Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 51 страниц)

- Они часто бывают низвергнуты – за непослушание и своеволие. Вспомните историю сатаны. Ангелы только тогда непобедимы и всемогущи, если неизменно следуют своему раз и навсегда определенному звездами пути. Шаг вправо, шаг влево – и они сгорают, как звезда от соприкосновения с землей. А чувства – это то же соприкосновение с землей. Это как солнечный свет для вампира. Ангел, вынужденный жить на земле, только притворяется, что ходит по ней. Если же у него возникает желание действительно ходить по ней, то он невольно перестает быть ангелом и приобретает некоторые человеческие черты. В том числе и смертность. - Вы хотите сказать, - холодея, начал я. - Я хочу сказать, что единственное правильное решение для вас – это немедленно уехать прочь. В этом случае орден снабдит вас деньгами и, возможно, купит вам даже какой-нибудь титул. Вы уедете отсюда и сможете начать спокойную и обеспеченную жизнь, скажем, где-нибудь в Руане или Марселе, поближе к морю. Решать вам. Он умолк и выжидающе посмотрел на меня. Ах, лучше бы он сей-час зачитал мне смертный приговор!.. Я не понимал ни слова из того, что он мне говорил, и в то же время какой-то иной, самому мне незнакомой частью мозга я понимал, что он прав, и его совет, нет, его требование не лишено основания. А для меня это смерти подобно. Значит, я должен умереть. - Хорошо, я подумаю, - задушенным голосом, едва разлепив губы, проговорил я. Священник усмехнулся: он прекрасно видел, что твориться у меня на душе, но какое ему было дело до страданий смертного, вынужденного не по своей воле отказаться от надежды на любовь ангела. - Думайте, и поскорее. Меня вы всегда сможете найти в часовне. Я очень надеюсь на ваше благоразумие, г-н Горуа. Он, не торопясь, перекрестил меня, и я, едва сдерживая слезы от-чаяния, прильнул губами к его холодной, как лед, сильной и твердой руке, совершенно не похожей на руку священника. Поднявшись по ступенькам, ведущим в изумрудную башню, я почувствовал странный запах – горький и резкий, раздражающий, но приятный. Неужели мой драгоценный хозяин занимается алхимией? Он не занимался алхимией. Сидя у камина по-турецки на алых подушках, он, откинув голову на пылающую решетку, пил какой-то черный, словно разлитые чернила, напиток из маленькой, как будто выхваченной временем из другого мира, черной фарфоровой чашки с алой розой. Рядом, положив свою огромную голову на колено хозяина, вытянула лапы Флер. Увидев меня, она не зарычала, а только тихонько вздохнула. - Это не ведьмино зелье, не бойтесь, - предупредил мой вопрос граф Монсегюр, кивнув на чашку. – Это всего лишь кофе. Арабский напиток. Я пристрастился к нему, когда путешествовал по Востоку. - И когда вы только успели везде побывать? – удивился я, осторожно присаживаясь на пол напротив него. – Вам, если не ошибаюсь, всего 25 лет. Он выразительно посмотрел на меня. - Ах да! – с горечью спохватился я. – Ангелы ведь умеют управлять временем. - Скажем по-другому: ангелы стоят над временем и вне его. Хотите попробовать? – он протянул мне чашку. У меня не было особого желания пробовать арабскую экзотику, однако к чашке мгновение назад прикасались его губы, и я не стал отказываться. Сделав глоток, я покривился – напиток был горьким и терпким одновременно, он щекотал и обжигал небо странным привкусом незнакомого и далекого Востока. - Гадость ужасная, - сказал я, возвращая чашку. – И как вы это пьете? - К кофе нужно привыкнуть, юноша. Как к «отче наш» каждое утро. Он улыбнулся; огонь в его волосах извивался желтыми лентами, словно живой венок – смертельный венок смертельной стихии. Смертельной для всех, но не для ангелов. - Он угрожал вам? – великий магистр , сделав маленький глоток, посмотрел на меня: сейчас в его глазах не было ни льда, ни жесткости, просто грусть и усталость (о чем он грустил, от чего устал – об этом я никогда не узнаю). - Кто? – не сразу понял я, о чем речь. - Отец Дрие. Вы встретились в саду. - Ах, этот… Мне показалось, что он в большей степени угрожал вам. Юный граф нахмурился. - Этот человек не имеет права мне угрожать. Ни мне, ни вам. Он всего лишь человек. Вы останетесь в замке – таково мое решение, и я не собираюсь его менять только потому, что вы имели несчастье не понравиться г-ну аббату. - Но речь шла о бессмертии. О вашем бессмертии, монсеньор. И о каком-то пути, с которого не имеют права сворачивать ангелы. И еще – как будто я представляю для вас угрозу. Он говорил с таким убеждением, что я почти ему поверил. - Вы говорите о том, в чем ни черта не понимаете! – великий магистр одним глотком допил свой кофе и встал на ноги. – Продолжим разговор в зале для фехтования – я хочу кое-чему научить вас. - Меня? – я с искренним удивлением захлопал глазами. – Вряд ли у меня что-то получится. Нет, конечно, я бы очень хотел хоть немножко двигаться и драться, как вы, но для этого, видимо, нужно быть ангелом. - Вовсе нет, - он вышел на лестницу, я, опомнившись, бросился следом (черт! он всегда перемещался так быстро и неожиданно, что я попросту не поспевал за его движениями). – Приемы и тактику ведения боя я как раз перенял у людей – у тибетских монахов, которые тысячелетиями изучали человеческое тело, его нервы, рефлексы, траекторию его движений. Все это они объединили в науку искусства ведения боя, которая так и называется tula tule – «танцующий танец». - Да, да, - на ходу быстро подхватил я. – Вы дрались так, словно танцевали. Видите, оказывается, у людей тоже можно кое-чему научиться! Он негромко фыркнул, но промолчал. В огромном каменном зале с низкими решетчатыми окнами уже упражнялись человек 10-ть рыцарей. Увидев магистра, они мигом прекратили разминку и, молча отсалютовав ему оружием, преклонили колено перед своим г-ном. Но, кроме почтения, в направленных на него взглядах было столько слепого обожания, что мне сделалось даже как-то неловко. Я впервые задумался том, а что же должен чувствовать он?.. А не душит ли его порою прекрасная оболочка, в которую по чьей-то жестокой прихоти заключена его загадочная, такая непонятная и такая далекая от наших земных страстей, душа?.. - Желаете развлечься, монсеньор? – спросил один из молодых людей. - Да. Принесите бруты. Непривычное слово резануло слух, я с любопытством вытянул шею. Брутами оказались длинные, гладко обтесанные палки, очень похожие на те, которыми простолюдины в деревнях по необходимости заменяли мечи. - Зачем это? Великий магистр закусил губы. - Я никогда не пользуюсь оружием вне боя. Особенно, если дерусь ради забавы со своими людьми. Взяв по шесту в каждую руку, он остановился в центре зала. Остальные сделали то же, заключив его в своеобразное кольцо – видно было, что им не в первый раз приходится развлекать таким образом своего г-на. - Итак, милый юноша, - он не смотрел на меня, но обращался исключительно ко мне. – Искусство боя заключается прежде всего в том, чтобы правильно рассчитать траектории возможных движений тела своего противника (или противников), из тысячи вариантов моментально угадать и выбрать верный вариант и успеть ударить первым. Вот, пожалуй, и все. Остальное – дело техники. Сейчас передо мной 10-ть противников. Как только я ударю брутом об пол, начинайте считать и считайте ровно до 10-ти. Он сжал шесты перед собой по форме креста и на секунду замер, а потом… Звяк!.. И конец его шеста, точно молния, ударив в пол, в ту же секунду взмыл в воздух. Движение было таким резким и неожиданным, что я едва не забыл о том, что от меня требовалось, но, тут же спохватившись, быстро и отчетливо произнес «раз!» Мои губы были еще где-то на букве «з», когда его шест, сделав стремительный полукруг в воздухе, ударил в грудь одного из противников. Два! Новый оборот, взмах и удар. Это напоминало свернувшуюся кольцом в центре зала убийственно прекрасную молнию, которая, вырвавшись на свободу, разлетелась на четко определенное число сверкающих в разряженном воздухе оборотов-ударов. Короче, когда я произнес «10-ть», бой был окончен. Граф Монсе-гюр по-прежнему стоял в центре зала, скрестив бруты. А вокруг него, героически сдерживая «охи» и тихонько потирая ушибленные места, медленно поднимались с пола его противники. - Вот и все, - сказал он и, негромко хлопнув в ладони, объявил: -Спасибо, г-да. Все свободны. Молодые люди снова преклонили колено и поспешно покинули зал – они не желали уходить, но они привыкли к подчинению. «Мужчинами легче управлять», - сказал граф. Пожалуй, в том он прав. - Теперь попробуйте вы, - подождав, пока зал опустеет, великий магистр бросил мне один из шестов. Я с сомнением покосился на брут – он был легким и довольно удобным, но… Не очень-то мне хотелось быть избитым человеком, которого я люблю. - Как хотите, - улыбнулся он. Он опять прочел мои мысли. Интересно, а мысли тех, кто только что покинул зал, а до этого смотрел на него по-собачьи преданными глазами, он тоже успел прочесть?.. -Там нечего читать, юноша, - прежде, чем я успел задать вопрос, ответил он. – Там все понятно даже вам. Это скучно. Но это удобно. - Для вас? - Для меня. Я могу послать этих людей в самое пекло, и они даже не спросят, зачем мне это нужно. Для них смерть не имеет значения. - Ну да, - язвительно заметил я, - для них имеет значение только ваше «Спасибо, г-да»… Вы не просто не любите людей, вы их ни во что не ставите. Ах да, я все время забываю о том, что вы – не человек. По лицу его пробежала тень, он явно хотел сказать что-то, но передумал и негромко, в тон мне повторил: - Да, я – не человек. - Но ведь вас родила женщина! - Это ничего не значит. Вспомните историю с Иисусом. -Иисус, между прочим, в отличие от вас, любил людей – он и умер за эту свою любовь. - Иисус – да. А вы никогда не задумывались, - глаза графа вдруг стали еще больше, потемнели и с пугающей бездонностью заглянули мне в самую душу, - никогда не задумывались, любил ли людей Бог-отец, Бог-творец, Всевышний, Иегова, или как вы там его еще называете? И хотел ли он на самом деле, чтобы Иисус любил этих самых людей?.. И не в наказание ли за свою любовь он был отправлен на Голгофу? - Но… Я почувствовал, как лоб у меня покрывается холодным потом. Эти его слова меня, мягко говоря, обескуражили. -Выходит, по-вашему, что бог жесток и бездушен? - Скорее – равнодушен. Высшая сила не имеет ни знака «плюс», ни знака «минус». Она стоит над всем тем, что люди именуют добром и злом, человечностью, любовью, справедливостью. Она бесстрастна и беспристрастна. Вы спрашиваете, за что я не люблю людей? Я не то, чтобы не люблю их, юноша. Мне просто глубоко наплевать на их существование. Он сказал это быстро и жестко – слишком жестко для того, чтобы я ему поверил. Поспешность, с которой он отвернулся, и едва уловимая нотка горечи в голосе выдали его с головой. - Да вы просто… вы же просто завидуете нам, людям!.. Завидуете безмерно, безбожно и страшно! Его лицо сделалось каменным. - С чего вы взяли? Неужели вы и вправду думаете, что я могу завидовать, скажем, вам с вашими примитивными инстинктами и неповоротливым, словно пьяная лоточница, мозгом?.. Вам, кто через каких-то пару мгновений вечности превратится в тлен? Он бросал эти слова тихо, сквозь зубы, не глядя мне в глаза – с какой-то отчаянной, головокружительной яростью. Яростью пленника, который, сидя в подземелье, от всей души пытается ненавидеть солнце. И с каждым его словом я все шире и шире улыбался. - Зато у нас есть то, чего, по всей видимости, нет у вас, у ангелов. У нас есть душа, и есть сердце. У нас есть желание, и есть возможность любить. Мы можем, не глядя, отдать жизнь за любовь, и очертя голову бросить сердце к ногам того, кого мы любим. А вы, ангелы? Если право выбора для вас – это смерть, а бессмертие у вас – главное жизненное кредо, то разве можете вы любить так же, как мы – самоотверженно, самозабвенно, без оглядки, без сомнений, вопросов и принципов?.. Вот как те мальчишки, которых вы только что угостили палкой, можете отдать жизнь за любовь?.. Ах да, ведь у вас и любви-то нет, одни принципы!.. Хрясь! – и брут, словно соломинка, треснул пополам в его руке. - Не говорите о том, чего не знаете, - глухо сказал он и слегка пошатнулся, так, будто у него внезапно закружилась голова. - Что с вами?! – я моментально остыл и с испугом бросился к нему. - Уберите руки! – он резко и быстро отстранился, словно ожога, избегая моего прикосновения. И через секунду уже более спокойно добавил: - Не судите о том, чего не понимаете. Если бы я не знал, что та-кое любовь, я не знаю, как выглядел бы сейчас этот мир. Возможно, и мира бы никакого не было. Я уже давным-давно должен был сделать то, что давным-давно должен был сделать, но не сделал. И, как вы думаете, что меня удерживает?.. Он швырнул обломки шеста в угол зала и быстро вышел прочь. Я, потрясенный до глубины души, посмотрел ему вслед. Мне стало страшно: было ощущение, будто мне в лицо дохнуло пламя и в мгновение ока выжгло душу. Я вышел в сад. Был вечер, но луна еще не взошла, и деревья в полумраке напоминали огромных черных, замерших в ожидании жертвы пауков. Я шел по аллее, жадно вдыхая сладковатый вечерний воздух, и, как старик Сократ, знал только одно – то, что я ничего не знаю. Позади раздался какой-то шорох. «Наверное, Флер», - подумал я и, обернувшись, получил оглуши-тельный удар по голове, от которого тут же лишился чувств. ========== Глава 5. ========== Очнулся я от того, что меня куда-то волокли – волокли грубо, перекинув через плечо, словно куль с мукой, так что голова моя больно билась о металлический ремень несущего меня человека. На голове у меня был черный мешок, руки и ноги скручены, сильно затекли и болели. Было холодно и сыро, где-то капала вода. По всей видимости, мы находились в подземелье. То и дело открывались и закрывались двери, хрипло лязгал металл. Меня несли по каким-то коридорам, то и дело петляя, как в лабиринте. Наконец, человек, который меня нес, остановился и грубо, с высоты своего роста швырнул меня на пол. Я застонал – пол был каменным. Послышались неторопливые шаги, специфическое чвяконье горящих факелов, и чей-то удивительно-знакомый голос, низкий и властный, с нотками леденящей душу одержимости негромко произнес: - Снимите мешок и развяжите его. В ту же минуту веревки на моих руках были разрезаны, а с головы сдернут мешок. Щурясь на свет, я поднял голову и почувствовал, как по спине у меня заструился холодный пот. В светло-серой рясе с огромным золотым крестом на груди передо мной стоял его высокопреосвященство г-н великий инквизитор. - Вот вы, значит, какой, г-н Горуа из Прованса, - жадно впиваясь глазами в каждую клеточку моего тела, медленно промолвил отец Афраний. – На вид – совсем мальчик. Сколько же вам лет?.. Должно быть, не больше 18-ти? Я кивнул. Пытаясь разлепить мигом пересохшие губы, я быстро огляделся – зрелище было неутешительным. То, где я сейчас находился, более походило на склеп, чем на место, где обитают люди. Глухое каменное подземелье, сочащееся водой, в темноте так похожей на черную смолу. В центре была выложена огромная печь, на железной решетке которой прямо над пылающем огнем были разложены грубые металлические предметы самой причудливой формы: длинные тонкие ножи, такие же ножи, но кривые, с зазубринами, пинцеты, пилы, щипцы… Мне сделалось дурно: я очень хорошо понимал, что это за предметы и для чего они предназначены – казалось, что на них еще не высохла кровь моих предшественников. А в углу подвала, сверкая цепями и рычагами, бесстрастно и мрачно застыла в ожидании она – дыба. Поймав мой отчаянный взгляд, отец Афраний многозначительно усмехнулся. - Хороша, не правда ли? – он почти ласково кивнул на дыбу. - После общения с этой дамой почти у всех, даже самых отважных и строптивых упрямцев мигом развязывались языки. Уверяю вас: она умеет уговаривать и убеждать, как никто другой. Но я надеюсь, что вы будете хорошим мальчиком, и до нее дело не дойдет. Секретарь и понятые, будьте так добры, займите свои места! Тут я заметил, что в подземелье, кроме кардинала, были еще люди – монахи, в таких же серых сутанах, с такими же бесстрастно-одержимыми лицами, без возраста, без пола, без собственных мыслей и желаний. Живые мертвецы, у которых одна цель, одна страсть – борьба с дьяволом и его приспешниками. И в данную минуту под эту категорию как нельзя лучше попадал я. А возле раскаленной печи неподвижно застыли двое мужчин средних лет – обнаженных по пояс, с блестящей смуглой кожей и рельефными, словно отлитыми из меди, мышцами. Лица их скрывали маски, а в руках они держали цепи. Палачи. Бездушное приложение к дыбе и прочим костедробительным приспособлениям. Один из монахов занял место в центре стола и раскрыл толстую тетрадь. Другие сели по бокам, сложив на груди руки и опустив капюшоны. Господи, неужели мне суждено окончит свои дни в застенках инквизиции, так и не разгадав тайны, не познав всю горечь и всю сладость внеземной любви?