Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

- Но, монсеньор!! – на лицах молодых людей появилось такое от-чаяние, что даже у меня в сердце шевельнулась жалость. – Лучше сразу прикажите нас убить. Или…или убейте сами!.. Он мрачно усмехнулся. - Ну, уж нет, господа бретеры. Я не доставлю вам такого удовольствия. Он минуту подумал, а потом все с той же насмешкой добавил: - Хорошо. Пока оставайтесь. Но три дня, или нет – неделю не смейте меня видеть, иначе ноги вашей в замке не будет. Все понятно? - Понятно, - упавшим голосом подтвердили молодые люди, с тоской глядя на магистра (наказание и вправду оказалось суровым, однако – не смертельным). – Спасибо, монсеньор!.. - А теперь – пошли прочь! Оба рыцаря подхватились с колен и, не заставляя себя просить дважды, исчезли в кустах. - Теперь – вы, - он обернулся и посмотрел мне в глаза тем ничего не выражающим, бесстрастно-ледяным взглядом, которого я всегда так боялся. – Какого черта вы потащились на реку?.. Какого черта подглядывали за мной, спровоцировав драку? - Я? Спровоцировал? – не смотря на испуг, я был сильно возмущен несправедливым обвинением. – Да я тут совершенно не при чем – я их даже не знаю, так, видел однажды в фехтовальном зале. Я понятия не имею, почему они вдруг на меня набросились!.. Магистр еще раз внимательно взглянул на меня, и мне показалось, что в глазах его мелькнуло что-то похожее на удивление. - Вот я смотрю на вас, Вальдемар Горуа, и думаю: или вы прикидываетесь, или вы и вправду – непроходимый идиот!.. - Но, монсеньор!.. - Неужели вы и вправду не поняли причины, по которой г-да рыцари возжелали вас убить? Я отчаянно замотал головой. Монсеньор сокрушенно пожал мокрыми плечами. - Да, вы и вправду идиот. Это не исправимо. Мне вдруг сделалось обидно. За что он меня все время оскорбляет?.. Неужели он сейчас меня спас только для того, чтобы обозвать идиотом? - Не ругайтесь! – неожиданно для себя самого вдруг выдал я. - Что?! – он резко наклонился надо мной – тоненькая струйка речной воды заструилась по моему подбородку. – Что вы сказали? - Я говорю: не ругайтесь. Вам это не идет. Вы слишком красивы, чтобы произносить грубые слова. Ваши губы созданы для другого. - И для чего же, если не секрет? – он смотрел внимательно, с грустью и еще чем-то, напоминающим сожаление. - Да вы и сами прекрасно знаете, - покраснел я. Из кустов осторожно выглянула Флер. Увидав, что опасность миновала, и ее обожаемый хозяин больше не ругается, она села на землю рядом со мной и вдруг, подавшись вперед, быстро, мокро, горячо, то души лизнула меня в лицо. Я невольно отшатнулся – да, у коровы, должно быть, и то язык будет поменьше! - Заступаешься? – усмехнулся магистр. – Кажется, г-н Горуа, вы имели честь приглянуться моей даме. Идите к себе в комнату, я подумаю, как вас наказать. - Надеюсь, не так, как моих противников? – осторожно полюбопытствовал я, поднимаясь с земли. Он тихонько фыркнул и встряхнул мокрыми волосами. - За три дня я уже третий раз вас спасаю, юноша. Похоже, это становится хорошей традицией. А, между тем, я не нанимался к вам в телохранители. Когда-нибудь мне это просто надоест. Идите! Не оглядываясь, я почти бегом бросился к замку. ========== Глава 7. ========== К моему глубокому удивлению, Флер не осталась с хозяином, как обычно, а потрусила за мной следом. Осторожно, бочком она зашла ко мне в комнату, улеглась на плетеный коврик перед кроватью и стала смотреть на меня своими большущими, как медные блюдца, глазами. Она как будто хотела о чем-то спросить или что-то сказать. Что? Не знаю. В отличие от моего красавца-хозяина я не понимал языка животных. Я уснул, как убитый, едва коснувшись головой подушки. И всю ночь мне снились белые лебеди, заставляя меня то замирать в сладкой истоме, то катиться вниз с недоступных нам, смертным, высот неземного наслаждения. Когда я проснулся, солнце уже было высоко. Странно, что мой г-н не зашел за мной – должно быть, все еще сердится за вчерашнее. Хотя, если разобраться, я не был ни в чем виноват: ну, разве только в том, что без его на то дозволения подсматривал за ним. Но разве за это убивают?.. Забравшись в приготовленную мальчиком-слугой деревянную ванну, я расслабился и закрыл глаза. Нет, что там не говори, а он меня спас. Мог бы просто пройти мимо и дать молодым оболтусам зарезать меня, как щенка! Конечно, он точно так же спас бы и свою собаку, если бы та угодила в капкан, но… Пусть даже так – пусть я буду значить для него столько же, сколько его собака! К ней-то он, по крайней мере, хоть сколько-то привязан. Я никогда раньше не пробовал писать стихов, но тут у меня неожиданно сами собой стали складываться в голове какие-то строчки. Не в силах противиться внезапно нахлынувшему порыву, я взял дощечку и мел и, прямо сидя в ванной, принялся лихорадочно записывать пришедшие на ум строчки: С вами сгораю от боли, Без вас умираю от боли. В ваших глазах - мое счастье, В ваших глазах – мое горе. Днем или ночью настигнет Вновь меня сладкая пытка – Мне никогда не постигнуть Прелести вашей улыбки. Ночь, налетев в одночасье, Свечи зажгла и задула. И подо льдом снежной страсти Вспыхнул алтарь Монсегюра. - Я вижу, вход уже пошли стишки! – раздавшийся за моей спиной изумительно красивый с нотками ледяной насмешки голос заставил меня выронить дощечку в воду. Потянуло ароматом сирени – головокружительно-нежным и опьяняющим. Я покраснел, как свежесваренный рак. Черт возьми! Лучше бы он застал меня за рукоблудием!.. - Неужели сейчас в университете этому учат? – продолжал издеваться он, не глядя в мою сторону. – Если бы вы хоть немного думали головой, а не тем местом, которым обычно думаете, вы бы уже давно вместо того, чтобы марать бумагу, взяли в руки меч и отправились в фехтовальный зал. Может быть, тогда мне не приходилось бы так часто вас спасать. - Я…я не виноват, - осторожно шаря по дну ванны в поисках утонувшей дощечки и чуть не плача от досады, сказал я. – Их было двое. И они подкрались внезапно. Я не успел… Он наклонился надо мной – потрясающе-красивый, с глазами, в которых при всем его желании было больше грусти, чем жесткости. - Уронили свою писанину?.. Не жалейте. Честно говоря, это далеко не Шекспир. Господи, ну зачем, зачем он хочет казаться хуже, чем он есть на самом деле?.. Ведь он сейчас специально хочет меня обидеть, довести до белого каления. Зачем? Или ему жаль дразнить собаку, и он вместо нее решил позабавиться со мной? - Кто такой Шекспир? – едва сдерживая злые слезы, спросил я. - Вы его не знаете, юноша. Он еще не родился. Граф Монсегюр сделал паузу и, глядя в мои обиженные глаза, невозмутимо сказал: - Довольно нежиться в ванной, вы – не девчонка! Одевайтесь, и через пять минут я жду вас на лужайке перед замком. Все, время пошло! Он вышел – стремительный и легкий, как ветер. Налетел, закружил, обжег холодом и улетел – как ветер. Я шмыгнул носом (стихи мои утонули, а я даже не успел их запомнить!) и с поспешностью ошпаренного таракана принялся одеваться. Он ждал меня на лужайке, стоя по щиколотку в изумрудной зелени и нетерпеливо постукивая себя по ноге деревянным шестом. У меня упало сердце. «Ох, что сейчас будет!» - подумал я и с тоской огляделся. У одной из башен я заметил начальника охраны, который, прищурившись, с искренним любопытством наблюдал за нами. «Ишь, уставился! Тебя бы на мое место», - со злостью подумал я. - Защищайтесь, юноша! – великий магистр бросил мне шест. – Я хочу посмотреть, на что вы способны, кроме дурацких стишков да чувственных фантазий… Ах да, еще – подглядывания! У меня кровь бросилась в голову. Если он желал меня оскорбить, он своего добился. Схватив шест, я бросился на него. …Через полчаса я, перемазанный с ног до головы землей, с травой в волосах, в поту, словно загнанный жеребец, лежал на лужайке. Тело мое превратилось в сплошной синяк, болело и ныло, словно меня только что вынули из мясорубки. Нет, он бил меня не сильно, но так мастерски находил и угадывал наиболее болезненные точки, что с каждым ударом меня словно током продергивало. Я падал на землю, корчась от боли, а он толкал меня в бок концом брута и негромко с равнодушной жесткостью осеннего града говорил: «Вставайте! Мы еще не закончили». Наконец, я упал, и подняться уже не смог. - Все? – спросил он, небрежно наклоняясь надо мной. - Все, - прошептал я распухшими губами. – Можете меня убить, но я больше не могу. - Очень нужно мне вас убивать,- он небрежно отшвырнул шест и еще раз наклонился надо мной. – И не вздумайте скулить – это не смертельно. Отлежитесь – и через пару дней повторим. Похоже, я ошибся, и из вас в конце концов будет толк. А пока – свободны. Он развернулся и пошел по аллее к реке. Я застонал и закрыл глаза: честно признаться, перспектива повторной экзекуции мало меня обрадовала. - Ну что вы, целы? Давайте руку! – надо мной наклонился начальник охраны, в его зеленых глазах было сочувствие и еще что-то похожее на удивление. – Да, здорово он вас отделал… Сам не знаю, что на него нашло – никогда его таким не видел. Опершись о руку капитана, я поднялся. Что ж: голова цела, зубы целы – и на том спасибо. - Я бы тоже предпочел его таким не видеть, - ощупывая ребра, пробормотал я. – Я думал, что он меня убьет. Капитан с грустью посмотрел на меня долгим испытывающим взглядом. - Не волнуйтесь. Он еще никого просто так не убивал – даже папских шпионов. Он не так жесток, как кажется. Скажем так: он воин, а не убийца. Впрочем, насколько я помню, от него еще никому так не доставалось. Так что поздравляю: вы – первый! – улыбнулся он с чем-то похожим на зависть. - Мне лестно, - улыбнулся я и протянул капитану руку. – Вольдемар Горуа. Спасибо за поддержку. - Виктор д*Обиньи, - представился он в ответ и пожал мою руку. – Всегда рад помочь. Он помолчал и, опустив глаза, тихо сказал: - Он на реку пошел. - Ну и что? – не понял я. - Ничего. Просто говорю, что он пошел на реку. А дальше – ваше дело. Всего хорошего, Горуа, и разрешите откланяться – у меня дела. Быстро спрятав глаза, он ушел. Я постоял, поглядел, подумал, потер ушибленный бок и – отправился на речку. Одно из двух: либо я получу добавку, либо… На то, что я получу что-нибудь еще, я, честно говоря, уже не надеялся. Он сидел на большом гладком камне у самой воды, обхватив ноги руками и упершись подбородком в колени. Ветер едва шевелил мокрые волны его удивительных волос – они, словно волшебный водопад, струились по спине, они манили и очаровывали, независимо от желания их хозяина. Не в силах справиться с их манящей шелковистостью, я бесшумно подошел сзади и… - Руки уберите, - не зло, но решительно сказал он. - Вам неприятно? - Просто не люблю, когда трогают мои волосы. - В принципе не любите? Никогда?.. Даже в минуты страсти? Он быстро обернулся. В полумраке глаза его насмешливо блеснули. - Пожалуй, я не настолько сильно вас избил, если вы еще в состоянии думать о том, что я испытываю в минуты страсти. - На нас, собаках, все быстро заживает. - Собаках? – не понял он. - Ну да. Ведь я же для вас – что-то вроде собаки: захотел – прибил, захотел – приласкал. Только вы больше предпочитаете бить. Он вздохнул и опять отвернулся к реке. - Вы, наверное, думаете, что я – зверь? - Вам лучше знать, о чем я думаю, - усмехнулся я. - О, да! – он вдруг тихонько рассмеялся и встряхнул волосами. – Ну и каша же у вас в голове, юноша. Иногда хочется вас просто убить, а иногда… Он вдруг умолк и после паузы негромко процитировал своим удивительно певучим, одновременно низким и звенящим голосом: С вами сгораю от боли, Без вас умираю от боли. В ваших глазах – мое счастье, В ваших глазах – мое горе… Я удивился настолько, что потерял дар речи – мои стихи!.. Оказывается, он запомнил мои стихи! Он опустил голову, что-то чертя пальцем на холодном речном песке. - Не огорчайтесь, юноша, Ваши стихи не утонули – я помню каждую строчку. - Но ведь вы…вы их даже не видели! Ах, да, я все время забываю о том, что вам не нужно видеть что-либо, чтобы это знать… Вам и вправду не понравилось? Конечно, это не этот…как там его?.. Шекспир, но все- таки… Он тихонько рассмеялся. - Идите спать, уже поздно. Завтра на рассвете я вас подниму. - А вы? - Посижу немного. Люблю смотреть на воду. Спокойной ночи! Он отвернулся, но я все не уходил и, стоя у него за спиной, смотрел, как река мягкими черными волнами омывает его ноги. - Что-то еще? – не оборачиваясь, через плечо спросил он. - Да, - я смутился, но, собравшись с духом, спросил: - Скажите, а вы и вправду можете ходить по воде? Я боялся, что он рассердится, но он только пожал плечами и ответил: - Правда. Только не просите меня это продемонстрировать. Я не в настроении развлекать вас. - Но тогда… Почему вы просто не переходите реку вместо того, чтобы ее переплывать? Ведь, куда проще перейти, не замочив ног. Он с грустью посмотрел на меня. Я едва удержался, чтобы не потереть глаза от изумления: сейчас он казался таким юным, почти мальчиком, и таким одиноким, что хотелось невольно обнять, успокоить, защитить его. Это его-то?! Того, кто одним только взглядом опрокидывает армии и поджигает пески? - Вы все равно не поймете. Я не хочу избегать жизни – я хочу с ней соприкасаться. Я хочу чувствовать ее на вкус, ощущать на своей щеке ее дыхание. Я хочу ходить по земле, а не над землею, зажигать свечи руками и, глядя на солнце, чувствовать на глазах слезы. У меня это не всегда получается, но я пытаюсь. - Но тогда почему вы избегаете любви? – осторожно поинтересовался я. – Ведь она – это самое настоящее, что есть в жизни. Он улыбнулся и произнес несколько фраз на незнакомом языке. - Что это? – не понял я. Он бросил в воду камешек: тот, тихонько всхлипнув, упал далеко от берега. - Это старинная японская поэзия. Что-то вроде: «Почему ты не расправишь свои крылья?» - спросил у орла Растущий на склоне горы маленький белый цветок. «Потому что они закроют солнце, и ты погибнешь», - Ответил орел. «Это будет не скоро, - улыбнулся цветок, - У нас есть целое мгновение вечности для того, Чтобы ты расправил свои крылья, А я насладился твоей красотой» Вот так вот. Всего несколько строк. Но у меня слезы подкатили к горлу. Я ничего не понимал, и я понимал слишком многое. Но одно я знал очень четко: моя сегодняшняя боль от побоев – ничто по сравнению с болью, которая в эти минуты сжигала его сердце… Разделите со мной ваши муки, мой ангел – я сильный, я выдержу!.. Так я хотел сказать, но не сказал, а он не счел нужным в этот момент прочесть мои мысли. Он смотрел на воду и, казалось, не обращал более на меня никакого внимания. Я вернулся к себе в комнату и всю ночь провертелся в кровати, тщетно пытаясь уснуть. Меня мучили отнюдь не синяки и ушибы, оставленные ударами шеста великого магистра, просто… В его комнате было удивительно тихо, но я знал, я сердцем чувствовал, что он не спит. Он как будто чего-то ждал. Чего-то или, может быть – кого-то?.. Ну, не меня же в самом деле!.. Интересно, что должен почувствовать тот, кому он позволит заключить себя в объятия? Я бы, наверное, просто умер от восторга – у меня ведь от одного его вишневого взгляда рвется сердце пополам!.. Однако мой г-н презирает наши земные человеческие чувства (или – делает вид, что презирает?), и в то же время говорит, что хочет жить этими чувствами. Да и потом – не смотря на всю его неземную красоту, у него, насколько я успел заметить, вполне человеческое тело – тело прекрасного молодого мужчины, а это значит… А так ли он на самом деле далек от наших «примитивных», как он выразился, инстинктов?.. Я закрыл глаза, пытаясь вспомнить выражение его лица, когда я, раздевая его, невольно к нему прикасался. Тогда лицо графа было невозмутимо, словно лицо мраморного ангела перед иконой Божьей Матери. Кто-то там, наверху, ради каких-то неведомых и, возможно, страшных целей, заставляет великого магистра играть по своим правилам: он – холодный, чистый, святой, должен изображать инкуба, что ему противно, но от чего он, по всей видимости, по своей воле не может отказаться. И это его озлобило - сделало для него неприятной саму любовь. Любовь и насилие стали для него означать одно и то же. И я ничего, совершенно ничего не могу с этим поделать. …Утром я едва поднялся – каждый мускул ныл и болел, словно я побывал в руках отцов инквизиторов. Я уже собирался было втиснуть свое измученное тело в ванну, когда раздавшийся внизу стук копыт заставил меня насторожиться. Быстро одевшись, я выглянул в окно – и вовремя. Во двор замка въехала аккуратная зеленая коляска, запряженная двумя упитанными лошадьми. Из нее вышла дама в зеленом чепчике с отвратительно безвкусными ленточками, с ног до головы укутанная в зеленую шаль. Мне достаточно было одного взгляда для того, чтобы ее узнать. Это была мадам Петраш, загадочная «родственница» моего г-на. Оставив в коляске сонную моську ( наверное, испугалась, что Флер может нечаянно ею полакомиться), дама стала подниматься по ступенькам, ведущим в башню. Зачем она пришла к магистру?