Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 51 страниц)

- Вы – счастливец, граф. А у меня вариантов – ноль. Вы – мой единственный путь, Александр – безумный, жестокий, прекрасный и неповторимый. Неожиданно пошел дождь – тот удивительный теплый и солнечный «слепой» дождь, когда, кажется, плачет солнце. Мы, все трое, моментально вымокли до нитки. - Прощайте, Андре, - сказал великий магистр; черные локоны прилипли к его лбу и щекам, словно мазки черной краски. – Прощайте, моя возможная, но не состоявшаяся большая любовь. Глаза принца, казалось, навсегда утратили свою синеву – они вдруг сделались дымчато-серые, как туман, как облака над стальным призраком города, который будет построен на земле через сотни лет. - Прощайте и вы, моя первая, единственная и последняя любовь. Прощайте, граф Монсегюр. Прощайте, Александр. Я не знаю, кто из нас умрет первым, но сегодня, сейчас, в эту минуту мое сердце принадлежит вам. Они пожали друг другу руки, а затем герцог с разбега прыгнул на лошадь и опрометью помчался через лес навстречу назло ветру. Его темная фигура на черной лошади казалась облаком – черным облаком, которое только что пролило дождь и теперь собирается метать молнии в того, кто заставил этот дождь пролиться!.. ========== Глава 26 ========== Я задумчиво проводил принца глазами и посмотрел на графа. Тот с тревогой, не отрываясь, смотрел на черную стрелу герцогского плаща. Что видел он, о чем сожалел в эти минуты? Тайна. Мокрые волосы струились по его плечам, подобно брызгам водопада, а один непокорный и смелый локон прилип к губам, словно поцелуй черной бабочки. - Прекрасный мой, - я шагнул к нему и осторожно, словно касаясь высеченного из хрусталя замка на тонкой шпильке, положил руки ему на плечи. Граф Монсегюр обернулся и уперся лбом в мой лоб. Дождь сделался сильным, и наши мокрые волосы смешались, как полевая трава под ливнем – черные и белые. «Фортепиано», - произносил в таких случаях мой друг какое-то непонятное слово и загадочно улыбался. - Вы что же, и вправду готовы были сделать то, о чем сейчас говорили? – с невольным надрывом спросил я. Он вздрогнул. - Разрешите мне умолчать об этом. Я осторожно взял его лицо в свои руки. - Вы не раскаиваетесь в своем выборе, Александр? Возможно, тогда, на алтаре Храма Тысячи Солнц вы совершили непоправимую ошибку. А потом, когда позволили себе ответить на мою любовь, вы отрезали себе все пути к отступлению. Он рассмеялся – чего более было в этом смехе, несказанной горечи или же несказанного счастья?.. - Да, если бы мне еще десять тысяч раз предстояло повторить этот мой выбор, я бы ни на йоту его не изменил. Каждый день, каждую минуту я не устаю благодарить бога за то, что он подарил мне такую любовь. Вы – мой путь, который я избрал по собственной воле и вопреки всему. Что бы я ни говорил и что бы я не делал, я принадлежу вам и душой, и телом. Я отдал вам свое бессмертие, и я отдал бы вам его еще десять тысяч раз, если бы мне представился такой случай. Дождь прекратился, но россыпи жемчужин все катились и катились по его лицу, и я ловил их губами, как живую воду, я нежил их под языком, словно изысканное лакомство. Нет, слезы ангела не были солеными, как наши обычные человеческие слезы – они имели терпкий привкус дикого винограда и были обжигающе ледяными, как пойманные рекой звезды. - Наша любовь – необыкновенная, - шептал мой друг, вздрагивая от прикосновения моих губ, словно от крестного причастия. – Такой любви еще не было на свете, и, наверное, уже никогда не будет. Она – единственная во Вселенной, прекрасная, неземная, неповторимая. Когда-нибудь о ней сложат сказки и легенды. Когда-нибудь ее будут петь, словно песню. А потом мы долго стояли на краю обрыва над рекой, глядя на убегающие за горизонт облака. И каждое из них было похоже на розовую гондолу… Вечером войска противника вплотную подтянулись к замку, расположившись на другой стороне реки. Бой был назначен на завтра на 5 часов утра. - Мы выстоим? – тихо спросил д*Обиньи моего друга после смены караула. На губах монсеньора появилась грустная улыбка. - Вряд ли, Виктор. Я бы мог тебе соврать, мог бы ответить, что не знаю. Но я скажу тебе честно: Монсегюр будет стерт с лица земли. - И ничего, совсем ничего нельзя сделать? – подойдя сзади, робко спросила Зингарелла. Крошечная морщинка, словно черточка острого грифеля, легла между бровей графа. - Всегда можно что-то сделать, цыганка. Главное – какой ценой. Девушка поняла намек, побледнела и отошла в сторону. - Так значит, мы все погибнем? – поспешил уточнить Домиан. Граф Монсегюр снова улыбнулся. - Я не сказал «все». Шанс есть у каждого – запомните, у каждого из вас есть шанс остаться в живых. И я со своей стороны сделаю все возможное для того, чтобы самые дорогие для меня люди сумели использовать этот шанс. - А вы, монсеньор? – я порывисто схватил его руку, твердую, как сталь, сильную и одуряющее ласковую. – Что будет с вами? Он вдруг встряхнул волосами и, оглядев наши напряженные и встревоженные лица, тихонько рассмеялся. - Ну, что за детское любопытство, дамы и господа?.. «Что будет, что будет…» Раскудахтались, прямо, как институтки какие-то!.. Вы же видели меня в бою, д*Обиньи. И вы, Горуа. Вы ведь знаете о том, что в бою мне нет равных ни среди людей, ни среди ангелов. Так что волноваться обо мне не нужно – с избранником небес не может случиться ничего плохого. Если боги умирают, то только на кресте, а креста на поле боя не предусмотрено. - Вам бы все шутить! – проворчал я, мрачно провожая глазами заходящее солнце. Я не хотел нового дня, не хотел этого дурацкого боя. Нет, за себя я был спокоен – я не боялся смерти. Умереть на поле боя с мечом в руке, да еще рядом с любимым человеком – это ли не счастье!.. Я ужасно боялся за монсеньора, ведь, лишившись бессмертия, он отнюдь не лишился своей отчаянной отваги и еще более отчаянного благородства. Ох, как бы в пылу сражения он не забыл об осторожности!.. И, если моя смерть (я нисколько не сомневался в этом) стала бы для него настоящей и большой трагедией, то его смерть станет катастрофой не только для меня. Я глядел в его чудесные глаза, в которых легко умещалась и жила Вселенная, и думал о том, что с последним ударом его сердца этот мир погибнет и рассыплется в прах. Мой друг перехватил мой взгляд и быстро отвел глаза в сторону. - Иногда вы рассуждаете, как ребенок, Горуа. И мысли вам лезут в голову самые, что ни на есть дурацкие. С такими мыслями нельзя идти в бой – проку от вашего меча будет не больше, чем от бабьего коромысла. Я покраснел и закусил губы. Потом все ушли, и мы остались наедине. Граф Монсегюр неподвижно стоял у окна, слушая соловьев – его лицо все еще хранило мрачное, жесткое сосредоточенное выражение. Я подошел сзади и поцеловал его в волосы. Он даже не пошевелился. - Послушайте, Горуа, - голос его звучал спокойно и четко, как приказ. – Завтра во время боя не отходите от меня ни на шаг. И не поддавайтесь ни на какие провокации со стороны противника. Вы меня хорошо поняли? - Какие еще провокации? – пробормотал я, продолжая ласково тыкаться в его волосы. Мне не нравился его серьезный тон – мне хотелось любви. - Глупый мальчишка! – он резко и сильно стиснул мои плечи, но тут же сбавил тон и сам меня обнял. - Сделайте так, как я приказываю, Горуа. И, если будет тяжело, не стесняйтесь искать помощи у меня или у д*Обиньи. Вспомните, что вам говорила мать Эрика: иногда умнее будет поступиться гордостью, но остаться в живых. - Хорошо, - сказал я, жадно вдыхая сиреневый аромат его губ. – Только и вы мне обещайте. Обещайте, что будете осторожны и хладнокровны. Обещайте, что сбережете себя для меня. Ведь вы же сами говорили о том, что мы всегда будем вместе, как две слившиеся в едином течении реки, как раздвоенный огонек свечи на подоконнике. - Самое главное – научиться ждать, Горуа. Вечность – огромное полотно, края которого скрыты в тумане, а время – игла, которая его прошивает. Самое трудное – овладеть искусством шитья. Неумеха проткнет себе палец и будет сетовать на несправедливость мироздания, тогда, как мастер, стежок за стежком будет это самое мироздание познавать. В масштабах вневременья тысяча лет пролетит, как одна минута. - Что вы этим хотите сказать? – насторожился я. Он положил руки мне на плечи и развернул лицом к огню. - Ничего, mon chere, ничего. Я верю: мы еще не раз пройдем этот путь и будем проходить его снова и снова. До тех пор, пока жив и дышит этот мир, наша любовь будет вплетена в его плоть, словно один из стежков. Он пресек мой вопрос поцелуем и сделал так, что через мгновение все вопросы о вечности и мироздании разом вылетели у меня из головы. …Рано утром, ровно в пять, за полчаса до восхода солнца, наши войска встретились в поле за лесом на другой стороне реки. Мой друг и г-н в белом тамплиерском плаще, с едва заметным румянцем на скулах, спешившись, стоял на поляне. Пока Виктор бегло, вполголоса докладывал ему о ночных маневрах противника, он пристально, не отрываясь, смотрел куда-то себе под ноги, в изумрудную зелень с голубыми вкраплениями васильков. Три других начальника отрядов – сосредоточенно-мрачный Ярославович, невозмутимый Муххамед-Али и глава краснокожих лучников смуглый красавец Ирасема стояли поодаль, ожидая приказа. Домиан, Зингарелла и Мадлен остались в лагере, их задача была ухаживать за ранеными. Домиан, правда, порывался идти в бой, и даже взял в руки меч, но…Тут же вернул его мне под аккомпанемент нашего дружного смеха – уж очень чудно держал он в руках оружие, словно опахало, или диковинный цветок, который вот-вот должен распуститься. «Да, видимо, это не для меня», - вздохнул он с грустью, глядя на сверкающую молнию меча в руке графа и, наклонившись к моему уху, тихо добавил: «Берегите монсеньора, Вольдемар. Смотрите за ним в оба». «Ну, об этом вы могли бы мне и не напоминать», - молча, взглядом ответил ему я. - Куда вы смотрите, Александр? – я осторожно тронул плечо друга. - Бабочка, - не поднимая глаз, тихо ответил он. - Что?! – от изумления я буквально потерял дар речи: через пять минут бой, а он нашел время любоваться бабочками!.. - Знаете, Горуа, - великий магистр вскинул на меня грустные глаза, черные звезды на хрустальном небосклоне лица под черными арками бровей. – Перед тем, как пролить кровь, свою или чужую – не имеет значения, хочется зацепиться глазами за что-нибудь прекрасное. - Ну, тогда я буду смотреть на вас, - пошутил я. – Хотя муки совести по поводу пролитой крови меня как-то не преследуют. …Войска противника вырисовывались прямой четкой линией в двухстах шагах от нас – на солнце сияли мечи и латы, а кресты на плащах казались золотыми звездами. Впереди во главе войска я увидел герцога Лотарингского на черной арабской лошади – его неподвижная темная фигура напоминала чеканку на розовом утреннем небе. Рядом на лошади в доспехах гарцевал отец Дрие – протянув руку, он указывал принцу в нашу сторону и, чуть наклонившись в седле, о чем-то оживленно ему говорил. Ванды нигде не было видно. В лагере противника заиграли сигнал к атаке. - Монсеньор? – Виктор д*Обиньи выжидающе повернулся к графу. Одним легким летящим движением вскочив на лошадь, граф Монсегюр выехал на несколько шагов вперед перед войском. - Господа рыцари! Друзья! – голос его звучал негромко, но с той чарующей мелодичностью, которая вместе с ударами сердца отзывалась в груди каждого воина. – Сегодня перед нами серьезный и безжалостный противник. Нет, не король Филипп, не папа, и даже не инквизиция, а те силы, которые желают руками короля и именем церкви погубить наш мир, лишить нас нашего будущего. Я этого не хочу, да и вы все, я уверен, этого не хотите. А потому сегодня и сейчас вы будете сражаться не за графа Монсегюр и не за тайну ордена тамплиеров, а за наше будущее, за Моцарта, Эйнштейна и Шекспира. За то, чтобы небо над нашими головами никогда не стало алым, а вы и ваши потомки ходили по земле, принадлежащей людям, а не ангелам. Вперед, господа, в бой! За Шекспира!.. - Вперед! Ура! За Шекспира! – тут же подхватили тысячи голосов. - За Шекспира! - словно вихрь пробежал по полю, срывая синие головки васильков и бросая их к такому же синему с розовыми утренними дорожками небу. - Ну, за Шекспира, так за Шекспира, - почесывая затылок, задумчиво пробормотал д*Обиньи и тут же с любопытством ткнул меня в бок: - А что это за хрен такой, этот самый Шекспир?.. Схватка была долгой, жестокой и кровопролитной. Первыми в атаку пошли арабы и скифы; поддерживаемые стрелами лучников, они вторглись в центр войска противника, смяли его и отбросили назад вражеских рыцарей, однако тут подоспели войска папских легатов, и схватка началась с новой силой. В бой вступили тамплиеры во главе с монсеньором. Я был рядом с ним, когда наша конница безжалостно, со всего маху врезалась в центр папского войска, оттеснила и опрокинула его. Началась самая настоящая резня: мечи, пики, стрелы, копья, кинжалы – разили направо и налево людей и животных. Я опомниться не успел, как монсеньор, пожалев свою лошадь, быстро спешился и, легонько хлопнув ее по крупу, отправил восвояси, подальше от бойни. - Что вы делаете?! – отчаянно воскликнул я. Но было поздно. Граф Монсегюр, сжимая в обеих руках по мечу, стремительно, словно выпущенный из пращи камень, ворвался в центр сражающихся. Вокруг него моментально образовался вихрь из рук, тел, доспехов, кровавых брызг, воплей раненых и стонов умирающих. Я тоже спрыгнул с лошади и оказался рядом с ним. - Не отходите от меня далеко, Горуа! – не оборачиваясь, крикнул он. Но я и не думал никуда отходить. И пусть из меня никудышный телохранитель, я буду рядом с ним до последнего моего вздоха, до последнего удара моего сердца. Меч в моих руках резал, рубил, колол, разил, и чужая плоть послушно поддавалась под моими руками, и противник отступал. Где-то почти рядом мелькнул д*Обиньи верхом на лошади. В руке его сверкнуло копье, и в то же мгновение один из моих противников, здоровенный скандинав, пытающийся обойти меня сзади, упал замертво. - Спасибо! – крикнул я. - Не за что, - буркнул тот, озабоченно ища глазами монсеньора. Однако тот не нуждался в его помощи. Нуждается ли в помощи буря, смерч, вихрь, ураган? Да-да, именно смерч бушевал сейчас на поле боя, и в центре этого смерча был юный воин, юный бог – язычески прекрасный, убийственно прекрасный, безжалостно прекрасный. Бог – не в терниях, но с мечом, и где-то там, в глубине, в бесконечной константе своей души, о которой он, возможно, и сам не догадывался – бесконечно милосердный, выше всего на земле ценящий человеческие жизни, которые он в эти минуты сам и отнимал. Я пробился к нему, шагая по трупам и через трупы. Он быстро взглянул на меня из-под меча. - Целы?.. Я кивнул, хотя рана была – куда-то в предплечье. Пустяковая рана, меч просто скользнул и рассек кожу, но кровь хлестала фонтаном. Великий магистр нахмурился и шагнул ко мне – так, что я оказался с ним в центре живого круга, спина к спине. - Держитесь, mon chere, скоро все закончится! – крикнул он, рассекая ударами горячий, пропитанный кровью и потом воздух. И действительно – буквально через несколько минут бой был закончен. Противник, сотнями теряя убитых и раненых, отступил за лес. Этот бой был выигран нами. Я опустил меч, тяжело привалившись спиной к горячей спине монсеньора; только сейчас я понял, что силы мои на исходе, я безумно устал, рана моя болит, и я истекаю кровью. На несколько минут мы замерли, словно впитывая в себя взаимную энергию и жар наших тел. Затем граф Монсегюр повернулся ко мне и, бросив один из мечей, подхватил меня левой рукой за талию. - Только не вздумайте терять сознание – сейчас мы отсюда выберемся! Его плащ был забрызган кровью, сам он с головы до ног был залит кровью – лицо, волосы, руки – все сплошь было алым. - Вы ранены? – испугался я. На секунду он вздрогнул и задумался, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. - Нет. Кажется, нет. Не знаю. Да это и не важно. Пойдемте отсюда. Переступая через человеческие тела и мертвых лошадей, мы пошли через поле боя. - Монсеньор! – нас догнал Виктор д*Обиньи – голова его была разбита, а левую щеку пересекала большая резаная рана от удара мечом. – Они отступили! Это победа, монсеньор!.. - Пиррова победа, капитан, - грустно улыбнулся великий магистр, но, увидев расстроенное лицо капитана, быстро добавил: - Вы и ваши люди великолепно сражались, я горжусь вами. А сейчас займитесь убитыми и ранеными. Всех, кто не дышит, похороните. А тех, кто подает хотя бы малейшие признаки жизни, перенесите в лагерь – ими займутся маги и я. Да и сами вы (он скользнул глазами по кровоточащей ране капитана) зайдите ко мне в шатер. - Слушаюсь, монсеньор! – до ушей просиял капитан; видно было, что он согласен на какую угодно рану, хоть на 10 ран, только бы лишний раз почувствовать на себе прикосновение сказочной руки монсеньора. Кстати, что касается руки… - Что это? – я заметил, как между его белоснежных пальцев змеятся темные струйки крови.