Текст книги "Ангелы бездны (СИ)"

Автор книги: tatateo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц)

«Как магистр, я имею право отпускать грехи и причащать, но, думаю, что вам еще рано говорить о смерти». Он обернулся и негромко, вполголоса приказал сопровождающим его рыцарям: «Перенесите его в мой шатер. А этих (он небрежно кивнул на уставившихся на него в какой-то немой эйфории арабов) отвезите в пустыню. Выживут – их счастье. А не выживут – не мое дело, не хочу марать о них руки». Он отошел, и я тут же лишился чувств – так, словно единственное, что связывало меня с жизнью, был его взгляд. Я не знаю, сколько времени я был в беспамятстве. Но очнулся я от того, что тело мое омывали волны. Впервые за три дня не было боли – не болели раны, не болели порванные мышцы и сухожилия, и не было во рту отвратительного привкуса крови. Я словно бы лежал на теплом морском берегу, подставляя волнам свое израненное тело. В лицо мне светило солнце, и где-то рядом одуряющее пахло сиренью. Я раскрыл глаза, и сердце мое куда-то улетело, раз и навсегда отлетело от земли, запутавшись в тени чудесных ресниц склонившегося надо мной юного воина. Это его глаза сияли подобно солнцу, вырвав меня из беспамятства, это его руки, подобно волнам, скользили по моему телу. Они касались, трогали, сжимали, мяли, давили. И я чувствовал, клянусь богом, я чувствовал, как что-то там, внутри меня щелкает, разглаживается, выпрямляется, соединяется – словно звенья разорванной цепи в руках умелого мастера, очищаясь от крови и ржавчины, снова соединяются в крепкую молодую цепь. А прекрасный воин между тем наклонился еще ниже: его черные волосы, словно лепестки черной орхидеи, скользили по моей горячей коже, а с губ его слетали какие-то странные, так похожие на падающие в бездну жемчужины, слова, аналогов которым не знал ни один земной язык. Он был прекрасен настолько, что, глядя на него, я невольно испытывал что-то похожее на сильную боль, нет, на муку, по сравнению с которой все пытки мавров казались детским лепетом. Хотелось или умереть, или немедленно, сию же минуту прекратить эту боль. И я знал, я понял, что для этого нужно всего лишь… Плохо соображая, что я делаю, я быстрее ветра вскочил на ноги, опрокинул его на кушетку и так крепко стиснул в объятиях, что под моими руками треснула тонкая ткань его белоснежной кружевной рубашки. Желание вспыхнуло так внезапно и с такой силой, что мое тело, казалось, в считанные секунды превратилось в кусок раскаленного металла. Он, по-видимому, не ожидал такой прыти от умирающего и на какие-то несколько мгновений растерялся. Да-да, на какие-то несколько мгновений он оказался в моих объятиях и, глядя в его странно расширенные черные вишни-зрачки, я вдруг на мгновение словно бы почувствовал ответный огонь…Но, должно быть, мне это просто показалось, или же я просто сошел с ума от страсти. Уже через секунду на дне его глаз вспыхнуло что-то: черный лед раскололся, что-то не сильно, но ощутимо кольнуло меня в затылок. Комната качнулась, замерла в воздухе, словно пойманный в паутину вневременья маятник, а затем - затем качнулась обратно, сделав странный оборот в пространстве: я – снова лежал, распростертый на кушетке, а мой спаситель стоял надо мной, сосредоточенно рассматривая свою разорванную рубашку. - Я очень рад, что вы в порядке, - не глядя мне в глаза, совершенно спокойно, я бы даже сказал, устрашающе спокойно заметил он, - я рад, что вам лучше, но попрошу вас более так не делать, иначе я тоже могу потерять над собой контроль. И тогда вам не поздоровится. Я видел, я отчетливо видел, как с кончиков его прекрасных пальцев сорвались крошечные голубые искры и ударили в землю. - Вы – маг? – догадался я, с изумлением и восторгом продолжая его рассматривать. Он поморщился, ему явно не нравилось это слово. - Не совсем, но что-то вроде того, - усмехнулся он. – Шелдон Монсегюр, магистр ордена тамплиеров – к вашим услугам. И тут я вспомнил, что уже что-то слышал о нем – от похабных шуточек моих солдафонов до самого искреннего восхищения поэтов-трубадуров. Слышал, но как-то не предал этому значения. Я никогда не считал себя поклонником мужской красоты. Но, должно быть, я просто ее никогда не видел – настоящую красоту. - Да вы, оказывается, совсем молоды! – искренне удивился я. - Есть некоторые вещи, которые не зависят от возраста. Такие как… - Красота? – тут же спросил я. Я знал, что перехожу все границы, допустимые приличием, вот так вот жадно таращась на него, однако я ничего не мог с собой поделать. - Не угадали, капитан, - усмехнулся он. – Сила. И лишь она, единственная. Ну, да это не важно. Как вы себя чувствуете? Тут только я обратил внимание на то, что кости мои целы, мышцы, по всей видимости, тоже, ногти все на месте, а на теле нет ни одного кровоподтека. Но меня, честно признаться, это мало уже удивило. - Вы меня спасли, - с трудом выдавил я, по-прежнему не в силах отвести от него глаз. – Зачем? «Чтобы тут же поразить насмерть?» - хотел добавить я, но сдержался. Однако он моментально прочитал мои мысли. - Только вот не нужно этого трагизма, капитан! Вы же воин, а не сопливая девчонка, млеющая от красивой мордашки. Вам сейчас дадут одежду, оружие, деньги и лошадь. Переночевать можете здесь, а завтра - свободны, отправляйтесь на все четыре стороны! Я растерялся, чувствуя, как у меня буквально оборвалось сердце. - Могу ли я остаться в числе ваших людей? – набравшись смелости, выпалил я. – Я хороший воин и могу вам пригодиться. Он равнодушно пожал плечами. - Все мои люди – хорошие воины. Другие мне просто не нужны. - Но тогда…тогда, - не отступал я, - может быть, вам нужен человек, который при случае отдаст за вас жизнь, который никогда не и не при каких обстоятельствах вас не предаст? Который будет верен вам, как пес, и, как пес, будет вас охранять? - Вы считаете, что мне нужен телохранитель? Он рассмеялся – негромко и с легкой грустью, как будто бы я сказал какую-то забавную глупость. - Не надо мне лгать, капитан. Вы хотите остаться совсем по иной причине… Вернее – в большей степени, по иной причине. Только хочу вас предупредить сразу – даже не думайте об этом. Этого никогда не будет. - Но почему? – отбросив все существующие на свете приличия, в лоб спросил я. – Я вам настолько неприятен? Он снова пожал плечами. - Если бы вы мне были неприятны, я бы попросту не стал вас спасать. Человеколюбие не входит в число моих достоинств. - Но тогда, тогда я не понимаю… - Я не сторонник развлечений подобного рода. - Вам не нравится мужская любовь? – опять же в лоб спросил я. И тут он вспылил. Он крепко стиснул за спиной руки и сказал не-громко и жестко, чеканя каждое слово: - Мне вообще не нравится любовь. Никакая. Запомните хорошенько – никакая. Вы, люди, просто-таки помешены на этой вашей любви. Почему, ну почему вы готовы идти за нее на плаху?.. В огонь?.. На виселицу?.. Да что в ней такого особенного, кроме как… Он махнул рукой и отвернулся. И тут до меня дошло. - Мы, люди? Наша любовь? – повторил я медленно, садясь на кушетке. - Так вы – не человек? - Точно, - выдохнул он и через секунду с той же насмешкой добавил: - Ну что, вы все еще по-прежнему хотите мне служить? - Более, чем когда-либо, - твердо ответил я. - Вас даже не смущает то, что мавры называют меня не иначе, как Иблисом? - Я не верю в дьявола. - А в бога? Я задумался и, глядя на него, улыбнулся. - И в бога я тоже особенно не верил. До сегодняшнего дня. Он вдруг нахмурился и закусил губы: уж не знаю, чем, но мой комплимент был ему неприятен. - Хорошо, - сказал он, наконец, медленно обдумывая каждое слово. – Пожалуй, мне нужен начальник охраны. Можете остаться, но с одним условием. - Каким? – не чувствуя подвоха, я буквально подскочил от счастья. Он посмотрел мне в глаза – с иронией и еще чем-то напоминающим сожаление. - Дайте клятву, что никогда и не при каких обстоятельствах не заговорите со мной о вашей так называемой любви. Думать обо мне я вам запретить не могу: жаль, конечно, но люди не способны контролировать себя до такой степени. А потому можете думать обо мне все, что угодно, и как угодно фантазировать на мой счет – бог с вами. Но никогда, слышите, никогда не пытайтесь эти свои фантазии осуществить. Иначе… - Иначе вы что же – убьете меня? – усмехнулся я. - Нет, - сказал он абсолютно серьезно. – Я просто выгоню вас прочь. Ну что – согласны?.. Наступила долгая пауза. Я буквально перестал дышать. То, что он от меня требовал было жестоко, но… Но у меня просто не было иного выхода. Или никогда его больше не увидеть и умереть от тоски, или – умирать медленно, наслаждаясь безумной и сладкой мукой его недостижимости. - Да, - сказал я. – Клянусь. Я никогда не прикоснусь к вам и никогда не при каких обстоятельствах не скажу более о своих чувствах. Капитан умолк, сосредоточенно глядя куда-то на реку. Молчал и я, искренне пораженный и захваченный его рассказом. Вечерело, и лебеди в сумерках казались розовыми. Но капитан, скорее всего, сейчас их просто не видел: его взгляд был обращен на пять лет назад, в тот день, когда сквозь запах гари, пыли, крови и лошадиного пота ноздрей его впервые коснулся щемящий аромат сирени… - Неужели вы, будучи рядом с ним, видя его каждый день, все эти пять лет молчали о своих чувствах? – осторожно спросил я. Д*Обиньи кивнул. - Да. Ведь я же дал клятву. Мы сражались бок о бок, он не раз спасал меня во время боя от смерти, я еще не раз бывал ранен, и он еще не один раз ставил меня на ноги. Но за все это время я ни разу – ни словом, ни жестом не напоминал ему о своей страсти. - И за все это время у него не было ни возлюбленной, ни любовника? – не удержался я от провокационного вопроса. Капитан нахмурился. - Не уверен. Я же не следил за ним, а тем более, ночью. Одно могу сказать точно: кроме этого негодяя Дрие и мадам Ванды, лично я не видел, чтобы у него были постоянные возлюбленные. И это меня в какой-то степени успокаивало. «Должно быть, он просто холоден по природе, - решил я. – Или – Нарцисс». - И мне так показалось! – не удержавшись, подхватил я. – А оказалось, что ни то, ни другое. Быстрый взгляд капитана заставил меня прикусить язык. - Да. Ни то, ни другое, - словно бы насмехаясь над самим собою, повторил он. – Появились вы и… Я сразу же понял, чем все это закончится, еще во время вашей первой встречи, когда он, пытаясь развлечься, играл с вами в поединок. У него тогда было такое лицо… За все пять лет, что я был с ним рядом, я ни разу не видел его таким…не знаю, как сказать…похожим на человека, что ли. И сейчас… Я смотрю по утрам в его сияющие глаза и думаю: «Господи, где же ваш ледяной панцирь, г-н Монсегюр? Да ведь вы же, оказывается, сама любовь!» - Сама любовь, - эхом повторил я. – Знаете, капитан… Не обижайтесь, но ваша ошибка заключается в том, что вы все просто пытались сорвать незрелое яблоко. Вы тянули к нему руки, дергали за ветви, а оно не хотело отрываться от своей ветки. А потом пришло время, оно созрело и само упало в руки того, кто оказался рядом. Вот так вот – оказывается, стремление говорить притчами заразительно! Никогда не ожидал от себя таких пассажей. Казалось, капитан тоже удивился. - Пожалуй, вы правы. Знаете что, Горуа. Здесь неподалеку, сразу за лесной развилкой у дороги есть славная таверна. Я иногда хожу туда пропустить стаканчик-другой. А сегодня мне уж очень неохота пить одному - составьте мне компанию. Колебания мои продолжались не дольше минуты – рассказ капитана потряс меня настолько, что я и сам был не против выпить. - Надо бы предупредить монсеньора. Вдруг я ему понадоблюсь. - До ночи еще далеко, - усмехнулся капитан. – И потом: если он захочет, он и сам узнает, где вы и чем занимаетесь. Не знаю, как, но он это делает. Через полчаса мы с капитаном д*Обиньи сидели в таверне за грязным деревянным столом, и пили отвратительное кислое вино из залапанного кувшина. Однако мы были так увлечены предметом нашей беседы, что просто не замечали ни подкисшего вина, ни пьяных мастеровых, которые шумной компанией что-то отмечали за соседним столом, ни призывно поглядывающих на нас девиц легкого поведения, которых, оказывается, здесь было море. - Единственное, что меня обрадовало с вашим появлением в замке, - наливая мне и себе вино в грязные стаканы, продолжал откровенничать капитан, - это то, что монсеньор прогнал наконец-то Дрие. Мерзкий был тип, садист. Видели бы вы, как он за малейшую провинность бил слуг. А еще священник! Самый настоящий инквизитор. Было заметно, что он обладает над монсеньором какой-то властью, помимо власти общего ложа. И это было для меня загадкой – ведь граф мог в любое мгновение прихлопнуть его, как муху, даже пальцем не шевельнув – одним движением бровей!.. А вместо этого… Часто приезжала мадам Петраш, эта отвратительная особа с глазами палача, и они втроем запирались в покоях монсеньора. Что они делали, о чем говорили – для меня оставалось тайной, но я видел, что после таких встреч монсеньор становится особенно холоден и замкнут, а после ночей, проведенных с Дрие, подолгу купается в реке, а затем, как ненормальный, часами упражняется в фехтовальном зале с мечом или шестом. К счастью, такие ночи не так давно прекратились. - Он отказал падре от ложа? – залпом выпивая стакан вина и совершенно не чувствуя никакого вкуса, кроме горечи, вызванной словами капитана, спросил я. Тот рассмеялся с чем-то похожим на удовлетворение. - Мягко выражаясь. Помнится, я тогда где-то около12-ти ночи обходил замок, когда в покоях монсеньора послышался какой-то шум, дверь распахнулась и оттуда, словно вынесенный порывом невидимого ветра, вылетел аббат, закружился волчком по коридору и кубарем скатился с лестницы мне под ноги. «Добрый вечер, падре, - улыбаясь, как ни в чем не бывало, я с подчеркнутым почтением протянул руку полуодетому священнику. – Здесь ужасно скользкие ступеньки. Я вижу, вы решили, на ночь глядя, исповедать монсеньора и, ваша исповедь, по всей видимости, ему не понравилась». «Не суйте нос не в свое дело, капитан», - только и сказал он, с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, ушел. Более я никогда не видел его входящим в спальню монсеньора. - А Ванда? – не удержался я от вопроса. - О, это ведьма еще та! – капитан выпил вина, налил снова и еще выпил. – Как часто видел я поднимающуюся к графу по вечерам отврати-тельного вида вульгарную бабенку с мерзкой шавкой на руках и выходящую от него по утрам снежноликую красавицу с изумрудами в волосах, за которой по ступенькам, не торопясь, шествовал огромный черный кот!.. В первый раз я перекрестился, а потом привык. Я даже думать боюсь о том, какие на самом деле у монсеньора с ней отношения, но иногда они так кричат друг на друга, что слышно даже на лестнице… А бывало, что они, все трое – он, она и Дрие, уезжали куда-то на всю ночь без сопровождения и охраны (в самом деле: какая охрана нужна ангелу, ведьме и негодяю-священнику?), и монсеньор возвращался только под утро один. И в глазах у него всякий раз была такая пустота, будто у него вырезали сердце и на его же глазах скормили это сердце диким собакам. Однажды я не выдержал и подошел к нему. «Могу я чем-нибудь вам помочь, монсеньор?» Он все так же отрешенно посмотрел на меня, покачал головой и бросил мне меч. В то утро мы несколько часов подряд без передышки упражнялись с мечами. Я – хороший воин, и ему всегда нравилось разминаться со мной, однако в тот раз он был просто безжалостен и загонял меня до полусмерти. Вы видели его в бою?.. О, здесь его искусство ничуть не уступает его красоте!.. Он говорит, что, сражаясь с людьми, никогда не использует свои магические штучки, что это было бы не честно по отношению к тем, с кем он сражается – пусть даже это будут его злейшие враги. И я верю ему – он патологически честен. А его искусство – что ж, я не был с ним, когда он путешествовал по Тибету, однако я слыхал, что искусству боя он обучился в тамошних монастырях. Он и без магии великолепен. Скажу без преувеличения: лучшего воина я не встречал ни разу в жизни. Если он так же неистов и в любви, то… Я завидую вам, Горуа. Ах, до чего же жаль, что вас нельзя убить!.. Мы опорожнили кувшин и заказали следующий. У капитана горели глаза и щеки, а язык стал слегка заплетаться. Я был не в лучшем состоянии, плюс ко всему меня то и дело пробивало на дурацкий смех. - А вы не пробовали переключить свое внимание на какой-нибудь другой объект? – глядя на хихикающих девиц, я дружески подтолкнул капитана в бок локтем. Тот сосредоточенно проследил за моим взглядом. - Пробовал – противно, - сказал он, опрокидывая в себя очередной стакан. – Думать о нем в то время, как… Нет, это просто отвратительно!.. Хотя в качестве разрядки помогает. Иногда. Но, честно говоря, куда большее удовольствие – наблюдать за ним, когда он купается в реке… - Но, насколько я знаю, монсеньор никогда при этом не раздевается! – усмехнулся я. Капитан пожал плечами – его мутные глаза напоминали подернутые дымом осенних костров зеленые факелы.