Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

А потом наступила какая-то удивительная прозрачность и тишина. И в этой прозрачности, в этой тишине мы плыли куда-то через лес – да-да, именно плыли. Ноги, словно не касались земли, а тело было легким, словно сотканным из лунного луча, как будто бы и я тоже на время стал ангелом. Нас вела Зингарелла – бесшумно скользила она, подобно белой ночной бабочке, и красные ленты в ее волосах вспыхивали алыми огоньками, словно поцелуи моего г-на. Через несколько мгновений глазам нашим открылась поляна – самая чудесная поляна, которую я когда-либо видел в своей жизни. Она была буквально усеяна, усыпана цветами. Цветы были самые разные – огромные, в человеческий рост, и крошечные, словно незабудки. Розовые, синие, красные, белые, желтые, голубые… Похожие и на розы, и на орхидеи, и на ландыши, и на хризантемы, и еще на тысячу других цветов, названия которым я даже не знал .Они цвели, они благоухали, они вздрагивали от легкого движения воздуха и тянули к небу свои изящные лепестки-руки. В каждом из них билась жизнь, и каждый из них, словно родившийся на свет младенец, был прекрасен своей особенной красотой. - Поляна Любви, - сказала Зингарелла, с грустью поглядывая на графа. – Эти цветы оставляют здесь влюбленные – каждый из них создан и рожден страстью. Мать Эрика хочет, чтобы и вы оставили здесь свой цветок – такова наша традиция. На мгновение в ее грустных черных глазах вспыхнуло что-то похожее на надежду, но…Она покосилась на меня и только вздохнула: - Было бы не так обидно, если бы вы отдали свою красоту хотя бы магу… Впрочем, - тут же быстро добавила она, - это ваш выбор и ваше право. Если я вам когда-нибудь буду нужна…ну, мало ли зачем – на свете ведь случается всякое, вдруг и вам понадобиться помощь бедной цыганки, - вы только позовите меня, и я везде вас найду. Она исчезла, растворилась в тумане – бледно-розовом душистом тумане, волшебным покрывалом окутывающим землю. Великий магистр прошел в центр поляны, жадно, всей грудью вдыхая пряный цветочный аромат. - Александр! – окликнул я его. Со мною что-то начинало твориться: краски перед глазами неожиданно вспыхнули, сделались ярче и насыщенней. А тишина – тишина зазвучала еще более пронзительно. Я вдруг услышал в ушах стук собственного сердца, а в груди стало горячо, как будто бы где-то там, внутри меня родилось солнце, и теперь в жилах у меня вместо крови бурлят его горячие лучи. «Ведьмин напиток!» - отчетливо пронеслось в голове. Но я не испугался – я знал, что бояться мне нечего и некого, кроме себя. Нет, себя я не боялся тоже: сейчас, в эту минуту, охваченный сумасшедшим любовным желанием, я боялся только одного – что этот по-прежнему стоящий ко мне спиной ошеломительно прекрасный юный мужчина, в котором удивительная чистота самым фантастическим образом сочеталась с такой же фантастической страстью, скажет мне «нет». Но он не сказал мне «нет», хотя наверняка видел, какая буря бушевала в моей груди в эти минуты. Казалось, что он просто любуется цветами, но я видел, я очень хорошо видел, как напряглось, вытянулось, зазвенело в объятиях розового тумана все его тело. - Вам нравится, как пахнут розы, Горуа? А жимолость? А ландыши, а фиалки?.. - Я предпочитаю сирень, - усмехнулся я, подходя к нему сзади. Страсть нахлынула внезапно и с такой силой, что я подумал: я умру, если не смогу утолить ее сейчас же. Он, по всей видимости, чувствовал то же самое – стоило мне при-коснуться к нему, как он вспыхнул и задрожал, словно свеча на ветру. - Старая ведьма опоила нас любовным напитком, - улыбнулся он, отвечая на мое объятие. -А вы что же – не догадались, что пьете? – замирая от ласки его рук – нежных, как шелк, и неумолимых, как сталь, с трудом разлепив мигом пересохшие губы, спросил я. - Конечно, догадался, но так хотелось попробовать!.. Его лицо было совсем близко – лицо и губы хрустального бога, на которых вечная, как мир, обычная, наша земная страсть боролась с внеземной отрешенностью. - Господи, Александр, - я взял его лицо в свои ладони. – Мать Эрика права: вы и вправду такой чистый, что даже страшно. Хочется или убить вас, или умереть самому. Он грустно улыбнулся своими чудесными глазами. - Я чистый с вами, mon chere. С вами и для вас. А потом мы упали и покатились по траве. А потом мы куда-то летели, отвергая законы пространства, времени и земного притяжения… ОН был моим притяжением, моей страстью, моим богом и творцом. …Я был почти без чувств, когда щеки моей коснулось что-то прохладное. Я открыл глаза и обмер. Прямо над нашими головами расцвел цветок – самый прекрасный, самый фантастический цветок, который когда-либо расцветал на этой планете. Он был похож на розу. И на хризантему. И на гвоздику. Ослепительно белый, словно покров Богоматери, а края лепестков розовые, и дальше – ярко алые, словно кто-то нечаянно обмакнул его в свежепролитое вино. Или кровь. - Александр, - прошептал я, с трудом сдерживая подступившие к горлу слезы. Это был он – цветок нашей страсти. Прекрасный - до боли в глазах и непорочный, как улыбка младенца. Из груди великого магистра вырвался вздох восхищения. Не размыкая объятий, он несколько секунд смотрел на чудесное видение над нашими головами, а затем, оторвавшись от моих губ, медленно опустился перед цветком на колени. - В ту минуту, mon chere, когда вам будет невыносимо больно, - прошептал он тихо и монотонно, словно читая вырванную страницу из Книги Судьбы, - в ту минуту, когда вам будет казаться, что жизнь кончена, и вы будете думать о смерти, как об избавлении – вспомните этот цветок. Он – это то, что вы отдали мне, и то, что получили от меня взамен – наша страсть, наша нежность, наши плоть и кровь, наша сила. Странная горечь его слов болезненным надрывом отозвалась у меня в груди. - Но я вовсе не собираюсь думать о смерти, Александр!.. С какой стати? Глядя на вас, можно думать только о… Где-то сбоку тихонько хрустнула ветка. Граф быстро приложил палец к моим губам. - За нами наблюдают? – тихо спросил я. Великий магистр улыбнулся и чуть-чуть кивнул. Теперь я заметил: за укрытыми туманом кустами явно виднелись чьи-то белоснежные фигуры. Мне показалось, что я даже слышу их взволнованное дыхание. Я начал понимать. - И все это время наблюдали? Граф снова кивнул с той же улыбкой. - Это священная поляна, mon chere. А всякое священнодействие предполагает зрителей. Я покраснел, побледнел, затем рассмеялся. Да, пожалуй, это и вправду было забавным!.. -Так вот, значит, почему вы хотели прийти сюда с тем, кого любите!.. Ну и свинья же вы, Монсегюр! – воскликнул я и, подхватив одежду, словно ошпаренный кот, сиганул в кусты. Через несколько минут мы, смеясь и крепко взявшись за руки, шли по лесу по тропинке, ведущей к водопаду. Я уже не сердился на графа, да и как вообще на него можно было сердиться или обижаться?.. Утешало уже то, что те, кто за нами наблюдал, готовы были с радостью отдать жизнь за то, чтобы оказаться на моем месте!.. Солнце до половины ушло за горизонт, близились сумерки. Я остановился, с любопытством глядя, как огромный розовый шар, распухший, словно губы после поцелуев, медленно скатывается за лес. - Солнце садится. А когда мы пришли на поляну, было утро. С вами не чувствуешь времени, Александр. Это упоительно, но это страшно и больно. Когда-нибудь вы откроете глаза и вместо цветущего юноши увидите рядом с собой высохшего старца. Я думал пошутить, но в глазах моего друга при этих моих словах мелькнула такая непередаваемая горечь, что я даже испугался. - Я думаю, что ни вы, ни я не доживем до этого, - грустно сказал он. - Но ведь ангелы – бессмертны! – воскликнул я, чувствуя, как сердце сжимает ледяная рука страха. Он посмотрел на солнце, цепляясь за него глазами, как за спаси-тельный маяк посреди океана. - Конечно, mon chere. Ангелы бессмертны, как время и вечность. Как любовь. Навстречу нам из-за деревьев вышел Домиан. - Смеркается, монсеньор. Может быть, останетесь ночевать здесь? Я понимаю, что глупо говорить ангелу «в ночное время дорога небезопасна», но все-таки… И, поймав пристально-насмешливый взгляд магистра, с улыбкой добавил: - Обещаю, что никто из моих людей не будет надоедать вам с глупостями. - Конечно, - тихо, но так, чтобы он расслышал, буркнул я себе под нос, - ваши люди, по-видимому, уже получили полное удовлетворение от представления на Поляне. Граф закусил губы, пряча улыбку. Домиан сделал вид, что не услышал. - Ну, что, Горуа, - с серьезным видом магистр посмотрел на меня. – Хотите заночевать на земле Святого Алгола? - С удовольствием, - невозмутимо ответил я. – Если у этого самого Алгола – не тысяча глаз, как у Аргуса. Тут уже не выдержал и Домиан. - Наверное, я должен принести вам извинения, но такова традиция… - Не стоит, - фыркнул граф. – Ваши люди вели себя вполне тактично и не пытались к нам присоединиться. А, если учесть, что такова традиция… На щеках Домиана выступил румянец, он быстро спрятал глаза и что-то пробормотал. …Молодой маг отвел нас в небольшой поселок прямо посреди леса на берегу реки с низкими, каменистыми берегами. Деревянные дома, скромные, но добротно поставленные, виднелись то здесь, то там между деревьями и , словно ласточкины гнезда, лепились к берегу. - Вниз по течению есть еще несколько таких поселков, - предупреждая мой вопрос, сказал Домиан. – Там живут в основном пришлые маги с семьями и детьми. - Ах, даже с семьями! – в очередной раз не удержался я от шпильки. – А я-то думал, что у вас здесь свободная любовь. Однако молодой маг не обиделся. - У нас в этом плане нет ни правил, ни запретов: каждый живет так, как ему нравится. А запрещается только одно – насилие. - Вы – язычники? Домиан пожал плечами. - Каждый сам выбирает себе религию. Как и любовь. Возле реки горел небольшой костер, на котором жарилась целая оленья туша. Возле костра в кружок сидели человек 20-ть молодых людей – мужчин и женщин. Они, негромко смеясь, переговаривались друг с другом в ожидании ужина. Завидев нас, все умолкли и с восхищением уставились на графа. На щеках женщин полыхал яркий фруктовый румянец, взгляды мужчин светились откровенной страстью. Однако, как только мы подошли, все мигом спрятали глаза и опустились на колени. - Да будет с вами свет, монсеньор! – раздался над землей их влюбленный шепот. Великий магистр тихонько кивнул, спокойно, как само собой разумеющееся, принимая их восторг, их поклонение. В полумраке от его жемчужин-ногтей словно бы исходило легкое сияние, как от лунной радуги… Господи, неужели полчаса назад в моих объятиях и вправду был бог?.. Через несколько минут мы сидели возле костра между Домианом и Марфой и ели пахнущее дымом и еще какими-то травами оленье мясо. Я был голоден, как тысяча чертей, и ничто в мире не казалось мне вкуснее. Чем это сочащееся жиром и кровью горячее мясо. Граф растерянно скользнул глазами по начищенной до блеска медной посуде (да уж, монсеньор! извините, но вилок здесь не предусматривалось!), вздохнул и стал есть руками. Между тем юноши и девушки, не отрывая жадных глаз от моего г-на, стали разбиваться на парочки и потихоньку, друг за другом , исчезали в лесу. - Куда это они? – доедая мясо, наивно поинтересовался я после того, как сидящая рядом Марфа встала и, сделав глазами выразительный знак молодому темноволосому мужчине, поспешно удалилась в сторону леса. Домиан загадочно пожал плечами. - Говорят, что у женщин, которые перед самым зачатием видят что-либо необычайно прекрасное, рождаются красивые дети. Вот они и спешат, пока монсеньор здесь. Хотите эля?.. Он наполнил мне кружку и повернулся к графу, но тот сделал отрицательный жест – из спиртного он пил только сладкое красное вино. А люди все приходили, уходили и снова возвращались. Вероятно, весть о том, что в селении над рекой гостит ангел, облетела соседние деревни, и люди торопились посмотреть на это чудо. Граф Монсегюр покорно терпел все это, ни словом, ни взглядом не выказывая своего неудовольствия. Изредка я ловил на себе его лучистый, проникающий в кровь и под кожу взгляд-прикосновение. «Да он же, как и я, сейчас, мечтает только об одном – чтобы все эти люди поскорее ушли, испарились, исчезли, и мы остались наедине!» - вдруг понял я. А ведь он не просто уступает мне, моей страсти – он и сам в эти минуты испытывает не меньшую страсть!.. Я понял это окончательно на Поляне Любви, когда мы, стиснув друг друга в объятиях, сгорая от желания, упали в покрытую прохладным туманом траву. И вот теперь я еще раз в этом убедился. Тем временем в руках Домиана оказалась небольшая самодельная лютня; он смущенно и вопросительно посмотрел на графа. - Мы слышали, что вы в совершенстве владеете этим инструментом. Я и сам немного играю, но… Может быть, вы нам немного поиграете? А еще лучше – спойте что-нибудь. Граф Монсегюр задумчиво посмотрел на молодого человека. Я в свою очередь подобрался и с любопытством уставился на графа. Ну, игру я его, предположим, слышал, а вот то, что он поет, было для меня новостью. - Я очень редко пою, - сказал он осторожно, словно нанизывая бусины, подбирая слова. – И желательно так, чтобы никто не слышал. Но вовсе не потому, что не люблю петь или делаю это плохо. Скорее – напротив. О сиренах, надеюсь, слыхали?.. Для людей это опасно. - Во-первых, мы – маги, - пряча глаза, мягко возразил молодой человек. – А, во-вторых, я слышал, что, будто, когда вы поете, звезды начинают звенеть. Так говорил один человек, и я ему верю. Он прятался от инквизиции на реке, в камышах, и слышал, как вы пели, сидя у воды на камне. - И что же с ним теперь стало, с этим человеком?.. Ведь он, если я не ошибаюсь, маг, из ваших. Домиан помрачнел и еще ниже опустил голову. - Он двинулся рассудком. Пытался научиться летать и разбился. - Вот видите! - Но, монсеньор!.. Мы уже говорили об этом между собой – мы будем готовы – мы поставим защиту. Раз в жизни хочется не только увидеть настоящее чудо, но и услышать. Тем более, если есть такая возможность. - А мой друг? Домиан с грустью скользнул по мне глазами. - Вы же сами знаете, граф: ваша кровь позволяет ему безбоязненно наслаждаться вашей любовью. И, если его не свела с ума ваша красота, я думаю, что он в силах будет вынести и чары вашего голоса. - Пожалуйста, Александр,- прошептал я в свою очередь. Уж очень я был заинтригован. Нет, я всегда знал, что голос его обладает той удивительной, чарующей певучестью, которая должна ложиться на музыку, как лунный свет на гладь океана, а тут предоставлялся случай узнать это наверняка. - Хорошо, - он более не противился и взял в руки лютню. – Я спою вам одну старинную балладу. О любви, которая не дает этому миру рассыпаться в прах. Пальцы его коснулись струн, и та удивительная, вонзающаяся в душу мелодия, которую я слышал по ночам из окна его спальни, полилась над темнеющим лесом. Мы все ожидали чуда, и каждый, как мог, готовился его принять, но, когда чудо произошло… Голос его зазвучал внезапно, словно упал с неба. Низкий, может быть, даже слишком низкий для его утонченно-изысканной, словно искрящейся хрусталем, красоты, он порой то взлетал, то карабкался на такую душеубийственную высоту звездного сопрано, что сияющие над нашими головами далекие звезды невольно вздрагивали и начинали звенеть ему в ответ. Словно тонкая жемчужная нить протянулась между мирами, и мы шли по ней, не глядя вниз, шли, протянув руки к свету невиданных и незнакомых галактик, не помня прошлого, не зная будущего, и сердца наши трепетали от восторга и страсти в ладонях прекраснейшего из ангелов, голос которого вел нас из вселенной во вселенную. Меж звезд и облаков Есть маленькая дверь, Мы будем там среди миров – Ты только верь мне, верь. Мы будем там любить, Как солнце любит бриз. Мы будем над землей парить И не посмотрим вниз, - глядя в мои плачущие глаза, пел он, словно скользя по краю разделяющего нас неумолимым лезвием космического абсолюта далекого берега далекой планеты, где нет места людям. Но он протягивал руку к моему сердцу и звал за собой – наперекор всем существующим на свете законам, запретам, правилам и договорам. И я шел за ним. Накроет землю тень, Качнется колыбель. И снова будет новый день – Ты только верь мне, верь. От солнца к солнцу луч, От сердца к сердцу свет. Открыта дверь, и найден ключ Средь лебедей-планет. Слова летели, слова упрямо рвались к звездам, забирая с собой сердца слушающих. Я не знаю, какая нужна была защита, какое противоядие от этого пленительного яда, который зажигал кровь, превращая ее с солнечный свет, и заставлял слушателей пройти все муки ада без надежды на рай. Раскроют нам объятья облака, Как слезы, брызнут над землей века, Где-то высоко заплачут ангелы – И о сердце разобьется колокол. Он умолк. А слова все летели. А голос все еще звучал, пронзая сердца, терзая сердца, даря такое наслаждение, за которое можно вынести все на свете муки. Люди медленно приходили в себя. Чудо свершилось, но как теперь жить дальше?.. Тот, кто однажды увидел рай, ни за что не захочет вернуться на землю.