Текст книги "Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 53 страниц)

Яспера задевало то, что их заставляли бездействовать, когда необходимы были действия – решительные и безжалостные. Сибе Винка куда больше оскорбляла необходимость смотреть, как военные элитных частей —, но национальных армий вовлекались в одну кампанию за другой, а их одного за другим отправляли в отпуска.

– Нас действительно обескровливают, – шипел он.

– Нас уже который год обескровливают, – кривился Идир. – А ты заметил это только сейчас, младший брат?

Это обращение не было рассчитано на то, чтобы оскорбить – так, легкая оплеуха расшалившемуся щенку, чтобы не забывал своего места. Сибе пытался принимать его именно так – с трудом. Потому что его снова тыкали в слишком абстрактные вещи, и он различал еще и это основание для поступков и решений – когда ему указывали на это.

Полковник Зубару иногда заглядывал к Идиру на кофе. Он словно старался и подыскивал такие моменты, когда у Идира находился Яспер. И он же позволял себе некоторые оговорки – слишком значительные, чтобы быть случайными. От него Яспер узнавал, что охрана лигейских кварталов переведена на обычный режим, что протоколы выборов снова проверяются заграничными экспертами, что откуда-то из самых глубин архивов вытащили инструкции, по которым состав и размеры личной охраны у различных чиновников Лиги строго регламентированы.

Именно по этим инструкциям охрана Квентина Дейкстра была признана несоразмерной. Буквально на следующий день юридическая служба потребовала от него сократить охрану до разрешенных размеров. Что значило ее уменьшение в три с половиной раза. Помимо этого, выносилось решение о штрафе – крупная сумма, составлявшая несколько месячных окладов высшего чиновника Лиги. Для Дейкстра эта сумма не была сверхъестественной; унижало другое: инструкцию применили к нему и еще нескольким чиновникам, открыто выступившим в его поддержку. И все. Лиоско, чьи расходы на предвыборную кампанию оценивались – некоторыми из в несколько сотен миллионов афро, продолжал пользоваться услугами нескольких звеньев элитных телохранителей – и кому, как не Сибе Винку, об этом знать: с парой человек из охраны Лиоско он в свое время приятельствовал.

За две недели до инаугурации генерал Давод вызвал Яспера, чтобы сообщить ему, что, просматривая личные дела служащих, обратил внимание, что майор Эйдерлинк уже более трех лет не был в отпуске. Он с одобрением относится к безупречной дисциплине майора Эйдерлинка и его регулярным контактам с психотерапевтами – в их профессии подобное является основой основ. Но люди изнашиваются и выгорают, и как бы хорошо ни работалось солдатам и терапевтам, целительных свойств простого отдыха вдали от места службы с непременной сменой обстановки никто не отменял.

– Мы не можем позволить себе разрешить вам брать целиком неиспользованный отпуск за все это время, но компенсация за предыдущие годы будет соразмерной, – с мягкими интонациями говорил генерал Давод. – Ознакомьтесь с приказом о вашем отпуске.

Он положил перед Яспером лист бумаги, на котором был напечатан приказ, и откинулся на спинку кресла с довольным видом.

Безупречная дисциплина. Разумность и уравновешенность. Необходимость отдыха. Отпуск на две с половиной недели, хотя в обычное время десятидневного с трудом допросишься. Яспера вышвыривают из столицы. Как раз на то время, когда в ней происходит нечто странное, а будет – что-то практически невозможное. И генерал Давод смотрел на него очень пристально. И он не погнушается применить некие очень нехорошие методы воздействия – он был из таких.

Подписав приказ, выслушав совершенно ненужные ему пожелания об отпуске и даже советы, отказавшись от предложений о бесплатных авиабилетах и даже скидках в паре отелей – все как один в Австралии, сухо ответив на вопрос генерала о предполагаемом месте отдыха – «Я знаю пару отличных, очень привлекательных уединенных ранчо в Северной Африке, давно мечтал побывать там снова», Яспер наконец ушел от него. У себя в кабинете долго стоял, хмуро изучая стол, словно на нем рассчитывал прочитать ответы на вопросы, беспокоившие его все требовательней. К нему заглянул Идир, и Яспер узнал с недоумением, что и его выставили в отпуск.

– И Сибе? – хмуро спросил он.

– Нет, – невозмутимо ответил Идир. – Он уже хвастался всем, кого видел, что получил приглашение на инаугурацию.

Он обошел стол, уселся в кресло, вытянул ноги.

Яспер ухватился за ремень.

– Кто-то из офицеров должен остаться хотя бы для проформы, – поморщившись, ядовито произнес он, не желая соглашаться с многозначительно поднятой бровью Идира.

– Мальчик говорит много и с яростью в голосе, – кивнул Идир. – Но его сердце слишком мелко для истинной ярости.

Они помолчали. Яспер предложил кофе. Идир поморщился, долго молчал, но в конце концов согласился.

– Я делаю это только из уважения к моему другу, – с тоской глядя на автоматическую кофеварку, предупредил он.

– Я ценю это, друг, но не собираюсь ради твоих причуд обзаводиться целой кухней. Этот кофе тоже неплох.

– Этот кофе отвратителен. Он лишен души, избавлен от всяких эмоций, невыразителен, как твой стол. – Идир с презрительной гримасой постучал костяшками пальцев по нему.

– Он крепок и ароматен, горяч и бодрит, – ухмыльнулся Яспер. – Что еще требовать от него?

Идир не мог не принять этого вызова. Он вознегодовал, вскипел, начал объяснять, каким должен быть этот напиток, и Яспер подзадоривал его, угукая со скептическим видом. Идир бранил его привычки и отношение к кофеварению все громче и красноречивей, Яспер поддакивал и неторопливо обходил кабинет, изучая его стены при помощи крохотного сканера. Бросив прибор на стол, он замер.

– Если только они не придумали чего-то совершенно нового, у меня чисто.

– Ты забыл проверить ту отрыжку технического прогресса, – скривившись от необходимости, надменно произнес Идир, указывая пальцем на кофеварку.

Яспер закатил глаза. Но просканировал ее. Идир удовлетворенно улыбнулся.

– Пригласительные на инаугурацию не выдаются за особые заслуги. Скорее всего, всем. Не выгнали бы нас в отпуск, мы бы тоже получили их, – словно продолжая спор, заявил Яспер. – Или все-таки для этого у них особые причины?

– Ты и я, друг, мы оба на хорошем счету, мы честно служим, но не вызываем доверия у тех, кто хочет служить долго и разным хозяевам. У нас есть чем похвастаться перед прелестными малышками и малышами, – он подмигнул Ясперу, – достаточно надеть парадный мундир – на твоей и моей груди не так много свободного места. Те побрякушки – их много. У Винка их пока меньше. Но он может служить разным хозяевам. И он будет служить разным хозяевам. Или я ошибался в тебе?

– Нисколько. – Сразу же ответил Яспер. – Я рад, что тоже не ошибся в тебе.

В своем кабинете он покрутил конверт с приглашением. Как генерал какой-то там и грозился, офицеры получат приглашения. При этом генерал Давод дал понять очень ясно, что присутствие Яспера на ней нежелательно. И еще нескольких его сослуживцев, Идира в том числе. Очевидно, высшее начальство сомневалось в способности определенных офицеров изображать торжественный вид и полное согласие с решениями руководства Лиги – теневого ее руководства, которое оказывалось в состоянии оплести паутиной интриг весь ее громоздкий аппарат и, кажется, было совершенно уверено в успехе.

Наверное, было слишком рано принимать однозначное решение: воспользоваться ли приглашением или выбросить его к чертям собачьим и отказаться от этого пышного и отвратительно дорогого балагана, который собирались устроить протоколисты всех мастей – инаугурации нового генерального секретаря. С одной стороны, Яспер находил очень спорным само решение провести ее как можно более торжественно – это в сложнейшее время: практически на всей территории Африки идет война, и как бы ни упражнялись в риторике придворные хронисты, журналисты, прикормленные эксперты и деятели науки и искусства, но иначе события в самых разных регионах называть не получалось. До этого времена относительного – не полного – затишья и не на всей территории были краткими, но и они сопровождались дополнительными факторами, усложнявшими ситуацию: погодными, климатическими; по самым удаленным уголкам самой нищей страны рикошетом била экономическая ситуация на мировом рынке; климат определенных территорий Африки оказывался благодатной почвой для распространения новых и новых болезней либо мутаций уже известных носителей; условия жизни – невероятная скученность, небрежение элементарными правилами гигиены, ослабленный иммунитет, недоверие к официальным распоряжениям (вроде требований соблюдать такие и такие нормы, ограничить передвижения, обращаться к врачам при малейших признаках болезни) – позволяли этим болезням распространяться. Но даже принимая в расчет все это, только самый отъявленный оптимист не мог отрицать: последнее время было куда более сложным, политическая ситуация – напряженной, количество вооруженных людей, активно применявших свое оружие – слишком значительным, чтобы это можно было игнорировать. Иначе, как пиром во время чумы, это назвать не получалось. С другой стороны, не потому ли, что люди переживали это, и нужно было показать со всей решительностью: мы есть, и у нас есть будущее? Тем более Квентин Дейкстра с такой убежденностью говорил о будущем Африки, тем более что будущее в его представлении было возможным – и привлекательным.

И, наверное, было слишком рано рассчитывать на то, что он – и другие его сослуживцы будут все-таки допущены туда. Сибе Винк и подобные ему – обязательно и непременно: относительно молодые люди, очень привлекательные, азартные, умеренно декорированные наградами, восторгающиеся местом, поводом, компанией. Яспер, Идир и другие – они не могли ничего поделать, были слишком циничными, видели и пережили слишком многое, чтобы с почтением относиться к власть имущим; они здорово испортили бы кому-нибудь влиятельному настроение своим издевательским прищуром, саркастической ухмылкой. Просто видеть их было бы болезненным для этих влиятельных личностей: кому хочется в торжественный момент видеть свидетелей своей беспомощности, двуличности, непоследовательности, чего угодно еще – нехорошего, того, что предпочтительно было бы забыть.

В принципе, Яспера устраивало, что ему не придется убивать свое время на той пышной нелепице: есть куда более приятные способы провести свободное время. Он никогда не был против того, чтобы попасть на пафосные мероприятия: для карьеры полезно, хороший задел на будущее, когда его карьера в одном качестве все-таки закончится и нужно будет подумать о новой; просто удовлетворяло самолюбие. Он вполне комфортно себя чувствовал, попадая на приемы для избранных – уверенности в себе хватало; более того, остальные – не из гвардейцев – смотрели на него настороженно, с опаской, некоторые – с почти искренним благоговением, что играло на руку все той же непоколебимой самоуверенности Яспера Эйдерлинка. При всем при том, несмотря на возможности, которые открылись бы перед ним на том проклятом приеме, который должен следовать за той проклятой инаугурацией, Яспер с огромным удовольствием не воспользовался бы этим приглашением. Не для того, чтобы принять к сведению пожелания начальства, а по своим собственным убеждениям.

Впрочем, как ни крути, а до него еще дожить нужно, до того тревожного дня, когда Квентин Дейкстра принесет присягу и будет признан новым главой Лиги. Если Яспер прав, а с ним и его товарищи, и даже скользкий Зубару, подкидывающий очень много второстепенной информации, но никогда ключевую, намекавший на самые разные обстоятельства, но никогда не говорящий прямо, предпочитающий не брать на себя ответственности ни за что, но очень желающий, чтобы события разворачивались определенным, его устраивающим образом, – игроки, дергавшие Лиоско и другого кандидата, не набравшего и половины процента, но заработавшего себе на устойчивую кормушку, готовы на очень многое, вплоть до теракта, физически уничтожившего бы избранного генсека. Это дало бы им совсем немногое: устранение независимого от них Дейкстра, возможность попользоваться услугами Дюмушеля, пока вновь будет запущена выборная кампания, передышку, чтобы подобрать еще одного услужливого типа, более ловкого и убедительного, чем Лиоско. В любом случае, они устранят очень неудобного им политика, намеренного перекроить экономическую карту Африки. Дейкстра был опасен для них еще и тем, что он был готов решительно наводить порядок – то, от чего отказывался Дюмушель. Ему была нужна власть – на максимально долгий срок – на устойчивой территории. Он был готов действовать. Яспер понимал это; его товарищи тоже.

Спорным оставалось, кто еще мог выступить с ними на одной стороне. Попытки определить людей, которые могли обладать надежными связями в СМИ, были неуспешными. Были журналисты, были знакомые редакторы, были влогеры, но они предпочитали заниматься околополитическими новостями; никого не удалось заинтересовать настолько, чтобы они согласились открыто говорить о сложной ситуации перед вступлением в должность нового главы. И Идир очень сомневался, что им нужна еще и эта головная боль: чем больше векторов в операции приходится учитывать, тем выше риск провала, а СМИ оказывались слишком своенравным вектором.

С охраной Дейкстра удавалось установить контакт с огромным трудом. Из-за известных всем в Лиге сокращений штата Дейкстра и его сторонников любые попытки со стороны гвардейцев ли, лигейских вооруженных сил или полиции вступить с ними в контакт встречались в штыки. Былые знакомства не особо помогали; обращаться за содействием к кому-то из сторонних людей, чтобы те походатайствовали за них, Яспер и его товарищи отказывались. Их и так было достаточно много; втягивать еще людей они не считали возможным. Тем более они понимали: ничего хорошего для них из этого предприятия не выйдет. Приходилось выплясывать вокруг охраны самим.

Огромных, колоссальных усилий требовала необходимость хотя бы приблизительно определить, что именно – кто именно – будет предпринимать. О «когда» речи почти не возникало: это мог быть любой момент, начиная с настоящего и до того мгновения, когда Дейкстра положит руку на Устав Лиги. Что именно – они сходились в том, что это будет невыразительная операция. Грандиозность нужна противнику меньше всего: она повлечет за собой цепную реакцию непредсказуемых событий, и все это отложит на неопределенный срок осуществление главной цели – получение прибыли. Мегакорпы нуждались в ресурсах, именно поэтому они нуждались в Африке – на своих условиях. Уже происходящие беспорядки ограничивали их в этом самым решительным образом; если стихия беспорядков прокатится по всей Африке, они будут лишены источников сырья на значительный срок. На такое они едва ли пойдут.

Яспер не рассчитывал, что Дейкстра обратит на них внимание. У него наверняка были сторонники; он был уверен, что местные компании, которым не тягаться с межнациональными корпорациями на мировом уровне, яростно отстаивали свое право на национальные ресурсы. Они поддерживали Дейкстра – продолжали это делать, пусть это становилось все сложней. Это был мир, существовавший по своим законам, тщательно охранявший их и свои тайны, но здравый разум обязывал, что они тщательно следили, чтобы с Дейкстра ничего не случилось вне лигейских кварталов – это играло на руку. Сам же Дейкстра проводил в лигейских зданиях куда больше времени, чем вне их, что могло стать опасным. Яспер рыскал, пытаясь вычислить, где и когда – и кем может быть нанесен удар, и ему казалось: все. Кого ни тронь, выплывали связи с мегакорпами – не «Астерра» напрямую, так «Эмни-Терра», не предприятия «-Терры», так австралийские мегакорпы, кому-нибудь из них да обязаны. Это начинало казаться безнадежным. Но словно чтобы подбодрить его, охранник Дейкстра сказал: «Не хочешь заглянуть к нам, выпить кофе?». Яспер согласился – и удивился, когда его провели прямиком к Дейкстра.

========== Часть 39 ==========

Неофициальный Квентин Дейкстра самую малость отличался от официального: был ниже ростом и рыхлее, чем можно было судить по репортажам на инфоканалах, выглядел осунувшимся, уставшим, но глаза цепко осматривали Яспера, и уголки губ не были меланхолично опущены. Напротив, Квентин Дейкстра усмехался вполне удовлетворенно, был, кажется, доволен происходившим и тем, что думал о собственных перспективах. Неурядицы, окружавшие его, вроде требований снова сократить охрану, неожиданных арестов членов лигейских комитетов, бывших его сторонниками, иски против него и активные кампании в мировых СМИ, ставящие целью представить выборы в Африке как борьбу старого с новым, консерватизма в его худшем проявлении и либерализма в его лучшей версии, как противостояние настоятельному желанию реанимировать патерналистскую государственность, не трогали его совершенно. Он почти достиг своей цели и с философским спокойствием взирал на бурю у своих ног – очевидно, отказываясь бояться ее больше, чем сердитой волны на озерном пляже. Он добродушно поприветствовал Яспера, самодовольно выслушал его поздравления с победой на выборах и покивал, когда тот в сухих фразах высказал надежду, что Дейкстра останется верен своим предвыборным обещаниям. Дейкстра заверил его, что именно это является его основным приоритетом, и что он последовательно следовал всем принципам, которые положил в основу своей предвыборной кампании, и будет развивать их и дальше.

– Смею предположить, что мне будет позволено быть с вами чуть более откровенным, чем даже с людьми из моего ближайшего окружения, – сказал Дейкстра, постарался сдержать улыбку, сощурился, внимательно осматривая Яспера, словно прикидывал, достоин ли тот его доверия, или проницательный и многомудрый Дейкстра ошибся, оценив его подобным образом. Нет, решил он, не ошибся, да, достоин. – Я, пожалуй, буду последним человеком, который скажет, что мной движут исключительно бескорыстные цели. Я очень корыстен. Я люблю власть. Но чем больше я живу, тем лучше убеждаюсь, что власть сама по себе не имеет никакой ценности. Важно то, что она обеспечивает, в моем случае – какие возможности она открывает. И я не буду лукавить, что меня интересует судьба каждого отдельного нищего где-нибудь в глухой деревне в Руанде. Я не могу следить за судьбой каждого из полутора миллиардов людей. Это невозможно. И это – не моя задача. Для этого есть социальные службы, всевозможные благотворительные фонды, самые разные армии милосердия. Моя задача – дать им возможность приносить пользу, равно как и дать возможность бедняку из руандийской деревни заработать себе и своей семье на пристойную жизнь. Я могу ошибаться, и я буду ошибаться, я всего лишь человек, но я буду иметь именно эту цель в виду, когда буду стоять в парадном зале за кафедрой, положив руку на Библию. И когда покину тот зал, чтобы войти в мой новый кабинет, я буду думать и о бедной руандийской деревне тоже.

Они мерились взглядами. Дейкстра испытывал Яспера, тот – сверлил взглядом его. Ни один не уступал. Ни один не собирался первым прекращать испытание. Пауза могла длиться десять секунд, могла – минуты. Яспер опустил глаза. Дейкстра откинулся назад и положил ногу на ногу. Продолжил:

– Вы могли заметить… если, разумеется, интересуетесь хотя бы немного макроэкономическими событиями. Что мои доверенные люди, мои единомышленники уже предприняли немало, чтобы максимально усложнить жизнь олигократам. Они были успешны в ряде случаев. Даже если не все их начинания получили благоприятное развитие, основание для наших будущих действий положено впечатляющее.

Он говорил: о намерении слегка скорректировать правовую систему, чтобы уравновесить бремя налогов; о необходимости более согласованно действовать не только на континенте, но и на мировой арене, о необходимости пересмотреть социальную сферу. Яспер слушал; соотносил с тем, на что не обращал достаточного внимания – его голову всегда занимали совсем иные темы.

Ему не нравился Дейкстра – и Яспер ничего не мог поделать; вблизи куда больше, чем когда он знал его только по выступлениям, по отголоскам его решений. Яспер допускал, что причина неприязни – в том, что они слишком похожи. Дейкстра, как и он, громадное удовольствие получал оттого, чтобы взбираться наверх. Куда интересней ему жилось, когда этот путь усложнялся самыми разными препятствиями, ничто не радовало его больше, чем хорошая схватка. Сейчас, когда он был почти уверен в печальных последствиях для своей карьеры вот этого вот сражения, в которое ввязался, хотя ни вызова открытого не получил – не считать же за таковой снисходительные речи генерала Давода и пары других высших офицеров, – ни значительного шанса для победы не увидел, более того, не смог бы определить, как ни думал, что есть победа, – сейчас он не мог ничего поделать – жил сражением, адреналином, который вкачивался в его кровь в колоссальных количествах – эндорфинами от понимания, что противники у него грандиозные, но он – он их достоин. Дейкстра, дьявол его побери, отлично понимал его. Точней, понял бы, вздумай он поиграть в приятельство, реши Яспер принять его приглашение и чуть открыться. Поговорить о том о сем, о великих целях и тяжелых и почетных путях, ведущих к ним, и так далее. Но Яспер никогда не принял бы предложение приятельствовать с Дейкстра; едва ли Дейкстра даже предполагал такую возможность. Их судьбы были, наверное, похожи только в одном – в настойчивом стремлении к цели. Параллельными им не стать, не совпасть – тем лучше для обоих. Неизвестно, зачем Квентину Дейкстра понадобилось снизойти до майора Яспера Эйдерлинка – не самой значительной фигуры в игре, ведшейся не без поддержки Дейкстра и для его личного успеха; но он был удовлетворен встречей с ним, рассчитывал, что смог привести аргументы, которые могли оказаться достаточным стимулом, возможно, и платой. Поэтому Яспер был удовлетворен встречей, что не мешало ему неприязненно относиться к человеку Квентину Дейкстра – оный был не очень похож на общественного деятеля, политика и будущего главу Лиги Квентина Дейкстра.

Что им всем светит в будущем, не обсуждалось. Это была еще одна операция, которую следовало выиграть любой ценой. Сначала, пока Яспер, и Идир, и еще несколько человек, знавших друг друга давно, но не так чтобы достаточно близко, присматривались, приценивались, примет ли другая сторона их точку зрения – необходимость выступить против командиров. Это предварялось многими часами рассуждений о долге и ответственности, о порядочности и будущем народа, об идеальном политике и идеальной политике, и прочая, чтобы убедиться, что другие видят то же – но это малая проблема, в этом как раз не сомневались. Нужно было удостовериться, что и собственное отношение к сложившейся ситуации было похожим. Решительно действовать – это давно было привычкой, загвоздка за тем, как именно. Во имя чего. Поэтому немного философствований на начальном этапе не мешало. Потом, определившись, что и как делать, рассуждения об абстрактных благах были отброшены за ненадобностью, осталось одно намерение: действовать.

Они действовали – Яспер и остальные. Определяли непосредственного противника, степень его подготовленности, осведомленности и решительности, просчитывали его возможные действия, свои контрдействия, так, чтобы при минимальных затратах и как можно более незаметно заблокировать их. Одним глазом следили за новостями; Яспер – так особенно, пытаясь разглядеть за очевидными событиями, оглашавшимися во всех СМИ, маневры третьих сил. Особенно после встречи с Дейкстра, особенно после осознания своей незначительности на фоне уже развернувшегося на всем континенте – во всем мире противостояния. Из-за своего сомнительного статуса Ясперу и другим приходилось действовать исключительно осторожно: попадешься на глаза не тем – что с учетом чрезвычайного положения в лигейских кварталах, в городе, стране и по всей Африке было очень просто, могло произойти случайно, просто потому, что часовой нашел твою физиономию подозрительной, и группа лишается значительной части личного состава, а плюс к этому материальных и не только возможностей, которые у каждого значительно выходили за рамки служебных; и ладно бы только это – но осечка привлечет внимание противника, и бить будут по Дейкстра, по его помощникам, по самим заговорщикам совсем с другой стороны.

Со временем все отчетливее становилось, насколько тщательно Дейкстра опутал своей сетью административные кварталы. Яспер не хотел, а одобрительно кивал. Казалось: мегакорпы каждый по отдельности – могущественная сила, обладающая колоссальным бюджетом, как бы не соотносимым с ВВП нескольких не самых бедных стран, несокрушимая сила, не искусством, так своей мощью способная подавить любое мало-мальское сопротивление, – и при этом проигрывали сражение за сражением. Во всех странах, чьи правительства были относительно стабильными, где не происходило перемен в руководстве, не случалось захватов власти, а сепаратистам быстро затыкали рты, – иными словами, на добрых девяноста процентах территории – мегакорпы методично вытеснялись отовсюду. Если проследить на карте, где они теряли контракты, подряды, возможность участвовать в общественной жизни через собственные фонды, можно было заметить, как изменились зоны их влияния – от впечатляющего «везде» до удручающего «нигде». Стоило оглянуться на два года назад, чтобы отметить нараставшую тенденцию: тогда мегакорпы изматывали исками всех, до кого могли дотянуться. Гражданскими прежде всего, стоившими огромных денег, задействовавшими элитнейших адвокатов, обладавшими свойством растягиваться на десятилетия, имевшими тенденцию портить репутацию – для тех, кому важна была именно она, но и благоволение начальства – высшая награда, а его утрата – смертельный приговор. До этого подобное случалось, но исключительно редко, и масштабы у подобных исков были куда меньше, хотя огласка в СМИ примерно соответствовала. Затем – невесть откуда бравшееся упрямство властей. Теперь – коренным образом изменившаяся ситуация. Уже открыто говорили о том, что нужно было всего ничего – чтобы компания учреждалась на неместные деньги, чтобы против нее возбудили какое-нибудь дело. И практически все мегакорпы, их филиалы или дочерние компании находились на той или иной ступени судебного разбирательства. Странное дело: местные инфоканалы горланили об ущемлении прав, о пренебрежении правом на свободное предпринимательство, о нарушении экономических свобод – что угодно, что подсказывали адвокаты, спичрайтеры и PR-отделы и что допускали редакции самих инфоканалов; на мировом уровне на это обращали куда меньше внимания, потому что там были свои заботы. Сами же власти предпочитали не привлекать внимание к своим действиям; приходилось присматриваться, общаться со знакомыми, чьи знакомые были вхожи в определенные круги, чтобы узнать, что полиция не знает отдыха, что прокуроры работают чуть ли не круглосуточно, что всевозможные финансовые и налоговые инспекции забыли, что такое отдых – что с механическим постоянством суды отправляют в тюрьмы всех мало-мальски значимых людей в мегакорпах, до кого смогли дотянуться. Ради интереса можно было проследить, как связаны те, кто отправляет этих бедолаг в тюрьмы и, скажем, Квентин Дейкстра; цепочка была достаточно длинной, но связь существовала практически всегда.

Единственным развлечением, которое позволял себе Яспер – если это можно было так назвать – были непрекращающиеся разговоры с Амором. Точнее, это был один разговор, невероятно растянувшийся во времени. Яспер упрямо возвращался к тому, с чего однажды начал, и Амор никогда не делал вид, что не понимает, о чем он говорит. Все так или иначе вращалось вокруг Дейкстра. Будущее гвардии, к примеру – острейшая необходимость ее реформы; будущее страны, континента, всего мира, будущее того лагеря, в котором Яспер был проездом несколько раз на пути из одной точки назначения в другую, а Амор – уже который месяц пользовался защитой, но все время оглядывался назад на деревню, которая давно перестала существовать, на Европу, которую давно перестал считать своим домом. В лагере следили за борьбой абстрактных сил, чьими воплощениями стали Дейкстра и в значительно меньшей степени Лиоско, с таким же напряжением, что и коренные жители: от того, кто победит, зависело их будущее. Будет это Лиоско, и об относительно удовлетворительном существовании можно будет забыть; если Дейкстра – можно будет перевести дух, продолжать жить, делать вид, что надеешься на мирное будущее. Яспер допускал, что это слишком оптимистичный взгляд на будущее, в конце концов, избавиться от конфликтов, то и дело разраставшихся в локальные войны, так и не удавалось, но и свести их к былому уровню, которым так просто было пренебрегать, тоже могло получиться – Дейкстра обещал, он был намерен это сделать, уже были заметны знаки его решительности. И тема, о которой они оба предпочитали не говорить: то ли из суеверного страха – поговоришь, предположишь, выскажешь пожелание, а Высшая Сила, местные ли божки, Провидение или кто-то – что-то еще решит, что ты слишком самонадеян, и накажет, – это каждый из них. И они вместе.

Кажется, Амор сменил тот дряхлый комм на нечто поживей, пошустрей. По крайней мере, его изображение было чуть больше приближено к настоящему отцу Амору, как Яспер помнил его. Кажется, Амор худо-бедно поправился; его лицо было не таким изможденным, кожа выглядела поздоровей, глаза блестели. Отросли волосы – или он, по доброй привычке, которую, как выясняется, очень хорошо помнил Яспер, – как в былые времена, не обращал внимания на их длину. Даже улыбка – любимая, желанная, успокаивающая, рассеянная, неосознаваемая самим Амором – возвращалась на его лицо. Он подтрунивал над Яспером – тот не мог найти в себе достаточно сил, чтобы привычно брюзжать на него. Амор хмурился, осторожным вопросами, мягкими и незначительными на беглый взгляд, похожими на беспокойно касавшиеся руки кошачьи лапки, вызнавал, что именно опечалило Яспера на сей раз – тот иногда разражался яростной тирадой о какой-то предположительно мелкой неприятности, оказавшейся в состоянии значительно испортить ему жизнь; иногда он предпочитал перевести разговор куда-то в сторону, например, на проблемы самого Амора.

Что-то еще изменилось. Ясперу никогда не было так сложно не обращать внимания на то, что Амор существовал где-то далеко, но всегда досягаемый. Он слишком часто проверял сообщения от Амора, настолько, что становился все более недоволен собой. И снова проверял комм, оправдывая это сотней поводов: лагерь Амора был слишком близок к последним локациям вооруженных действий; до Яспера дошли слухи о диверсии рядом с другим миротворческим лагерем, точно так же спонсируемым европейскими фондами – а ну как диверсий было несколько и лагерь Амора точно так же пострадал, а до него докатилась информация только об одном; преторийский епископ неожиданно произнес страстную – непривычно для него живую – речь, в которой долго, пространно, общо, но для посвященного вполне определенно обличал пороки власть имущих и самый главный из них, властолюбие, ради чего некоторые кандидаты готовы идти по головам, подставлять других, честных и благородных, бороться грязно и ставить на карту все, а самое главное – судьбы и жизни людей, и в африканских епископатах как-то вдруг громко заговорили о том, чтобы определиться со своим собственным путем, а не подчиняться во всем клике престарелых святош, не знающих ничего, кроме тех древних каменных стен в крошечном европейском псевдо-государстве и каких-то абстрактных тысячелетних традиций. Это было любопытно – настораживающе – подозрительно – выразительно и красноречиво, это было симптоматично. Все это непременно нужно было обсудить с ним. И они обсуждали: настроения внутри церкви, странные, незаметные на первый взгляд связи между кардиналами и Лиоско – мегакорпами – епископами; те изменения, которые становились все более очевидными и подозрительными, и некоторые действия со стороны высших церковных чинов, не находившие одобрения у простых священников, ставившие и Амора в очень сложное положение. Они обсуждали самые разные мелочи, а иногда просто обменивались короткими фразами, просто чтобы дать друг другу понять: я здесь, я слушаю, просто сказал достаточно и хочу помолчать. Ни один не спешил отключаться; ни один не торопился нарушать молчание.