Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 51 страниц)

- И его, и Ванду, - сказал он тихо с болезненной иронией самурая, который забавы ради сражается с ливнем, рассекая дождевые капли, словно головы противника. – Для этого мне пришлось доказать, что, как учителя они уже дали мне все, что могли, и я более не нуждаюсь в их опеке. Не спрашивайте, как и чем я это доказывал – это мерзко (на щеках его выступил легкий румянец; он сделал паузу и, по-прежнему пряча от меня глаза, продолжил). Ванда была раздосадована – я всегда волновал ее чувственность, однако гордость не позволила ей оспаривать очевидное, а вот отец Дрие оказался менее сговорчивым. Пришлось преподать ему хороший урок. Капитан, я вижу, вам рассказал. - Да уж! – я невольно рассмеялся. – А что они теперь конкретно хотят от вас? Он стиснул руки так, что с кончиков пальцев сорвались голубые искры и ударили в монастырскую стену. Я пригляделся и невольно вздрогнул: на камне остались отметины, словно в стену ударила молния. - Война, mon chere. Мировое господство. Новая религия. Единый бог для всех рас и народов. Бог и император в одном лице. - А как же люди? – с ужасом спросил я. - А людям будет все равно, что с ними делают и для чего. Они будут видеть бога, думать о боге, жаждать бога. Не будет ни бунтов, ни мятежей, ни революций. Сами подумайте: разве можно поднять бунт против того, кого жаждешь душой и телом? В принципе, это, наверное, идеальная форма правления. В руках такого правителя подданные будут послушны, как овцы, и податливы, как пластилин – создавай, что хочешь, новый мир, новый свет, новую эру. Золотой век человечества!.. Мой друг горько рассмеялся. - Я должен был начать действовать еще пять лет назад, когда стал называться великим магистром. Однако я тянул время. Я сказал, что хочу лучше узнать мир и людей, и отправился путешествовать на Восток. Тогда мне удалось обмануть их, Горуа, притупить их бдительность. Да, я изучал мир и людей, но не как исходный материал для эксперимента, не как под-опытных насекомых, а как равных мне по интеллекту и достоинствам существ, у которых многому можно научиться. Вы, наверное, очень удивитесь, Горуа, если я скажу, что за последние пять лет я практически никогда не пользовался преимуществами, которые дает мне моя кровь ангела. Всем тем чудесам, тем, как вы их называете, магическим штучкам, научили меня люди – тибетские ламы, китайские монахи, японские самураи, индийские мудрецы. - Как?! – я действительно был поражен до глубины души. – А летать?.. Летать вы тоже научились у них? Но ведь люди же… Граф Монсегюр рассмеялся – на этот раз искренне, как ребенок, наслаждающийся забавной игрушкой, которую он самостоятельно, любовно и тщательно изготовил из ошметков, предназначенных на выброс. - Это называется левитация, Горуа. Ею уже много тысяч лет владеют тибетские отшельники. Это тайные знания, знания посвященных. - И они вам их открыли? – еще более удивился я. Взгляд графа засветился откровенным лукавством. - Еще бы они что-то не открыли инкубу! – он подмигнул мне и тут же грустно улыбнулся. – Даром что ли из меня столько лет лепили объект вселенской страсти?.. Когда не было иной возможности подчинить себе того, кого требовалось подчинить, я использовал свою науку. - И часто вам это приходилось делать? – в моем вопросе помимо воли прозвучали явные нотки ревности. Он посмотрел на меня внимательно и слегка отстраненно. - Вы уверены, что хотите это знать? Я покачал головой: нет, мне этого лучше не знать. Иначе я найду Дрие и убью его. И Ванду. И всех этих – Со Звезды. Он улыбнулся чуть-чуть, спокойно и равнодушно, будто беседуя о том, куда лучше отправиться на прогулку, и продолжил: - Управлению огнем меня научили в Индии, целительству в Китае, языку заговоров и приворотов в Египте и на Крите. Ну, на счет боевых искусств – вы это уже знаете. Я на время словно бы отстранился от своей ангельской сущности и с жадностью губки впитывал в себя человеческие знания. С каждым днем, с каждой встречей, с каждым новым потоком информации я все лучше и лучше узнавал людей, и чем больше я их узнавал, тем сильнее укреплялся в мысли, что мы, ангелы – лишние на этой земле. Да, мы приложили руку к ее созданию, но не все нами созданное должно нам принадлежать. Рано или поздно дети вырастают, уходят от родителей и живут сами по себе, своей жизнью. И пусть они не имеют мудрости родителей, у них все равно есть своя собственная мудрость, своя правда, своя справедливость – не лучше и не хуже той, прежней, просто другая. Насилие отвратительно, я испытал это на себе. То, что навязывается тебе насильно, пусть даже с благими целями, никогда не станет твоим и рано или поздно будет тобой отторгнуто. И тогда я понял, что никогда не стану орудием этого насилия, никогда не смогу участвовать в этом отвратительном, бездушном, бесчеловечном эксперименте!.. - И что же вы…мы…Ведь мы теперь вместе, правда?.. Что мы будем со всем этим делать? Он грустно рассмеялся. - Ума не приложу! Наверное, выход только один – попытаться найти его, этот самый выход. Вот такой вот каламбур. А за «мы» спасибо. Честно говоря, не знаю, что бы я делал без вас. - Ах, да ладно вам! – я шутливо хлопнул по загривку пытающуюся влезть между нами со своими собачьими нежностями Флер. – Уж нашли бы себе кого-нибудь. За вами любой побежит вприпрыжку – хоть король, хоть святой, хоть монашка, достаточно свистнуть. Великий магистр насмешливо прищурился: плохо скрытая ревность, звучащая в моем голосе, по всей видимости, забавляла его. - Послушайте, Горуа, - он взял меня двумя пальцами за подбородок и заглянул в глаза, да так, что я обомлел. Кто бы мог подумать, что в глазах может поместиться столько нежности, пусть даже в глазах ангела. – Вот что я хочу вам сказать: не ревнуйте к прошлому – это бессмысленно, не ревнуйте к будущему – это бесполезно. Что же касается настоящего, то… Можете мне не верить, но я однолюб. Это значит, что для меня существует только тот, кого я люблю. Это значит, что весь я, душой и телом, принадлежу только ему одному. Остальные для меня просто не существуют: они есть, но они где-то там, за кадром. - Где-где? – не понял я. Он тихонько и ласково рассмеялся. - Ничего, это я так – оговорился. Пойдемте к Мари, и помните наш уговор – ни слова правды. …Графиня Монсегюр уже ждала нас в саду. Сидя на траве, она перебирала на коленях цветы – ромашки, васильки, лютики. Рядом стояла огромная плетеная корзина. Флер, еще издали увидев Мари, с восторженным лаем подскочила к ней и принялась с ходу лизать ей лицо и руки своим огромным ласковым языком. - Ну, что ты делаешь, дурашка? Уйди, я уже вся мокрая! – смеясь, отбивалась букетом женщина, однако собачья любовь – вещь упрямая. - Флер, сидеть, - негромко скомандовал граф, выходя из-за деревьев. Собака вздохнула и села – голос хозяина был для нее куда убедительнее кнута и слаще пряника. - О, Александр! – женщина протянула ему руки, порываясь встать, однако мешало длинное покрывало. – Как я соскучилась! Кажется, тебя не было целую вечность. - Я виноват, Мари, - предупреждая ее движение, великий магистр спустился на колени рядом с ней в траву, быстро и ласково поцеловал ее руки, одну и вторую, затем еще раз и еще. – Простите, Мари, я виноват, но я… Я просто потерял голову – я влюбился!.. Крепко стиснув руками ее колени, он спрятал в них пылающее лицо: - Меня просто накрыло ураганом, Мари. А все влюбленные, к сожалению, немного эгоистичны. - Все, кроме тебя, - рассмеялась она и, оглянувшись, негромко крикнула мне: - Ну что вы прячетесь за деревьями, юноша, я вас не съем, выходите! Я подошел, краснея и смущенно пряча глаза. Все-таки она была графу вместо матери и даже более. Но в прошлый раз я, кажется, ей понравился – это результат. - Это мой друг, Мари, - он оглянулся на меня – черные кувшинки его всегда чуть расширенных и словно бы дышащих вишен-зрачков сияли ласково и немного застенчиво (он как будто бы стеснялся всей силы своего чувства ко мне, но, по всей видимости, как и я, ничего не мог с этой силой поделать). – Кажется, вы уже знакомы. Графиня Монсегюр ласково пожала мне руку, стараясь не смотреть на меня слишком пристально, чтобы не смущать еще больше. - Я рада, юноша. Ну, что, я оказалась права? У Александра не такой уж дурной характер, как вы думали, не так ли? - О, да!.. Ваш племянник – настоящий… - Если вы скажете «ангел», Горуа, я дам вам оплеуху и тем самым испорчу все ваше хорошее мнение обо мне. - Нет-нет, - с трудом сохраняя серьезный вид, поспешил уточнить я. – Вы совсем не похожи на ангелов. По крайней мере, на тех из них, которых я знаю. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись, и Мари вслед за нами. - Вот что, - деловито сказала она, берясь за корзину. – Монахини попросили меня нарвать яблок для пирогов. Но, я думаю, что у Александра это получится лучше. Так что возьми корзину и ступай, а мы пока посидим с г-ном Горуа на солнышке да немного поболтаем. - Вы думаете, что я разбираюсь в яблоках? – улыбнулся мой друг, обменявшись со мной понимающим взглядом. «Я помню – ни слова!» - мысленно ответил я ему. - Ну, кто же еще лучше разбирается в яблоках, если не ангел! Иди, мальчик, иди. И, смотри, чтобы яблоки были спелыми, иначе мать настоятельница меня отругает. Великий магистр послушно взял корзину и медленно пошел между деревьями своей особенной, сказочно-скользящей походкой, такой изумительно-прекрасный, что мы с Мари несколько минут просто молча им любовались, не в силах отвести взгляда от золотистых солнечных бликов в его волосах. Флер, то прыгая, то припадая к земле и сбивая своим огромным черным хвостом головки ромашкам, побежала следом. - К этому невозможно привыкнуть, - тихо сказала Мари, когда он, наконец. Скрылся за деревьями. - К его красоте. Каждый раз смотришь – и словно бы видишь впервые. - Точно! – подтвердил я. – И, чем больше на него смотришь, тем сильнее желание смотреть, а, чем больше целуешь… Я поперхнулся собственными словами и вспыхнул до ушей. Вот идиот! Говорить такое при женщине, да еще – при монахине!.. Что она обо мне подумает?.. - …А, чем больше целуешь, тем сильнее желание целовать его еще и еще, - нисколько не смутившись моими неосторожными словами, с улыбкой закончила она. – Вы думаете, если я монахиня, то ничего не вижу и не понимаю? Мне хорошо известны те чувства, которые граф Монсегюр вызывает в людях. Так было всегда. Так было даже, когда он был совсем мальчиком, а, когда стал превращаться в юношу, а затем в мужчину, то… На щеках ее выступил легкий румянец, но она все-таки продолжила: - Да вы и сами все прекрасно поняли, правда? Легонько, кончиками своих изящных белых пальцев Мари погладила меня по щеке. - Я всегда знала, что он влюбится в человека. И я это ему часто повторяла. - А он? – я наконец-то перестал краснеть и успокоился. - Он? Он только фыркал и говорил, что никогда ни в кого не влюбится. И что ему никто не нужен, кроме меня. - Получается, что я украл у вас его сердце? - Ах, да ведь это совсем другое дело! – она снова ласково погладила меня по щеке. – Я рада, что он выбрал вас. Есть в вас что-то… -Что? – с искренним интересом подхватил я. Может быть, хоть эта добрая женщина скажет на мой счет что-нибудь хорошее! Она на секунду задумалась. - Не знаю, как объяснить. Я это скорее чувствую, чем понимаю. В вас есть какая-то детскость…Нет, не так – чистота, которая свойственна только детям. Вы выросли, но каким-то чудом не утратили ее. Это дорогого стоит. Она помолчала, а затем сказала тихо, опустив глаза, каким-то вдруг странно изменившимся, словно надтреснутым, голосом: - Александр прав – так и нужно. Даже, если его за это накажут. У него были неприятности из-за вас? - Нет-нет, что вы! – поспешно замотал головой я. Она грустно улыбнулась. - Все ясно. Он запретил вам говорить. В глазах женщины мелькнула боль, она крепко сжала на груди свои изящные, нервные руки. - Эти ужасные люди…Нет, не люди… Ну, Те, которые Со Звезд…Они чего-то от него хотят. Они принуждают его к чему-то ужасному. Он не говорит, к чему, он все отрицает, но я-то знаю. И я догадываюсь, зачем ему даны такая красота и такая сила. Они хотят изменить мир, да? Они хотят уничтожить наш, человеческий мир, и Александр, такой чистый и такой прекрасный, должен стать орудием для этого уничтожения? Ответьте, умоляю!.. Скажите, юноша, я ведь с ума схожу, теряясь в догадках! - Я…я не знаю, - пересиливая себя, с трудом вымолвил я. Лгать ей было выше моих сил. Она закрыла глаза. - Хорошо, - в голосе ее послышались спокойствие и обреченность. – Раз нельзя, не говорите ничего. Я и сама знаю: Александр никогда и ни за что не допустит, чтобы этот мир погиб. Иначе, как потом он посмотрит в глаза своему возлюбленному-человеку? Графиня Монсегюр вдруг порывисто и крепко обняла меня за шею. - Помогите ему, юноша. У него ведь никого нет, кроме вас и меня. Остальные, все те, кто, как коршуны слетаются на его чары, все они – против него. Но я – просто женщина, отрезанная от мира, запертая в монастыре женщина, я ничем не могу ему помочь. Остаетесь только вы. Умоляю: будьте всегда рядом, вы – единственный, чья помощь ему необходима. От этих слов у меня по спине пробежали мурашки. - Но ведь я тоже всего лишь человек, мадам. Чем я могу помочь ангелу, всевидящему и всемогущему, в руках у которого сосредоточены судьбы мира? Она прижалась лбом к моему лбу и тихонечко прошептала: - Открою вам один маленький секрет, юноша: всемогущие чаще всего нуждаются в немощи слабых. Ответственность сильных за судьбу слабых делает их в тысячу раз сильнее и неуязвимей. А, если это не просто слабые, но и любимые… Вы понимаете меня?.. Я кивнул. - Клянусь вам, мадам: единственная моя мечта – чтобы Александр был счастлив. Ну, по крайней мере, настолько, насколько вообще может быть счастлив ангел на земле, которая ему не принадлежит. Я отдал ему свое сердце, свою кровь и свою душу. Нужно будет – отдам за него жизнь. Конечно, Те, Со Звезд могут дать ему куда больше, но ведь я – то не ангел!.. - Этого вполне достаточно, мальчик, - она ласково привлекла меня к груди и поцеловала в лоб. – Теперь я вижу: Александр сделал правильный выбор. И тут я решился – не смотря на запрет моего друга. Она должна, она обязана знать правду. - Послушайте, Мари… Я должен вам сказать… В плечо мне ударило яблоко. Затем еще и еще одно. - Ну вот, Горуа, вас никак нельзя оставить одного, - раздался откуда-то с высоты дерева, словно с облаков, чарующе-низкий голос графа с обволакивающими нотками ледяной страсти. – Вы или напеваетесь до чертиков, или обнимаете мою Мари. И за то, и за другое вы заслуживаете оплеухи. А еще больше – за третье. Я понял намек и прикусил язык. - Где ты, милый? – Мари подняла голову и улыбнулась. – Не беспокойся: твой друг остался нем, как Сфинкс в пустыне. Он не сказал ни слова из того, что могло бы меня расстроить. Ведь ты же этого боялся? Сверху тихонечко качнулись ветки – легко и бесшумно, словно ласковый летний ветер, граф спрыгнул вниз. В руках его была корзина, доверху наполненная краснобокими спелыми яблоками. - Надеюсь, мать настоятельница будет довольна, - с улыбкой сказал он, игнорируя замечание Мари ровно, как и ее вопрос. Та глубоко вздохнула и, подойдя к юному магистру, положила руки ему на плечи. - Пожалуйста, мальчик, будь осторожен. Он поставил корзину на землю и крепко прижал к груди прекрасное бледное лицо женщины. - Я всегда осторожен, я ведь воин. И моя задача – выжить в этой битве – выжить так, чтобы мне потом не было стыдно за то, что я остался в живых. Флер принесла мне в пасти большое спелое яблоко. С тех пор, как я занял ее место в хозяйской спальне, и как граф бестрепетно и жестко пресек попытку ее бунта, она старательно ко мне подлизывалась и всем своим видом пыталась доказать, что признает мое первенство в борьбе за сердце хозяина. - Нам пора, - граф легонько отстранил Мари и поцеловал ее тоненькие пальчики. - О, у тебя колечко! – она осторожно задержала его руку в своей, разглядывая мое кольцо. – Какое красивое!.. Кажется, я догадываюсь, откуда. Она лукаво покосилась в мою сторону. Я смутился, щеки графа слегка порозовели. Но он тут же встряхнул головой, прогоняя улыбку – я видел, что он сердится на меня за то, что я чуть было не проболтался. - Мне нужно идти, Мари, - прошептал он, ласково отнимая у нее руку. - Да-да, конечно, - она опустила голову и улыбнулась, и я понял, что, каждый раз расставаясь с ним, она снова и снова умирает. …Мы, молча, шли по саду: он впереди, я чуть сзади. Флер бежала рядом, что-то жуя – кажется, она успела полакомиться белкой. Граф молчал, я тоже не решался заговорить первым. У лаза в монастырской стене он остановился и, не глядя на меня, задумчиво проговорил вполголоса: Не тот велик, непобедим, Кто гордо примет наказанье, А тот, кто нежностью томим, Любимых вынесет страданье. - Японская поэзия? – робко заглядывая ему в глаза, спросил я. - Нет, - жестко сквозь зубы бросил он, - сейчас у меня на языке только русский народный диалект. - А что такое русский народный диалект? – невинно поинтересовался я. Он стиснул зубы и прошептал что-то длинное, заковыристое и не-понятное. - Что же вы делаете, Горуа? Клятвенно заверяли меня, что ничего не расскажете Мари, а сами едва не проболтались. Вы что же, совсем не умеете держать язык за зубами, или ваши клятвы не распространяются дальше спальни? Его слова прозвучали, как пощечина. Я растерялся, однако тут же сам пошел в атаку.