже, но Полина всё не возвращалась...

* * * (Звёздочки ╧49)

Выйдя с больничного на работу, я во время перекура рассказал рабочим, что со мной случилось. Рабочие оказались эрудированными и заключили:

– Болезнь, когда загнивает челюсть, называется цингой.

Услышав такое заключение про цингу у меня, я согласился, что у меня была именно эта болезнь, ведь я припомнил, что в последнее время, целые годы, я действительно не доедал богатых витаминами фруктов и овощей, а после дефолта так практически вообще питался безвитаминно, то есть без них. Также я вспомнил о прочитанном когда-то факте, что моряки эпохи парусных судов брали с собой в многомесячные рейсы лук, который ели как яблоки во избежание этой самой цинги. Если бы я знал, где упал, то соломки подостлал – эта пословица про меня, не предвидевшего опасности наступления цинги, и потому не евшего даже лука. Если у меня гнили дёсны ещё до дефолта, то тó, что произошло с моей челюстью после него, вполне закономерно. Открыв для себя истинную причину скосившей меня цинги, я не стал делиться этим открытием дома с матерью и Полиной. Что толку от того, что я сообщу им об этом? Это будет упрёком, причиняющим им боль, и больше ничем, ведь изменить положение вещей они не в силе. По крайней мере сейчас или без посторонней помощи.

* * * (Звёздочки ╧50)

В середине мая, когда по идее, уже нужно было сдавать готовые дипломные работы, я отвёз на кафедру гражданского права почитать Босфорову то, что написал, типа: пусть почитает, и будет о чём поговорить, хотя бы с чего начать. Где-то через неделю я поехал в университет, чтобы уже поговорить. Я пришёл кафедру к Босфорову и представился, на что он, взбесившись, произнёс на повышенных тонах:

– Что это такое вы мне подсунули почитать? Пора дипломные работы уже сдавать, а это что? Не хочу с вами даже разговаривать, не хочу тратить на вас своё время. Покиньте кафедру!

...Документы с юрфака университета я не приезжал забирать. Зачем? Ведь я рассчитывал, что в будущем напишу дипломную работу. Или, если соберусь уезжать в Германию на учёбу, то только тогда заеду на факультет, чтобы забрать документы и взять академическую справку о моей учёбе на юрфаке.

200 лет Пушкину

6 июня 1999 года будет 200 лет со дня рождения А.С. Пушкина. Ещё задолго до этой круглой даты было сформулировано утверждение: "Пушкин – наше всё" одним из самых важных государственных шишек, обещавшим стране с телеэкрана произвести празднование этого юбилея с размахом шире некуда. В телерепортажах показывались образцы продукции предприятий, выпущенной по случаю юбилея, с портретом юбиляра как к нынешнему 200-летнему юбилею, так и к прошлому 100-летнему. Показали по телевизору и водку, посвящённую ему. И про игральные карты, выпущенные в честь Пушкина 100 лет назад, сказали, что они были интересны. "О! Интересная информация! Значит, можно ожидать юбилейного выпуска игральных карт. Либо новых, либо переиздания старых, ведь "Пушкин – наше всё", и празднование юбилея обещано состояться по всем фронтам, – так я подумал, посмотрев телерепортаж.

Вот и настал день рождения великого русского поэта. Я в недоумении. От того, что игральных карт не вышло. Ведь если бы они вышли, то я-то уж точно их обнаружил бы в продаже сразу же после их выпуска. Ведь они должны были бы выйти до или в сам день рождения!

Теперь я продолжу повествование о юбилейных картах, посвящённых Пушкину, пропустив несколько месяцев этого 1999 года. Итак, ноябрь. В обычном газетно-журнальном киоске среди всякого борохла, каким обычно торгуют в таких киосках помимо газет и журналов, я обнаруживаю колоду игральных карт, на пачке которой изображён фрагмент известной мне картины "Переход Суворова через Альпы" Сурикова, той, что висит в Русском музее, и которая выложена мозаикой на фасаде музея Суворова. Я прошу киоскёра показать мне карты поближе. Он это делает. И если я дорогие иностранные карты никогда не покупаю, не ознакомившись с внутренним содержимым коробок, то есть с самими картами (и иногда мне это удавалось только со скандалами по причине нежелания продавцов распечатывать их упаковку, типа: по их мнению, кто же тогда купит распечатанную колоду, если я её не куплю после подробного ознакомления с ней?), то в случае с дешёвой колодой от родного КЦП (Комбината цветной печати) я решаюсь на её покупку только на основании ознакомления с коробкой, на которой изображён фрагмент названной картины, и присутствует надпись, что колода выпущена по случаю 200-летия перехода Суворова через Альпы. Но сами карты остаются для меня котом в мешке. Я, конечно же, распечатываю пачку и знакомлюсь с самими картами не отходя от киоска. И не сколько от нетерпения узнать, что же именно я купил (одно лишь любопытство я перетерпел бы), сколько по причине частого полиграфического брака, ну очень уж часто встречающегося в игральных картах как в отечественных (очень часто), так и в иностранных (просто часто); для меня главное, чтобы полиграфический брак, различных видов которого я насчитал чуть ли не десяток, не мешал бы честно играть и не раздражал бы. В случае обнаружения брака я тут же менял плохие карты на хорошие, или же отказывался от покупки в случае серийности брака. Итак, я достаю карты как всегда с замиранием сердца из коробки. Что ждёт меня: восторг или разочарование?.. Ха-ха-ха! Ну и карты! Обычные "Альтруссише", как они обозваны в немецком каталоге "Вокруг игральных карт", только рубашка у них как и на коробке-фрагмент картины "Переход Суворова через Альпы". Хотя нет, в них ещё вот что необычно: вместо привычных русских букв В, Д, К, Т на них латинские J, Q, K, A, что означает-экспортный вариант колоды, типа, круто! Но разве за границей кому-нибудь нужен такой страх? Ведь они там привыкли к высокому стандарту качества! Странная колода. Рассмешила. Но её выход заставил меня с новой силой надеяться, что и посвящённая Пушкину колода должна скоро, наконец-то, быть выпущена. Ведь юбилей Пушкина, такой же круглый, что и у перехода Суворова через Альпы, и не менее значимый. И даже более значимый. И если КЦП отметил выходом сувенирных карт первый юбилей, то он уж точно должен будет выпустить и посвящённые второму юбилею карты. Ну разве не логично я рассуждал? Ведь "Пушкин-наше всё"! но вот и прошёл этот год. Настал Миллениум. В продаже на Невском появился набор из двух колод "Pushkin" от "Фердинанда Пятника и сыновей" в роскошной коробке, стильный, с фишками. На Невском цена "Пушкина" в районе 20 долларов, а в ДЛТ торговцы вообще совесть потеряли: его цена не поддаётся никакому объяснению – около 30! Но я, слава Богу, к этому времени уже знаком с поставщиками на российский рынок иностранных игральных карт. Я приобретаю у них "Пушкина" без наценок: всего ровно за 10 долларов эС-Ша-А. Откуда-то из телевизора я скоро узнаю, что художник, нарисовавший с любовью Пушкина, его друзей, женщин и царей, наш. Стыдно. С одной стороны. А с другой стороны здорово, ведь уровень полиграфии соответствовал уровню художника.

И, описав эту историю про "Пушкина", я вспомню только сейчас, что я же общался с руководством КЦП и спрашивал их, почему же они "гонят" игральные карты столь низкого качества, упавшего по сравнению с советскими временами (про мировой уровень дореволюционных карт я не говорил), и они мне отвечали, что уровень выпускаемых ими карт соответствует низким требованиям сегодняшних игроков, низким эстетическим запросам теперешнего народа и низким уровнем его дохода, то есть, по их мнению, хорошие карты, которые будут стоить дороже, не найдут спроса из-за низкой покупательной способности народа. Мне было печально слышать эти слова не только по причине моего переживания за русское ремесло и даже искусство производства игральных карт, но и в большей степени из-за того, что руководители КЦП говорили о моём любимом Народе, частицей которого я себя ощущал и ощущаю, и который может всё, словно он... Короче, слова руководителей комбината оскорбили меня. Моё национальное самосознание... Эта беседа состоялась точно ещё до дефолта 1998 года. А сейчас, я знаю, КЦП уже обанкротился. А ведь выпускал игральные карты ещё со времён Пушкина. И пиковая дама на русских народных картах была уже при нём такая же как и сейчас, и король бубей был уже в чалме. Но историю КЦП я излагать здесь не буду...

* * * (Звёздочки ╧51)

Настало лето 1999 года. В это время Полина как-то подолгу не появлялась дома и не ночевала. Но больших денег она не приносила, на основании чего я сделал вывод, что она не занимается проституцией, а занимается, что называется, "поиском мужика", то есть обустройством личной жизни. Меня это радовало, что она, наконец-то, взялась за решение своих проблем, а то раньше она часто просиживала в свободное время до глубокой ночи у соседа с верхнего этажа Марика (у нас дома Марик также иногда появлялся за столом на кухне по праздникам).

Также в начале лета 1999 года я узнаю из одной купленной мной книги по немецкому языку о существовании в Москве представительства немецкой государственной службы DAAD, подыскивающей нашим российским студентам учебных мест в вузах Германии, и адрес с телефоном этой службы в Москве. Что называется – вовремя. Ведь раньше мне и не нужно было. А вот теперь без лишних расспросов и поисков сразу и узнал. Но писать-звонить я туда не стал – это пока рано, но, главное, что я знаю, куда мне обратиться, как только мне это потребуется.

Летом 1999 года я совершаю символическую покупку: я обзавожусь трёхтомным "Большим немецко-русским словарём", ведь теперь я знаю, что точно намерен поехать в Германию учиться если не за вторым, то за первым дипломом. Стоил словарь 800 с хвостиком рублей. Мне повысили на ДСК зарплату, но я не стал говорить об этом дома матери, и купил на прибавленные деньги этот словарь.

Продолжая работать на арматурке летом я довольно регулярно посещал Диму, и мы играли в карты. Всё также по копейке. Ему же я сбывал и постоянно находимые мной несговóренные телефонные карточки. Несколько раз я с ним ходил в казино, так как теперь он снова был при деньгах (Родители прислали. Естественно, не переводом, а с кем-то оказией). Сколько мы выигрывали, я уже не помню, но я был доволен возможностью воспользоваться бесплатным баром для игроков. Пока самостоятельно играть я не решался и по-прежнему отдавал почти всю зарплату матери. В середине лета Дима уехал погостить к родителям в Германию, откуда привёз мне 5 колод игральных карт, в том числе раритеты и дубовый футляр – настоящая лакированная шкатулка с инкрустацией для карт, ставший предметом гордости в моей коллекции. Удивительное дело, что приложением к дубовому футляру с картами была брошюрка, помещающаяся в футляре, с объяснением правил игры в Rommé на немецком языке.

Париж

В конце июня этого года мы поехали с Улей в Павловск. И садились мы в электричку на Витебском вокзале, чтобы сидеть у окна. И вот мы приехали в Купчино. И Ульяна, смотрящая в окно, вдруг удивлённо-восхищённо восклицает:

– Париж! Мы приехали в Париж!

– Где Париж? Какой Париж? – не понимаю её я.

– Да вот же! – и Ульяна показывает пальцем в окно.

Я смотрю в окно и всё равно не понимаю, с чего это она взяла, что за окном Париж:

– С чего это ты взяла?

– Ты что, не видишь это? – и опять она показывает пальцем в окно.

Мне пришлось мысленно начертить в пространстве прямую линию от её указательного пальца в направлении, куда он показывал. И что же я увидел? Высокую ажурную металлическую вышку высоковольтной линии электропередач! Ну да, согласен, она похожа немного на Парижскую Эйфелеву башню: и опорами, и ажурным плетением металлических балок, и вроде бы она высокая. Вот Уля и решила, завидев эту вышку высоковольтки, что мы приехали в Париж. Ведь у нас в центре города таких вышек нет... Но что же это такое Уля посмотрела по телевизору про Париж с его башней? И ведь запомнила же! Удивила меня Уля своим знанием Парижа в её-то годы!

Бакланы

В этом же 1999 году я как-то стал смотреть по телевизору в комнате-курилке на канале MTV про Бивиса и Бадхеда. А ведь в это же самое время по телевизору показывали "Спокойной ночи, малыши". Так вот, заметив, чтó я смотрю по телевизору, шестилетняя Ульяна также стала смотреть передачу-мультфильм про этих двух сорванцов (назовём их так мягко), но не со мной, а переключая телевизор на MTV на кухне. Я не знаю, что она понимала из трёпа главных героев, но со мной она стала пересмеиваться-гоготать по-дурацки как они. Напомню, что Бивис и Бадхед часто друг друга называют бакланами. И я спросив Улю, знает ли она, кто это такие, и, естественно, установив, что не знает, повёл её в зоопарк. Ульяну каждый год кто-нибудь из нас водил в зоопарк, ведь никуда с ней на лето не уезжали. Итак, мы с Улей пошли в зоопарк целенаправленно: посмотреть на бакланов, узнать, как же они выглядят, эти самые бакланы. Добравшись в зоопарке до места с водоёмом, где содержались всякие разные виды птиц, образ жизни которых связан с водой, мы с Улей обрадовались, что наконец-то их нашли. То есть мы обрадовались самому факту их обнаружения, что искали, и, вот, нашли.

– Вот они какие, родные, милые бакланчики! – смеясь произнесла Ульяна.

И ведь было над чем смеяться, глядя на бакланов. Все птицы вокруг вели себя тихо-смирно, и только бакланы проявляли бойкую активность, как бы доказывая своим смешным неказистым внешним видом и резвостью правильность нашего с Улей решения прийти посмотреть именно на них. Вот было веселья наблюдать за непоседами бакланами! Что они вытворяли, озорники! Описывать не буду – сходите сами в зоопарк и убедитесь-улыбнитесь... Правда, в скором времени бабушка Эля запретила Уле смотреть про Бивиса и Бадхеда, и, конечно, она правильно сделала, ведь этот сериал совсем не детский.

Кеннеди

Расскажу ещё вот какой случай про телевидение, Ульяну и меня. Однажды вечером я смотрю по телевизору в комнате-курилке какой-то американский фильм. Фильм современный, то есть 90-х годов, а действие в нём происходит в начале 60-х. И вот герои фильма смотрят телевизор. Тут ко мне заходит Уля, бросает взгляд на экран, а на нём крупным планом телевизор героев как раз начинает передавать новости, а именно, телевизор героев внутри моего телевизора стал показывать известные кадры покушения на президента Джона Кеннеди, когда он едет на автомобиле с открытым верхом, а также его портрет. Всё это было показано мельком, так что, можно сказать, что как только Уля увидела этот новостной сюжет, так сразу же и выдала с широко раскрытыми глазами, серьёзным таким выражением лица, указывая на экран телевизора пальцем: