Текст книги "И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно (СИ)"

Автор книги: Алексей Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 89 страниц)

И меня однажды выругали-отчитали (делал это отец) за то, что в первом классе я однажды свернул с дороги домой и зашёл к однокласснику Вове Трубникову и, отобедав у него, остался в гостях играть. Пока меня не было дома, мать всё стояла и стояла у окна. Всё курила и курила. А меня всё нет! Вот за это мне и попало. Нет, меня ремнём не выпороли, типа, не тот случай, и вообще, я уже большой, и всё и так пойму без ремня (пороли только в детсадовском возрасте, и то редко). Но я запомнил родительское учение, что нельзя ходить к одноклассникам в гости без предварительного предупреждения родителей об этом, и чтоб не ставить родителей одноклассников в неловкое положение, в котором они, возможно, нехотя будут кормить меня обедами.

Будучи в первом классе, я посмотрел кино "Мама". Меня оно поразило. Вот они, оказывается, какие бывают мамы, добрые, нежные и ласковые, не то, что у меня, подумал я. Злая – не то слово, но недобрая – это точно. И не улыбается никогда. Произошло некоторое осмысление слова "мама" и какой она должна быть. Теперь я понял, что моя мама какая-то не такая. Но родителей не выбирают. Но этого философского выражения я пока что не знал.

Также в 1979 году я посмотрел в кино эпохальную "Женщину, которая поёт" в ДК Связи (работников связи) после очередного визита с отцом к бабушке Тоне. ДК Связи так же как и ДК имени Володарского – мои любимые кинотеатры. В обоих аквариумы с рыбками в фойе.

А ещё начиная с 1978 года у нас звучала легендарная пластинка "По волнам моей памяти". Так что можно сказать, что я рос и не отставал от жизни.

Весной 1979 года в каникулы я с бабушкой Тоней летал к тёте Надине на Север в Апатиты. Летать мне не понравилось по сравнению с поездами. Сижу я на кухне у тёти Надины за столом вместе с Анкой и Настей, её детьми. И бабушка Тоня сидит. А тётя Надина всё вертится, нас обслуживает. И я решил заполнить молчаливую паузу анекдотом про "Пушок и лопушок", желая развеселить кузин (мне он уже казался смешным). Я его рассказал, также, как и студент, со взмахом руки и указательным пальцем вперёд. Сёстры не поняли. И тогда я начал им объяснять объяснение про волосы на ... . С самым серьёзным видом. И когда тётя Надина прислушалась и услышала моё объяснение про волосы, она была в шоке.

– Что это такое?! Ты что рассказываешь? С ума сошёл! Выйди вон из-за стола!

И только после её возгласа возмущения я понял, что ошибся в компании. Что это анекдот не для девочек, тёть и бабушек.

19 апреля 1979 года мне исполнилось 8 лет. И на день рождения ко мне пришла моя одноклассница Нонна Меньшикова. Моей сестры Полины не было. Она была в Бернгардовке. Из взрослых на мой день рождения пришла только тётя Мила. И подарила мне немецкую железную дорогу (ГДР). И мы с Нонной играли в железную дорогу на полу в комнате почти без мебели. Мне потом это будет часто сниться, как мы с ней играем. Когда я вырасту, будет сниться.

В 1979 году после первого класса на летние каникулы я был взят бабушкой Тоней с собой в Белоруссию к её родне. Дело в том, что её мать, то есть моя прабабушка Матрёша, была родом с Белоруссии (хотя и была русской). Из деревни под Полоцком. К родне погостить-провести лето кроме меня с бабушкой Тоней поехала Настя, моя кузина. Тётя Надина с дядей Сашей оплатили эту поездку.

Буква класса, в котором я учился, была "г". Слишком много домов понастроили на Юго-западе, а школ маловато. Поэтому когда я пошёл учиться в третий класс в 1980 году, то пошёл учиться не утром, а днём, то есть во вторую смену. А моя сестра пошла учиться в первый "е" класс. Хотя моя мать в это время и сидела дома, но всё равно, ей это было не удобно, что дети ходят в разные смены. Но что поделаешь – приходилось терпеть. Ей.

После переезда на Стачек отцу стало не удобно ездить на работу в «Проектпромвентиляцию», и он благодаря опять-таки дяде Саше нашёл себе новую работу в 1979 году: институт «ВИТР» на Васильевском острове. Этот институт относился к Министерству геологии. Мать, уйдя из «Проектпромвентиляции» вместе с отцом, какое-то время проработала почтальоном-разносчицей газет и писем по домам. А в те годы ох как много бумаги выписывали подписчики! Как только отец прижился в ВИТРе, он перетянул туда и мать, и она продолжила сидя дома печатать многостраничные работы: отчёты, доклады, материалы, идущие в печать, письма в ЦК и прочие самые ответственные работы. Пишущая машинка была поставлена в моей комнате (в которой я спал), и долгими школьными годами я теперь засыпал под стук «Оптимы» и гул её электромоторчика.

По помойкам, льду на заливе, крышам гаражей и собственного дома и на кладбище кораблей я ходил, хотя знал, что лучше родителям не знать об этом, ведь о крышах домов и кладбище кораблей они меня предупреждали, что это опасно. Слава Богу, ничего не случилось! (Со мной.) А на велосипеде я тоже любил ездить далеко вопреки родительскому запрету. И однажды заблудился, выехал на оживлённую Краснопутиловскую улицу и чуть не попал под машину, так, что водитель выскочил из неё и обругал меня.

Перед третьим классом летом 1980 года я впервые поехал в пионерский лагерь. Находился он под Васкелово в Ленинградской области. А назывался он «Юный геолог». Именно в пионерском лагере я впервые узнал-услышал матерные слова. От сверстников, так как отряды были по возрастам. Между ребятами как устное народное творчество ходила газета в стихах с непечатным названием и матом к каждом стихе. Мне эта устная газета так понравилась, что я решил её перенести на бумагу. И чтобы выучить. Был написан черновик, а потом я решил переписать газету начисто. Черновик для заучивания я оставил себе, а чистовик подарил ко дню рождения своей кузине Анке, бывшей в лагере, только в другом отряде для ребят постарше. Так вот, именно в Анкином отряде газету и «замели» пионервожатые, когда ребята читали вслух непристойную газету и смеялись, чем и привлекли внимание вожатых. А тут, как на зло, в этот день приехала моя мама, чтобы навестить меня, а заодно и поздравить Анку. В общем, газета была предъявлена пионервожатым моей матери, которая чрезвычайно удивилась. Такого от меня она не ожидала. Ведь дома у нас в семье родители не матерились. Мать меня не ругала: была немая сцена! И я понял, что это – нехорошие слова.

В пионерском лагере мне понравилось. И московскую Олимпиаду-80 я смотрел в пионерском лагере. А закрытие её с улетающим в небо на шариках олимпийским мишкой я смотрел уже дома на Стачек. По цветному как и в пионерском лагере телевизору. Ещё в начале 1980 года мы обзавелись им. Благодаря Майре. Она оказалась не просто породистой сукой, но и лучшей среди пуделих на городской выставке собак, и получила большую золотую медаль, так что за её щенками к нам приезжали аж из Германии. Так вот, на деньги вырученные от продажи щенков и был куплен цветной телевизор. Как только телевизор был куплен и включён, то по нему показывали красочный фильм "Труффальдино из Бергамо". А был наш телевизор марки "Садко". Отец сказал, что "Радугу" он покупать не хочет, так как о ней ходит дурная слава, что она пожароопасна, а "Рубин" был в дефиците.

1980 год – год смерти Высоцкого и Джо Дассена. Оба умерли в дни московской Олимпиады. Но в этом году умер ещё один человек: бабушка Тома (сестра бабушки Лизы). Я потерял самого нежного и ласкового человека. Только она, когда навещала нашу семью, гладила меня по головке, прижимая себе к груди, и целовала меня. Но навещала она нас не часто, как и мы её. Это была первая потеря близкого мне человека. Так я узнал про смерть. Я плакал.

Осенью 1980 года в день рождения Комсомола 29 октября я был принят в пионеры. Тех, кто хорошо учился и был хорошего поведения, принимали в третьем классе, а остальных в четвёртом. Я был принят в третьем! А принимали первую партию в пионеры не где-нибудь, а на самой «Авроре»!

В 1981 году в Белоруссию мы поехали целым табором: бабушка Тоня, тётя Надина с дочерьми Анкой и Настей, моими кузинами, и я. Будучи в командировке в Даугавпилсе в Латвии отец заезжал к нам в Белоруссию на сбор вишни. Мы с ним ездили в Полоцк и я купался там в Двине. Тогда в Белоруссии я в первый и последний раз в жизни наелся вишни досыта. Отец однажды собирая вишню сидя на дереве съел одну ягоду, не заметив, что на ягоде сидит оса. Так она его укусила в верхнюю губу так, что губа стала пухлой-раздутой как у негра (негров из «BONEY M» я уже знал и любил слушать). Будучи в Белоруссии я с дальними родственниками пас целый день коров в день, когда была их смена пасти колхозное стадо. Также я ездил на комбайне «Нива».

* * * (Звёздочки ╧1)

1981 год. Во втором классе на уроке физкультуры мою сестру Полину приметил тренер по спортивной гимнастике и порекомендовал моим родителям отдать её в спортивную секцию. Родители послушались его, и мать стала возить второклашку-дочь на трамвае за 8 остановок на гимнастику.

Когда сестра училась во втором, я уже учился в четвёртом, а с четвёртого класса в обычной школе ╧261 начался предмет "иностранный язык". В те годы школу не выбирали, а ходили в ближайшую. Так вот, считалось, что не повезло, если таковая оказывалась не английской, а французской или немецкой (в смысле: иностранный язык в ней преподавался тот или иной соответственно). Мне не повезло – моя новая школа была французской. И в четвёртом классе я начал изучение французского языка.

Работая в ВИТРе, мать ездила в институт только за зарплатой, а так отец продолжал приносить рукописи на дом. Однажды отец достал откуда-то машинописный текст стихотворного сборника «Нерв» Высоцкого, и мать занялась самиздатом: перепечатывала его на «Оптиме» в пяти экземплярах через копирку.

Кулик продолжал нас навещать. С дорогим заморским алкоголем и "Marlboro". Однажды он привёз из "загранки" "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. Контрабандой. Родственники-Павловы встали в очередь, прочесть это произведение. Сам я не читал его, поскольку был ещё маленьким, но помню, как носились с этим "Архипелагом" мои родители. Насколько я знаю, дядя Саша, убеждённый коммунист, был особенно потрясён прочитанным. Это тот дядя Саша, который будучи молодым, ездил с женой Люсей в Москву на похороны Сталина и давился там в 1953 году.

Кулика на контрабанде всё-таки поймали, наконец. Сняли с пароходов на берег, но из партии вроде бы его не вытурили (типа, все возили), а только пожурили. На берегу ему предложили работать директором бани. К себе на работу, не знаю только кем, он звал и мою мать. Но она отказалась. Осталась в ВИТРе. С ВИТРом я ходил по праздникам на все демонстрации. ВИТРовский мамин начальник Юрий Тимофеевич Морозов, чья дочь вышла замуж за финна и жила в Финляндии, привозил оттуда и дарил моей матери финский кофе "Мокка". За хорошую работу. Так что кофе у нас в доме всегда был хороший. Моя мать – "кофейник", то есть сторонница кофе, я же вырос "чайником" – любителем чая.

Летом 81 и 82 года я снова ездил в пионерлагерь «Юный геолог». В лагере мы не сидели без дела. Там была секция бальных танцев, в которую ходили всем отрядом. После отсева, произведённого ведущим секции, осталось несколько танцевальных пар, которые должны были принимать участие в бальном конкурсе. В одну из смен в пару мне поставили девочку, которая занималась бальными танцами всерьёз. И с ней наша пара заняла I место в лагере среди всех отрядов. Нам вручили грамоту. Забегая вперёд, скажу, что последний раз я ездил этот лагерь в 1985 году в возрасте четырнадцати лет после седьмого класса. В лагере была строгая дисциплина, и за территорию лагеря выходить категорически воспрещалось. На каждом выходе из лагеря, будь то главные ворота или калитки, выставлялись посты из дежурившего по лагерю отряда. Всем особенно нравилось попасть в ночную смену на главные ворота. Там круглосуточно горел костёр, в котором мы пекли картошку, кидая её на угли, а также обугливали чёрный хлеб. Нам такая еда очень нравилась, хотя в столовой нас и так кормили отменно. Чтобы выходить из лагеря, необходимо было знать пароль, так что даже пионервожатые, не знавшие пароля, не могли покинуть пределы лагеря, а пароль менялся каждый день и сообщался кому нужно на утренней линейке, куда отряды выходили с красными знамёнами, хранившимися в пионерской комнате лагеря. Марш отрядов на линейке сопровождался барабанным боем (был целый отряд барабанщиков), а красный флаг на мачте посреди площадки, где проходили линейки, поднимался под звуки целого оркестра, состоящего из ребят-пионеров. Так вот, никто не любил попадать на вахту у красного флага, развевающегося целый день над лагерем, в дни дежурства отряда. За нарушение запрета покидать лагерь без сопровождения вожатых или с родителями провинившихся из лагеря выгоняли. Директор Евгений Владимирович Кожара был принципиально неумолим. Так вот, когда я был в лагере последний раз, я решил вместе ещё с двумя ребятами перелезть через лагерную ограду и сходить искупаться на озеро. Дело в том, что погода стояла солнечно-безоблачная, жаркая, а нас и не думали повести купаться (отрядами мы редко выбирались купаться, а чаще купались, когда приезжали родители и прочие родственники). Две трети срока моей последней лагерной смены (обычно я ездил в пионерский лагерь сразу на две смены) уже прошли, и мне было уже всё равно, что меня выгонят из лагеря, если засекут. В лагере нас хватились быстро, потому что лагерь был такой. В тот же день я был выгнан из лагеря. Кожара был упрям и не внимал просьбам моих родителей оставить меня до конца смены. По правде говоря, я уже был большой (целых 14 лет!), и мне в лагере уже было скучновато, поэтому я так легко пошёл на нарушение запрета покидать территорию лагеря. Это же романтика, искупаться без разрешения и быть выгнанным! Конец лета я провёл у бабушки Лизы в Бернгардовке, где находилась моя сестра. Кстати, моя сестра также посещала «Юный геолог». Она была в отряде барабанщиков. А однажды в это последнее моё лагерное лето кто-то плохо отозвался о моей сестре, и я со вдруг охватившим меня братским чувством накинулся с кулаками на плохо отозвавшегося. Об этом случае, какие мы хорошие брат и сестра, говорил весь лагерь. Мне было приятно от мысли, что этот слух дошёл и до моей сестры, и что я таким образом «поднялся» в её глазах, а то ведь я начал уже давно страдать комплексом вины перед сестрой за своё поведение в раннем возрасте.

* * * (Звёздочки ╧2)

В 1982 году сестра должна была пойти в третий класс, как и я когда-то, во вторую смену. Но это помешало бы ей посещать занятия в секции по спортивной гимнастике. (Сестра в третий, я – в пятый класс) И тогда отец пошёл в РОНО (районный отдел народного образования). Там он говорил примерно следующее: "Моей дочери необходимо перейти в другую школу, чтобы не бросать гимнастику. Но переводить следует моих обоих детей, потому что плохо, если они будут ходить в разные школы. И новая школа должна быть французской, так как мой сын уже начал изучение французского языка в четвёртом классе. И пусть новая школа будет не только французской, но и десятилеткой, а то 261-ая всего лишь восьмилетка, и если моих детей перевести сейчас во французскую, но восьмилетнюю, то через несколько лет им снова придётся переходить, чтобы перейти в девятый класс. Не слишком ли много будет переходов из одной школы в другую? Давайте их уменьшим, эти переходы, и определим их сейчас в десятилетку".

Ближайшей французской десятилеткой, до которой было бы удобно добираться на трамвае (целых шесть остановок на любом трамвае, а трамваев по утрам ходило много), оказалась средняя школа ╧479 на улице Новостроек, что рядом с Автовской. В неё-то мы сестрой и перешли. Я в пятый, а она в третий классы. Случилось это в 1982 году. Трамваи ходили двухвагонные. И мы с сестрой, выйдя из дома вместе, садились в разные вагоны трамвая, как будто мы вовсе и не брат и сестра (случай в пионерском лагере ещё не состоялся, но даже и после него по привычке мы ездили в разных вагонах). И в школе мы стеснялись друг друга, что мы есть брат и сестра.

На уроке французского языка класс делился на две группы. У каждой группы свой преподаватель. В одну группу были собраны те, кто хорошо учится, а в другую – те, кто плохо. В первой группе места для меня не нашлось, и меня "прописали" с двоечниками-троечниками. В этой группе занятия трудно было назвать уроком и фактически язык не изучался, а "проходился". Годами я учился в этой группе, а так и не выучился элементарному: склонять-спрягать, даже глаголы "быть" и "иметь" годами вызывали у меня трудности, и словарный запас также почти не пополнялся. Вот в такой бестолковой группе я учился с пятого по девятый классы (почему не десятый – чуть позже).

В пятом классе в школе начался новый предмет, ботаника. Учительница Варвара (отчество забыл), очень строгая, любившая покричать-поругать, влепила мне кол в дневник. Такой большой, красный. Я сейчас даже не помню за что. И моя Мать сразу прибежала в школу разбираться, хотя её никто не вызывал. Это был первый и последний кол в моей жизни. Двойки тоже мне ставили очень редко. Так что, родители, проверяя регулярно мой дневник, оставались довольными. Через год-два, когда Варвара вела у нас уже зоологию, я, боящийся её, и родителей, срисовал цветными карандашами в тетрадь окуня и пчелу, чтобы её задобрить, да так хорошо, что Варвара подумала сначала, что я вырезал их из учебника. Она принялась меня ругать, но когда узнала, что я их рисовал, а не портил учебник, то её гнев сменился на милость. И я попал в её любимчики за своё старание. Но я не был прилежным по её предметам! Я просто хотел её задобрить, чтобы она изменила отношение ко мне. Что и вышло.

Острова

У дяди Саши (папиного брата) и его жены тёти Люси было двое сыновей: старший Игорь и младший Сергей. Но поскольку дядя Саша намного старше моего отца, то в период моего детства они оба уже были взрослыми. Игорь носил бороду, и в детстве, когда я с отцом приходил в гости к Игорю и его жене Тане Павловым, то я его называл "дядя Игорь". Так вот, оба сына дяди Саши также окончили Горный институт и остались в нём учиться-работать и дальше. Возможно, что в аспирантуре, но таких подробностей я, как тогда, так и сейчас, не знал и не знаю. У Игоря с Таней был сын Витя, на пару лет младше меня. Так вот, этого Витю я воспринимал как брата, хотя двоюродным братом на самом деле мне приходился его отец Игорь. Но какой же он мне брат, этот Игорь, когда он уже с бородой? – настоящий дядя!

И был у дяди Саши с тётей Люсей в Кузнечном (последняя станция Приозерского направления на электричках, аж 13-ая зона!) сельский домик с двумя комнатами. Он купил этот домик по цене дров по дешёвке, поскольку дом в перспективе предназначался под снос под застройку новым многоквартирным домом. Но этот домик годами не сносили – пускай стоит до времён, когда начнётся стройка.

В 1982 году летом перед или после пионерского лагеря я месяц провёл на этой "даче" с бабушкой Тоней и моей кузиной Настей (дочерью тёти Надины). Одновременно на "даче" в другой комнате жили Витя со своей бабушкой, матерью тёти Тани. С Витей и Настей мы вместе играли. С Витей мы вместе плели из разноцветной тонкой проволоки индейцев.

А в Берёзовом, что всего в нескольких километрах от Кузнечного, был домик у друга (а может быть, и не просто друга) тёти Милы Алексея. Берёзово находится на самом берегу Ладожского озера на самой границе с Карелией. У этого Алексея было хобби – изготавливать катера из эпоксидной смолы с деревянными переборками, то есть шпангоутом. Его катера были обтекаемой формы и слыли в округе Берёзова самыми лучшими и быстрыми (если поставить мощный мотор "Вихрь"). В Берёзовом можно было взять и лодку напрокат.

Так вот, имея такую "базу", клан Павловых любил ежегодно во второй половине лета, когда у дяди Саши в Горном начинались каникулы, выезжать "на острова", благо, Ладога в этой северо-западной части шхерная, то есть навалом мелких островов вблизи от берега и друг от друга. Эти острова считаются уже карельскими, то есть относятся они уже к Карелии. Практика выезжать "на острова" сложилась в конце шестидесятых после поездки дяди Саши с семьёй в Индию, после которой он и приобрёл и домик в Кузнечном и автомобиль "Волгу".

Палатки, удочки, спиннинги, сачки – всё это добро годами хранилось в Кузнечном, и их становилось с каждым годом всё больше и больше, так что из Ленинграда каждый раз всё это добро не возилось.

Кроме Павловых на острова приезжали отдохнуть, порыбачить, пособирать грибы-ягоды также друзья дяди Саши, Игоря, Серёжи и прочие люди. До моего рождения на островах бывали и мои родители. Но после того, как я родился, мои родители как-то перестали туда ездить. Семья моего отца, то есть папа, мама и я с сестрой, стояла как бы особняком в большом клане Павловых.

Только после пятого класса летом 1983 года я впервые поехал на острова. Палаток было много, и мне выделили отдельную с Витей палатку. Многие взрослые приезжали на острова не на весь срок стояния лагерем, а только на неделю-десяток дней или на выходные; только дядя Саша, его внук Витя и его племянник, то есть я, пребывали на острове целый срок. Излюбленным местом стоянки лагерем был крошечный островок Вахасари площадью в футбольное поле, не больше, на котором есть ярко выраженные берёзовая часть, и в которой растут подберёзовики, осиновая, и в ней – подосиновики и хвойная с белыми грибами. Классический случай! И неправда, что грибы можно сглазить: что они не будут больше подрастать, если их заметить маленькими. Проверено на практике – грибы растут. И собирались грибы как морковка с огорода, то есть их искать было не надо. Только грибы лучше морковки, так как на одном и том же месте успевалось сниматься несколько смен грибов. За грибами и ягодами ездили и на соседние, не занятые никем острова, в том числе на необъятный остров Кильполу и на материковый берег в районе шхер. На занятый кем-либо другим остров высаживаться было не принято.

Вокруг острова полно было рыбы. Остров образовывал лагуну с мелководьем и скалой над ним. Так мы с Витей любили в этом месте со скалы закидывать спиннинг на точность. В полдень, когда рыба спала в лагуне, а не клевала, необходимо было метнуть блесну так, чтобы она плюхнулась прямо перед носом какой-либо рыбины, благо, видимость дна и всех обитателей лагуны была как на ладони отменная. Только всплеск перед самым носом рыбы заставлял её проснуться и схватить блесну.

Был такой период, когда на острове остались только мужчины. Дядя Саша, Серёжа, Игорь, друзья Игоря и я. Алексей, живший в Берёзово, также был постоянным гостем на ежевечерних пьянках на острове: он перевозил всех на своём катере на остров. Игорь, бывший к тому времени секретарём парткома Горного (как секретарю ему пришлось расстаться с роскошной бородой, которая ему очень шла), и его компания друзей в отсутствие женщин ТАК матерились, как я до этого никогда не слышал. И в таком количества, и в таком словесном качестве отборного мата. Пустых бутылок после этой весёлой компании выросла целая гора.

Огонь мы поддерживали только для того, чтобы он веселил глаз. А так на остров были переправлены газовые баллоны и плитка. Даже раскладушки, чтобы спать-загорать, были перевезены на остров. Также с берега были привезены длинные доски, и из них были сколочены длинный стол на всех с двумя длинными скамьями вдоль стола. Над столом и кухней на жердях был растянут брезент от солнца и дождя. За этим столом проходили роскошные пиры из рыбных блюд, а также грибных. Рыбы было столько, что окуней, костлявых, не ели, а использовали только для навара ухи из щук. Щук ели, а мелкую рыбёшку либо вялили на растянутых между деревьями верёвках, либо отдавали коту Биму, которого также постоянно брали на острова. Гирлянды из сушившихся грибов, только белых, а их было достаточно, также повсюду свисали на нитках. На костре также коптили рыбу.

На острове у каждого был электрический фонарик, чтобы ходить по ночам в туалет по протоптанной тропинке подальше. А также был приёмник "Gründig", который привёз дядя Саша ещё из Индии. Добротный, мощный приёмник на батарейках играл целыми днями и до глубокой ночи. По нему кроме "Маяка" слушались и "голоса". Я был уже подростком, и мне были интересны "Голос Америки", "Свобода" и "Би-би-си", особенно ночные эфиры. Из живности на островах водились змеи и мыши. Кот Бим охотился на мышей. Днём, когда не было клёва, мы с Витей играли в карты, а вечерами до поздней ночи островитяне рубились в козла при свете самодельных керосинок. А делали мы керосинки из консервных банок. Проигравшие лазили под столом, по которому победители с улюлюканьем стучали кулаками.

На остров я взял купленных дядей Сашей в командировке в Донецке двести солдатиков: ковбоев, индейцев, пиратов и викингов, наборы разных цветов. Мы с Витей расставляли их на скалы.

Как культурные отдыхающие, стекло с острова мы забирали на материк обратно, а консервные банки закапывали. А также по традиции, покидая остров в конце лета, мы оставляли на острове спички и соль. Для чего – понятно. На скале у самой воды была сделана надпись белой краской "83г." рядом с надписью "73г." Писали все вместе. Я написал точку в этой надписи. И покидая остров, я пустил в свободное плавание по Ладоге самодельный парусник из пенопласта, написав на носу корабля гордое название "Андропов" (тогда он был ещё живой и правил), которого я уважал, поскольку его уважали мои родственники (а может, они его просто боялись?, но в любом случае, к "андроповской" водке они относились с уважением).

А в 1984 году на остров (повезло, Вахасари снова был не занят) была взята мной Майра. Когда все прыгали со скалы в воду, Майра разлаялась на скале, подпрыгивая, и скатилась на спине в озеро. Всем было весело и смешно. А в другой раз дядя Саша взял Майру в лодку, когда поехал рыбачить. Так вот, когда он, рыбак, случайно выпал из лодки за борт, то Ладога снова огласилась на всю округу собачьим лаем. Вот было веселья! Он, отягощённый высокими резиновыми сапогами, пытается забраться в лодку, наклоняя её борт, а собака, задрав голову, прыгает и надрывается от лая. Смешно!

Мне самому очень нравилось сидеть за рулём катера и поворачивать на воде – иногда Алексей и Серёжа доверяли управлять их катерами. Сезон-84 отмечен тем, что Игорь купил небольшой самодельный катерок с квадратным носом, на котором удобно было стоять и забрасывать спиннинг. Забрасывал Серёжа, а я медленно грёб вдоль камышей. Так мы ловили щук.

* * * (Звёздочки ╧3)

В 1985 году в первой половине лета перед последним своим заездом в пионерский лагерь я успел прокатиться в круизе по Волге-матушке. От Куйбышева (ныне снова Самара) и до Астрахани, а потом ещё и по Дону до Ростова. Путёвку отец брал через профсоюз, и поэтому она была недорогая. А дети в круизной группе были сплошь перешедшие в восьмой и десятый классы. Вот такая специальная группа. До Куйбышева мы добирались на поезде и уже в нём стали резаться в дурака. Проигравший должен был выпить поллитровую бутылку железнодорожной воды, набираемой у проводников аж в соседнем вагоне (в нашем вагоне почему-то её не было). А в каюте теплохода "Киргизия" мы продолжили играть, теперь на поцелуи. В группе были мальчики и девочки, и проигравшие пары стеснялись целоваться в открытую при всех (мальчики с мальчиками не целовались). А как проверить, поцеловалась ли пара или нет? Выход был найден: красили губы помадой (у некоторых старших девочек она уже была), и на лицах оставались следы. А потом всем целоваться так понравилось, что играть в дурака показалось слишком долго. В смысле: ждать слишком долго этих самых поцелуев. И был найден выход: просто раздавать карты всем, и кому выпадут тузы, те между собой целуются. Красный туз с красным, а чёрный с чёрным, причём чёрные тузы целовались в щёки, а красные – в губы. И это уже перестало быть наказанием (это вам не "Принц Флоризель" с клубом самоубийц), а было радостным наслаждением. Я купался в Волге-матушке и в тихом Доне.

* * * (Звёздочки ╧4)

А ещё за первую половинку 80-х я успел второй раз побывать в Апатитах у тёти Надины (Ездили папа, я и Полина), съездить с бабушкой Тоней в Москву (останавливались у её племянника Бориса Павлова, сына её младшего брата Павла; запомнились Ленин в мавзолей и длиннющая очередь к нему), съездить с бабушкой Тоней в Киев (купался в Днепре) и Одессу (которой я не видел: всё пляж да пляж, всё море и море).

В Киеве мы с бабушкой Тоней остановились пожить-погостить у бывшего коллеги по работе тёти Милы. Он был пожилой пенсионер. В его квартире было столько тараканов, как в мультфильме "Федорино горе" и в фильмах ужасов (но я тогда ещё не видел таких фильмов). Так вот, полчища тараканов меня поразили. Ужас. Тараканы, кругом тараканы! Даже в холодильнике! А ещё у этого пенсионера была какая-то необычная для меня внешность. Так вот, я без ложной скромности спросил хозяина этой тараканьей квартиры:

– Вы еврей?

Что он мне ответил, я не помню, возможно, потому, что он уклонился от ответа, не посчитав нужным отвечать мне. Но по возвращении из Киева тётей Милой мне был сделан выговор, что так нельзя спрашивать людей, а то можно их обидеть. Я её не понял тогда. И до сих пор не понимаю, что же плохого было в моём вопросе. Я ведь вовсе не хотел его обидеть, а поинтересовался просто потому, что было интересно. А то в школе, где я учился, слово "еврей" было среди учеников типа обзывательства. И меня просто интересовало, живой был такой интерес, как же они выглядят кроме учителя физики Юрия Семёновича Куперштейна, эти евреи. Его-то я знал. Но хотелось иметь более широкое представление по "еврейскому вопросу"

А в 1985 году летом перед последней лагерной сменой я ездил отдыхать с тётей Милой на Финский залив в Репино. Жили мы в доме отдыха.

* * * (Звёздочки ╧5)

В 1986 году бабушка Лиза развелась с Юрием Ивановичем. Он требовал, чтобы она прописала его в своей комнате на "Чернышевской", а она не соглашалась. Годами не соглашалась. Юрий Иванович, квалифицированный рабочий, каждый день пил после окончания рабочей смены и приходил домой в Бернгардовке вечно пьяный. Так вот, в1986 году бабушке Лизе надоело терпеть его пьяные скандалы (а ведь он и тапками швырялся в неё будучи пьяным), и она ушла от него, съехала, так сказать, с Бернгардовки и поселилась на веки вечные на Сапёрном переулке в доме ╧6, что вблизи от метро "Чернышевской". В коммуналке на Сапёрном было пять комнат – коридорная "система". Но об этой квартире подробнее будет рассказано чуть позже.