Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц)

- Ах, нет, я слышу об этом впервые! – мне показалось, что он рас-смеялся. – Конечно же, знаю. И волос, и глаз, и многого другого, о чем вы не знаете – я ведь инкуб. Мне полагается быть прекрасным. Скажем так: во мне собраны все те черты, которые делают меня неотразимым и в глазах людей, и в глазах ангелов. Вон Ванда и та не смогла устоять перед соблазном. Сейчас в его голосе не было ни жесткости, ни презрения, может быть – только грусть. Он констатировал факт, каким бы для него приятным или неприятным этот факт не был. - Но зачем?.. Зачем все это? Кому, если не вам, это нужно? Он хотел что-то сказать, но осекся – только покачал головой. - Этот мир – забавная игрушка, mon chere. Это как мозаика из разноцветных камешков, которую можно бесконечно переделывать, перекладывать, разбирать, собирать и снова разбирать. А звенья мозаики – страны, города, политики, вероисповедания, наконец, вы – люди. А я – орудие для того, чтобы беспрепятственно эту мозаику перекладывать. - Не понимаю, - прошептал я, осторожно вплетая свою руку в его волосы. Честное слово, я мало слушал то, о чем он говорит – я наслаждался самим звучанием его голоса. - Вот и вы сейчас, - он взглянул на меня с легкой иронией, - думаете совсем не о том, что я вам говорю, а барахтаетесь в паутине моей так называемой «неземной неотразимости». - Простите, - я сильно покраснел и убрал руки. - Вам не за что просить прощения – человек, которого мучает жажда, не виноват в том, что он хочет пить, и, если он видит рядом с собой родник – ничто не в силах его удержать. Красота, mon chere – то же оружие. Вожделение и страсть – вот главная движущая сила этого мира. Страсть покоряет вернее, чем самое совершенное оружие, потому что покоряет не силой, а самим желанием покориться. А я… Он встряхнул головой и резко встал. - Ах, до чего же мне хочется иногда послать все это к черту!.. Скрестив руки, он отошел к окну. - Александр, - я потихоньку подошел и стал рядом, за его спиной. – А какую опасность представляю для вас я? Почему все так хотят от меня избавиться? Ведь вчерашний пожар – он начался с моей комнаты. Кто-то запер двери, чтобы я не смог выбраться, и положил сухие ветки на балконе. Робкий луч восходящего солнца скользнул по щеке великого магистра, скользнул, и сам испугался своей дерзости – к богу не положено прикасаться даже солнцу. Богом можно восхищаться, бога можно вожделеть, но прикасаться к нему дозволено лишь избранным. Вхожу ли я в их число? Скорее всего – нет. - А вы до сих пор так ничего и не поняли, Горуа? – голос его чуть дрогнул, и в нем появилась та характерная хрипотца, которая буквально сводила меня с ума. – ОНИ боятся, что любовь сделает меня неуправляемым и перечеркнет все их планы. - Любовь ко мне? – обомлел я. - Любовь к вам. Ведь вы – человек. Я могу позволить себе насладиться вашим телом, но не могу позволить себе отдать вам свое сердце. Ни вам, ни кому-нибудь еще. Любовь для ангела – все равно, что солнце для вампира. Она делает его уязвимым, она делает его человечным. Ангелу не полагается иметь сердце, тем более, если этот ангел (он жестко усмехнулся) – олицетворение вселенской страсти. - И вы никогда никому не отдадите ваше сердце? Он посмотрел мне в глаза – с той особенной ласковой насмешкой, в которой грусть удивительным образом сочеталась с умиротворением и еще чем-то похожим на обреченность. - Да вы и в самом деле дурак, Горуа, - прошептал он, качая головой. – Неужели вы так и не поняли, что я его уже вам отдал?.. Я закрыл руками пылающее лицо. Он все-таки это сказал – сказал, что он меня любит. Это было чудо. Такое же чудо, как, если бы звезда вдруг сошла со своей орбиты и, вместо космоса, окунулась в океан, а затем - сияющей голубой жемчужиной покорно легла в ладонь человека. Граф Монсегюр протянул мне на ладони маленький серебряный ключ. - Возьмите, это от вашей новой комнаты – прежняя сгорела дотла. - Вы меня прогоняете? – в моем голосе послышалось такое разочарование, что он рассмеялся. - Послушайте, Горуа. Какие бы между нами не сложились отношения, я не желаю демонстрировать их окружающим. Слишком многие и так имеют на вас зуб. Боюсь, что, если вы надумаете поселиться в моей спальне, то завтра вам на голову упадет кирпич, и даже я не в силах буду этому помешать. А потому – сейчас идите к себе и так, чтобы все видели, что вы от меня ушли. - Но,- начал было я. Он быстро приложил палец к моим губам. - Мне нужно подумать, mon chere. Хорошенько подумать, прежде, чем… Я позову вас, когда буду готов. Но я был слишком растревожен сейчас его красотой, чтобы так просто уйти – я пошел на хитрость. Я вытащил из кармана золотой гребень, который он мне вчера отдал и улыбнулся как можно более невинно: - Вы обещали мне, что позволите расчесывать ваши волосы утром и вечером. А сейчас, если я ничего не путаю, как раз утро. Он рассмеялся – моя наглость, должно быть, искренне его забавляла. - Ну, раз обещал, то… Никто меня за язык не тянул, а обещания нужно выполнять. Будьте так добры, mon chere, - голубая искорка на дне его глаз зажглась и заговорила дивным языком непередаваемой нежности, - будьте так добры – расчешите мне волосы. Я не заставил себя просить дважды. Гребень мягко вошел в черную волну его волос – словно золотая лодка, качнулся и поплыл вниз, затем вернулся обратно и поплыл снова. Я почувствовал, что слабею: если только одни его волосы обладают такой магической силой любви, то что же говорить об остальном?.. Это действительно яд, против которого нет противоядия, оружие, против которого бессильно любое, самое совершенное оружие, сила, которой страстно желаешь подчиниться. Внезапно граф Монсегюр насторожился и перехватил мою руку. - Что? – не понял я, все еще находясь под действием сладкого дурмана его чар. Он приложил палец к губам и быстрее ветра метнулся к двери. Один резкий удар – и дверь распахнулась настежь; стоящий за ней отец Дрие едва успел отскочить в сторону. - Подслушиваете, падре? Отец Дрие насмешливо поклонился. - Я вовсе не собирался мешать вашим забавам, монсеньор, но капитан д*Обиньи передал, что вы пожелали меня видеть. Мгновение – и прекрасное лицо графа превратилось в ледяную маску. - Да, я хотел вас видеть для того, чтобы сказать: вы должны покинуть мой замок, падре Стефан. И сегодня же. - Что?! – на бледном лице священника отразились поочередно изумление, потом негодование, а затем холодная, едва сдерживаемая ярость. – Я могу узнать причину, по которой монсеньор меня выгоняет? - Причина вам известна не хуже моего. Я долго терпел ваши грязные намеки, ваш шпионаж, донос в инквизицию и даже подстрекательство к убийству. Но, когда вы сами решились на убийство… Вчерашний поджог стал последней каплей. У меня словно пелена с глаз упала. Так вот, значит, кто за всем этим стоит, вот он, мой таинственный враг, который ненавидит меня настолько, что готов уничтожить любыми средствами, любой ценой. Уж ему-то я чем помешал? - А, если я откажусь подчиниться? - Значит, мне придется применить силу, - в спокойном голосе графа послышались мрачные нотки. – Как ваш сеньор, я имею полное право взять вас под стражу и судить своим судом. Я имею право приговорить вас к смерти, как поджигателя и убийцу. Но я этого не сделаю. Вы просто уедете прочь, и я навсегда забуду ваше имя. На бледных щеках Дрие зажглись алые пятна. - Не слишком ли много вы берете на себя, монсеньор?.. Вы, который, вместо того, чтобы идти прямиком к намеченной цели, как мальчишка, скачет по лесу, бросает в воду камешки, играет в человечность, спасая от костра грязных девок, и, наконец, предается страсти в объятиях своего оруженосца?.. Великий магистр сделал быстрое движение в сторону аббата: мне показалось, что он сейчас его ударит, но… Неимоверным усилием воли он сдержался и, сцепив за спиной руки, тихо сказал: - Конечно, куда было бы благородней предаваться страсти в объятиях священника. И тут же с презрением добавил: - Пойдите прочь, падре. Если через полчаса вы не покинете замок, я вышвырну вас собственноручно. Отец Дрие сделал быстрый шаг назад и, еще раз взглянув в холодные и прекрасные глаза графа, негромко бросил сквозь зубы: - Ты пожалеешь об этом, Александр. Звезды не люди – они не прощают измены. И побереги своего щенка – не смотря на твою опеку, он не обладает неуязвимостью ангела. Дверь за священником захлопнулась. - Черт возьми, - прошептал магистр и изо всех сил ударил кулаком в стену – потом еще раз и еще. Был бы на его месте человек – прощай рука. Я, молча, наблюдал за его гневом. Мало- помалу я начинал прозревать и, прозревая, понимать, о чем сейчас говорил Дрие. - Он был вашим возлюбленным? – спросил я робко и сам удивился своей дерзости. Граф Монсегюр медленно скрестил на груди руки. - Не говорите глупостей, Горуа. У меня никогда не было возлюбленного. Я делил с ним ложе – и только. Он отошел к окну и заговорил тихо, словно бы обращаясь не ко мне, а к кому-то там, за окном. - Мне тогда едва исполнилось 15-ть. Я был совсем юным, моложе вас. Но так же, как и вы, страстно мечтал о любви. Да-да, не смотря на то, что мне чуть ли не от рождения вдалбливали в голову, что я инкуб и должен использовать свои чары исключительно как оружие, я желал любви, я искал любви, я ждал ее, как грома среди ясного неба, который поразит мое сердце, избавив меня от тоски и одиночества. Я был совсем один – у меня не было ни друзей, ни родителей. С единственным другом – женщиной, которая меня любила, меня насильно разлучили, потому как она «дурно на меня влияла», потакая моей человечности. Вместо нее моим опекуном стал отец Дрие – уверенный, красивый, молодой, полный страсти. Он быстро увидел мои сомнения, понял сжигающую меня жажду любви и тут же воспользовался этим. На секунду граф умолк, а потом продолжил еще тише: - Это было похоже на то, если бы к губам умирающего вместо распятия поднесли погремушку. Я хотел любви, а вместо этого получил… Он обреченно махнул рукой. - Потом появилась Ванда с ее совершенной и холодной красотой. Но я, обученный горьким опытом с отцом Дрие, уже не обманывался на ее счет. Она пыталась разбудить во мне чувственность, а будила лишь отвращение к ней. Я делал то, что от меня ждали и требовали, презирая себя и ненавидя то, что я делал. - А, между тем, вы – олицетворение самой чувственности, - подойдя к нему сзади, тихо вставил я. - Конечно. Я ведь – инкуб, - сказал он просто. – Однако между «быть» и «казаться» - целая пропасть. Я всегда только играл в страсть, сама же страсть была и оставалась для меня тайной. Кто-то там, наверху, сильно ошибся в расчетах, и ошибку уже не исправить. - А я?.. Я тоже вам отвратителен? – осторожно зарывшись лицом в его волосы, спросил я. - Вы? Нет. Разве может быть отвратителен тот, кого я люблю? - Повторите еще раз, - все так же пряча лицо в его волосах, попросил я. - Люблю, - сказал он и тихонько, нараспев, повторил еще несколько раз так, словно пробуя это слово на вкус: - Люблю. Я вас люблю. Я улыбнулся, чувствуя, как к горлу подступают слезы. - Если меня все-таки убьют, я не стану жалеть – ведь я услыхал то, чего не доводилось еще слышать никому из смертных – меня любит ангел. Граф Монсегюр резко обернулся – его волосы мягкой волной коснулись моего лица, умыв его черными волнами чужой галактики. - Никто вас не тронет, mon chere, ни сейчас, ни после, - твердость и какое-то страстное исступление его голоса поразили меня. – Я знаю…я знаю, что нужно сделать, чтобы они вас не достали. И я сделаю это. Будь все трижды проклято, но я это сделаю! Сегодня полнолуние. Как только стемнеет, приходите на террасу – я хочу вам кое-что показать. ========== Глава 9 ========== …Высоко в небе зависает огромная белая луна с розовыми краями. Свет ее не просто льется вниз – он ласкает и обволакивает землю, делая воздух легким, прозрачным и вязким, словно молодое вино. Трава, цветы, сад, ветви вишневых деревьев – все присыпано золотой пудрой, а река сверкает в тугих ножнах берегов, словно лезвие древнего меча, усыпанная капельками утонувших на дне жемчужин-звезд. - Полнолуние, - говорит великий магистр ордена тамплиеров, стоя на одной из древних каменных террас Монсегюра. – Полночь. Нам пора. Вы согласны идти за мной, mon chere?.. - Согласен, - тихо говорю я; язык с трудом мне повинуется, однако он понимает. Осторожно, словно боясь вспугнуть редкую птицу, он берет меня за руку, и мы идем вниз – через колоннаду, через спящий замок и старинный вишневый сад Монсегюра, а потом еще ниже – спускаемся к реке, переходим мост и углубляемся в лес с противоположной стороны реки. Мы идем по берегу, почти над самой водой: он впереди, я – следом. Как завороженный, я смотрю, как колышутся на ходу белые складки его плаща, которые в лунном свете кажутся золотыми. А, может быть, это и не плащ вовсе, а сложенные крылья?.. …Руины древнего храма возникли внезапно, словно вынырнувшие из темноты огромные спящие корабли-галеоны. Посланники прошлого. Гости из иного мира. От неожиданности я замер и остановился. Зрелище пугает и завораживает, заставляя сердце сильнее биться, а кровь – быстрее струиться по жилам. В воздухе словно разлито НЕЧТО, некое волшебство: храм давно разрушен, но он не умер – я отчетливо, всей кожей ощущаю его дыхание. - Где мы? – с трудом разлепив губы, спрашиваю я. Мой прекрасный г-н оборачивается. - Когда-то давно…очень давно, когда человечество еще только родилось и училось ходить, здесь был Храм Тысячи Солнц. Жрецы этого Храма поклонялись ангелам, пришельцам из других миров, которые под видом людей жили на Земле, и для того, чтобы выжить в чужом и зачастую враждебном для них мире, пили человеческую кровь. Ангелы были прекрасны, всесильны, всевидящи и всемогущи. - Как вы, - невольно улыбнулся я. – И бессмертны? - Да, если следовали законам тех, кто давал им силу, власть и бессмертие – законам звезд, правилам породившего их холодного и безжалостного абсолюта, этого гения-часовщика, для которого вселенная – всего лишь механизм, который можно в любое мгновение вечности настроить по своему желанию - А те, кто не желал быть частью механизма? Что было с ними? Щемящая тоска в глазах магистра сделалась беспредельной. Вскинув к звездам голову, он словно пытался отыскать в небе тысячелетний след пролитых им когда-то слез. - Они умирали на рассвете, mon chere. Однако их души, которые вместе с кровью дарили им люди, которых они любили, делали виток в бесконечности и через время вновь возвращались на землю с тем, чтобы снова и снова делать свой выбор. Выбор ангелов, который способен опалить землю и сбить с курса планеты… В древности их называли вампирами. - И жрецы Храма, - я кивнул на древние развалины за его спиной, - поклонялись этим существам – ангелам, то бишь – вампирам? - Да, mon chere. Смотрите туда!.. В центре руин высился не тронутый временем огромный черный камень, гладкий и блестящий, словно невиданных размеров агат. Один его конец упирался в землю, другой упрямо, изо всех сил рвался к небу, как будто пытаясь преодолеть притяжение земли и взлететь. - Это – жертвенный камень Храма Тысячи Солнц. На нем жрецы отдавали ангелам свою кровь. И умирали, познав вечную тайну мира. Я улыбнулся – я понял, да, конечно, я очень хорошо понял, что он хочет мне предложить. Медленно и легко, словно скользящий по щеке золотой луч луны, он поднялся на камень и, остановившись в центре, так же медленно протянул ко мне руку. - Вольдемар Горуа, хотите ли вы стать моим вечным спутником, моим верным другом, единственным, незаменимым и бесконечно любимым на то мгновение вечности, покуда будет существовать этот мир? Хотите всегда быть и оставаться со мной – из века в век, из бессмертия в бессмертие из одной жизни в следующую? Так, чтобы ни бог, ни смерть, ни время не могли разлучить нас?.. По телу у меня пробежала дрожь нетерпения. Зачем он спрашивает? Ведь он и так давным- давно знает мой ответ – с того самого дня и с той минуты, как я впервые увидел его выходящим из реки с мокрым заревом заката в волосах?.. Да и потом: разве кто-нибудь из живущих, живших или будущих жить на земле людей отказался бы добровольно от любви ангела? - Хочу, - сказал я более душой, чем языком. – Да, я хочу навсегда, навечно быть и остаться с вами. Даже, если для этого мне придется сейчас умереть. Он улыбнулся, покачал головой и протянул к луне руки. - Не бойтесь, mon chere, вы не умрете - ни сейчас, ни потом. Я на-шел выход. Вы не просто отдадите мне свою кровь – вы возьмете в обмен мою. - Разве так бывает? – удивился я. – Разве ангелы отдают свою кровь смертным? - Все когда-нибудь случается в первый раз! – он рассмеялся счастливо и обреченно; так можно смеяться, стоя на краю скалы, на краю вечности, на краю заката с воздушным змеем в руках (воздушным змеем или воздушным поцелуем). – Ангелы, как и звезды, никогда не идут на самоуничтожение, и стремление к бессмертию – первый и главный закон их существования. Но для вас я хочу быть человеком, mon chere – хочу чувствовать и любить, как человек, а потому я…я сделаю это – для вас и для себя. Вы верите мне? Вы мне доверяете?.. - Разве я могу не верить богу? – спрашиваю я и подаю ему руку.