Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

Мать Эрика стояла в нескольких шагах от нас. В темноте ее грубоватое, загорелое, крестьянское лицо казалось почти черным, а зеленые глаза, словно пропитанные океанской бездной, казалось, жили сами по себе, не принадлежа ни этой странной, одетой в длинную, грубо скроенную и украшенную рунами рубаху, женщине, ни вообще – этому миру. Чуть поодаль за ее спиной я увидел Зингареллу – цыганка робко жалась к дубовым стволам и старалась казаться незаметной. - Вы хотите нам что-то сказать, мать Эрика? – выступил вперед Домиан. Флер тихо гавкнула, но тут же под быстрым взглядом колдуньи осеклась, умолкла и спряталась за мои ноги. - Здравствуй, юноша, - не отвечая на вопрос мага, женщина кивнула мне, как старому знакомому. – Говоришь, что сегодня ночью в замке было жарко?.. Так жарко, что вы с капитаном д*Обиньи подпалили себе штаны? (она сдержанно хмыкнула, или, может быть, хохотнула – я не понял) Ну, давай, рассказывай, как было дело. - Да вы ведь все и сами прекрасно знаете, - удивился я. По лицу женщины пробежала загадочная усмешка. - Твой возлюбленный тебе уже, кажется, говорил, что всего не знает даже бог, не то, что бедная земная провидица. Не тяни время – рассказывай. Я хочу услышать все это от тебя. И она невозмутимо опустилась на пенек в центре поляны. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться. И я стал рассказывать – о черном кристалле, о Ванде, о пылающей на груди великого магистра звезде и о пролитой им во имя и ради нас крови. По мере того, как я говорил, лица сидящих вокруг костра магов бледнели и мрачнели, а глаза загорались негодованием. И только лицо колдуньи хранило невозмутимость каменного идола. Наконец, я умолк, и все присутствующие вопросительно посмотрели на мать Эрику. - Ну и дела! – она задумчиво поправила на голове повязку с рунами. – Так ты говоришь, магистр ухитрился прорвать блокаду кристалла? - Я не знаю. Ванда так сказала. Мать Эрика рассмеялась – удовлетворенно, с каким-то лукавым девичьим озорством. - Ну, Монсегюр, ну, красавец!.. Честно говоря, я не ожидала. Даже, если он тот, о ком говорит пророчество, кольцо кристалла непробиваемо для посторонней энергии. Оказывается, всякое утверждение в этом мире относительно, а так называемая «невозможность» того или иного явления очень условна. Вы, милейшие г-да маги, хотя бы понимаете, что все это означает? Сидящие у костра молодые люди с недоумением переглянулись. - И что же это означает? – спокойно задал вопрос за всех Домиан. - А означает это, дамы и г-да, то, что этот мальчик, в руках которого сосредоточена судьба нашего мира, силен так же, как и породившая этот мир Великая Основа, Мать всего сущего. Он не нуждается в подпитке никакой чужой энергии, поскольку сам является источником энергии – дикой, могучей, первозданной, той, которой не страшны никакие черные дыры, потому что она сама их породила, как галактики, как звезды и планеты. Возле костра снова повисла пауза – все замерли, словно громом пораженные. - Но, тогда почему же, - робко начал Домиан, - почему он не стал бороться, а ушел в другие миры?.. Он ведь мог стереть с лица земли и Ванду, и этих негодяев, ее сообщников. Почему он не стал защищаться? Эрика снова усмехнулась и посмотрела на меня. - Вспомни-ка, что он тебе говорил, юноша?.. «Я не знаю, кто из нас сильнее – я или Ванда. Я никогда полностью не пробовал своих сил». - Вы хотите сказать, - почти хором воскликнули мы с Домианом и почти тут же осеклись, с изумлением уставившись на Эрику. - Да, именно это я и хочу сказать. Великий магистр просто не знал о том, что может противостоять кристаллу. Г-н ангел, который прошлой ночью был провозглашен императором, еще не понимает своей силы – он никогда ею не пользовался, а в последние пять лет использовал исключительно нашу, земную магию – скорее всего, назло тем, кто пытался сломать его волю. Он не знает, на что он способен – ему с детства внушали, что против кристалла нет и не может быть противодействия, и он по инерции отказался от борьбы и принял страдания. Ну, а, когда страдания стали невыносимыми, тут уже, видимо, сработала его интуитивная защита, та частица сознания, тот червячок неповиновения, которые всегда в нем жили, и которые подсознательно, не зависимо от желания хозяина отвергали все запреты и табу. И он ушел, так до конца и не успев осознать того, что он сделал. - Что вы хотите этим сказать, Эрика? – переглянувшись со мною, спросил Домиан. В зеленых глазах колдуньи вспыхнули желтые искры – сейчас они удивительно напоминали глаза змеи, из породы тех, кому поклонялись язычники в древних храмах. - Я хочу сказать, что монсеньору Монсегюру, или г-ну богу-императору этого мира помочь не в силах никто, кроме него самого – ни люди, ни маги. Он сам в состоянии себя спасти. - Но, - возразил было я, - как же он себя спасет, если его нет ни на Земле, ни даже в его собственном теле?. Женщина рассмеялась и легонько потрепала меня по щеке. - А вот для этого нам и понадобится возлюбленный великого магистра – тот, ради которого он найдет выход из лабиринта космических артерий, тот, ради которого он отыщет дорогу между звездами и вернется к нам на Землю. Только ты, мальчик, сможешь заставить его вернуться - тебя единственного он услышит и послушается. - Но как же я найду его? Я ведь даже не знаю, где он. Да и эти…Всемогущие. Они ведь будут сторожить его, как собаки. Меня просто к нему никто не пустит. Мать Эрика задумчиво сощурила свои зеленые глаза и посмотрела на Домиана. - Вот мы и добрались до сути вопроса. Да, мы должны, нет – мы просто обязаны помочь великому магистру. Но вовсе не так, как решил ты, Домиан. Что толку, если вы со своей земной магией будете бросаться на Всемогущих? Ты только положишь всех своих людей, маг, и ничего не добьешься. Наша задача не в том, чтобы идти с боем против ангелов, а в том, чтобы помочь вот этому мальчику, другу и возлюбленному императора, вернуть этого самого императора из внешних миров в наш, земной мир. А для этого нужно: во-первых, вычислить место, где его прячут, и, во-вторых, беспрепятственно пробраться в это место через защиту внеземной магии, такой сильной и такой жестокой, что тебе, Домиан, даже и не снилось. И снова наступила тишина – люди с любопытством и почтением смотрели на мать Эрику. Что и говорить, она и вправду оказалась права – монсеньор и сам в силах вырваться из плена Всемогущих, нужно только дать ему понять, что у него есть эта самая сила. - Что вы предлагаете? – кратко по-деловому спросил Домиан. - Я предлагаю отправить с мальчиком двух самых сильных магов; я их оснащу артефактами, которые в определенной степени и при определенных обстоятельствах можно использовать против ангелов. - И кто же пойдет? – я заметил, как по лицам присутствующих пробежал ветерок нетерпения. - Это я решу завтра. За ночь я постараюсь определить, где прячут магистра. А заодно просмотрю судьбу, силу и способности каждого из здесь присутствующих для того, чтобы определить, кто из вас сможет стать достойным противником Всемогущим. - Только завтра?! – воскликнул я. – Но ведь мы теряем время! Пока вы будете что-то там определять, монсеньор… Я осекся и опустил голову. Я стеснялся при таком количестве посторонних признаться в том, что меня волновало вдобавок ко всему. А между тем, меня весьма волновала страстная одержимость Дрие и те взгляды, которыми он буквально пожирал неподвижное тело монсеньора. Я нисколько не сомневался в подлой натуре этого человека, как не сомневался в том, что при случае он непременно воспользуется бесчувственным состоянием монсеньора. Да и в благородстве остальной компании я, честно говоря, тоже был не уверен. Домиан понял, о чем я думаю, Виктор д*Обиньи – без сомнения тоже. Маг побледнел, капитан, плотно стиснув кулаки, негодующе посмотрел на Эрику. Однако женщина осталась невозмутимой. - Я так понимаю, что убивать г-на Монсегюра никто не собирается, - сказала она, спокойно выдержав наши взгляды. – Ну, а что до остального…Это не смертельно. - Не смертельно?! – подскочил от возмущения я. - А ты считаешь, юноша, что благоразумнее будет пожертвовать жизнью нескольких десятков здесь сидящих людей? Я смешался и закусил губы. Черт возьми, она, как всегда, права! - Запомни, юноша, - в голосе ее внезапно появилось тщательно скрываемое сочувствие, - на свете есть только одна вещь, которую нельзя не пережить, не принять, не исправить. Это смерть. А все остальное… Все это можно пережить, все это можно вынести, даже, если на первый взгляд оно кажется невыносимым. - Хорошо, - упавшим голосом согласился я. – Подождем до завтра. - Ну, если вы так считаете, - капитан смачно сплюнул и выругался вполголоса. - Вот и ладненько! – женщина встала и, как ни в чем не бывало, обвела глазами присутствующих. – Завтра, как только рассветет, жду вас всех снова на этой поляне. Пойдем, Зингарелла! – окликнула она девушку, которая все это время, зябко кутаясь в длинный белый плащ, стояла за деревьями. На секунду мне удалось встретиться с ней глазами. От неожиданности я даже вздрогнул – столько в них было страдания!.. По всей видимости, бедняжка не переставала страдать с тех самых пор, как сверкающий меч монсеньора между ее худенькой шейкой и черной главою безжалостных небес выбрал последнюю. Домиан предложил переночевать у него – на сей раз ни у меня, ни тем более у капитана не было причин отказываться. Мы поужинали запеченной крольчатиной; точнее будет сказать, ужинал, в основном, один капитан, который, видимо, ни при каких обстоятельствах не терял здорового аппетита. Я и Домиан только слегка ковырнули мясо и, выпив эля, отправились спать. Флер оглянулась на меня и выразительно поскреблась в дверь – что делать, она привыкла охотиться по ночам. Я выпустил собаку и лег на широкую жесткую постель рядом с капитаном. Д*Обиньи слегка поворочался, пробормотал что-то вроде того, что он «этому Дрие ноги повыдергивает» и вставит не буду уточнять, куда, минут через 10 уже посапывал. А я… Сна не было, покоя не было. Боль, ревность, отчаяние, тревога то сжимали, то душили меня – какой там к черту сон!.. Тем более, что последнее время я вообще отвык спать по ночам – все мои ночи отнимала любовь с монсеньором, засыпали мы только под утро, да и то не всегда. Поворочавшись без толку с полчаса, я вышел на воздух. Над лесом зависла огромная желтая луна, почти что полная – такая, какою она бывает через несколько ночей после полнолуния. Она напоминала кусочек янтаря в черном колодце, и где-то в тягучих объятиях этого янтаря когда-то много тысяч лет назад умерла чудесная бабочка. - Ошибаетесь, г-н Горуа. Она не умерла – она получила вечную жизнь. От неожиданности я подскочил, как ужаленный. На высоком деревянном крыльце позади меня стоял Домиан. - Вечно вы, маги, лезете в чужие мысли, - недовольно морщась, пробурчал я. Домиан слегка смутился. - Извините, так получилось – чисто интуитивно. Больше не буду. Послушайте, г-н Горуа… - Ах, да какой я вам г-н!.. Смешно звучит. Меня так обычно называл отец, когда хотел за что-нибудь отругать или выпороть. - Хорошо, - улыбнулся маг. Тогда разрешите, я буду называть вас просто «Горуа»? - Нет-нет, только не так! Пожалуйста, нет! – с болью, поспешно воскликнул я. Так имел право называть меня только монсеньор. Он говорил, что у меня очень красивая фамилия – гораздо красивее, чем имя. «Ваше « Горуа» похоже на нотный рисунок, она очень музыкальна», - улыбался он в ответ на мои вопросительные взгляды. Он и вправду произносил ее всегда, чуть растягивая буквы, словно пел – «Го-ру-а»… Домиан понял и кивнул. - Ну, что ж, тогда остается только одно – называть вас по имени. Вы не против? Я не был против. Домиан сел рядом со мной на крыльцо и задумчиво потер руками подбородок. - Послушайте, Вольдемар. Я буду с вами откровенен и рассчитываю на ответную откровенность. Среди здешних магов я – один из сильнейших, и завтра утром мать Эрика скорее всего назовет мое имя в числе тех, кто будет сопровождать вас на поиски монсеньора. - Ну и что ж? Я догадывался об этом. - И вы не имеете ничего против меня? – маг внимательно посмотрел мне в глаза; нет, он не читал мои мысли, он именно ждал моего ответа. - А почему, собственно говоря, я должен быть против? – удивился я. - Ну, - маг слегка замялся, но не отвел глаз. – Вы, наверное, уже поняли, что я люблю монсеньора. - Тоже мне новость! – я фыркнул и невольно улыбнулся. – Его все любят. Он ведь инкуб. - И вас это не смущает? - Я привык, - пожал плечами я. – А что мне еще остается делать. Стоит его хоть раз кому-нибудь увидеть, как… Да вы и сами знаете, как это бывает. И нет значения – мужчина, женщина, юная девица, монах, король, девственница. Вон, Флер, бедняжка, и та все норовила поначалу меня укусить. - Вы путаете любовь и вожделение, Вольдемар, - мягко положив руку мне на плечо, улыбнулся маг. - Ну, знаете ли, - с чуть заметным лукавством посмотрел я на До-миана, - вожделение чаще всего сопутствует любви. - Да, но вожделение не всегда означает любовь. Я вспомнил отца Дрие. Уж в ком не было ни капли любви, так это в бывшем отце Стефане, великолепном рыцаре Святое Копье. - Пожалуй, здесь вы правы, - согласился я. - Я почему затеял этот разговор, - чуть покраснев, улыбнулся Домиан. – Когда люди идут вместе на смерть, между ними не должно иметься каких-либо личных счетов или претензий, которые отвлекали бы их и не давали делать общее дело. Люди, идущие вместе на смерть, не должны ненавидеть друг друга. - Ах, боже мой! – я нашел в темноте руку молодого мага и крепко стиснул – так крепко, что тот едва заметно поморщился. – Клянусь вам, маг. У меня нет, и никогда не было к вам не просто ненависти, а даже какой-либо неприязни. Я не могу и не имею права запретить вам любить монсеньора, как не могу запретить смотреть на солнце. Ну что, вы удовлетворены? На щеках Домиана мелькнул яркий румянец. - Вполне, - он ответил на мое рукопожатие и не спешил убирать руку. – Пойдемте, я хочу вам показать кое-что. Кроме вас, этого никто не видел и, пожалуй, вы – единственный, кому я могу это показать. Он повел меня в маленькую деревянную мастерскую за домом. - Входите, Вольдемар, - он зажег свечи и сдернул белое покрывало со стоящей посреди комнаты статуи. – Последнее время я мало сплю по ночам и – вот результат моей бессонницы. Я ахнул. Статуя…нет, не статуя. Это был граф Монсегюр, вырезанный в полный рост из какого-то светло-золотистого и теплого, как сама заря, дерева. Сходство было изумительным – каждая черта, каждый мускул словно бы дышали жизнью. Он был полностью обнажен, и сила его красоты даже сейчас, воссозданная, воплощенная в дереве, вонзалась в глаза, ласкала глаза, ослепляла и заставляла сердце зависать где-то на самом краю таинственной и прекрасной бездны, имя которой Совершенство и Вечность. - Господи! – ахнул я и, с трудом преодолев столбняк, подошел ближе. Прекрасный мужчина из золотого дерева, воздев руки к небу, стоял посреди мастерской. Его чудесные волосы непокорными волнами струились на плечи, грудь и спину. Его стройные ноги, изящные и сильные, твердо упирались в землю, словно бы черпая из нее силу и соединяя эту силу с энергией звезд и неба. Да, именно так: руки – к небу, ноги – на земле. Домиан тысячу раз прав. Дитя звезд, несравненный граф Монсегюр принадлежит обоим мирам, он – связующее звено между мирами, та единственная нота к космической октаве, которая делает музыку неповторимой. Об этом говорила его улыбка – влекущая, страстная, жертвенная и трагичная. - Похоже? – сложив на груди руки, грустно спросил Домиан. - Очень, - с трудом выдохнул я, пересиливая невольное желание протянуть руку и коснуться шелковистой стали изумительной кожи юного бога. – Вот только когда вы успели…Ну, в смысле… Я хотел спросить, когда и где он видел графа обнаженным, но Домиан, угадав мой вопрос, ответил сам: - На Поляне Любви. Помните? Еще бы я не помнил!.. То сумасшедшее, бесстыдно-прекрасное представление, которое мы устроили под действием любовного напитка колдуньи среди сотен цветов и сотен посторонних глаз!.. - Вы были там? Домиан кивнул, щеки его порозовели. - Ну, тогда понятно. Кто-нибудь еще видел вашу работу? - Нет. Конечно, нет. Боюсь, что сходство слишком велико, а потому… - А потому боитесь, что в одно прекрасное утро ваше творение бесследно испарится? – понимающе усмехнулся я. – Правильно боитесь. А у вас, оказывается, талант, г-н маг. И часто вы балуетесь такими вещами? Дамиан грустно посмотрел на меня. - Это моя первая работа, Вольдемар. Вот, если бы монсеньор изъявил желание мне позировать… - Ну, уж дудки! – быстро воскликнул я, но тут же одумался. - Впрочем, это решать ему. Да и потом – вам ведь вовсе не обязательно снова делать статую обнаженной, правда?.. Переглянувшись, мы тихонько рассмеялись. Я вернулся к себе в комнату и, упав рядом с капитаном, заснул на какое-то время глубоким, как беспамятство, сном. Меня разбудил д*Обиньи, он тряс меня за плечо. - Ну, и здоров ты спать, парень, будишь – не добудишься! Я хотел было напомнить ему, что это он, а не я всю ночь проспал сном младенца (или нет – младенцы так не храпят!), но промолчал. Едва мы успели ополоснуть лицо, как пришла Зингарелла.