Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 51 страниц)

========== Глава 1. ========== Однажды душным летним вечером 12.. года мы сидели в стогу сена за деревней, мирно попивая украденное Филиппом вино доброй тетушки Агаты. Нас было трое, резвых щенков пусть не самой лучшей породы, но молодых, отчаянных, задиристых и голосистых: Филипп Круазон, сын гравюра и книжника Жана Круазона, Гийом Вернье, сын нашего воеводы из Наварры, и я, Вольдемар Горуа – сын обедневшего сеньора из Прованса, владельца лучших в этом крае виноградников. А высоко-высоко на холме, за рекой и небольшим лесом высился старинный замок с четырьмя башнями, выложенными из серого камня крепостными стенами, рвом и черными глазницами бойниц. Этот замок, пере-живший не одну осаду и видавший на своем веку не один штурм, теперь принадлежал рыцарям ордена тамплиеров и назывался Монсегюр. - Говорят, что в саду замка вишни величиной с грецкий орех и сладкие, словно мед, - мечтательно зажмурившись, говорит Гийом. - Не мудрено, - со значительным видом прикладываясь к бутылке, отвечает Филипп. – В этом замке все сплошное колдовство. Ведь все тамплиеры – маги и безбожники. - Почему? – с легким удивлением спрашиваю я. Я приехал сюда всего три дня назад – погостить к отцу на виноградник, а вообще я живу и учусь в Монсе, в университете. Потому я не знаю ничего ни о замке, ни о тамплиерах, ни о вишнях. Оба приятеля, смеясь, переглядываются. - Да потому, что каков поп, таков и приход – знаешь поговорку? А всем известно, что глава ордена тамплиеров, великий магистр – маг, чародей, еретик и инкуб. - А что такое инкуб? – тут же спрашиваю я, и оба молодых человека вновь заливаются смехом, удивляясь моей наивности. - Да, видно в университете вы этого не проходили, - разбрызгивая вино и небрежно вытирая рукавом мокрый подбородок, говорит Гийом. - Знаешь, Вольдемар, - с издевкой подхватывает Филипп, - маленьким мальчикам знать подобные вещи не полагается. Вырастешь – сам узнаешь. - Да как ты смеешь! – выбив из рук приятеля полупустую бутылку, я готов полезть на него с кулаками, но нас вовремя разнимает сын воеводы. - А вы знаете, - примирительно говорит он, расталкивая нас в разные концы стога, - я ведь его видел совсем недавно. - Кого? – в один голос подхватили мы с Филиппом. - Ну, этого… магистра. Как-то вечером он возвращался в замок через нашу деревню. С ним было человек 12-ть рыцарей. Все, как один, в белых плащах, на груди – алые кресты. И лошади у них бешеные – неслись так, что мебель в домах ходуном ходила. - Ну – и? – Филипп с нетерпением и любопытством заглянул в глаза приятелю. - Что – ну и?.. - Вот недотепа! Я спрашиваю, как он выглядел? - Не знаю. Он скакал впереди, и я видел его только со спины. Одно могу сказать точно: ни рогов, ни копыт у него нет. Только длинные черные волосы и длинный белый плащ. - Какая жалость, что ты его не разглядел! – вытаскивая из сена новую бутылку вина, задорно подмигнул сын гравюра. – Я слыхал, как наши девчонки перешептывались, будто он удивительно красив. - Да-да. Я тоже что-то такое слышал. Говорят, что глаза у него, как звезды, а лицо – словно горный хрусталь. А еще говорят, что тот, кто на него хотя бы раз взглянет, потом уже не в силах его забыть. Приятели по очереди отхлебывают из бутылки, вспоминая все новые и новые подробности. - А еще говорят, будто он своим поцелуем отнимает жизнь. - Как это? Гийом делает «страшные» глаза. - А вот как. Целует тебя в губы крепко- крепко. До слез, до боли, до потемнения в глазах. А затем приходит к тебе ночью – во сне или наяву – и пьет твою кровь, как вампир. - Ага, – подтверждает Филипп; не смотря на опьянение, голос его звучит серьезно и даже как-то жутковато. – Говорят, что поцелуй вампира горек, как мед, и горяч, словно лед. Но за это удовольствие любой человек готов отдать жизнь – ничего приятнее и слаще этого просто нет на свете! - Ну да! Скажи еще лучше, что и ты готов отдать жизнь! – смеясь, я подталкиваю его в бок локтем. – Что-то верится с трудом! Однако приятель мой неожиданно смущается и опускает глаза. - Да это я так, просто… Говорю, что слышал. А вот тетка Агата рассказывала, что ее сестрица видела его однажды. Она при монастыре жила, наши монашки белье вышивали и поручили ей отнести готовую работу в Монсегюр. Там она его и увидела. - И что?! - Через месяц умерла, бедняжка, от тоски – растаяла, как свечка. А перед смертью все повторяла сестре, что ни о чем не жалеет – только о том, что не довелось увидеть его еще раз. И что такой красоты просто не существует в этом мире: что и бог, и сатана по сравнению с ним – просто мальчики из хора. Мы умолкаем и все трое, как по команде, поворачиваем головы к замку. За рекой садится солнце, одевая стены Монсегюра кровавым отблеском заката – древние стены кажутся розовыми и словно бы живыми – как румянец на щеках у девственницы. Неожиданно к сердцу подкатывает тоска, такая сильная, что хочется выть. Видно, вино тетушки Агаты сыграло с нами злую шутку. - А что, слабо попробовать вишни в саду у чародея? – неожиданно громко и весело, словно наперекор окутавшему нас грустному мареву заката, предлагает Филипп. Мы переглядываемся: молодое вино бродит в наших головах, и нам до умопомрачения хочется попробовать чего-нибудь этакого необычного – не похожего ни на скачки по пыльным проселочным дорогам, ни на мальчишеские бои на мечах и палках, ни на стыдливые объятия сельских девушек. Нам хочется попробовать вишен из заколдованного сада некоего чародея, вампира, монаха, рыцаря или святого – не все ли равно?.. А еще нам хочется… Но – т-с-с-с. Об этом мы, все трое, предпочитаем помалкивать. Щенячий юношеский задор охватил нас, и нам уже море по колено – вернее, река, которую нужно переплыть или перейти вброд, чтобы достигнуть розовых стен вечернего замка. - Ура! – громко, не сговариваясь, кричим мы с Гийомом, мигом подхватывая свои задницы с соломы.- Айда за вишнями! - Ну, а если вдруг столкнемся с магом? – хитро прищуривается Филипп. Я хватаю меч и, воинственно потрясая им, как Геркулес палицей, грозно заявляю: -А, если нам встретится ваш знаменитый маг, то, клянусь кровью Христовой, я вызову его на поединок и убью. Друзья мои, переглянувшись, вновь прыснули со смеху. - Да, напугал, Аника-воин. Ладно, раз решили – едем. Они зря смеются: мечом я, не смотря на некоторую неприязнь к оружию, владею очень даже сносно. Еще, когда мне только-только исполнилось 11-ть лет, у нас в доме служил в охране некий сеньор Оливье, старый рыцарь, один из крестоносцев, которые в свое время воевали с маврами за обладание Гробом Господним. У Оливье не было пальцев на левой руке, он потерял их в бою. Однако, мечом и копьем он владел, как бог, и во всем Провансе не было лучшего наездника. Лошади его любили, хоть и побаивались. Люди реагировали почти так же. Так вот этот самый Оливье с 11-ти лет учил меня верховой езде и обращению с оружием. И, хотя учеником я был, откровенно говоря, преотвратным, кое-каким приемам боя я все-таки научился. Так что при случае вполне мог за себя постоять. Не стоит далеко ходить за примером. В прошлом году, возвращаясь в конце августа в Монс, я столкнулся по дороге с разбойниками. Их было трое, и они, увидев меня, обрадовались было легкой наживе: еще бы – мальчишка один и на лошади с кошельком и оружием. Но не тут-то было! Одного я уложил на месте, второму отрубил ухо, а третий убежал сам. Вот так-то, господа папенькины сынки! Мы поймали разморенных вечерним сумраком лошадей на поляне и, не сразу попав в седло (Филипп, например, прыгая с ветки дуба, шлепнулся задом в кусты жасмина – ох, как чертыхался и проклинал он на чем свет стоит вторую бутылку вина!), понеслись, что было духу к реке. Легко миновав переправу и даже не замочив штанов, мы выбрались на другой берег. - Со стороны леса стена ниже, легче будет перелезть, - осторожно оглядываясь по сторонам, сказал Филипп. Бесшумно, почти приникнув к земле, чтобы не привлекать внимания часовых, мы обошли крепость и нашли место, где стена действительно казалась пониже. С лошади да друг другу на спину – вполне можно влезть. Мы уже было почти пошли на абордаж, когда вдруг… Откуда-то сверху полилась музыка. Мы застыли на месте, как громом пораженные. Мы забыли о том, кто мы, где мы, откуда и зачем сюда явились. Это не было похоже на музыку. С чем можно было сравнить эти пронзительно-щемящие, буквально вонзающиеся в душу звуки, так похожие на плач раненого ангела?.. Я в жизни своей не слыхал ничего подобного – было ощущение, что у меня живьем вырезают сердце. - Это он, это он, - испуганным шепотом забормотал Гийом (куда только подевалась вся его бравада!). – Я слыхал, что он играет на каком-то дьявольском инструменте, изобретенном маврами. Кажется, лютней называется. - Ты дурак, Гийом, - с раздражением говорю я. – Лютню действительно придумали мавры, но она никакой не дьявольский, а самый обычный инструмент – чем-то смахивает на женскую фигуру. Но это…это - не лютня. Я не знаю, что это. Это вообще не похоже на инструмент. Пленительно-чарующие звуки над головой оборвались так же внезапно, как и появились – как будто бы кто-то решительно и резко захлопнул дверь в сказку перед самым нашим носом. - Ну что, лезем? – нерешительно спросил Филипп. - Лезем, - сказал я. Не отступать было уже теперь делом принципа. Мы без труда миновали стену и очутились в саду. Да, правы были те, кто распускал слухи о чудесном вишневом саде – вишни здесь и вправду были необыкновенно вкусные, правда, не с грецкий орех, но крупнее обычных и необычайно сладкие. Набивая ими рты и карманы (а Филипп ухитрился даже засыпать их за пазуху), мы быстро передвигались по саду и спустились к реке. Был поздний вечер, и солнце почти до половины ушло под воду. - Посмотри, Вольдемар, - Филипп легонько тронул меня за руку, - вон там, у берега – инструмент, о котором ты говорил. Лежит у самой воды. Он и вправду похож на… Он не договорил – потому что в одно мгновение лишился дара речи, застонал и затих. - Господи, - задушено прошептал Гийом и поднял руку для того, чтобы перекреститься. Я сделал глубокий вдох, а выдохнуть… Выдохнуть уже не сумел. Из реки прямо на нас выходил ангел. Я никогда раньше не видел ангелов, но точно знал, что это он. Юный мужчина, чуть постарше нас, лет 25-ти, не больше. Черные брюки из мягкой оленьей кожи были небрежно закатаны до колен, а белая шелковая рубашка, расстегнутая до пояса, трепетала на легком ветерке, словно лепесток белой розы. Длинные черные волосы мокрыми волнами струились на плечи, грудь и спину: они были похожи одновременно на усыпанное бриллиантовыми огнями черное ночное небо и на черные воды бездонного океана, омывающего белоснежные берега страны вечных льдов. Ну а глаза, глаза его и вправду напоминали звезды: изумительной формы, чуть вытянутые к вискам и чуть-чуть удлиненные по форме миндалин, они лучились, сверкали, сияли каким-то нездешним, не нашим земным светом – так посылают на землю свое таинственное сияние далекие светила далеких миров. Они словно разговаривали, смеялись и плакали, были удивительно красноречивы и столь же удивительно жестоко и жестко замкнуты. В них колыхались одновременно и юная нега с еще не познанными и не контролируемыми до конца порывами обжигающей страсти, и холодная, рвущая душу отстраненность тысячелетнего Сфинкса, познавшего тайну мира и эту же тайну равнодушно отвергнувшего. В них были ласка и пренебрежение, откровенность и цинизм, тяга к самопожертвованию и горечь самоуничтожения. Эти глаза завораживали, очаровывали, пленяли и пугали. И в ту самую секунду, глядя в их сияющую бездну, я вдруг отчетливо понял, что погиб. Или, может быть – воскрес для новой жизни?.. Он не видел нас: откидывая рукой падающие ему на лицо мокрые волосы, он смотрел куда-то на реку. На берегу рядом с лютней лежали его белый плащ и меч. - Ну-ну, Флер, моя девочка, где ты? – позвал он и тихонько посвистел. – Иди скорее ко мне, а то я буду думать, что ты утонула. Его голос по красоте и пленительности не уступал глазам, и, казалось, еще более подчеркивал необычность его внешности: глубокий и звучный, словно раскачивающийся на ветру древний колокол, с вибрирующими нотками-огоньками – от мелодичной певучести легкого полушепота до звенящего жесткой медью приговора-приказа, от грудных и тягучих струн волшебной скрипки до низкой и вкрадчивой хрипотцы палача-инквизитора. До наших ушей долетел громкий радостный лай, затем ласковое поскуливание, и через минуту огромная черная собака величиной с бычка-трехлетку, вынырнула из реки и, отряхивая на ходу длинную шерсть, радостно кинулась на грудь хозяину. От прыжка этакого чудовища не устоял бы на ногах ни один, даже очень сильный мужчина, но… Юный воин в реке даже не покачнулся – было ощущение, что на грудь ему запрыгнула птичка или бабочка. - Ах ты, проказница, - приговаривал он, ласково убирая с плеч ее огромные, как у хорошего медведя, лапы, - ах ты, моя умница. Или, нет – не совсем умница. Ты слишком много внимания уделяешь своему хозяину и совсем не замечаешь наших гостей. Черт возьми, в конце концов, для воспитанной дамы это просто невежливо!.. Мгновение – и он смотрел прямо на нас. Было ощущение, будто земля разверзлась под ногами или небо вот-вот упадет нам на головы. Мы были готовы ко всему, только не к встрече с его странным обжигающе ледяным взглядом. Собака, опомнившись, громко и грозно зарычала. Она выскочила из реки и сделала несколько устрашающих шагов в нашу сторону – ее огромная голова с горящими черными глазами мгновенно закрыла собой небо. В ту же секунду мои отважные друзья, завизжав, словно перепуганные щенки, падая, и отталкивая друг друга, кинулись наутек. И я их вполне понимаю. Я и сам не убежал, наверное, только потому, что бросившаяся к нам собака стремительно-мощной волной своего гигантского тела легонько задела меня, и я, как мяч, отлетел в сторону. Может быть, поэтому, а, может, и нет – это уже не имело значения. Собака с низким и грозным лаем, что-то типа «Ну, охотнички, берегитесь – теперь охотиться буду я!», кинулась следом. - Аккуратно, Флер! Не калечить! – негромко и жестко приказал ей хозяин. И подошел ко мне. Он стоял надо мной – прямой и прекрасный, словно лезвие древнего меча. Честное слово, если бы он сейчас всадил мне в грудь стрелу или нож, я бы даже не уклонился. - Ну а вы - то почему не убежали? – глядя на меня, грустно и как бы слегка озадаченно спросил он. – Вон у ваших приятелей какая скорость – не хуже, чем у газелей… - Не нужно было травить людей собакой! – обретя наконец-то дар речи, я попытался подняться, но запутался в плаще и снова упал. Ситуация становилась все более и более комичной, и это меня злило. Он слегка пожал плечами. - Флер – умная девочка. Без моего приказа она не откусит от ваших друзей ни кусочка. Так почему же вы все-таки не убежали?.. Ах да, я же совсем забыл (по его губам цвета спелого граната пробежала странная улыбка): вы же обещали вызвать меня на поединок. И убить. Да еще поклялись кровью Христовой. Ведь так? Я обомлел. Моей пьяной клятвы не слышал никто, кроме Гийома и Филиппа, но те были далеко. Значит… - Откуда вы узнали? Кто вы? – с замиранием сердца предчувствуя его ответ, спросил я. Он снова улыбнулся. Удивительные у него были губы: их яркой и словно бы откровенной чувственности противоречила горькая, почти трагическая складочка – словно отблеск лезвия в бутоне розы. И это придавало какую-то трогательную неповторимость его улыбке. - Я вправе то же самое спросить у вас. Но вы задали вопрос первым, и я отвечу. Я – магистр ордена тамплиеров и хозяин сада, где вы в данный момент прилегли отдохнуть. Я в очередной раз онемел. Нет, ну надо же случиться такому казусу! Судя по рассказам приятелей, магистр представлялся мне зрелым мужчиной лет этак-то 40-ка, не меньше, пусть с красивой, но демонической наружностью. А этот, словно мгновение назад сошедший со звезды юный красавец… - Что, не похож? – без труда читая мои мысли, спросил он. Я снова попытался встать, но, поскользнувшись на мокрой земле, потерял башмак. Нет, черт возьми, мне положительно не везло сегодня. Или все это – его колдовство?.. - Да, сегодня не ваш день. Видно, придется вам помочь, - он наклонился ко мне; его длинные черные волосы почти касались моего лица, и, казалось, пахли сиренью. – Давайте руку! Не успев ничего сообразить, я, подчиняясь, рефлекторно исполнил его приказ. В легком мареве вечерних сумерек его прекрасная рука отливала хрустальным блеском, и где-то на кончиках длинных голубоватых ногтей временами словно бы вспыхивали крошечные искорки-огоньки. Храни боже того, в кого при случае полетят эти искры!.. Поднявшись, наконец, на ноги, я почувствовал себя несколько уверенней.