Текст книги "Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 53 страниц)

– Им одна контора, что ли, речи пишет? – негромко возмутился кто-то. Слышно было хорошо; Яспер покосился на полковника Зубару, стоявшего у двери, с уважительным вниманием слушавшего одного выступающего за другим. Зубару никак не отреагировал на это замечание. Это должно было утешать —, но беспокойство отчего-то все усиливалось. Потому что на небольших экранах по-прежнему показывали толпы людей в разных городах, и они вели себя мирно, но люди, сидевшие в помещении, тренированные особым образом, видели не единодушие, с которым народ встречает грядущие выборы, а опасность, разрушение, которые эти людские массы могут вызвать, просто впав в панику. Тем более, ничто на экранах не указывало, что власти на местах достаточно позаботились о том, чтобы управиться с тысячами народа, если начнутся беспокойства – совсем наоборот.

На экране глава счетной комиссии с суровым лицом объяснял, как именно проходят выборы и каковы гарантии их достоверности и легитимности. Затем все дружно проверяли, функционируют ли устройства для голосования, и был объявлен небольшой перерыв.

Раздался насмешливый голос:

– Я всегда думал, что наши собрания – это занудство из занудств, но они просто ноябрьский карнавал по сравнению с этой тягомотиной.

– А политика – дело вообще скучное, сиди себе, слушай, говори и снова слушай, – тут же отозвался кто-то.

– Угу, скажи еще, для ливера неполезное, – встрял третий.

– Ливер ливером, но для нервов и семьи – как раз наоборот. Помнишь же, как тот перец из правительства Алжира долго и слезно оправдывался, когда его с азиатским проститутом заловили? И как его жена потом лила слезы, а? Хороший был спектакль, женушка его себе миленькую такую пенсию отсудила, а семье хана, и его банковскому счету тоже.

Эти замечания были с радостью использованы, чтобы посплетничать – ожидание утомило всех, ситуация что на экранах, что в помещении была слишком напряженной, люди хотели отвлечься. Полковник Зубару все стоял недвижимым сфинксом рядом со входом, но его глаза поблескивали насмешливыми искорками, когда кто-то особенно осведомленный вспоминал некие привлекательно грязные подробности. Он не имел ничего против таких развлечений, говорила вся его поза, он здесь для того, чтобы следить за судьбоносным событием не в стенах своего кабинета, а в обществе приятных людей, и в качестве такового даже некоторым образом слишком резкие шутки все-таки находятся в пределах допустимого – приличного.

Разговор плавно перетек на отпуска, о которых мечтали все и поголовно. Кто-то возмущался, что не видел детей—родственников—приятелей так давно, что не узнает, если они подойдут к нему на улице и поздороваются. Кто-то рассказывал о приключениях семьи в поездке, еще кто-то негодовал, что из-за дурацких законов, которые были приняты вот только что и как-то эксцентрично, его сбережения ополовинились и на отпуск на элитном курорте, о котором он мечтал вот уже четыре года, их не хватит.

– Помечтаешь еще четыре года, глядишь, наконец получишь отпуск, тогда тебе точно будет не до элитных курортов, простой лавки в заднем саду какой-нибудь лачуги будет вволю хватать, – бодро сказал кто-то.

– Если доживешь и до того времени, – мрачно заметил Сибе. Совсем негромко, услышали только Яспер и еще пара человек. Но Зубару скосил глаза в их сторону. То ли расслышал ментальные флуктуации, то ли просто проверял, чем занята беспокойная компания. Яспер с Сибе сидели с привычно невозмутимыми лицами и переводили взгляды с экрана на экран. Все ждали, когда эти тугодумы там напроверяются, когда зануда Дюмушель соизволит отдать распоряжение о начале голосования, когда все закончится и можно будет – после бесконечного ожидания и никак не заканчивавшихся командировок – начать не без основания рассчитывать на отпуск.

И казалось: все ждали этого, все периодически поглядывали на экраны – что сослуживцы Яспера, что люди на дополнительных экранах, обязательно находился человек, самоназначившийся для того, чтобы неотрывно следить за происходящим. И все равно: Дюмушель, негромко сказавший в микрофон „Ну давайте приступать, наверное“, глава счетной комиссии, снова вышедший к трибуне с преувеличенно торжественным видом, встрепенувшиеся сенаторы, начавшие переглядываться со встревоженным и растерянным видом – все оказалось неожиданным. Некоторые даже задержали дыхание, на пару секунд, не более —, но не удержались, поддались всеобщему напряжению. Яспер тоже наклонился вперед, наблюдая за экранами с особым вниманием. Он проверил комм – по привычке; в груди кольнуло что-то похожее на детскую обиду: не вспомнил, и Яспер снова сконцентрировался на действии, начинавшемся на экранах.

После главы счетной комиссии слово взял глава юридической службы, еще раз напомнил, при каких условиях выборы считаются состоявшимися, и кто считается выбранным. Затем глава пресс-службы генсека зачитала пару посланий из-за океанов. Дюмушель поблагодарил всех, еще раз напомнил о величии момента и необходимости в точности следовать регламенту и велел начинать.

– Не прошло и года, – буркнул Сумскван, сжал кулаки, размял кисти, похрустев суставами, и уселся с суровым видом, чинно положив кулаки на коленях.

Яспер рефлекторно глянул на экран комма. Дурацкая потребность, особенно в это странное время. Он пробежался взглядом по экранам, отметил, что на всех показывают изрядно притихшие толпы, журналисты и те лепечут в камеру нечто несвязное и поглядывают на огромные экраны, на которых сенаторы со внимательными физиономиями смотрят на визоры перед собой, где им в последний раз напоминают имена кандидатов и процедуру голосования. Напоминало дурной спектакль из новомодных трехмерных инсценировок, в которых задействованы не люди, а боты – созданные режиссерами и программистами, условно похожие на людей, по мнению этих изобретателей, максимально соответствующие целям и задачам, авторским концептам и прочей идеологии актеры; они-то, эти боты, послушно следовали необходимым алгоритмам, изображали требуемые эмоции, и при этом никого и ни на секунду не могли убедить, что способны действительно переживать то, что изображают. Людям бы, наверное, поверили. Этим – едва ли, как бы апологеты этой ветви сценического искусства ни доказывали, что такое представление – это новая веха в театре.

Как бы то ни было, тот час, который всем предстояло ждать до окончания процедуры голосования, был неожиданно напряженным. В зале по определению не происходило ничего интересного: разговаривать, тем более обращаться к журналистам или выходить онлайн сенаторы не имели права, покидать свои места до окончания процедуры тоже. Поэтому панорамное изображение зала переместилось в угол, а на главном экране пустили хронологию становления Лиги: первых лидеров, ключевых игроков. Этапы создания, достижения Лиги, ее роль на мировом уровне. И так далее – то, что знали все: изучали в школах, на самых разных курсах; то, что благополучно забывали, потому что не проникались напыщенной риторикой официальных учений. Но на экране напоминали о первых генсеках – о наиболее выдающихся генсеках – о самых нелюбимых тоже. Разумеется, показывали Дюмушеля – в основном во время его встреч с коллегами или каких-то выступлений по торжественным поводам. По сути, вспомнить, чем он был славен, не представлялось возможным: только тем, что он так долго и так невыразительно удерживался на самом верху и так ловко угождал основным игрокам в лигейском президиуме – невелика заслуга. Но он был действующим главой – все еще, и присутствовал лично – от такой чести ему увильнуть не удалось бы при всем старании; поэтому режиссеры этой хроники отдавали ему должное.

Время неумолимо истекало. На одном из боковых экранов появилась статистика. Количество голосовавших приближалось к семидесяти процентам, предварительные итоги: Дейкстра получил две трети голосов.

– Господин полковник, эти результаты на втором экране вверху слева видят все, или только мы? – спросил Сумскват.

– Мы и другие силовые ведомства, – флегматично отозвался Зубару, глядя на экраны – не понять только, какой интересовал его в первую очередь.

– Какая честь, – раздалась саркастичная реплика. Зубару криво усмехнулся и издал неопределенный звук, похожий на согласие.

Яспер изучал экраны один за другим – те, на которых транслировались изображения со столичных площадей. На всех происходило примерно одно и то же: пугающе много народа, местами стоявшего опасно близко друг к другу; кое-где уже праздновали, кое-где танцевали и пели. Полиция и военные – которых даже по мнению отчаянных пацифистов было слишком мало – угрюмо осматривали эти бесконечные толпы.

Время истекало; количество проголосовавших так и держалось в пределах восьмого десятка.

– Что-то я не понимаю, – раздалось чье-то недовольное. – Задача, простите, из простейших. Есть четыре чувака, которых ты знаешь давно и как облупленных. Эти четыре чувака танцевали перед тобой добрых три года и не скрывали, что хотят, чтобы ты за них проголосовал. Ты сам знаешь уже очень давно, кто из них твой приятель, но так себе генсек, а кто говно человек, но генсеком будет отменным. Тебе нужно три минуты, чтобы посмотреть на экран и тыкнуть в нужное поле, ну ладно, четыре, если у тебя внезапно парализовало все тело, включая нос и мозги. Все. Что они тянут кота за яйца?

– Историческая значимость момента свалилась на их плечи настолько тяжелым грузом, что они внезапно лишились всех сил, – негромко предположил Сибе.

– И не на кого это бремя спихнуть, ага, – буркнули ему в ответ.

Зубару следил за переговорами, но молчал. Он даже не улыбался – Яспер отметил, что его взгляд снова вернулся на экраны. Время истекало, количество проголосовавших перевалило за восемьдесят процентов. Неофициальные результаты показывали, что Дейкстра уже получил семьдесят девять процентов, куда больше минимально необходимых двух третей. Зубару изучал сообщения на своем комме, снова смотрел на экраны – в Алжире люди подбирались ближе к огромному экрану; в Нигерии уже начали палить петарды, и полиция пыталась вмешаться – две, в лучшем случае три дюжины против десятков тысяч народа. Куда более степенные преторийцы держались отчужденно, там беспорядки едва ли случатся. В Йоханнесбурге – главные площади начинали волноваться, что творилось в нищих кварталах, Яспер мог только предполагать, и ему очень не нравилось самое возможное, с его точки зрения, развитие событий. Зубару вышел, через пять минут снова вернулся, куда более хмурый. До окончания голосования оставалось три минуты, проголосовали девяносто семь процентов. Дейкстра обладал впечатляющими восьмьюдесятью семью процентами, и оставшиеся три процента упрямцев не решали ничего. Камеры вернулись к кандидатам: Дейкстра сидел с каменным лицом, сложив руки на груди, смотрел вверх – очевидно, на экраны в зале; Лиоско то косился в сторону, то снова и снова возвращался к экрану перед ним.

Снова заиграл гимн, Яспер и его сослуживцы рефлекторно встали. Центральный экран снова вернулся в парадный зал Лиги – предсказуемо общий план, затем президиум и Дюмушель, нервно переговаривавшийся с помощниками.

– Сука, ну когда уже, – процедил Сибе.

Яспер смотрел на боковые экраны: на всех толпы притихли, смотрели перед собой. Он нервно сжимал кулаки, готовясь к какой-то неожиданности: взрыву, к примеру, выстрелам снайпера, клубам дыма в зале, от которых все в нем падали в удушьях. Вторжении инопланетян. Но Дюмушель откашлялся и нервным, подрагивавшим голосом сказал:

– Голосование окончилось. Оно признано наблюдателями легитимным и состоявшимся. Его окончательные результаты будут объявлены в течение ближайшего времени. Я поздравляю Лигу, коллег и мой народ с тем, что волеизъявление народа успешно состоялось.

Яспер молчал. Все остальные тоже. С этого ублюдка станется растянуть время ожидания до бесконечности.

========== Часть 38 ==========

Зубару исчез, чтобы появиться через двадцать минут. Неофициальные результаты уже были – те, которым не удивились даже отчаянные скептики, категорически не принимавшие Дейкстра. Он выиграл, Яспер слышал от сослуживцев: «я так и знал», «удивили ежа голой задницей», «и к чему эта таинственность была», «какого хрена нас здесь держали», и прочее. Он стоял у двери и смотрел на то, что происходило на боковых экранах. Пока еще трансляции шли со всех площадей. Время от времени он просматривал новости на комме – пока еще все было спокойно. Сибе Винк стал рядом с ним и тихо сказал:

– Мне очень не нравится то, что я там вижу, майор.

– Оно перестало нравиться тебе только сейчас? – хмуро спросил Яспер.

– Нет. Оно всегда мне не нравилось. Я могу понять, почему власти допустили такие массовые скопления. Сейчас они трясутся, как сучий хвост, над своей репутацией. Попробуй запрети это, по мировым инфоканалам их мигом протащат как реакционеров. Я могу даже понять, почему контроль так скудно организован. Даже если укрепить штатные кадры добровольными помощниками, этого все равно катастрофически мало. Кроме городов есть еще провинции, есть еще ненаселенные территории, где до сих пор творится черт-те что, войска необходимы там едва ли не больше, чем в крупных городах, и наверняка начальство, которое соображает хоть чуть-чуть и хотя бы условно способно заглядывать в будущее, наверняка вынуждено следить за тем, чтобы обезопасить крупные населенные пункты еще и от нападений оттуда. Но мне все равно не нравится даже то, что они сделали. Это – совершенно бестолково, даже с учетом минимальных средств.

Словно из воздуха, рядом с ними нарисовался Зубару и еще один майор.

– Они все тянут с объявлением результатов, – хмуро заметил Яспер.

– Они словно рассчитывают на волшебство, – в тон ему произнес майор Идир.

Зубару молчал. Яспер косо посмотрел на него и уставился на экраны.

– Если мне будет позволен очень неуместный вопрос, господин полковник, – очень тихо, так, чтобы слышали только они четверо, сказал он, – что именно происходит сейчас в лигейских кварталах?

– Это очень хороший вопрос, майор Эйдерлинк, – так же тихо ответил Зубару, – и я не меньше вашего хочу получить на него ответ.

Они снова смотрели на экраны; Дейкстра мрачно смотрел перед собой, сверлил взглядом то Дюмушеля, то огромные мониторы, на которых краткие сюжеты из предшествовавших выборов перемежались с кадрами с колоннами цифр. Он выслушивал своих помощников, что-то говорил людям, сидевшим рядом с ним, и снова переводил тяжелый взгляд на президиум. Лиоско – тот сжимал—разжимал руки, нервно облизывал губы, был подозрительно бледен; лоб у него поблескивал, словно на нем выступил пот.

– Да что же они тянут-то, – зашипел Сибе. – На что рассчитывают, сволочи?

– Очевидно, на что-то да рассчитывают, – процедил Идир, глядя по одну – по другую стороны от большого экрана. Народ на площадях праздновал – уже, задолго до официального объявления; журналисты тараторили какую-то галиматью, чтобы хотя бы как-то оправдать свое присутствие на экранах; Дюмушель на главном экране слушал главу счетной комиссии. Наконец перед ним положили папку. Он открыл ее, изобразил торжественную мину, сделал вид, что изучает написанное на листах бумаги, вложенных в нее. Затем он встал, направился к трибуне.

– Если он сейчас скажет, что в связи с грандиозным сбоем в программах выборы признаны недействительными, я очень, чрезвычайно удивлюсь, – с чувством произнес Сибе.

Яспер и одновременно с ним полковник Зубару посмотрели на него; Яспер скептически поднял бровь, Зубару скупо улыбнулся. Дюмушель начал с привычного: «торжественный повод… исторический момент… огромная ответственность» и так далее. Яспер смотрел на другие экраны: в большинстве своем люди слушали его, некоторые, самые нетерпеливые, уже выкрикивали что-то непочтительное, требуя быстрей перейти к самому главному, ради чего они, собственно, столько времени терпели эту тягомотину. Дюмушель наконец удовлетворился в полной мере своим звездным моментом и объявил, что от наблюдателей никаких нареканий не поступило, техника сработала безупречно, и можно с чистой совестью признать выборы состоявшимися. В них победил… – и пауза, в которой никто не видел никакой необходимости. Ясперу показалось, что Дюмушель чуть не поморщился. Но столько лет в политике даром не проходит, Дюмушель торжественно объявил, что в них со значительным перевесом победил Дейкстра. С чем он, пользуясь случаем, хочет первым поздравить его.

Яспер просматривал новости на комме. В Чаде уже случилось два теракта. В Нигере горели жилые кварталы, в Заире начались вооруженные столкновения между проправительственными милитаризованными отрядами и антиправительственными партизанскими группировками. Сводка генштаба была куда менее утешительной. Яспер держал комм так, чтобы Сибе и Зубару тоже могли просматривать ее вместе с ним.

– Началось, – процедил Зубару.

– Насколько надежны части, охраняющие правительственные кварталы? – спросил Яспер.

Зубару посмотрел на него. Очень выразительно поднял бровь и после паузы снизошел до ответа:

– Как и везде.

Яспер сунул свободную руку в карман брюк, сжал ее в кулак. Он хотел задать очень много вопросов, но не решался. Все-таки Зубару был не из тех, кому стоило доверять без оглядки.

Лиоско на главном экране выглядел слишком нервным – для человека, неожиданно для себя проигравшего – недостаточно опечаленным, для человека, изначально не готовившегося выиграть – слишком разочарованным. Дейкстра казался невозмутимым, но ему стоило немалых усилий: он отвечал как-то не сразу, взгляд метался из стороны в сторону, словно он не мог поверить, что все закончилось. Дюмушель поздравлял его, но Дейкстра не уделял ему достаточного внимания, что тому не понравилось. Они все – что Дюмушель, что Дейкстра с Лиоско – не выглядели ни удовлетворенными, что это наконец закончилось, ни злыми настолько, чтобы тут же ринуться на трибуну и потребовать пересмотра результатов.

После Дюмушеля выступали один за одним чиновники: кто из африканской Лиги, кто из посольств и наблюдательского корпуса; речи ценными не были совершенно, но дипломатические правила требовали определенных знаков гостеприимства и доброй воли. Послы один за одним зачитывали поздравления глав государств и Лиг, генсек ООН зачитал поздравление лично. И никто не пытался оставить зал – все словно готовились к чему-то. Словно ждали чего-то: то ли бури, то ли того, что небо обрушится на Землю.

Но заседание было объявлено оконченным; сенаторы потянулись к выходу. Картинки на боковых экранах были похожи: народ ликовал; народ праздновал, и плевать на повод; народ затевал драку – и повод был неважен. Яспер краем глаза заметил, что на одном из экранов транслируют открытое столкновение зевак на площади и полиции, но пока переводил туда взгляд, картинка сменилась на более мирную: очевидно, режиссеры тоже не дремали.

– Как насчет заглянуть ко мне, выпить за новоизбранного главу Лиги? – предложил Идир. – Господин полковник, дабы избежать обвинений в нарушении устава – это будет кофе из моих личных запасов.

Зубару кивнул. Сказал:

– Распорядитесь о четырех часах личного времени на территории лагеря. – Он встретил три тревожных взгляда, высокомерно вскинув голову. Обратился к Идиру: – Я охотно присоединюсь к вам через пятнадцать минут.

Идир предпочитал лично варить кофе по очень старомодной технологии. У него для этого имелась в наличии небольшая плитка и небольшой же медный кофейничек, на котором была выгравирована надпись арабской вязью. Он следил за водой, Яспер стоял у окна; Сибе сидел, наклонившись вперед, поглаживая обеими руками голову.

– Что. Мы. Делаем. Здесь. – Говорил он. Печатая каждое слово, превращая его в законченное предложение, произнося его с яростью, с беспомощным недоумением.

– Очевидно, ждем последствий судьбоносных решений, – сухо отозвался Идир. – Ты все так же пьешь кофе с сахаром?

На него мрачно посмотрел Сибе; и Яспер обернулся и поднял брови.

– Если у тебя есть лучшая альтернатива, можешь предложить, – огрызнулся Сибе и откинулся назад.

– Нет, – непринужденно пожал плечами Идир. – Никакой. Совершенно.

Он расставил четыре чашки, вылил кофе в три, снова поставил кофейник на плитку, уселся.

Яспер взял чашку и вернулся к окну. Он смотрел не на плац – на небо, словно рассчитывал разглядеть на нем отражение того, что происходило в городе.

– Между прочим, – выпив кофе и отставив чашку, усевшись поудобней и задумчиво поизучав потолок, сказал Идир. – Пятнадцать минут закончились семь минут и четырнадцать секунд назад. Или что-то около этого.

– Я схожу за ним, – бросил Яспер, отвлекаясь от собственных мрачных мыслей. Он поставил чашку рядом с кофейником и направился к выходу. – Ты варишь такой ядреный кофе, Идир, что у меня сердце громыхает так, что слышно в генеральских кабинетах. Может, избавлюсь от этого, пройдясь.

– Подумать только, – прищурившись, протянул тот. – Ты помрешь от тахикардии, а не от честной и доброй пули. Гвардеец, одно слово.

– Пошел ты, – огрызнулся Яспер, ухмыляясь.

Дверь в кабинет Зубару была открыта, самого его внутри не было. Яспер вслушался: было совершенно тихо – очевидно, Зубару куда-то отлучился. Возможно, хотел, чтобы Яспер думал именно так. Коридор тоже был пуст. Яспер замер, прикидывая, что делать дальше. Подошел чуть ближе к столу Зубару, встал так, чтобы при необходимости отвернуться, и скосил глаза на экран его рабочего компьютера. На нем была все та же официальная статистика с выборов. На столе же лежали совсем другие документы. Яспер осторожно сдвинул верхний лист, просмотрел текст на втором, прислушался, просмотрел другие. Ему очень хотелось заполучить сканер, чтобы быстро проверить, не в ловушку ли он по собственной глупости сунулся и не записывается ли все, что происходит в этом кабинете, на камеру. Но это, наверное, было слишком театрально, чтобы задумываться о возможности ловушки. Яспер снова подошел к двери, выглянул: Зубару не было видно. По видеопанели на стене транслировались съемки из разных городов Африки. На всех – что-то похожее на волнения, которые могли вылиться в беспорядки, оправдавшие бы применение силы. И бумаги на столе у Зубару говорили о том же: определенные чиновники предпочли бы именно такой вариант развития событий, позволивший бы повсеместно ввести военное положение. В тех же аналитических записках высказывались предположения об очевидной готовности «отдельных формирований» к многочисленным диверсиям и подготовке многих групп специально к таким задачам.

Зубару появился в кабинете минут через пять, сухо сказал: «Я, кажется, задержался», – сгреб бумаги со столешницы в ящик и проверил сообщения. Яспер пожал плечами – делал вид, что увлечен сюжетами инфоканалов.

– Все указывает на обостряющуюся обстановку в определенных регионах, – безразлично заметил он.

Зубару усмехнулся. Спросил:

– И какие регионы вы определяете как «определенные»?

Яспер повернул к нему голову.

– Те, которые заинтересовала наша аналитическая служба, скорее всего, – учтиво ответил он.

– Это будет значить восемьдесят три процента территории Африки, – чуть шире улыбнулся Зубару.

– Удивительно, – неторопливо произнес Яспер. – Всего лишь восемьдесят три.

– Необитаемые пустыни и новые области гипержары составляют что-то около четырнадцати процентов, – любезно сообщил Зубару.

– Интересно, почему намерены оставаться мирными оставшиеся три процента?

– Может быть, потому, что на них расположены либо миротворческие лагеря различных неафриканских миссий, либо базы мегакорпов?

– На трех процентах? – скептически спросил Яспер. – Я всегда исходил из промилле. Двух-трех, не более.

– Это верно для миссий. Они с почтением относятся к собственным и чужим границам. Комплекс вины, великой правды, герметизма, чего там еще – я не силен в их философических измышлениях. Но они мирно сидят в своих ульях и не пытаются высунуть носы за их пределы. Э-эм. Я боюсь показаться алчным, но достанется ли мне тот замечательный кофе, которым при каждом удобном и неудобном случае похваляется майор Идир?

– Отнюдь, – пожал плечами Яспер. – Он будет счастлив обязать вас.

Зубару постоял за столом, изучая его. Он, казалось, проверял какие-то свои предположения. Остался ли довольным – неясно, но усмехнулся и сказал:

– В таком случае, буду рад оказаться обязанным.

Идир без слов встал, когда Яспер и полковник Зубару вошли в его кабинет. Сибе хмуро посмотрел на них и остался сидеть, продолжая смотреть на экран. Идир принялся делать кофе, только спросил у Яспера: «Тебе еще?».

– В западные кварталы вводят войска, – глухо говорил Сибе. – В восточных уже находится полицейский спецназ, и, обрати внимание, даже эти чертовы либеральные каналы признают, что им приходится несладко. Я просто изнываю от нетерпения: что будет завтра.

Зубару сел за стол Идира, сложил руки домиком, посмотрел на экран, на Идира и снова на экран.

– Вчера, кажется, уже проводили массовые задержания, – безразлично отметил Яспер.

– В общей сложности более двухсот тысяч человек по сводкам на девять ноль-ноль, – охотно подтвердил Зубару.

– Кого задерживали? – быстро спросил Сибе.

– Лиц с предположительными связями с антиправительственными вооруженными группировками. – Охотно пояснил Зубару.

– И меня снова интересует, – флегматично произнес Яспер, – кто это предполагал.

Зубару внимательно посмотрел на него.

– Это очень интересный вопрос, – с неким одобрением отозвался он.

– И сколько из них отпустили сразу же или почти сразу. И кто отдавал такие распоряжения, тоже.

– Слишком много вопросов, майор Эйдерлинк. К моему прискорбию, я не уполномочен отвечать на них, и не обладаю достаточными знаниями тоже.

– Я почти не удивлен, – пожал плечами Яспер.

– И все-таки я искренне хочу знать, зачем нас изолировали с полуночи и до сих пор, и почему даже в свое личное время присутствующие здесь служащие не имеют права покидать казармы, – ставя чашку перед Зубару, поинтересовался Идир.

– А от чего нас изолировали, ты спросить не хочешь? – мрачно спросил Сибе.

– У вас есть предположения, майор Винк? – желчно произнес Зубару.

Сибе посмотрел на его; кажется, он уловил и предостерегающие взгляды Яспера и Идира, пожал плечами и отвернулся к визору.

– Никаких, – саркастично отозвался он. – Я, господин полковник, всего лишь майор и ни в коем случае не рассчитываю на карьеру кабинетной крысы, пусть и с генеральской пенсией.

– Я расценю это как трезвое и прагматичное отношение к собственной карьере, майор Винк, – благодушно отозвался Зубару.

Сибе угрюмо посмотрел на него, но промолчал.

– Так долго нас еще будут держать взаперти? – спросил Идир. Сдержанный, временами меланхоличный, малословный и до отвращения последовательный. И он медленно закипал.

– Боюсь, на этот вопрос могут достоверно ответить только избранные вне пределов наших казарм, – виновато улыбнулся Зубару. – Замечательный кофе.

Результаты выборов были признаны действительными, хотя пресс-секретарь Лиоско уже объявил, что процесс голосования вызвал немало вопросов и представители Лиоско обратятся в конституционный суд с протестом. Но когда у него спросили, какие именно эпизоды вызвали вопросы, пресс-секретарь ответить не смог, ограничился общими замечаниями и предпочел снова говорить о том, что горд тем, что человек, которого он представляет, смог сплотить вокруг себя самые разные слои населения. Это очевидно хотя бы по количеству и качеству протестов, которые можно наблюдать по всей Африке. И так далее. И еще больше сюжетов в самых разных СМИ, слово в слово повторявших те же тезисы: самые разные люди удивлены и находятся в недоумении, читая данные выборы не соответствующими выбору народа, обращаются в пресс-службу со словами поддержки, и так далее. Центральные, консервативные каналы упрямо повторяли выступления генсека ООН, представителей неафриканских правительств, которые, напротив, не сомневались в законности произошедшего и уже желали Дейкстра успехов на тяжелом и ответственном поприще.

При этом в одной провинции за другой вводилось чрезвычайное положение. В нескольких отказались признавать результаты выборов, в них были отправлены переговорщики. Яспер, узнав об этом, крыл Дюмушеля, президиум и Лигу на чем свет стоит. Иначе, как предательство, он отказывался расценивать это.

– Это открытый и откровенный демарш против властей, дьявол их всех там раздери! Чем они думают? Какого хрена они отправляют переговорщиков, а не нас, чтобы мы арестовали этих ублюдков? – орал он.

Сибе Винк был полностью согласен с ним, но попытался прикинуть, чем мог быть вызван этот маневр.

– У политиков на любой свой шаг может быть пятнадцать причин, не меньше, Эйдерлинк, – говорил он. – Именно поэтому они политики. Может, они боятся, что если предпримут какие-нибудь радикальные шаги, то у них возникнут грандиозные проблемы с другими Лигами и с ООН. Этот ублюдок Лиоско отдал свою жалобу в международный суд, так что с ним сейчас и подавно никто не осмелится связываться, чтобы он там очков не набрал. Это никому не нужно, тем более сейчас, в это дурацкое время.

– Грандиозные проблемы возникнут у них исключительно с финансовыми директорами «Астерры» и «Тонароги», или от кого еще они получают деньги. – Огрызался Яспер. – Международный суд пусть решает делишки, которые относятся к их полномочиям, а этому стервецу я лично с огромным удовольствием вырезал бы печень и скормил ему же, что не ведет себя как мужчина, а ищет еще одну спину, за которой может спрятаться. Мы должны быть там и должны арестовывать этих предателей, которые посмели выступить против двух законно избранных глав Лиги!

– Это решать не нам, – огрызался Сибе.

– Если это решать не нам, то что мы можем доверить себе, чтобы посметь принять решение, майор? Вспомни, нас отправляли разбираться с сепаратистами пять лет назад, вспомни, мы разбирались с мятежниками семь лет назад. Ты ведь учил историю гвардии, когда готовился к своим испытаниям: гвардия была сформирована, чтобы реагировать независимо от национальных интересов и во имя общей Африки. Где это, я спрашиваю? Почему в ситуациях, когда обязаны действовать мы, они посылают переговорщиков? И я скажу тебе еще одно, Сибе. Что действительно оскорбительно, так это… они пригласили каких-то ублюдков из частной конторки.

– Угу, адвокатское бюро с мировым именем – это частная конторка, – хмыкал в ответ на это Сибе.

– Мы говорим о международных организациях государств, майор, – рявкал Яспер. – Международных! Государственных! Какого хрена они вмешивают частную компанию, которая просиживает штаны в Лондоне, а налоги платит в каком-нибудь Монте-Карло? Никто оттуда не имеет никакого отношения к нам, они не знают, что именно здесь происходит. Они, майор Винк, – не африканцы. Откуда, дьявол их раздери, они могут знать, как разговаривать с теми предателями?