Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

- Да нет же, черт возьми!.. Тысячу раз нет. Послушайте, сир, монсеньор, граф… Какая разница? Для меня вы были, есть и навсегда останетесь Александром. И мне вовсе не нужно ваше согласие для того, чтобы каждый раз мысленно называть вас по имени. Да, я жесток, самолюбив и равнодушен ко всему, кроме своих страстей. Я эгоист по характеру и от рождения. И, скажу вам честно: мне наплевать, куда катится этот мир и что будет с моими потомками через тысячу лет. Но… У каждого человека, да-да, у каждого человека, даже у самого отъявленного эгоиста есть в этой жизни нечто, бесконечно важное, то единственное, что заставляет палача однажды вздрогнуть от жалости к своей жертве, а садиста отрезать себе руку. Это как толчок крови под сердцем, который способен вернуть к жизни умирающего. Крошечный луч, который растопит льды и вырастит на их месте фиалки. Для меня – это вы. Мечта о вас. Мадлен говорила, что это не любовь, а жажда. Пусть так. Когда-нибудь вы поймете, что эта моя жажда в тысячу раз сильнее, чем все влюбленные нежности и вздохи ваших поклонниц и поклонников. А для этого мне нужно, чтобы вы остались живы. Чтобы эти Вездесущие палачи со звезд не потеряли терпение и не распылили ваше прекрасное тело между звездами и не отправили в иной мир вашу душу. Все это нужно мне самому. А потому я буду бороться за вас и против вас. Мне не нужна ваша смерть, Монсегюр. Мне нужна ваша любовь. - Ах, если бы все наши желания исполнялись так же легко, как легко произносились, - мечтательно улыбнулся граф. – Завтракайте без нас, ваше высочество. Мы вас покидаем. Пойдемте к реке, Горуа. Слегка поклонившись принцу, он вышел. Я догнал его на лестнице. Флер бежала следом, сыто облизываясь – она объелась сладкого и засыпала на ходу. - У вас такой сосредоточенный вид, Горуа, как будто вы сейчас откроете теорему Ферма, - улыбнулся мой друг, оглядываясь на меня. – Я знаю, о чем вы все время думаете, глядя на герцога, но и точно знаю, что это неправда. - Вот как? – я слегка покраснел. – И о чем же я думаю? - О том, что по сравнению с его высочеством вы некрасивы. О том, что ваша внешность оставляет желать лучшего. О том, что нос у вас в папу, а голени – в дедушку. В общем, всех глупостей не перечесть. Я смущенно опустил глаза и виновато улыбнулся. - Это глупо, я знаю – совсем по-детски. Честное слово, мне всегда было плевать на свою внешность. Просто для вас – для вас бы мне хотелось быть красивым. Он остановился и с искренним удивлением посмотрел на меня. - Да кто вам сказал, что вы некрасивы? - Ваше зеркало, - виновато развел руками я. - Ах, мое зеркало. Ну, Вы, видимо, не совсем правильно его поняли. Пойдемте-ка со мной. Он схватил меня за руку и потянул за собой в опочивальню. - Раздевайтесь и идите сюда, - он стал перед зеркалом и протянул ко мне руку. - Да чего я там не видел! – слабо отбрыкивался я. - Не хочу. - А я вам говорю – идите сюда! Граф буквально сорвал с меня рубашку и камзол и подтолкнул к зеркалу. Я нехотя взглянул и - потерял дар речи! Кто бы мог подумать, что за какие-то две недели человеческое тело может настолько измениться?.. Я больше не был гадким утенком, худосочным щенком – нет! То ли благодаря ежедневным упражнениям с мечами и брутами, физическим нагрузкам до седьмого пота, от которых тело сперва болело, как отбивная, а затем звенело, как струна, то ли благодаря ежедневному купанию в ледяной воде, а, может, и благодаря еженощным любовным забавам, во время которых страсть заставляла звенеть каждую мышцу, но тело мое отныне и навсегда утратило мальчишескую угловатость и стало…О, господи!.. Из зеркала на меня смотрел юный воин с загорелой, оливково-гладкой, словно отполированной водой, ветром и руками моего друга кожей, мускулистым и поджарым, как у молодого гончего пса, телом. Лицо на фоне отросших белокурых волос казалось совсем смуглым и, должно быть, из-за постоянного общения с магистром, приобрело аристократическую утонченность и едва заметный налет благородной грусти. От удивления я сделал шаг вперед и потрогал отражение рукой: стоящий по ту сторону стекла стройный белокурый юноша с голубыми глазами сделал то же. Без всякого сомнения, это и вправду был я! - Я не знаю, что сказать, - растерянно улыбнувшись, я посмотрел на друга, который стоя неподалеку, задумчиво наблюдал за мной своими удивительными черными глазами, так похожими и на бриллианты, и на черные лилии с капельками утренней росы в золотистой чаше зрачков. – Это просто чудо. Говорят, что, стоит кусочку железа полежать рядом с магнитом, как он намагничивается и сам начинает притягивать железо. Граф тихонько рассмеялся. - Ну, судя по вашему стремлению говорить притчами, вы правы… Вам нравится? – он кивнул на зеркало. Я смущенно улыбнулся. - Главное, чтобы нравилось вам. - А разве по мне не видно? Мой друг положил руки мне на плечи и слегка подтолкнул к постели… В ту ночь он долго лежал у меня на груди, расплескав свои изумительные волосы по моим плечам. Он был нежен – душераздирающе, убийственно, до боли нежен. Он гладил мои волосы, легонько, кончиками пальцев касался моих ресниц, губ, бровей… Он смотрел на меня с такой любовью и такой тоской, будто бы заранее переживал близкую разлуку. Мне вдруг сделалось страшно – будто бы ледяной ветер, ворвавшись в окно, опалил своим дыханием нежный вишневый цвет. Я задрожал всем телом, чувствуя, как под кожу вонзаются миллионы безжалостно -тревожных иголок. - Холодно, mon chere? – тихонько спросил он. – Закрыть окно? - Нет-нет, не вставайте! – я порывисто и крепко прижал его к себе так, что мои губы оказались на волосок от тайны его губ, и прошептал, жадно вдыхая его дыхание: - Не бросайте меня, Александр! Он задрожал – внезапно и сильно, словно моя дрожь передалась ему. В глазах его, расколов чарующую черноту его вишен-зрачков, вспыхнули ледяные осколки боли. - Что за глупости вы говорите, Горуа? – сказал он хрипло и попытался отстраниться, но я не отпустил его. Он приложил усилие, он не шутил, он действительно хотел отстраниться, вырваться, убежать от ответа – страшного ответа на мой безжалостный вопрос. Но я напрягся, я собрал все мои силы – силы, которые давала мне кровь ангела, и мои собственные, одному богу ведомые силы, и я - удержал его. - Обещайте, Александр. Обещайте, что никогда меня не оставите! На секунду в его глазах мелькнуло изумление – он покосился на плотное кольцо моих рук, на которых жгутами вздулись мышцы и вены. - Ох, mon chere, mon chere, что вы со мной делаете, - прошептал он с таким надрывом, будто мои вздувшиеся вены были его венами – теми, что опоясывали его сердце, которое сейчас трепетало и билось так близко от моего сердца. - Обещайте, умоляю. Я…я не знаю, что будет, если я потеряю вас. И вдруг всхлипнул, прижался своими горячими губами к тому месту на моей руке, где от усилий лопнула кожа, и – стал любить меня… Любить внезапно, безумно, неистово. Так на сонный полуночный берег внезапно обрушивается цунами, сметая все на своем пути – так и на меня обрушились волны его фантастической, убийственной для смертного, ведомой только ангелам, да ледяному сиянию далеких звезд, неземной страсти. Нас подхватило и понесло ураганом куда-то между безднами. Он яростно сплетал мои руки со своими, раскинув их по форме креста. Его волосы трепетали на моей груди, словно черное пламя. Его губы то и дело роняли раскаленные поцелуи на мои губы – наверное, именно так погибали звезды в объятиях космического абсолюта. «Да ведь он же сейчас просто не контролирует себя! – понял я, наконец. – Сейчас он такой, каким сотворили его Вездесущие!.. Вот она, значит, какова – любовь ангела…» …Я пришел в себя от его рыданий. Он плакал, сидя на полу у окна и уткнувшись лицом в колени – плакал страшно и горько, безумно, не сдерживаясь. Никогда еще, даже после смерти Мари, я не видел, чтобы он так убивался. - О, господи, монсеньор! – скатившись с кровати, я в один миг оказался рядом с ним. – Я вас расстроил? Скажите! Я сделал что-нибудь не так? Он вдруг перестал плакать и медленно поднял на меня глаза, которые от слез, как ни странно, сделались еще прекраснее, словно вышедшие из берегов черные озера. - Глупый мальчишка… Ах, какой же вы еще глупый маленький мальчик! – он взял мое лицо в свои ладони и сказал тихо-тихо, так, будто сдувал с моей щеки ресницу: - Я обещаю и клянусь вам: я никогда не покину вас и всегда буду с вами – даже, если нам придется расстаться. Я буду здесь ( он приложил руку к моему сердцу), и здесь (он приложил руку к моим глазам). А потом наступил тот день и та ночь. …Мы лежали у камина, утопая, словно в траве, в изумрудной зелени ковра. У меня кружилась голова, и стучали зубы от предчувствия близкой беды. А мой друг был спокоен и слегка отрешен. Он перебирал мои волосы, с улыбкой шепча на ухо: «Вы похожи на викинга, Горуа. Белокурого воина-викинга.» - А вы…вы, - глотая слезы, хрипло отвечал я, - вы не похожи ни на кого. Ванда права – другого такого нет во Вселенной. Вы… - Не нужно,mon chere, - он прижал палец к моим губам, - я знаю. И мы пили кофе, и мы целовались, и я проливал кофе на его рубашку, обжигая пальцы о звезду на его груди, как бабочка в паутине, запутавшись пальцами в сонном вихре его волос. А потом – потом вдруг его губы из сладких сделались солеными. И рубашка на его груди вспыхнула, словно факел. - Александр, - в ужасе прошептал я и захлебнулся его кровью. И мир рухнул и распался. И все утонуло в его глазах – пространство и время, и раненая колючими звездами ночь за окнами, и мое испуганное лицо, и Ванда, стоящая в дверях с небольшим черным камнем в руке, сверкающим, словно глаз сатаны. Кровь из губ великого магистра хлынула густой черной волной, заливая комнату. Кровь сочилась из пылающей на его груди звезды, и рубашка его горела и плавилась, скользя по телу раскаленными пальцами. Нечеловеческая боль, вспыхнув в его глазах, невидимой волной прокатилась по телу – он упал на пол, попытался встать и снова упал, забившись, словно сметенная ураганом чайка… Из груди его вырвался раздирающий душу стон. - Прекратите! Вы не смеете! – обезумев от отчаяния, я стиснул ку-лаки и бросился на Ванду, но уже через мгновение, отброшенный мощным порывом невидимого ветра, корчился от боли в углу – меня с размаху швырнуло несколько раз о стену, ударив затылком о мраморную перегородку. Высоко держа над головой камень, Ванда вошла в комнату. Следом за ней вошли Дрие и герцог – оба смертельно бледные и словно слегка растерянные – видимо, ни тот, ни другой не ожидали столь быстрого и столь убийственного эффекта. За ними маячило несколько уже знакомых мне фигур в черных капюшонах. В одно мгновение комната наполнилась людьми и светом. В считанные секунды покои графа Монсегюр превратились в раскаленную от боли пыточную камеру. - Вот и все, Александр, - стоя над великим магистром, Ванда держала над ним кристалл, черные лучи которого, образуя один непрерывный, ослепительно яркий и острый, как стрела, луч с пылающей на груди графа звездой, словно по ниточке, вытягивали жизнь из его прекрасного тела. – Я тебя предупреждала, но ты не прислушался. А, значит, пришло время познакомить тебя с черным кристаллом. Граф запрокинул голову, глядя на Ванду – сквозь непереносимую боль в его глазах светилась… Нет, вовсе не ненависть, и, уж конечно, не сожаление или раскаяние. Это была грустная насмешка – над ней, над миром, над теми, кто считал себя вправе управлять этим миром. И – над самим собою. Не князь и не пешка – Над богом насмешка. Пусть краток мой век, Но я – человек. Он прошептал это очень тихо, но отчетливо, из последних сил выговаривая, чеканя каждое слово – вместе с толчком крови, вместе с бешеным пульсом пылающего на его груди знака ангела. - Японская поэзия? – жестко усмехнулась Ванда, поднеся кристалл почти к самому лицу магистра. - Нет, - на лбу его и на висках четко обозначились голубые кресты стонущих и рвущихся на части переплетений-вен. – Просто стихи. Могу прочесть Шекспира, но он родиться только через триста лет. - Родится? – голос Ванды на мгновение дрогнул. - Непременно, милая, непременно, - слетела с губ моего друга розовая бабочка кровавой насмешки-улыбки. - Прекратите! – за спиной женщины бесшумно возник герцог; тяжело дыша, он во все глаза смотрел на умирающего у его ног юного бога. – Вы его погубите, Ванда. Немедленно прекратите! - Прочь! – не оборачиваясь, мадам сделала легкий пасс рукой, и его высочество с силой швырнуло о двери, как ураган щепку. – Не вмешивайтесь, когда вас не просят, принц. Погрузив руку в залитые кровью, спутанные волосы графа, она прошептала ему в лицо: - Покорись, Александр. Зачем ты делаешь ЭТО с собой – ради чего и ради кого? Ради тех людишек, которые загаживают этот мир войнами и дурными болезнями? Или ради тех подонков, которые в далеком будущем будут сбрасывать бомбы на беззащитную землю?.. А, может быть, ради влюбленных глаз своего юного героя, который даже в постели так ни разу и не осмелился сказать тебе «ты»? Граф Монсегюр покачал головой. - А ты, оказывается, дура, Ванда, - захлебываясь кровью, почти беззвучно прошептал он. – Ты так ничего и не поняла – наверное, именно потому, что с тобой мы никогда не были на «вы». И он рассмеялся – кровь брызнула в лицо Ванде; она отшатнулась, с изумлением, почти с ужасом глядя на распростертого у ее ног – противника? Любовника? Бога?.. - Покорись, Монсегюр! Ты должен покориться. И вдруг – кровь перестала идти. Комната вздрогнула, словно от легкого толчка незаметно подкравшегося землетрясения – и вместе с толчком тело графа еще раз несильно дернулось и замерло, вытянувшись в струну. - Черт! – Ванда выронила кристалл и, быстро наклонившись над графом, приподняла пальцами его неподвижные веки. – Проклятие!.. Как такое могло случиться?.. Клянусь, я в жизни не видел ее такой удивленной и растерянной. - Что с ним? – голос Дрие дрогнул; на подкосившихся ногах он подошел и стал на колени рядом с Вандой. - Он умер? – безжизненно прошептал из своего угла герцог. - Нет!!! – закричал я, порываясь подняться на ноги. Голова гудела и кружилась – я поднялся и снова упал. - Ублюдки, сволочи, убийцы!.. Что вы с ним сделали? Ванда мрачно сдвинула брови. - Заткните щенка, падре Стефан, - даже не взглянув в мою сторону, кивнула она Дрие. Тот встал и подошел ко мне. - Не нужно так кричать, юноша, - удар сапогом в живот заставил меня замереть от дикой боли. – А тем более не нужно бросаться нехорошими словами. Еще один удар в лицо – и я захлебнулся кровью. Как ни в чем не бывало, отец Стефан снова наклонился над магистром. - Что с ним, мадам?.. Он – жив? Ванда подняла голову: безмерное удивление в ее глазах боролось с таким же безмерным восхищением. - Он…он ушел от нас. Просто взял и ушел. - Ушел?! – почти одновременно воскликнули священник и принц; я вопросительно поднял залитое кровью лицо – что за шутки? – Куда ушел?.. Как ушел?.. - Во внешние миры. А вот – как?.. Мне бы это тоже хотелось знать, - она осторожно коснулась бледного, словно зимний туман над озябшей рекой, хрустально-прозрачного лица магистра. – На моем веку еще ни разу не было ничего подобного. Прорваться сквозь магическое кольцо кристалла невозможно – он блокирует любую энергию. А великий магистр каким-то образом это сделал – он прорвал блокаду кристалла и сбежал. О, господи, неужели… Какой же нужно обладать силой в таком случае – я не представляю! Мне нужно посоветоваться с Высшими. Кажется, они опять ошиблись на его счет. Неожиданно раздался громкий смех – истерические нотки смеши-вались с откровенным злорадством и какой-то детской звенящей радостью. Это смеялся из своего угла герцог. - Да я смотрю, у вас, г-да ангелы, ошибка на ошибке и ошибкой погоняет, - сквозь смех с трудом выговорил он. – Теперь я понимаю, почему в этом мире так много нелепостей! В ответ Ванда бросила на него такой яростный взгляд, что, казалось, из глаз ее вот-вот брызнут ядовитые россыпи иголок. - Или вы немедленно замолчите, ваше высочество, или у вас будут большие неприятности. - Его можно как-нибудь вернуть? – озабоченно вглядываясь в не-подвижно-бледное лицо графа, спросил Дрие. Ванда горько усмехнулась. - Вернуть? А вы представляете себе, падре Стефан, количество миров во Вселенной?.. Их не тысячи, и даже не миллионы. Их миллиарды миллиардов. Всей вечности не хватит гоняться за ним по этим самым мирам. Нужно, чтобы он сам захотел вернуться. Иначе достать его просто невозможно. - И каким же образом это сделать? Ванда задумчиво посмотрела на меня. - Нам поможет мальчишка. - Да ни за что! – тщетно пытаясь остановить хлещущую из рассеченной губы кровь, прошипел я. – Я не собираюсь помогать вам, хоть режьте. - Хоть резать, говоришь? – она жестко усмехнулась. – Хорошая мысль. Думаю, что наш прекрасный друг не замедлит вернуться, если мы начнем отрезать от его любовника кусочек за кусочком. Я невольно побледнел – они ведь не шутят, садисты несчастные!.. - А как монсеньор узнает, что мы заставляем мальчишку страдать? – заинтересованно взглянув на меня, быстро подхватил Дрие. Ванда осторожно вытерла кровь с лица графа: честное слово, даже сейчас, в эти минуты, вынося нам обоим страшный приговор, она искренне любовалась им. - Боль своего возлюбленного Монсегюр почувствует, даже будучи в ином конце Вселенной, - сказала она с горечью, но решительно. – Вы разве еще не поняли, Дрие, что он и в самом деле отдал этому маленькому щенку свое сердце?.. Ненавидящий взгляд Дрие тут же вперился в мое лицо. Я ответил ему тем же. - Замечательно, - сказал священник и вынул меч.