Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 51 страниц)

Одним быстрым и сильным, словно порыв ветра, движением он помогает мне забраться наверх. Под нашими ногами застыли древние, как мир, камни с отпечатками давно отлетевших к небу душ, а над нашими головами зависла огромная, налившаяся кровью луна. Тысячи лет она была свидетелем того, что должно было произойти сейчас. И никогда еще, никогда за тысячи лет своего существования не видела она ничего подобного: с высоты своего бессмертия ангел отдавал человеку свою вечную жизнь, принимая от него взамен его вечную душу. - Я готов, - улыбнулся я, поворачиваясь к нему лицом. Его руки крепко, до боли стиснули мои руки, а затем, ослабив хватку, мягко, словно одновременно лаская и отталкивая, скользнули мне на плечи. - Вива ля вита, - чуть слышно выдохнул граф Монсегюр; легче подхваченной ветром снежинки он качнулся вперед и прикоснулся к моим губам своими прекрасными, словно утренняя рана облаков, губами. Мой крик, эхом оторвавшись от камней, разорвал лунную паутину и улетел к ночному небу. …Что напомнил мне этот его поцелуй?.. Обжигающую лаву пробудившегося вулкана или, напротив – ледяную бритву горных вершин? Боль пронзила меня насквозь до кончиков пальцев – каждая клеточка тела, каждый миллиметр моей кожи на секунду превратился в пылающий факел. Но это была не просто и не столько боль. Словно бы разорвалась по швам моя оболочка, соскользнув вниз вместе с белоснежным плащом тамплиера, и что-то внутри меня – необъятное, щемяще прекрасное, беззащитное, и одновременно пугающе могущественное - вырвалось наружу, обрело крылья и улетело к звездам. В то же мгновение из губ графа густой алой лентой хлынула кровь – хлынула внезапно и сильно, словно струя проснувшегося родника, задрожала, забилась, заливая наши волосы, руки, лица и упавшие к нашим ногам плащи с алыми крестами. - Господи! – я попытался отстраниться, однако он еще крепче сжал мои плечи и все так же крепко удерживал меня в заколдованном кольце рук, не давая не отойти, не уклониться в сторону. Я чувствовал, как вместе с кровью тело его покидают силы, вливаясь в меня, сливаясь со мной – я бился в его руках, словно беспомощная глупая птица, но я совершенно ничего не мог сделать. Потом беспокойство и страх куда-то исчезли, и я вновь почувствовал, что улетаю. Черные звезды над головой приветливо улыбались и через объятия стоящего напротив ангела дарили мне свой вечный свет, вечную жизнь и вечную любовь… Сколько продолжалось все это? Я не знаю. Время остановилось вместе с замершей на небе луной. Наконец граф Монсегюр отпустил меня и слегка отстранился. Лицо его было бледным, как лепесток тронутого морозом лотоса, а на губах все еще билась тоненькая струйка крови. - Боже мой, Александр! Что вы наделали? – я готов был рыдать от безмерного ужаса и от столь же безмерного счастья. Он улыбнулся – улыбка его была розовой. - Вот и все, mon chere. Теперь мы навсегда вместе на звездном пути. И никто не посмеет разлучить нас – ни время, ни бог, ни люди. А потом он лишился чувств – просто пошатнулся и упал мне на руки, словно срезанный цветок лилии. Я подхватил его и спустился с алтаря на землю по едва заметным, вырезанным на камне ступеням. Граф Монсегюр лежал у меня на руках, смежив веки, а его длинные черные волосы с вплетенными в них серебристыми лентами лунного света с тихим шелестом касались земли. Я отнес его к реке и, положив в прохладную ночную траву, снял с него белый (нет, теперь уже – алый), пропитанный кровью, плащ, разорвал его тонкую кружевную рубашку и невольно зажмурился. Да, он был прекрасен. Изумительная линия его плеч и шеи завораживала красотой, словно вечерняя линия горизонта на таинственном острове. На груди его с левой стороны была небольшая татуировка в форме 12-тиконечной звезды, края которой, тонкие и острые, казалось, шевелились на глазах, лучась и мерцая, словно у настоящей звезды. Осторожно коснувшись кончиком пальца одного из лучей, я почувствовал что-то вроде легкого ожога и быстро отдернул руку. - Знак ангела, - тихо сказал граф Монсегюр, не открывая глаз. Я порывисто схватил его руку. - Господи, как же вы меня напугали! Я думал, что вы сейчас умрете – столько крови вы потеряли… Да любой человек на вашем месте уже давно бы… - Но ведь я же не человек, - едва слышно выдохнул он. И столько тоски, столько не передаваемой никакими словами пронзительной, разрывающей душу тоски и щемящей безысходности было в этом его выдохе-вдохе, что на глаза у меня навернулись слезы. - Не плачьте, mon chere, - он наконец-то открыл глаза, из которых мягкими волнами серебристого лунного света струились нежность, благодарность, боль, грусть, сожаление и еще – вина. Боже мой, да неужели он считает себя виновным в том, что на этот короткий миг вечности, покуда длилась наша клятва, он позволил себе сойти со своего звездного пути в мои объятия?! - Не нужно плакать. Горуа. Я ни о чем не жалею, я счастлив: оказывается, что и смерть, и боль, и грусть, и сомнения тоже могут приносить счастье, если они живут в душе вместе с любовью, а не навязываются извне. На опушке, за деревьями паслись наши лошади. Однако великий магистр был слишком слаб, чтобы удержаться в седле. Я помог ему сесть, и сам сел сзади. Второй конь обиженно фыркнул, но пошел следом – должно быть, он просто ревновал, что прекрасный всадник не достался ему. Медленно, шагом мы возвращались в замок. Голова великого магистра покоилась у меня на плече, а его дивные черные волосы мягкими крыльями ночной птицы касались моего лица. Я то и дело ловил их губами, жадно вдыхая аромат сирени. Да, теперь я окончательно понял: сирень – его запах. Не какие-то там благовония, духи и прочие ухищрения, которыми пользуются франты, а просто его запах. Так хлеб пахнет хлебом, а весна весной. Должно быть, это тоже – часть волшебства. Он молчал, он был почти без сознания. Только с губ его время от времени слетал легкий ветерок дыхания. И я тоже молчал – слова были не нужны. Я знал, на все сто процентов знал: то, что он совершил сейчас на руинах Храма, более было похоже на самоубийство, чем на клятву, но я… Мне стыдно признаться, но я был счастлив!.. Вот так вот, мой ангел: пока мои губы помнят каждую букву вашего имени, а в вашей груди бьется мое сердце – мы будем вместе. Только ближе к утру мы вернулись в замок. - Подгоните лошадь с черного хода, - не открывая глаз, чуть слышно попросил магистр. – Я не хочу, чтобы меня увидели в таком состоянии. Я сделал так, как он сказал и, быстро спешившись, помог ему слезть с лошади. Он был все еще очень и очень бледен и почти не держался на ногах. Я осторожно отнес его в башню; к счастью, нас никто не видел. В спальне было по-утреннему свежо, и я, уложив графа в постель, принялся разжигать камин. Внезапно сзади раздался странный звук – так, если бы ветер, словно струны арфы, ласкал своими воздушными пальцами ледяные вершины гор. Я оглянулся – звенело зеркало. Мой г-н никак не отреагировал на этот звук – по всей видимости, он все еще был без чувств. Тогда я оставил камин и подошел к зеркалу. Отражение в нем сверкало и переливалось серебристыми волнами – как будто бы по безмятежной глади горного озера вдруг пошла рябь… Комната вздрогнула и поплыла перед глазами. Холодея от ужаса, я видел, как расплывается в зеркале мое собственное лицо, а вместо него…вместо него на меня смотрит женщина ослепительной красоты с черными, как самая черная ночь, глазами и сверкающими изумрудами в волосах. «Иди ко мне!» - дивной песней угасающего заката звучит ее голос. Она протягивает ко мне сквозь зеркало свои белоснежные руки, и я, завороженный гипнотическим блеском ее глаз, делаю еще один маленький шажок ей навстречу. Мгновение – и ее руки обвиваются вокруг моей шеи. «Да она же хочет меня убить! – тупо соображаю я, глядя, как ее кровоточащие губы приближаются к моим губам. – Сейчас она меня поцелует, и все – я труп». Но у меня уже нет сил вырваться – все силы выпил ее полный ненависти и смертельного очарования взгляд. Ее губы уже совсем близко, и я чувствую ледяное дыхание ее поцелуя, когда… Тихо вскрикнув, она отшатнулась. По ее прекрасному лицу, словно черная паутина, пробежала тень, а в глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность. - Кровь ангела, - прошептала она, и губы ее из кровоточащих вмиг сделались белыми, как стена. В то же мгновение позади нас послышался смех – тихий, очаровательно-мелодичный, с нотками невинной, но явной издевки. Так один бог издевается над другим, превратив его молнии в розы. Словно очнувшись от сна, я обернулся. Уронив голову на алый шелк подушек, юный магистр смеялся, глядя на нас: видимо, растерянность в глазах Ванды искренне его забавляла. - Ты все- таки сделал это, - сказала она, сдвинув брови. – Ты это сделал… Она подошла к постели и медленно наклонилась над распростертым на алтаре простыней молодым человеком. - Я никогда не думала, что ты… - Что я осмелюсь на это? – улыбнулся граф. - Что ты настолько безрассуден, - нахмурилась она. – Господи, ну чего, чего тебе не хватало?.. Неужели этот маленький глупый щенок настолько вскружил тебе голову? - А вот это уже не твое дело, Ванда, - снова улыбнулся граф, очаровательно и невинно. - Но в договоре не сказано, что ты можешь отдавать свою кровь первому встречному!.. - В договоре не сказано и того, что я не должен этого делать. Я ничего не нарушал, Ванда. Она покачала головой – глаза ее сделались грустными, как озера под снегом. - Да, ты ничего не нарушил. Ты просто себя погубил. Ты влюбился. Возрази мне, если сможешь. - Мне нечего возразить тебе, - прошептал граф, вытирая кружевной манжетой снова выступившую у него на губах кровь. - Возьми! – Ванда резко, словно мяч, швырнула ему свой платок. – Ты сегодня и так потерял много крови… Да, еще – чем тебе помешал Дрие? Зачем ты его прогнал? Юный магистр поморщился, словно от укуса скорпиона. - Он мне надоел. - Вот как? – она сделала легкое движение в его сторону, словно желая сама унять, успокоить, высушить трепещущую на его губах алую змейку, но в последний момент заставила себя удержаться. – Ты же знаешь: он – из посвященных, хоть и человек. Ты не имел права выгонять его, не посоветовавшись хотя бы со мной. - Можешь считать, что я с тобой советуюсь – сейчас. Ванда раздраженно фыркнула. - Между прочим, Дрие вне себя от ярости – он ведь все еще в тебя влюблен. Влюблен настолько, что… - Что со своей идиотской ревностью едва не сжег замок, - мрачно закончил граф и решительно добавил: - Я 10-ть лет терпел его домогательства. Все, хватит. Я не желаю его больше видеть. И, если он еще раз осмелится ко мне явиться, я его просто убью. Это мое последнее слово, Ванда. Она покачала головой с еще большей грустью. - Раньше ты никогда так со мной не разговаривал. Раньше, когда ты говорил «нет», у тебя в голосе был металл, а сейчас…Сейчас просто чувствуешь, что это твое «нет» - последнее, и что за ним более ничего нет, дальше – пустота, мрак, пропасть. Сейчас ты более, чем когда-либо похож на бога – поверженного, истекающего кровью, но бога. И ты станешь им, хочешь ты того или нет. На губах юного магистра появилась загадочная улыбка. - Ты упряма, Ванда, но ведь ты не дура. Знаешь, как говорится в одной японской песенке?.. Он произнес несколько странно звучащих, гортанно-певучих фраз и тут же перевел: Нельзя из-под палки Звать розой фиалку. Нельзя под ножом Звать белку ежом. Нельзя поймать в сети Зарю на рассвете. В шкатулку, как спицу, Не спрятать синицу. Нельзя не влюбиться В любовь без границы. Но меч, словно кожу, Найдет свои ножны. На щеках женщины загорелись два ярких пятна, а в черных звездах ее глаз полыхнул такой огонь, что по сравнению с ним вчерашний пожар был похож на спичку. - Я вижу, что свои ножны ты уже нашел, - бросив на меня испепеляющий взгляд, прошипела она. Граф снова рассмеялся – так, словно клинок ударился о клинок, и посыпались искры. - Не нужно пошлить, Ванда. В женщине это отвратительно. Впрочем, я совсем забыл: ты же у нас не женщина – ты ангел! - А ты все время об этом забываешь! – сверкнув глазами, рявкнула та. – Ровно, как и о том, что и ты в первую очередь – ангел, а уже потом мужчина, или кто там еще – мне все равно. - Инкуб, Ванда, - с невинным видом подсказал граф. – Странно, а мне 10-ть лет подряд твердили совершенно иное. - И ты не преминул это хорошенько выучить? - Пришлось. - Да ты…ты просто нахальный, распоясавшийся мальчишка, Монсегюр! – Ванда с яростью вырвала у него из рук свой платок. – Когда-нибудь ты просто истечешь кровью, и я даже пальцем не шевельну, чтобы спасти тебя. - Ну, уж нет, - улыбка молодого человека сделалась откровенно издевательской. – Шевельнешь, да еще с завидной скоростью. Я – слишком ценная фигура, для того, чтобы мной можно было так просто бросаться. Сколько сил, сколько жизней, сколько стремления вложили вы в мое совершенство! Разве я не прав, Ванда? Наступила пауза. Оба тяжело дышали, не отрывая глаз друг от друга. Он смотрел на нее с вызовом – так, словно еще шаг, и он, очертя голову, бросится в разверзшуюся под его ногами пропасть. А она… Она смотрела долго и пристально, словно пытаясь отыскать в его прекрасных чертах ЧТО-ТО – хотя бы какое-то сомнение в собственной правоте, или хотя бы – тень этого сомнения, как последний проблеск надежды. Но ее не было – ни тени, ни надежды. - На днях должен приехать герцог Лотарингский, - холодно, по-деловому сказала она, наконец. – Надеюсь, что ты к этому времени придешь в себя и примешь его, как следует. Это и есть тот самый человек. - Я приму его, как следует, - так же холодно и серьезно усмехнулся граф, - и я буду действовать четко в рамках того, что от меня требуется. Герцог Лотарингский должен мной увлечься? Он увлечется. Герцог Лотарингский должен стать моим вассалом и привести свои войска под мои знамена? Он сделает это. Герцог Лотарингский должен присягнуть мне на верность и отдать за меня жизнь? Он присягнет и отдаст. Все, Ванда? Или я что-нибудь забыл? - Мальчишка, - Ванда покачала головой, однако взгляд ее странным образом смягчился. – Всегда был и останешься мальчишкой – даже, если станешь богом. Впрочем, твоя красота во многом искупает твой дурной характер. Если бы ты еще умел правильно ею пользоваться!.. Я ухожу, Александр. Можешь развлекаться. Только не забывай: ни одно на свете развлечение, как бы оно не называлось, и как бы оно дорого тебе не было, не должно мешать делу. Она шагнула в зеркало, и стекло, тревожно звеня, сомкнулось за ее спиной. - Что это было, Александр? – с трудом опомнившись, спросил я; в груди у меня все еще трепетала и ныла смертельная нега ее несостоявшегося поцелуя. - Она хотела убить вас и не смогла. Не смогла позволить себе убить того, в ком кровь ангела. Бедная Ванда! Честное слово, я еще никогда не видел ее в такой ярости!.. Он улыбнулся и протянул ко мне руку. - Ну что вы застыли у зеркала, Горуа? Она не вернется. Пока. И этим нужно воспользоваться. Заприте дверь и идите сюда. Я подошел и сел рядом. - Кровь остановилась? - Кровь? Ах, да. Да, если бы и шла – я привык. Когда я говорю им «нет», у меня всегда идет кровь – они думают, что таким образом могут меня остановить!.. - Вам больно? -Нет, mon chere. Это не боль, это другое. Я смотрел на него, и не мог отвести от него глаз. Он был все еще очень и очень бледен, однако на щеках его алыми дорожками крепкого молодого вина горел румянец. И этот его жаркий румянец, и взгляд, такой спокойный и сияющий, моментально зажгли ответную краску на моих щеках. - Вы хотели узнать, что такое неземная любовь, Горуа? – теплым ветерком сорвался с его губ полувопрос-полушепот. – Я покажу вам. Сердце мое выскочило из груди, подпрыгнуло, словно мяч, и утонуло в его глазах. - Но вы…вы еще очень слабы – столько крови, - запинаясь, нерешительно пробормотал я. – Может быть, потом… Может быть, в другой раз… Он улыбнулся – грустно и ласково, словно объясняя неразумному ребенку то, что даже подстреленная птица до самой последней секунды, пока не остановится ее сердце, будет пытаться взлететь. - Ну, на это, слава богу, у меня еще пока хватит сил. Дайте руку, mon chere – я поведу вас к звездам. Он медленно сомкнул свою руку с моей – ладонь к ладони. Голубые искры, срываясь с кончиков его пальцев, легонько покалывали мои пальцы: я почувствовал, будто невидимая волна нежно подхватывает меня, а в крови вспыхивает ответными искрами бессмертная кровь ангела. Он резко и сильно стиснул мои пальцы: в то же мгновение, словно беззвучный выстрел разбил мою оболочку, и волна сумасшедшего, ни на что не похожего, ни с чем не сравнимого, рвущего на части плоть и душу наслаждения подбросила меня ввысь, в бесконечность незнакомого дивного мира, на какое-то мгновение вечности сделавшегося моим. …И я увидел звезды, узнал, что такое рай и попал на седьмое небо. И еще я узнал, что не теле у ангелов не бывает шрамов… ========== Глава 10. ==========