Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 51 страниц)

Шест в руке графа слегка дрогнул – удар пришелся в пустоту. - Ванда вам рассказала?.. - Да, - на мгновение герцог замер, упершись шестом в землю. – Я все знаю. Вы обязаны соблюдать договор, иначе… Они снова закружились по залу, подбираясь друг к другу - изящные, словно танцоры, и безжалостные, как смерть. - Вы решили зачитать мне договор, ваше высочество? Я пока что не жалуюсь на память. - Тогда почему же вы забыли о том, что ваш покорный слуга, то есть я, тоже имеет непосредственное отношение к этому самому договору? Удар, толчок, поворот – шест с тихим хрустом натыкается на шест. На секунду оба противника замирают, глядя друг на друга сквозь крест гладко обструганных брутов. - Вашему высочеству мало быть братом короля? Вам непременно хочется занять его место? И не просто стать королем, а наместником бога-императора на Земле? - О нет, граф! – крест распался, оба противника откатились по разные стороны зала, чтобы через мгновение снова столкнуться в центре. – То есть, я, конечно, не откажусь от власти – кто бы на моем месте отказался?.. Но что такое власть? Суета сует – чуть большая, чуть меньшая, какая разница. Я хочу другого, Монсегюр. - Звезду? – улыбнулся мой друг, отступая в сторону так, что очередной удар герцога пришелся в пустоту. - Да, и лишь ее единственную. Быстрый, как молния, удар – и шест в руках принца переломился, словно тростинка. - Поздравляю, г-н магистр, - сказал он, невозмутимо глядя на упирающийся ему в грудь шест графа. – За 10-ть лет вы – первый человек, которому удалось меня обезоружить. - Я не человек, ваше высочество. Вы все время об этом забываете. - И, тем не менее – у вас тело человека. Не правда ли, г-н Горуа? Он издевательски мне подмигнул так, что у меня потемнело в глазах от ярости. Ах, будь я сейчас на месте моего г-на, я бы точно не удержался и проломил бы шестом голову его высочеству!.. Однако мой друг опустил шест, уперся им в пол и спокойно посмотрел на герцога. - Что вы хотите этим сказать? - Только то, что мне по большому счету наплевать, стану я наместником или нет. Я приехал сюда только ради вас. Наступила пауза. В оглушительной, до боли режущей уши тишине каждое движение, каждый вздох звучали, словно удар грома. Магистр с грохотом отбросил свой шест. - И вы готовы доказать мне вашу любовь, ваше высочество? Казалось, что в глазах принца вмиг вспыхнуло по ослепительному костру; он непроизвольно сделал шаг вперед. - Да,- ответил он тихо и серьезно. - И вы готовы ради меня сделать все, что угодно? Все, о чем бы я вас не попросил? - Да. Если нужно, весь мир будет у ваших ног. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы вы были довольны: война так война, созидание так созидание. Мой друг вдруг выхватил свой платок и быстро приложил его к губам. - А, если…если я попрошу вас уехать? – голос его прозвучал не-громко и как-то глухо. - Что?! – вся краска моментально сбежала с лица герцога. - Я говорю: если я значу для вас хоть немного больше, чем просто объект страсти, которым вы, не смотря ни на что, мечтаете обладать - уезжайте. Если вам хотя бы чуточку не наплевать, в каком мире и на какой земле будут жить люди, если вам не безразлично будущее этой планеты - уезжайте. Если такие слова, как «любовь», «человечность», и «милосердие» смогут найти отклик в вашем сердце, если вам не все равно, что будет с потомками ваших потомков через тысячу лет – уезжайте. Я вас прошу, и я вас заклинаю. Платок в его руке моментально сделался алым, и кровь неудержимой густой струей хлынула на пол. - Александр! – почти одновременно воскликнули мы с герцогом, и бросились было к нему, но – легкое, почти не заметное движение его руки, и мы застыли, как вкопанные. - Не двигайтесь с места, г-да. Со мной все в порядке. Ваш ответ, ваше высочество. - Но у вас кровь… - Ваш ответ, принц. - Но… - Я жду ваш ответ, - почти шепотом повторил мой друг, отбрасывая бесполезный платок и вытирая кровь рукавом рубашки. - Я…я… В лице герцога смешались все чувства: безумная страсть и столь же безумная жалость, ярость и восхищение, разочарование и нежность. Он поднял с земли окровавленный платок и крепко сжал его в руке, изо всех сил борясь с искушением прижать его к губам. - Лучше бы вы попросили у меня мою жизнь, - прошептал он, с отчаянием глядя, как кровь заливает белоснежную рубашку великого магистра. – Что я получу, если соглашусь? - Мою признательность, мою благодарность, мое уважение, мою дружбу. - А, если – нет? - Тогда вы из моих союзников автоматически попадаете в число моих противников. Я буду бороться против вас всеми доступными и известными мне способами, даже, если, в конце концов, мне придется разделить с вами ложе. Такой вариант вас устраивает? - Я могу подумать? Дайте мне время хотя бы до завтра. - Хорошо. А теперь, извините – я не могу с вами дольше разговаривать. Все так же прижимая к губам рукав рубашки, он стремительно вышел прочь. - Александр! – опомнившись, и не обращая более внимания на герцога, я бросился следом. Однако, поднявшись в башню следом за графом, я натолкнулся на запертую дверь. У меня по спине пробежали ледяные пальцы озноба. Что бы это значило? С тех пор, как я сделался его возлюбленным, мой друг еще ни разу не закрывался от меня ни днем, ни ночью, даже, если за что-то на меня сердился. - Монсеньор, что с вами? Откройте, пожалуйста, дверь. Ко мне подошла Флер, глянула на меня грустными глазами и, тихонько поскуливая, стала скрести лапами о деревянный косяк. - Уйдите, Горуа. Сейчас я должен остаться один. Это моя борьба, и вы мне ничем не поможете. Голос прозвучал совсем рядом, по-видимому, граф стоял перед самой дверью с другой стороны. И в этом голосе были боль и нежность: он не хотел меня сейчас отталкивать, но почему-то делал это… Я готов был заплакать от отчаяния. - Впустите меня, монсеньор. Я прошу вас. Но он не ответил; за дверью более не раздалось ни звука. Я несколько раз изо всех сил ударил в стену кулаком – бесполезно. Что мне было делать? Позвать д*Обиньи и выбить дверь к чертовой матери? Наверное, так и нужно было сделать, но… Что-то мне мешало, и этим чем-то была боль – боль, невольно прозвучавшая в голосе моего друга. Так не болят раны, и так не болит душа. Так болит раскалывающаяся на части Вселенная, и эта загадочная и жестокая вселенская боль через нити почти невидимых паутинок-артерий рвет на части твое собственное сердце. Я спустился вниз и остановился под балконом. Окно в комнату монсеньора было наглухо закрыто. Я присел внизу под деревом. Собака чуть помедлила и легла рядом и легла рядом – похоже, что она, как и я, находилась в замешательстве. Я не знаю, как долго мы сидели – час, два, вечность. Пошел дождь – сперва мелкий и противный, а затем хлынул настоящий ливень. Ветви дуба не спасали от льющихся сверху потоков воды, и через несколько минут и я, и Флер вымокли до нитки. Но мы не оставили нашего поста: я плотнее завернулся в мокрый плащ, я стучал зубами от холода и жался к такой же мокрой собаке, но не сводил глаз с окна. Когда-то же оно должно открыться – хотя бы окно, если не дверь!.. - Что я вижу – две собаки под окном хозяина! И ни одну из них не пускают в опочивальню, - ласково-издевательский голос, заглушая шум дождя, упал на меня сверху вместе с потоками воды. Я поднял голову. Прямо надо мной - без плаща и камзола, жадно подставляя лицо холодному ливню, стоял герцог. - Ага. А теперь к ним еще присоединилась третья, - усмехнулся я как можно более оскорбительно. Однако его высочество почему-то не обиделся. - Вы напрасно надеетесь вывести меня из себя, юноша. Я не собираюсь вас убивать – по крайней мере, сегодня. И тут же, сменив тон, быстро и серьезно спросил: - Что с ним? - Не знаю, - не глядя на герцога, нехотя процедил я. – Он не открывает. - Может быть, я попробую постучать? Я слегка опешил. - Ваша самоуверенность просто изумительна, мой принц. Если г-н Монсегюр не открыл двери мне, с чего вы решили, что он отопрет вам? - Ну, как знать, как знать… Не дожидаясь моего ответа, он поднялся в башню, и почти тут же вернулся. - Тихо, - сказал он, озабоченно глядя вверх сквозь плотную завесу дождя. – Слишком тихо. Не нравится мне это. А вы через балкон не пробовали?.. Идея была хорошая, но я надулся – было обидно, что не мне самому она пришла в голову. - Хорошо, я полезу. Только – чур! Вы останетесь здесь. - И не подумаю, - усмехнулся герцог. - Да как вы… В бессильной ярости я подскочил к нему. - Ну, и что вы сделаете? Убьете меня? Так у вас и меча с собой нет, да, если бы и был… В общем, как хотите, а я лезу. И, не тратя лишних слов, он схватился за мокрый уступ, подтянулся и легко, как ящерица, стал взбираться по стене, цепляясь руками то за камни, то за ветви дикого винограда. Да, видимо, опыта ему в подобных вылазках было не занимать!.. Чертыхаясь на чем свет стоит, я сбросил мокрый плащ прямо на Флер и последовал за ним. И, поскольку я тоже успел натренироваться в подобных упражнениях, окна мы достигли почти одновременно. Его высочество легонько поддел ногтем раму, и она распахнулась. Через секунду мы, мокрые, как цуцики, ввалились в комнату. - О, господи! – невольно вырвалось у меня из груди. - Боже милостивый! – с ужасом прошептал герцог. Такого не ожидал даже я. Комната из изумрудной сделалась алой. Кровь заливала ковер, алые отблески вспыхивали на шторах. Кровь была везде: казалось, будто испуганные тени под потолком – и те плачут кровью. Граф Монсегюр лежал на полу лицом вниз между кроватью и камином. Его рассыпавшиеся по ковру волосы тут же подхватил ворвавшийся в окно ветер, и со стороны казалось, будто на полу задрожала и забилась чудесная раненая птица. - Александр! – закричал я (а, может быть, это крикнул герцог – я уже ничего не понимал и не видел, кроме алых дорожек в черном шелке волос моего друга). Мы бросились к нему, и мне уже было глубоко наплевать, где были мои руки, а где руки его высочества – наши сердца бились в унисон в одном взволнованном и страстном порыве. Перевернув графа на спину, мы торопливо наклонились над ним. Он был бледен, плотно сомкнутые почерневшие веки тихонько подергивались, и кровь на его губах била тоненькой струйкой – она нежно змеилась по завораживающему хрусталю его лица, над совершенством которого столько веков трудились самые искусные и самые безжалостные мастера во Вселенной. - Манноли белле ганноли… Красота безжалостная и беззащитная,- чуть слышно прошептал принц. Не решаясь прикоснуться, он несколько раз провел рукой по воздуху в миллиметре от лица моего друга, а затем, опомнившись, положил его голову к себе на колени. - Принесите воды, Горуа! - Я? – опешив от такой наглости, я растерялся. - Ну, не я же. Видите, я занят. Ну, живее, поворачивайтесь! Граф негромко застонал, и кончики его ресниц слегка дернулись. - Не садитесь за руль, Айседора, или снимите шарф – сегодня сильный ветер, - вдруг зашептал он, и по лицу его пробежал ветерок страдания. – Пакт – фальшивка, и война будет 22 июня… Чарльз – не ваша судьба, Диана… А «Титаник» все равно утонет. - Что он такое говорит? – герцог наклонился над моим другом, жадно ловя каждое слово его кровавого шепота. – Я ничего не понимаю. Я пожал плечами. - Это, должно быть, из будущего. Или из прошлого. С ним такое случается. Внезапно за спиной у меня раздался звон – резкий, тягучий, металлический – будто невидимый меч неожиданно натолкнулся на невидимую преграду из стекла и стали, и незримая стена осыпалась осколками на пол. Это звенело зеркало. Замерев от ужаса, я медленно обернулся. Его высочество поднял голову. Перед нами стояла Ванда – прямая, прекрасная, беспощадная, словно выпущенная из арбалета стрела. - Как трогательно, г-да! Ну, просто семейная идиллия, - сказала она, глядя на нас своими ужасающе прекрасными черными глазами, так похожими на вход в мистический тоннель бессмертия. – Ну, ладно – Горуа, от него можно ожидать любой, самой дикой выходки. Но вы, ваше высочество. Лазить по чужим балконам!.. Никогда не думала, что вы способны на такое мальчишество. - Мадам, - улыбнулся принц; или мне показалось, или же в улыбке и тоне герцога не было ни малейшего намека на испуг или замешательство. – Вы, как всегда, очаровательны. Жаль, что я в данную минуту немного занят, не то непременно приложился бы к вашей прелестной ручке. В глазах Ванды вспыхнули черные искры. В одно мгновение, словно невидимая рука оторвала принца от моего друга и швырнула в центр комнаты лицом вниз. - Я не люблю, когда мне дерзят смертные, - сказала мадам, легонько наступая концом своего изящного изумрудного башмачка на затылок его высочества, - пусть даже эти смертные – принцы крови. Она убрала ногу. Потирая затылок, герцог медленно сел на полу. - Прошу прощения, мадам. У меня и в мыслях не было говорить вам дерзости. А в окно мы влезли по одной простой причине – граф Монсегюр истекает кровью. Помогите ему, мадам!.. Ванда, не спеша, подошла к камину и наклонилась над моим другом. Затем посмотрела на герцога – понимающе, жестко, с иронией. - Признайтесь, ваше высочество, вы пришли сюда сейчас для того, чтобы принять условия великого магистра?.. Что ж! Видеть, как это прекрасное тело истекает кровью – зрелище не из легких. И ваше нежное аристократическое сердце не выдержало. Вы что же – всерьез готовы отказаться от короны наместника? Вы готовы отступиться от борьбы за любовь ангела?.. Ну, что ж. Г-н инкуб все правильно рассчитал: если вы сами отказываетесь, то он ни в чем не виноват. Договор вроде бы не нарушен, а в мозаике не достает звена, и картинка не складывается. Хорошо придумано! - Но он… он действительно страдает, - нахмурился герцог, глядя на безжизненное тело великого магистра. - А я была уверена, что вы, Андре Лотарингский, равнодушны к чужим страданиям. Вы, который, как капусту, рубил головы иноверцам, и, словно лягушек, распинал на крестах тибетских монахов!.. Где же ваша безжалостность, ваше высочество, где ваши хваленые твердость и выдержка? Апостол должен идти прямо к своей цели и, не смотря ни на что, апостол не должен сомневаться в своем выборе. - Даже, если у него на глазах умирает его бог? - Даже если. Глаза Ванды сделались холодны, словно черный лед зимней полночи. - Вы так ничего и не поняли, принц Андре. В этом страдании - его спасение. Если ангел сходит со своего пути, его нужно вернуть туда любой ценой, иначе… Я не хочу даже думать о том, что будет иначе. - Неужели вы не можете просто взять и отпустить его? – в голосе принца по-прежнему не было страха, но не было и вызова, только крошечная нотка отчаяния, словно золотая песчинка в куче песка. – Неужели вы не можете найти себе кого-нибудь другого?.. Зачем вы его ломаете? - Другого? Ванда усмехнулась и опустилась на колени рядом с графом. Рука ее, прекрасная, словно поэма о белой розе, осторожно, с неожиданной нежностью коснулась бледной щеки моего друга, неподвижно-алого бутона его губ. И через мгновение кровь перестала идти – алая змейка замерла, застыла, парализованная таинственным всплеском ее белоснежных пальцев. - Другого? – тихо повторила женщина, не сводя задумчивых глаз с бывшего своего любовника. – Послушайте, принц. Совершенство бывает одно-единственное, а идеал – неповторим, на то они совершенство и идеал. Взгляните сюда, мой принц. Каждая черточка этого лица, каждая линия этого тела выбирались, шлифовались и совершенствовались долгие века, прежде, чем все это соединилось в одном лице и одном теле, единственном и неповторимом, прекраснее которого нет и не было ничего во вселенной. Мы не можем его отпустить просто потому, что другого такого нет, и не будет. Отпустить его значило бы отказаться от всего плана, а на такое мы никогда не пойдем. А потому мы будем бороться за него – бороться жестоко и всеми средствами. - Однако одну ошибку в его создании вы все-таки допустили, - усмехнулся герцог. – Он не подчиняется вам. Он не подчиняется никому вообще. - А кто вам сказал, что это была ошибка? – глаза Ванды засветились грустью и стали похожи на черные фиалки; она осторожно, словно боясь расплескать утонувшую на дне бокала звезду, положила голову графа к себе на колени. – Запомните, господа, раз и навсегда: бог не должен никому повиноваться, иначе это не бог, а фальшивка. - Но все-таки… Глаза герцога упрямо, не мигая, смотрели в глаза женщины. - Признайтесь, Ванда. Все равно, кроме меня и Горуа, вас никто не услышит. Неужели у вас нет ни малейшего желания хотя бы раз в жизни сказать правду?.. На лице мадам Петраш мелькнула улыбка, растопив на мгновение маску ее ледяного очарования.