Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 51 страниц)

Я пошел на маяк сквозь вязкое беззвучие сладкого ночного воздуха, как парусник за путеводной звездой. Я остановился чуть позади, так, чтобы касаться грудью нежного шелка его рубашки, и тоже посмотрел на небо. Зрелище воистину завораживало: небо сияло, словно усыпанный бриллиантами перстень – прекрасный черный перстень, подаренный невестой Ночью своему жениху. Граф легонько откинул голову ко мне на плечо и прошептал так, словно читал по звездам свою судьбу: - Моя грустная подруга, Ускользающая ночь. Ты ведешь меня по кругу, Но не можешь мне помочь. Мне помочь никто не в силах – Ни воитель, ни святой, Только губ дыханье милых, Что трепещут: «Ангел мой!» - Только, пожалуйста, не говорите мне опять, что это японская поэзия, - прошептал я сквозь слезы, обнимая его за талию и осторожно привлекая к себе на грудь. – Я вам все равно ни за что не поверю. - Не буду, mon chere. Живя на Земле, я приобрел много человеческих слабостей – в том числе и тягу к стихосложению. Он по-прежнему смотрел в небо, и я перевел глаза туда же - звездная россыпь сверкала и манила, словно волшебный колодец, полный белых жемчужин-снов. - Вы ищите свою звезду? Он слегка повел плечами – так, если бы ему внезапно сделалось холодно. - Нет. Ее не видно отсюда. Она слишком далека. Да и зачем она мне? Тот мир для меня чужой. - А этот? - Этот тоже. Моего мира просто не существует ,Горуа. Мой мир – это я сам. Я – вне миров, я – вне времени. Я – лишняя нота в космической октаве, которая, однако, придает этой октаве неповторимое звучание. Я – тайная буква в алфавите, которая превращает обычную азбуку в волшебные руны. - А еще вы - потрясающе красивый человек, - улыбнулся я, пряча лицо в его волосах, - отважный, умный и добрый. - Добрый?.. - Ну, настолько, насколько возможно быть добрым в вашем положении!.. Мы оба негромко рассмеялись. Флер проснулась, и завиляла хвостом. - Вы собираетесь до утра здесь стоять? - А вы хотите предложить мне что-то более интересное? – с ласковой улыбкой прошептал он. - Ага, - я принялся торопливо осыпать поцелуями его затылок и волосы, но потом вдруг, пораженный неожиданно пришедшей в голову мыслью, быстро обошел его и спросил: - А, скажите-ка, монсеньор магистр, если бы в ту ночь, когда вы испытывали меня на прочность вашими чарами и когда я едва не сжег руку, помните?..Если бы в ту ночь я все-таки вам поддался, что бы вы сделали? Неужели и вправду отрубили бы мне голову? - А что, было похоже? – усмехнулся он. - Честно говоря, да. У вас было такое лицо, что… - А вы все равно не испугались. Нет, mon chere – за это я еще ни разу и никого не убил. А тем более – вас. Скажу даже больше: если бы тогда ночью ваша страсть окончательно прорвала бы преграду разума и хлынула наружу, то, скорее всего, она встретилась бы с точно такой же неудержимой страстью. - Вы хотите сказать, что, - обомлел я. Он посмотрел на меня своими удивительными глазами, в которых сейчас светились и трепетали нежные мотыльки звезд. - Я хочу сказать, что, скорее всего, все случилось бы уже тогда, в ту ночь. Между вами и мною. Я – ангел, но я ведь не из железа, mon chere. Я озадаченно почесал затылок. - Выходит, я тогда сделал большую глупость? - Нет, Горуа. Так мог поступить только очень гордый и очень благородный человек с сильным характером. Открою вам маленькую тайну: вы – первый, кто поступил подобным образом. - А у меня были предшественники? – я захлопал глазами от удивления. – И часто вы баловались такими вот испытаниями человеческих слабостей? - Бывало, - коротко ответил граф. – Наверное, мне хотелось доказать самому себе, что люди в большинстве своем не заслуживают уважения. Чтобы хоть как-то оправдать свои собственные действия. - И что же вы делали, если не секрет, с теми, кто не проходил испытания? Ответ монсеньора был прост и лаконичен. - Спускал с лестницы. Я не выдержал и рассмеялся. - Да, у вас по части этого немалый опыт! Ну, что же – мне остается только благодарить бога за то, что я оказался счастливее других. - Нет, Горуа. Бог здесь не причем. Благодарите себя и только себя. Он ласково положил руки мне на плечи, и мы стали целоваться. Я уже почувствовал вспыхнувшее, было, в его крови пламя, когда внезапно… Его словно бы что-то ударило изнутри – резко, неожиданно, сильно. Так сильно, что он даже покачнулся. Руки его, губы его в одно мгновение сделались холодны, как лед, а лицо бледным, словно могильная плита. - Александр! – ничего не понимая, в ужасе прошептал я. Он замер, словно пригвожденный к земле невидимым копьем, затем медленно закрыл лицо руками. - Нет. Не может быть. Этого просто не могло случиться. Ужас в его глазах – черный, тяжелый, как вечное проклятие, нечеловеческий ужас, в одно мгновение словно бы расколол черные жемчужины его зрачков и хлынул наружу. Хлынул, подобно вышедшему из берегов океану, заливая террасу, и сад, и лестницу, и саму ночь. - Умоляю, скажите, что случилось? – я попытался его обнять. Но, наверное, легче было бы обнять ураган. Не контролируя себя, он оттолкнул меня так, что я, как щепка, отлетел в сторону. Он рванулся к краю балкона и, не минуты не задумываясь, прыгнул вниз. - Александр! – в свою очередь, выскочив на балкон и зажмурившись (третий этаж, черт возьми, непременно убьюсь!), я прыгнул следом. Я приземлился на ноги, почти не почувствовав боли (видимо, сказывалась кровь ангела), и в растерянности огляделся. Где-то далеко, между деревьями, мелькнул белый парус его рубашки. Граф бежал к реке. Собрав в комок все свои силы, я бросился следом, стараясь не терять его из виду. Через несколько минут я был уже на берегу, жадно шаря глазами по темным водам в поисках белой рубашки моего друга. Но, должно быть, он уже переплыл реку, а, может быть – просто перелетел через нее, не коснувшись воды. Не тратя время на раздумье, я бросился в воду. Кровь ангела и безумная тревога дали мне возможность одолеть реку удивительно быстро. Отряхиваясь на ходу, словно мокрая собака, я побежал к монастырским воротам. Должно быть, именно сюда направился мой г-н – больше некуда. Интересно, что же могло такое случиться, что он, как ненормальный, сломя голову бросился в монастырь?.. Ужасное предчувствие непоправимой беды сжало мне сердце. Я уже был в яблоневом саду, когда в монастырской часовне, где-то высоко над моей головой ударил колокол – ударил пронзительно, резко и тревожно, словно вырванное из груди отчаянно пульсирующее человеческое сердце. Колокол ночью в монастыре?.. Господи, что это все значит? Опрометью миновав сад, я, как вихрь, ворвался в невысокую каменную часовню и… Я почувствовал, как тело у меня покрывается холодным липким потом. То, что я увидел, более напоминало кошмарный сон. Я зажмурился – нет, такого просто не могло случиться в действительности!.. Граф Монсегюр сидел на полу перед самым алтарем, прижимая к груди безжизненное тело женщины. Ее белая монашеская одежда была в крови, а в груди, с левой стороны торчала рукоять небольшого изящного кинжала. Пол возле алтаря был залит кровью, словно кто-то нечаянно разбил сосуд с церковным вином для причастия; кровь была на одежде и руках графа. Его глаза, устремленные в зияющий провал одному ему ведомых миров, напоминали распахнутые врата в бесконечность. Поодаль, между скамьями, охваченные ужасом и паникой, беспорядочно жались монахини. Через несколько секунд от них отделилась женщина лет 40-ка с суровым лицом в черной накидке, с огромным золотым крестом на груди она осторожно приблизилась к замершему у алтаря без движения молодому человеку. - Я – настоятельница, мать Агата, - сказала она, с опаской вглядываясь в лицо словно бы спустившегося со звезды прекрасного мужчины, красоту которого горе и ужас как будто сделали еще совершенней, еще пронзительнее. – Мне очень жаль, граф. Мы ничего не знали и не смогли помешать. Графиня Монсегюр среди ночи покинула свою келью и пришла в часовню, где у нее, по всей видимости, была назначена встреча с убийцей. Отец Марио, наш священник, услыхав шум, заглянул в часовню, но все уже было кончено – графиня, бездыханная лежала на полу, а рядом сидела ее убийца. - Убийца? – в безжизненных глазах великого магистра мелькнуло что-то, словно язычок пламени в угасающем камине. - Да, монсеньор. Молодая девица. Она даже не пыталась убежать. Сидела возле графини, как вы сейчас, и молилась. Лицо графа сделалось еще бледнее, белыми стали даже губы. - Приведите ее сюда, - тихо и очень спокойно сказал он. Через несколько минут в сопровождении монахинь вошла женщина в длинном черном плаще – ноги ее были босы, а голова непокрыта. В длинных, черных, как смоль, волосах непокорно змеились алые ленты. - Цыганка! – пронесся по церкви испуганный шепот. Граф даже не взглянул в ее сторону. - Зингарелла, - сказал он еще тише. – Я так и думал. От изумления у меня подкосились ноги: перед нами действительно была Зингарелла, юная цыганка, спокойная и невозмутимая, словно стоящая у жертвенного алтаря весталка. - Ты все-таки это сделала, - мой г-н медленно поднял на нее свои прекрасные глаза, в которых корчилась от боли и догорала Вселенная. Встретив ее взгляд, девушка побледнела и задрожала всем телом – его боль, подобно копью, входила в душу и рвала на части сердце. - Да, мой г-н. Я не прошу у вас прощения – я знаю, что это невозможно. - Но зачем, зачем? – тихо, почти беззвучно шевельнулись губы графа. – Впрочем, я понял. У девушки на мгновение вспыхнули глаза – должно быть, именно так они вспыхнули в тот день и в ту минуту, когда г-да инквизиторы зачитали ей смертный приговор. - Да, я сделала это. Я сделала то, чего бы вы никогда не сделали сами – я вас освободила. - Ты меня… Мой друг запрокинул голову и рассмеялся тем жутким смехом, от которого стыла кровь и умирали на лету птицы. Монахини отступили, в ужасе зашептали молитвы и закрестились. Но смех графа внезапно оборвался. Аккуратно положив безвольно поникшую голову Мари на подножие алтаря, граф Монсегюр быстро поднялся. - Пойдем со мной, - не глядя на Зингареллу, он кивнул на дверь и вышел. Она, опустив на голову капюшон плаща, покорно пошла следом. Я чуть помедлил, не зная, что мне делать. То, что сейчас должно было произойти между ними, касалось лишь их двоих. Имел ли я право присутствовать при этом?.. Но ведь я принадлежал моему г-ну – душой и телом. Где он, там и я . В аду, так в аду. Пусть его ад станет и моим адом тоже. И я последовал за ними, держась все же на некотором расстоянии. Следуя за графом, мы миновали сад, и вышли на лужайку, где так часто любила сидеть Мари – здесь она пела старинные кельтские песни своему мальчику и украшала цветами его чудесные волосы. Граф остановился в центре лужайки спиной к нам. Он не смотрел ни на Зингареллу, ни на меня. Его взгляд блуждал где-то в потемках своего горя. Сейчас он более всего походил на ангела, который вернулся на землю за своим вырванным тысячи лет назад сердцем. - Ты ей все рассказала? – очень тихо спросил он, не оборачиваясь. Голос его звучал ужасающе спокойно, так, будто бы он интересовался погодой. Или – спрашивал, как попасть на небо. - Да, - цыганка кивнула так же спокойно, будто отвечая, что погода великолепная, а для того, чтобы попасть на небо, нужно сперва умереть. – Она сама выбрала кинжал. Она хотела, чтобы никто и никогда более не смог принудить вас к тому, что вам отвратительно. Она не хотела быть причиной, из-за которой вы бы пошли на преступление против этого мира, против нас, людей. Она хотела… - Не нужно, я понял. Мать Эрика знает? - Да. Она меня благословила. Он медленно обернулся: по щекам его, словно дождевые капли по лицу брошенной на руинах разрушенного храма прекрасной мраморной статуи, катились слезы. - Вы не имели права ничего решать за меня. За меня и без меня. Когда-то я подарил тебе жизнь, Зингарелла, а сегодня я эту жизнь у тебя отниму. Я убью тебя, цыганка. Граф Монсегюр легонько взмахнул рукой, словно рисуя в воздухе неведомый знак, и в то же мгновение в руке его, подобно молнии, вспыхнул огненный меч – он светился не ярко, а, словно приглушенное пламя, нежно мерцал золотистыми искрами. Он был похож не на разящую стрелу, а на золотой стебель волшебного растения, который самый прекрасный из ангелов собирался подарить смертному. - Я готова, монсеньор, - цыганка откинула капюшон и опустилась перед ним на колени. – Будьте благословенны, Александр Прекрасный, да прославится в веках ваше имя!.. Она приклонила голову к земле. Великий магистр взмахнул мечом и … Вместо того, чтобы обрушиться на голову цыганки, меч, сделав сверкающий полуоборот в воздухе, вонзился в небо. Сильный удар грома потряс воздух и заставил землю задрожать подобно раненной лани. Я не устоял на ногах, я упал лицом вниз – земля подо мной стонала, дрожала и ходила ходуном, словно грудь тяжело больного. Я плохо помню, что было дальше. Это была душераздирающие прекрасная и убийственная, безумная, беспощадная, вышедшая из-под контроля ночь, превратившаяся в светопреставление. Звездное небо, словно открытую рану, разорвало молнией, затем еще и еще одной. Мгновение – и небо сделалось черным, как в Судный день. Еще мгновение – и хлынул дождь, нет, самый настоящий ливень, ледяной и обжигающий, который почти тут же превратился в град. А вместе с градом на землю обрушились вихрь, ураган, стихия, которые, словно, вырвавшись из безжалостной ночи рыдающих глаз замершего с простертыми к небу руками юного ангела, черной стрелой пронеслись по земле, сметая своим дыханием все на своем пути. Деревья затрещали и накренились; некоторые из них, вырванные, вывороченные с корнем, со сломанными ветвями понеслись к реке, черные воды которой встали дыбом, словно вырвавшийся на свободу дикий конь. С крыши монастыря летели бревна и черепица… Воздух звенел, выл и стонал, наполненный шумом ветра, беспощадными ударами ледяного ливня и стонами терзаемой земли. …И среди этого шума, грома, стона и воя вдруг раздался иной звук – настолько сильный, что заглушил все остальные, пронзительно прекрасный, рвущий уши и сердце отчаянным эхом своей непереносимой боли, словно где-то там, между небом и землей, в муках догорала звездная октава Вселенной. Это кричал мой друг. Кричал дико и отчаянно, закрыв глаза и запрокинув голову, и лицо его, умытое слезами и ливнем, было похоже на расколотую молнией маску древнего бога с черными провалами глаз. - Почему?! Почему?! За что?! – кричал он с яростным отчаянием, словно пытаясь разбудить кого-то там, наверху, и воззвать к его совести. – Зачем тебе этот мир? Разве мало других миров во Вселенной?.. Зачем ты мучаешь их, тех, кому он принадлежит по праву, и за что терзаешь меня, того, кто этому миру не принадлежит?! Я не хочу, не хочу и не буду больше тебе подчиняться. Я – твое создание, но, прости, я – не твоя вещь, которую можно ломать и гнуть по своему усмотрению. Я свободен, свободен, свободен!.. Вне себя от ужаса я бросился к великому магистру, однако это было не так легко – ветер не пускал меня, хлестал по щекам и бил в грудь. - Александр, пожалуйста! – ценой нечеловеческих усилий я, наконец, прорвался к нему и, крепко обхватив его руками, попытался обнять, прижать к себе, но – бесполезно: легче было бы сдвинуть с места мраморную колонну. - Александр, - оставив свои бесполезные попытки, я без сил опустился у его ног. – Александр, пожалуйста, прекратите. Не нужно этого! Опомнитесь, ведь вы бог, а бог не может, не имеет права сходить с ума, пусть даже страдания его сильны, как смерть и время. Иначе мир рухнет. Я не знаю, услышал он меня или нет, но… Руки его медленно опустились. - Дерк мун берк, - едва слышно шевельнулись его бледные, словно печать Снежной Девы, губы. – Финита ля комедия, - добавил он еще тише и сел на землю рядом со мной. Буря прекратилась, и стало светло, будто кто-то рядом зажег лучину. Это растаяли облака и показались звезды. Ветер сложил свои крылья и рухнул в пустоту, исчезнув, растворившись в робком отблеске наступающего утра. Мы сидели в изломанном, почти что стертом с лица земли монастырском саду и смотрели, как над рекой загорается новый день. Рядом кто-то тихонько застонал – это была Зингарелла. Ее накрыло ливнем и придавило падающими ветками. Теперь же она, освободившись, робко приблизилась к графу. - Мой господин… Он поднял голову и посмотрел на нее равнодушно, как на пустое место. - Уходи. - Но ведь вы… Разве вы… Ее черные глаза распахнулись от изумления – словно дверь, вернее, дверца в новую жизнь. - Разве вы меня не убьете? Он тихонько фыркнул и встряхнул мокрыми волосами. - В жизни своей я еще не убил ни одной женщины. И, скорее всего, уже никогда этого не сделаю. Уходи, Зингарелла. Просто уйди – я не могу тебя видеть. Она не заставила себя просить дважды. Накинув на голову капюшон, она нырнула куда-то в сумрак догорающей ночи. Я задумчиво проводил ее глазами. - А вы говорили, что человеколюбие не входит в число ваших достоинств. Уж я бы на вашем месте эту девчонку!..