Текст книги "Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 53 страниц)

В Йоханнесбурге, Лагосе, Алжире и нескольких других городах как-то враз и очень мощно, с поддержкой самых разных информационных каналов, начались процессы против мегакорпов. Очень публичные, очень скандальные. Обилие грязи, выливаемой в СМИ, было невероятным, любая попытка вступиться за них, расценивалась как национальное предательство. И в качестве свидетеля во многих местах привлекался Лиоско. И не только он: бывшие президенты, министры, члены Лиги, в большинстве своем бывшие, тоже вынужденно появлялись в суде, не всегда на стороне обвинения. Допрос Лиоско в Претории длился более четырех дней, и сразу за ним начался допрос в Лагосе. И это было любимейшим развлечением людей. Не один говорил: ага, допрыгался! И – Яспер был удивлен: нигерийский кардинал тоже обвинялся в чем-то – коррупции, содействию антигосударственным заговорам, еще какой-то дряни. Это было любопытно.

А Яспер неожиданно начал получать предложения об интервью. Он, мол, является одним из героев военной кампании против антигосударственных сил, ему-де обязаны кое-чем и самые высшие этажи власти. Для него, все еще носившего статус обвиняемого, знавшего, что его почта читается цензорами, это было не очень приятно. С другой стороны, эти письма могли перехватить самые разные службы, в том числе из канцелярии генсека. Хотелось узнать, как отреагирует Дейкстра, если Яспер примет такое предложение и расскажет, что пару раз спас его задницу.

========== Часть 42 ==========

Удивительным образом, несмотря на причитания о безотрадном будущем, Горрен Даг снова приземлился на все четыре лапы. Это стоило ему немалых трудов – они все, как и бессонные ночи, бесконечные утомительные переговоры, непрестанные рысканья в поисках новых союзников, неудачные попытки обрести покровителей в новом правительстве – отражались на его лице. Горрен Даг постарел. Берт, проведший в Южной Африке ровно столько времени, чтобы понаблюдать за инаугурацией из непосредственной близи, а затем вернувшийся в Европу, был лишен возможности наблюдать за злоключениями Горрена. Тот, кажется, не возражал, на неуверенные попытки Берта оправдаться отмахивался: «Если что, мне будет куда сбегать, обосновывайся там, в случае чего организуй конторку, и будет: мирное, защищенное местечко всегда пригодится», – к его стыдливой радости. Его как-то совсем не радовала перспектива вариться в котле интриг в таком элитном серпентарии, который представляла последние три года столица. Потом будет не легче, это ясно – по крайней мере безопасней.

Инаугурация Квентина Дейкстра заняла свое место в официальной государственной хронологии; сам он принялся наводить порядок – в своем, разумеется, представлении, не меняясь в лице, не разнообразя интонации, даже костюмы нося те же. Во всех крупных городах был отменен комендантский час, большинство провинций были объявлены мирными территориями; СМИ намекали на мирные переговоры с Лигами, мегакорпами и отдельными государствами, но информации было слишком мало, чтобы делать определенные выводы. Можно было возвращаться в Преторию, делать вид, что продолжается обычная жизнь. Берт, вернувшись, долго не мог понять, в какой стране и в какое время он находится. Вроде все признали, что добились мира, времена потрясений закончились, можно вернуться к обычной жизни, но одним широким жестом перечеркивали их слова беспокойные глаза, напряженные плечи и руки, сжатые в кулаки, словно говорившие заставляли себя произносить принятые в приличном обществе слова, но готовы были в любой момент выхватить оружие или бежать в укрытие. Возможно, Берту казалось; его наблюдательность играла с ним в странные игры – он мог видеть одно, а интерпретация увиденного приводила его к совершенно иным результатам. Он слушал торжественные речи знакомых, в которых те восхваляли настойчивость Дейкстра, его приверженность законам, желание укрепить гражданское общество, бла-бла, демократия, бла-бла, общество будущего, а видел пристальный, настороженный, опасливый взгляд: верит? Если что, сообщит неназываемым органам именно это? Или все-таки предпочтет набрехать с три короба, чтобы выставить себя полезным этому новому правлению?

Встретиться с Горреном лично – после месяцев переговоров, когда тот метался по Южной и Центральной Африке, а Берт странствовал из Европы в Азию, оттуда в Америку, затем снова в Европу и только оттуда в Африку – получилось даже не на первый день. Они переговаривались по коммам; Горрен то становился невероятно болтливым, рассказывал одну сплетню за другой, с неподражаемым, смертельно ядовитым и утонченно-прекрасным сарказмом характеризовал одного политика из «новых» за другим, практически не меняя интонации, посмеивался над Бертом, судорожно вздыхавшим, когда Горрен был особенно беспощаден. Иногда же он ограничивался сухими инструкциями, больше походившими на приказы, и отключался, не прощаясь. Кажется, он в любом случае говорил с Бертом на пути из одного пункта в другой. Когда он находил время для сна, оставалось неясным. Главное – что их маленький гешефт процветал. Главное – Берт исправно получал зарплату и кучу малу бонусов. Еще важней: Горрен не особо втягивал его в свои дела в Африке, доверив разбираться с происходящим в Европе.

В кои-то веки они встретились. Сидели в кабинете – новом, кстати. Удивительно, но около полугода назад Горрен принял отчаянное, с точки зрения Берта, решение перебраться в другой район, чуть подальше от правительственных кварталов – и от деловых тоже. Это был скучноватый район, в котором здания муниципальных служб перемежались с магазинчиками, те – с трех-четырехэтажными жилыми домами и школами. Горрен по смешной цене снял внушительные помещения; сейчас в этот райончик валом повалили новые лигейские работники – их было много, у них были семьи, им нужно было жилье в разумном удалении от Лиги, и цены взлетели. А Горрен смотрел на это из окна и ухмылялся. Или смотрел из окна и едва ли замечал, на что смотрит.

– Мы живем в удивительное время, мой дорогой друг, – говорил он. Берт сидел, положив ноги на стол, рядом с ним на диване стояла чашка с кофе; он смотрел на стену перед собой. – И что-то мне подсказывает, что оно еще не раз удивит нас.

– Чем именно? – безразлично отозвался Берт.

Самым сложным в этой ситуации было преодолеть растерянность. Он не знал, как вести себя с Горреном – малодушный трус все-таки, сбежавший подальше от заварушек, оказавшийся неспособным в сложное время остаться рядом с человеком, обеспечившим ему неплохое существование. Не то чтобы он был обязан – скорее всего, сам Горрен ничего такого не ожидал. Но неловкость эта мысль не устраняла.

– Тем, что Дейкстра непредсказуем до такой степени, что он сам не может предугадать, куда его занесет, например. – Горрен пожал плечами, посмотрел через плечо на Берта и снова повернулся к окну. – Он уже избавился от многих людей, обеспечивших ему победу. О нет, они на свободе, живы и вполне благополучны, но их нет рядом с Дейкстра на его Олимпе.

– Может, это было их решение, – пробормотал Берт, покосился на чашку с кофе: допить его или к черту.

Горрен хмыкнул.

– Как поживает твой восхитительно бывший тесть? – спросил он.

Берт повернул голову в его сторону.

– Почему мне кажется, что ты снова знаешь куда больше, чем простые смертные, которые лишь слегка интересуются личной жизнью своих подчиненных? – мрачно спросил он.

Горрен вздохнул. Пожал плечами. Сложил на груди руки. Берт готов был поклясться – на его лице было написано крупными буквами: «я увлеченно и совершенно, с неподдельной искренностью созерцаю окрестности». Интересно, как много времени ушло у Горрена на репетиции, пока его физиономия не соответствовала желаемому результату? На кой бы хрен ему притворяться сейчас, когда, кроме него, и выражения-то никто не видит – Горрен стоял спиной к Берту, тот смотрел куда угодно, но не на окно, увидеть его отражения не мог. Но душа артистическая – потемки, и современное общество исключительно толерантно: каждый развлекается, как хочет, главное, чтобы других не подвергал опасности.

– Я не знаю, о восхитительный скептик, – после долгой паузы сообщил он. – Я предполагаю. Думается мне, что папенька Румер упрямо не хочет расставаться с восхитительными ощущениями, которыми его обеспечивала служба.

– Какими именно? – механически спросил Берт, все-таки взяв чашку.

– Собственной значимости. Могущества. Главное, правда – не смотреть при этом вверх, чтобы не оказаться пронзенным этой коварной стрелой – собственной незначительностью. Возможностью приказывать и требовать. Ах, да много ли еще чем. Твой бывший тестюшка – обычный тиранчик, я так полагаю, неспособный занять себя вне какой-то структуры.

– Ты упрямо возвращаешься к нему, – нахмурился Берт. – Чем вызвано такое неравнодушие с твоей стороны?

– Удобный пример для аналогии. Ты знаешь его достаточно, чтобы провести параллели с иными ситуациями.

Берт задумался. Больше по привычке, и даже нахмурился, имитируя интенсивную мозговую работу. После долгих ленивых раздумий спросил:

– А с нашим разговором он как связан?

– Структуре, взрастившей его, оказалось очень непросто избавиться от него, когда она перестала в нем нуждаться. Правда, европейское общество слишком терпимо к бесполезным кадрам. Они, эти перестарки там, очень не хотят подвинуться и уступить место чему-то новому, прикрываясь странными теориями об опыте, проверенности и прочей дряни. Здесь народ попроще будет. А наш блистательно посредственный новый глава – в особенности.

Берт саркастично хмыкнул.

– Да-да, знаю. Звучит странно. – Горрен пожал плечами, отошел от окна, прошелся по комнате, останавливаясь у голографий. – Но признай, когда мы говорим об изобретательности, утонченности, нестандартных решениях, мы в последнюю очередь готовы привести в пример Дейкстра.

– С нестандартными решениями вообще сложно, – согласился Берт.

– О да, – тяжело вздохнув, подтвердил Горрен.

Берт покосился на него; он словно расслышал в этом вздохе: «Именно поэтому меня и ценят так высоко, именно поэтому я и остался на плаву. Но именно поэтому со мной и предпочитают не иметь дел на постоянной основе». В скромности Горрену Дагу не откажешь.

Сев напротив Берта, с утомленным видом откинувшись назад, сцепив руки в замок и положив их на ноги, Горрен продолжил:

– С нестандартными решениями следовало бы обратиться к Тессе Вёйдерс, к примеру. Она была восхитительна. Дерзка и изобретательна.

– И куда это ее привело?

– Как? – драматично округлил глаза Горрен. – В другой мегакорп, разумеется.

Берт мрачно посмотрел на него. В чем этому хамелеону не отказать, так это в осведомленности – ничего не попишешь – или догадливости. И разумеется, он упоенно следил за тонкостями мегаэкономических баталий, тем более это было увлекательное действо для людей, хотя бы немного посвященных в этот мир.

Что бы ни говорили эксперты, особенно из мирных, как бы они ни подсчитывали прибыли всех сторон, военные действия прибыльны только для избранных. В большинстве своем стороны здорово просчитываются, завязав – или позволив втянуть себя – в очередную войну. Что можно было проследить на примере «Эмни-», «Бито-» и пары других «Терр». Азиатские концерны отказались от попыток создать свои анклавы на территории Африки куда раньше, сообразив, что ситуация развивается совсем не так, как хотелось, и начали искать возможность подползти к будущему главе с повинной; американские – те исправно поставляли вооружение и закрывали глаза на участие собственных частных армий, до тех пор пока им исправно платили. Австралийские мегакорпы были поупрямей, спохватились, когда было совсем поздно. Дейкстра, придя к власти, первым делом объявил кое-какие их филиалы вне закона и парой актов национализировал все их имущество. Дело было сделано настолько тихо, что его и в австралийских-то СМИ не заметили, а уж они были способны устраивать грандиознейшие кампании в поддержку родных людей. Но Горрен не был бы собой, если бы не знал: Берт спросил у него и получил вместо ответа увлекательнейший рассказ о том, как за добрых восемь месяцев до инаугурации начались переговоры, как они обставлялись так, чтобы ни одна сволочь не заподозрила, о чем именно там переговаривают, как даже в правлениях о них знали двое-трое людей, не больше. Что переговоры велись одновременно с Дюмушелем и командой Дейкстра; Лиоско в известность никто не ставил, ибо «марионетка», по словам самих переговорщиков. Как настроения могли радикально измениться буквально в течение суток: в зависимости от каких-то незначительных обстоятельств представители австралийской стороны мигрировали от каменной самоуверенности до трусоватой почтительности. Как возрастали ставки: за время переговоров – они закончились через две недели после выборов, тогда же и были подписаны все протоколы, сами соглашения были утверждены Дейкстра в первые десять дней после инаугурации – сумма компенсации выросла в двадцать с небольшим раз.

– Она, кстати, выплачена уже на три восьмых, мой милый друг, – довольно щурился Горрен. – И обрати внимание, никто не пошел по миру. Ах, я боюсь предполагать глубину карманов у тех проказников. А ведь они уже готовы участвовать в конкурсах на разработку месторождений, дорогой Берт. Но это между нами.

У Берта даже рот приоткрылся от удивления.

– И им позволят?!

– А кто им запретит, – пожал плечами Горрен.

– Они… устроили эту заварушку, – Берт неопределенно помахал рукой. – Посылали людей, обмундирование, все такое… людей там убивали, рабочие лагеря на месторождениях… и им позволили участвовать в тендерах?

Горрен скорбно прикрыл глаза.

– Мой дорогой Берт, чем ты слушал? Я же сказал: было заключено соглашение. Ужасно, бесчеловечно, вопреки законам благородства и здравого смысла, но лигейский бюджет был пополнен значительно. Австралийские компании были достаточно разумны, чтобы не втягиваться в тот цирк всей своей тушей – ее из болота не вытащить. А пару-тройку щупалец ампутировать – они могут себе это позволить, все-таки не «Эмни-Терра», целиком ввязавшаяся в войну.

Берта заинтересовало скромное обстоятельство: переговоры проводились в обстановке полнейшей секретности, о них не разнюхали даже австралийские СМИ, которые, правду сказать, функционировали по совершенно иным законам, чем местные – демократия и прочие сотрясания воздуха, народ имеет право знать и так далее, доступ если не ко всем, то к большинству правительственных тайн; протоколы, очевидно, тоже циркулировали между совсем небольшим количеством людей, чтобы максимально оградить их от оглашения. Это все наверняка происходило на безопасном удалении от обеих столиц, опять же во имя секретности, все по той же причине. Откуда Горрен знал об этом?

И вместо ответа – тонкая, змеиная улыбка, многозначительно приподнятые брови и взгляд, самодовольно переведенный на ногти.

– Нифига себе, – с искренним уважением сказал Берт.

Горрен подмигнул ему и продолжил изучать ногти. «Пилочку бы еще достал, стервец», – мелькнуло в голове у Берта.

– Но как? – с любопытством спросил Берт.

– Дорогой мой, – сложив руки домиком – не очень свойственный ему жест, смотревшийся как-то неорганично, словно Горрен передразнивал кого-то – чинно начал он. – Осмелюсь заметить, что переговоры подобного рода не принесли бы популярности ни одной из участвующих в них сторон. Официантам и тем, наверное. И напрямую предлагать другой стороне: а давай-ка мы обсудим, как выкрутиться из этой жопы с минимальными потерями, – сам понимаешь, за такие вещи могут и канделябром огреть. Поэтому некоторым чинам внутри определенной структуры… – Горрен указал рукой несколько уровней иерархии, начиная сверху, и задержал руку где-то посередине, – причем желательно, как бы это сказать, с предельно гибкой психикой и либеральными отношениями с регламентом, если ты понимаешь, о чем я…

«Пройдохам, иным словом», – широко улыбнулся Берт в ответ.

Горрен ухмыльнулся и продолжил:

– Ты очень хорошо понимаешь. – Он подмигнул ему, изящно провел безымянным пальцем по правой брови. Мол, да, мы с тобой именно такие, но тем и привлекательны. – Им, таким интересным субъектам, и дается задание найти на другой стороне таких же интересных субъектов. И начинается подготовка. Пока дело дойдет до того, как главные шишки со всех заинтересованных сторон войдут в одно помещение или подключатся к одному каналу связи – и то, и другое, как ты понимаешь, должно быть максимально защищено – может пройти очень много времени.

– И сколько понадобилось тебе, чтобы эти крупные шишки засели за переговоры?

– Ах, я был ловок. Что-то около двух месяцев. Но я искал нужных людей на этажах, достаточно близких к вершине. И я все-таки показался Дейкстра очень полезным. Несмотря, – он криво усмехнулся, – на мои приятные отношения с некоторыми кукловодами того шута. Собственно, благодаря им.

Он посидел немного, и плутовская улыбка сначала стала натянутой, затем и вообще испарилась. Горрен мрачно смотрел перед собой и молчал.

Берт не рисковал его тревожить.

– Признаться… – продолжил Горрен и, перебив себя, спросил: – Я же могу рассчитывать на твое благоразумие? Ты ведь оставишь мои признания в этой комнате и не вознамеришься никому поведать?

Берту очень понравился выбор слова – благоразумие. Это могло быть связано с тем, что информация эта будет несомненно очень ощутимым ударом по благополучию – здоровью и жизни тоже – Горрена. Но это могло быть рассчитано и на то, чтобы воззвать к инстинкту самосохранения Берта. Мол, не будь дураком, не трепись об этом где попало, и твой язык останется при тебе. Он покивал. В чем-чем, а в этом Горрен был прав: Берт очень хорошо понимал цену молчания.

– Я имею очень смутное представление о том, что именно находится в тех переговорах. Меня вытерли оттуда, ненавязчиво так, но очень решительно, когда стало ясно, что стороны готовы договариваться, – саркастично улыбался Горрен. – Я сделал свое дело – я оказался ненужен. Так что я могу судить об объекте тех переговоров только приблизительно. Я, разумеется, знаю людей, которые знают людей… и так далее. Они подтверждают, что я скорее прав.

– Что-то мне кажется, что твое счастье, что ты не забрался слишком высоко, – задумчиво заметил Берт. – Я знаю твою любовь к приключениям, ты дал мне много поводов убедиться в ней, но это не то приключение, которое нужно, чтобы в конце жизни рассказывать наследникам.

– Мой благоразумный Берт, – в умилении произнес Горрен и сложил руки на груди в почтительном жесте. Сволочь, вяло подумал Берт. Но азартная сволочь.

– М-м, – протянул он. Кое-что еще все-таки интересовало его. А повосхищаться ловкостью Горрена можно и позже. – А эти переговоры касались – кого? Только австралийцев?

– Не только. Я бывал в Китае. В Индонезии. В Японии. Кое-где еще. В Латинской Америке. – Горрен внимательно следил за ним. Словно насмехался: решишься спросить сразу и прямо или начнешь ходить кругами?

– Однако. Размах впечатляет, – усмехнулся Берт. И встал, чтобы сварить еще кофе. Предложил Горрену: – Сделать тебе?

– Я, наверное, предпочту коньяк.

– Ты слышал, я надеюсь, о функциональном алкоголизме, – замерев, безразлично обронил Берт. Но не двигался в ожидании его реакции.

– Приятель, я слишком разумен для этого. Если тебя устроит, я пью изредка и только в компании.

Берт хмыкнул.

Он вернулся; Горрен сидел, уставившись перед собой. У него, оказывается, были темно-русые волосы, и слева в них очень много седины. Он, кажется, сбросил вес; костюм сидел как влитой – Горрен не был бы собой, если бы перестал следить за тем, как выглядит, но у Берта сложилось отчетливое ощущение, что одной из причин, возможно, главных, по которым Горрен обновил гардероб, была как раз эта. И странные периоды молчания: только что он был бодр, остроумен – и внезапно отгораживается – флиртует – а у Берта ощущение, что Горрен заставляет себя.

Он поставил бокал, уселся напротив, обмяк на диване. Отпил кофе.

– И ты ко всем им обращался с разными щекотливыми предложениями? – спросил он.

Горрен вскинул голову, удивленно посмотрел на него.

– С азиатскими, латиноамериканскими мегакорпами. Ты же не только с австралийцами общался.

Горрен помолчал немного, поднял брови в недоумении.

– Я общался от их имени, – уточнил он. – Ты ошибся направлением. Дейкстра, мой друг, отлично справился бы и без них. Было бы сложней, конечно. Сейчас, скорее всего, не объявили бы о завершении военного положения. И долго бы еще сражались. Но и репарации были бы несравнимы, много, много больше. И возможностей дальше влезать в местную экономику не было бы. А вот они бы закончили там же, где и «Астерра» со своими отпрысками.

– Да ладно, – скептически произнес Берт. – «Эмни-Терру» ликвидировали, конечно, но «Астерра» не особо пострадала.

Горрен закатил глаза.

– Это они говорят. И упорно будут делать вид, что у них все отлично, хотя они наверняка стоят на коленях перед банками и умоляют о субсидиях. А может, нет. Я пытаюсь держаться подальше от таких высот. Страдаю, знаешь ли, акрофобией. Поэтому и сведения мои, хм, несколько ненадежны. Я имею в виду, в этом аспекте.

У него, кажется, снова поднималось настроение.

– Мне интересно, – прищурился Берт, – нет, мне действительно интересно. Есть ли люди, о которых ты думаешь хорошо?

Горрен поднял бокал и отсалютовал ему.

– Ты не мог бы поточней определить круг референции, чтобы я ответил максимально близко к истине?

Берт издал смешок, покачал головой.

– Да, точно. Мы говорим о самых высоких этажах. Тех самых, которые подписывали судьбоносные соглашения, а тебе их почитать не удосужились дать.

– О восхитительный человек! Разумеется, я думаю хорошо о них всех! Они невероятные создания. Умные, наглые, упрямые, целеустремленные, предприимчивые. Иных там не бывает. Но с человеческим у них проблемы, – сочувственно поморщился Горрен. – И осмелюсь напомнить: даже если бы мне предложили присутствовать и дальше при тех судьбоносных беседах, я бы отказался. Мне мой сон дороже.

– Послушай-ка. – Берт пожевал губы в задумчивости. Ему было плевать на проклятую «Астерру» и ее отпрысков, по любезной характеристике Горрена, но ему было любопытно. Это чувство было лишено, как ни странно, всех пристрастий: так же любопытно было слушать рассказы о том, как Горрен подбирался к людям в том же КДТ и что он думал о нынешних директорах в этом мегакорпе. Но говорить о войне в Африке и боях Дейкстра за свое место на вершине пирамиды и не говорить об «Астерре» или отдельных ее представителях невозможно. – Послушай-ка, – повторил он, поднял глаза и склонил голову. – Я так понимаю, что с Дейкстра договаривались очень многие…

– Не с Дейкстра, – перебил его Горрен и посмотрел с мягким упреком. – С его людьми.

– А какая разница?

Горрен вздохнул и утомленно прикрыл глаза рукой. Артистичен, ничего не попишешь. Впрочем, Берт сам признал, что сглупил.

– В том, какой именно вариант соглашения он подписал, например? – предположил Горрен. – Сам Дейкстра был бы вынужден вести себя предельно жестко. Возможно даже, требовать. Возможно даже, вынужден был бы отказаться его подписывать. Репутация, мой друг. Возможно, в силу собственных особенностей продешевил бы. Он, знаешь ли, едва ли воспитывался таким образом, чтобы долго ходить кругом да около, принюхиваться, отступать и снова нападать, у него иной стиль работы, так что он мог бы согласиться, а оказалось бы, что другая сторона и на более значительные уступки была бы готова. А так обе стороны остались максимально довольны друг другом.

– Ну да, да, – буркнул Берт, очень недовольный, что ему так крепко настучали по носу. – А «Астерра» пыталась вести переговоры?

Горрен хмыкнул.

– Насколько я знаю, и пыталась, и вела. Не знаю, правда, – задумчиво говорил он, изучая бокал на просвет, – предполагаю, но не имею никаких сведений. У нее все-таки очень давняя история пребывания здесь. Есть люди в свите самого Дейкстра, которые связаны с ней.

Он опустил бокал, склонил голову.

– Меня там в любом случае не было, а спрашивать я не осмеливался. Это слово в некотором роде ругательное нынче. Сам знаешь.

Берт знал очень хорошо. Просто отлично был осведомлен, что наступление на «Астерру» велось по всем фронтам. Он сам мог кое-что рассказать, благо в Европе встречался с самыми разными людьми, в том числе и за бокалом пива, говорил на всевозможные темы, и «Астерра» непременно входила в их число. Выборы в Африке пару недель были предметом пристальнейшего внимания; все подряд обсуждали происходящее там с таким жаром, что казалось: важней ничего нет, от событий где-то далеко на юге зависит практически все на севере, что случится там, будет определять будущее здесь. Эти настроения ожидаемо сошли на нет очень быстро, но только на первый взгляд. Люди, не просто интересующиеся политикой, а еще и занимающиеся ей, следили за этим куда пристальней и уже который год.

Неприятности «Астерры» были вызваны не в последнюю очередь еще и нежеланием властей в Европе и Азии – странах, где «Астерра» была особенно активна – замолвить за нее словечко. Дейкстра не просто так совершал поездки в Европу, сначала официально объявляя свое намерение участвовать в выборах, а затем в качестве кандидата. Он договаривался с властями на этих континентах о дальнейшем взаимодействии. Затем, когда начались вооруженные действия, он снова договаривался – и в качестве чиновника Лиги, и в своем новом – кандидата в ее главы. И затем, когда он достиг, наконец, своей цели, его доверенные люди снова курсировали между Йоханнесбургом и Брюсселем—Лондоном и другими городами, добывая соглашения, пакты, договоры и прочее. «Астерра» в них не входила. Наверное, власти были готовы что-то сделать для нее, но не тогда, когда по всему миру были показаны бесчисленные фильмы о преступлениях корпораций группы «-Терра». Самых разных причем: им припомнили все, а кое в чем им досталось и за себя, и за других. Ее сделали козлом отпущения. Как-то быстро и в Европе нашлись причины относиться с неодобрением к действиям этой корпорации, но они высказывались нечасто и тогда, когда было выгодно властям. Все-таки Европа жила по принципу «худой мир лучше доброй ссоры».

Поэтому к большинству мегакорпов или их филиалов относились с допустимым снисхождением. Поэтому и переговоры с ними были возможны. Сами мегакорпы были готовы понести наказание: бизнес дело такое, рискованное, – тем более при условии некоторых знаков благодарности, отданных в определенные фонды – карманы, не без этого – можно было сократить наказание и даже реабилитировать себя в глазах ключевых лиц. Процессы тоже велись, но то, что началось с волны негодующих репортажей, дискуссий и статей, что продолжилось пикетами и даже демонстрациями протеста, превращалось в унылую бюрократическую «мыльную оперу»: бесконечные свидетели, доказательства, опровержения, опровержения опровержений, мнения судей, заявления адвокатов, отводы и самоотводы, дорасследования и прочее, прочее. Мегакорпы были оптимистичны; юридическая система тоже. Адвокаты счастливы: они обеспечены работой на долгие годы. Следователи – куда меньше: их никто не собирался освобождать от новых дел. Но жить и действовать в Африке оказывалось возможным.

На «Астерру» же натравили самых яростных следователей, ее дело доверили самым строгим судьям. И кроме этого, не без лично высказанного пожелания Квентина Дейкстра, другие службы делали все возможное, чтобы максимально осложнить функционирование людям, ее представлявшим. Мелкие пакости, начавшиеся, когда Дейкстра еще не был генсеком, продолжились. И даже, словно в насмешку, он не погнушался наградить какой-то незначительной лигейской наградой пару офицеров, лично совершавших эти пакости.

И как Горрен говорил, переговоры «Астерры» с Дейкстра оказывались невозможными в принципе. Это не значило, что они вообще не велись: в конце концов, сам мегакорп состоит из более мелких структур, а они – из людей, всерьез опасающихся за свои жизнь и благосостояние. Но путь самому мегакорпу в Африку был заказан. Судьи не спешили завершать процесс – он, в итоге, должен был стать очень заметным, продлиться до того времени, когда остальные баталии на континенте подулягутся; он должен был стать кульминацией одного из политических сезонов. Это делалось с ведома европейских властей – и это мог подтвердить Берт; местные же чиновники получили негласный приказ считать дело «Астерры» приоритетным – и это знал наверняка Горрен. Эти инструкции не распространялись официальными способами, буде то электронные документы или бумажные—пластиковые носители, но они были однозначными.

Расследование еще велось, обнаруживались новые обстоятельства, добывались новые улики, безымянные источники – «лица, предпочитавшие оставаться анонимными» – сбывали сведения инфоканалам; и тут Берт мог подтвердить: это были сами следователи и с благословения начальства. Так что публика получала очередной повод возмущаться беспринципностью и жестокостью тех людей в «Астерре» и ее дочерних компаниях, а власти пользовались случаем, чтобы устроить еще одну гадость остаткам «Астерры» или припугнуть другие мегакорпы.

Иными словами, жить было весело.

Берт немного пообсуждал с Горреном, чего именно следует ждать от этого процесса, как это аукнется на других мегакорпах. Позлорадствовал над Тессой Вёйдерс, которая вынуждена была держаться подальше от Африки, хотя каким-то чудом избегала ареста. Собственно, не чудом: огромнейшим залогом и бесконечными взятками. Но она была жива-здорова, бодра и оптимистична.

– И чем она занимается в свое свободное время? – флегматично спросил Горрен, допивший наконец свой коньяк и выглядевший довольным жизнью и собой. – Я слышал, у нее его просто уйма. Уй-ма. Все ее время, считай, свободное.

Что было в определенной степени верно. За неделю до инаугурации Дейкстра «Астерра» дала огромную пресс-конференцию, на которой сообщила: с прискорбием – и прочее политкорректное «бла-бла» – расстаемся с Тессой, выдающимся специалистом и так далее, желаем ей всех и всяческих успехов, она была незаменимым специалистом, решила продолжить карьеру в иной сфере, и так далее. Четыре часа длилась конференция, пресс-секретари потели, краснели и бледнели, отвечая на самые разные вопросы, директора с трудом сдерживались, чтобы не устроить маленькую неконтролируемую ядерную реакцию в этом отдельно взятом конференц-зале; а журналисты африканских про-правительственных каналов сделали все возможное, чтобы сделать их положение предельно невыносимым. Им удалось; им помогали и местные журналисты. Берт решил лично побывать там – такое развлечение случается как бы не раз в жизни. Вопросы он не задавал – не его профиль, но слушал и смотрел внимательно, а затем в своем видео-блоге долго и со смаком обсуждал с подписчиками, у кого из этих людей, сидевших за столами, в ближайшем будущем особенно испортится карьера. Он, по большому счету, плевал на «Эмни-Терру», на саму «Астерру», разорись она, только порадовался бы. Он хотел знать другое: где Коринт.